CC BY
160
the administrative procedure Code of the Russian Federation" and the draft Federal constitutional law "On amendments to certain Federal constitutional laws in connection with the enactment of the administrative procedure Code of the Russian Federation"" // has not been published. Access from ref.-inform. system "ConsultantPlus". (in Russ.)
2. Ibid.
3. The Code of administrative court procedure of the Russian Federation from 08.03.2015 No. 21- ®3 // Collected legislation of the Russian Federation. 2015. No. 10. Art. 1391.
4. Zheruolis I. A. Sushchnost' sovetskogo grazhdanskogo processa [Essence of Soviet civil process] // Rossijskij ezhegodnik grazhdanskogo i arbitrazhnogo processa - Russian Yearbook of civil and arbitration process. 2006, No. 5, p. 612.
5. Gurvich M. A. Ob ehkonomii processual'nyh sredstv v sovetskom grazhdanskom sudoproizvodstve [On the savings of procedural means in the Soviet civil procedure] / / Razvitie prav grazhdan SSSR i usilenie ih ohrany na sovremennom ehtape kommunisticheskogo stroitel'stva - Development rights of the citizens of the USSR and the strengthening of their protection at the present stage of Communist construction. Saratov. 1962. P. 189.
6. Gromoshina N. A. Differenciaciya, unifikaciya i uproshchenie v grazhdanskom sudoproizvodstve: monografiya [Differentiation, unification and simplification in civil proceedings: monograph]. M. 2010. Pp. 31-42.
7. Ibid. P. 39.
8. Ibid. Pp. 162-169.
9. V. V. Argunov O «besspornyh» momentah proekta kodeksa administrativnogo sudoproizvodstva [About "indisputable" points of the draft code of administrative procedure] // Grazhdanskij i arbitrazhnyj process - Civil and arbitration process. 2014, No. 4. Access from ref.-inform. system "ConsultantPlus".
10. Gromoshina N. A. Kodeks administrativnogo sudoproizvodstva: ocenka perspektiv [The Code of administrative procedure: evaluation of prospects] // Vestnik grazhdanskogo processa - Herald of civil procedure. 2013, No. 3, pp. 47-57. Access from ref.-inform. system "ConsultantPlus".
УДК 343.56
К. В. Петухов
Свобода совести и вероисповеданий в дореволюционном законодательстве России: уголовно-правовой аспект
В статье анализируются нормы российского дореволюционного законодательства, способствовавшие оформлению правового института свободы совести и вероисповеданий. В частности, рассмотрены положения основных нормативных актов, закреплявших отношения церкви и государства, а также определявших правовой статус лиц, относящихся к различным вероисповеданиям. Особое внимание автор уделяет источникам уголовного законодательства, устанавливавшим ответственность за деяния, которые можно назвать нарушениями свободы совести и вероисповеданий. Подчеркивается неоднозначный характер формирования института свободы совести и вероисповеданий по причине официального закрепления христианства в качестве государственной религии в дореволюционном российском праве. Автор приходит к выводу о наличии прямой зависимости между характером отношений «государство - церковь» и развитием уголовно-правовых норм, предусматривавших наказание за посягательства на свободу совести и вероисповеданий, а также за религиозные преступления.
The article analyzes the norms of the Russian pre-revolutionary legislation, helped to form the legal institution of freedom of conscience and religion. In particular, it examined the provisions of the basic regulations, fix the relationship of church and state, and defines the legal status of persons belonging to different faiths. Particular attention is paid to the sources of criminal law, establishing liability for acts that could be called violations of freedom of conscience and religion. It emphasizes the ambiguous nature of the formation of the institution of freedom of conscience and religion because of the formalization of Christianity as the state religion in the pre-revolutionary Russian law. The author concludes that there is a direct relationship between the nature of the relationship "church-state" and the development of criminal law to punish attacks on freedom of conscience and religion, as well as for religious offenses.
Ключевые слова: свобода совести и вероисповеданий, дореволюционное уголовное право, религиозные преступления, уголовная ответственность.
Keywords: freedom of conscience and religion, pre-revolutionary criminal law, religious crimes, criminal responsibility.
© Петухов К. В., 2015
Современное понимание института свободы совести и вероисповеданий включает в себя не только философско-религиозную сторону, но и юридическую составляющую. Важное значение имеет способ его правового закрепления в нормативных актах государства, а также четкое определение меры юридической ответственности за деяния, посягающие на указанный институт.
Использование различных методологических подходов позволяет наиболее целостно проследить зарождение и формирование института свободы совести и вероисповеданий в России вообще, а также определить зависимость трансформации правовых норм, связанных с институтом свободы совести и вероисповеданий, от социально-экономического и политического развития России. Наиболее эффективными в рамках рассматриваемой темы являются исторический и сравнительно-правовой методы.
В институте свободы совести и вероисповеданий можно выделить важный субинститут -уголовной ответственности за нарушения права совести и вероисповеданий. Автор предлагает рассмотреть генезис указанного субинститута, проанализировав нормы уголовного законодательства России дореволюционного периода.
Анализ развития института ответственности за нарушения свободы совести и вероисповеданий неразрывно связан с анализом церковного законодательства вообще, а также с ответственностью за преступления против религии, о чем кратко будет сказано ниже.
Церковное законодательство начало развиваться с Устава князя Владимира Святославовича. Именно этот акт впервые юридически оформил отношения «государство - церковь», упрочил статус новой религии [1]. С этого периода христианство приобретает особый статус на Руси, охраняется государством.
Вторая часть Устава определяет круг лиц, на которых действует церковный суд, — все христиане. К преступлениям, за совершение которых христиане в России подлежат суду, в числе прочих были отнесены дела против веры и Православной церкви, а именно: еретичество, волшебство и колдовство, различные виды отправления языческих обрядов, ограбление мертвых тел, повреждение могил и др. [2] Фактически Устав — часть из византийского Номоканона, но с изменениями и дополнениями (например, увеличен перечень преступлений, за которые к ответственности может привлекать церковный суд).
Опасность исповедания негосударственной религии, а вместе с ней и ответственность были выше в случае, если субъект исповедовал свои убеждения совместно с кем-либо, то есть в соучастии. При этом акцент ставился на антигосударственном характере совершаемых преступных деяний.
Развитие данных норм продолжилось при Ярославе Мудром. В частности, в своем Уставе «О церковных судах» он определил ряд церковных преступлений и ответственность за них, а также коснулся порядка судопроизводства в церковных судах. Некоторые преступные деяния по своему содержанию прямо связаны с ограничением свободы совести и вероисповеданий. Так, например, запрещалось контактировать с лицом, которое не прошло обряд крещения (христианского): «А с некрещеными, как с иноземцем, так и с соотечественником, не следует ни есть, ни пить до тех пор, пока они не примут крещение. А если про кого станет известно, что он с такими людьми ел и пил, то он за то будет нести ответственность перед митрополитом» [3]. Акт также выделил понятия «грех» и «преступление», а полномочия по определению и исполнению наказаний передавались как митрополиту - представителю церкви, так и князю, что говорит о полном сращивании государственного и церковного аппаратов.
Институт свободы совести и вероисповеданий формировался крайне слабо в период формирования централизованного государства на Руси. Это было связано с явно укрепившимся положением церкви, влияние которой распространялось на все сферы общественной жизни. Власть в российском государстве была построена с сильной опорой на православную церковь, это ярко отразилось в создании идеологической основы самодержавия в XV-XVI вв. Одной из причин тесного сращивания политической власти с религиозной стало формулирование новой теологической концепции «Москва - третий Рим» монахом Филофеем, которая послужила теоретическим, а позднее и практическим основанием для проведения субъективной политики охраны «истинной веры». Такая позиция в совокупности с феодальными пережитками явилась основой для борьбы с «врагами веры» среди постоянно проживавшего населения, а также избирательной внешней политики. В подобных условиях развитие института свободы совести и вероисповеданий было немыслимым. Вместе с этим развивалось уголовное законодательство, ужесточались наказания за преступления против веры, становились популярными телесные наказания.
Соборное Уложение 1649 г. впервые предусмотрело уголовную ответственность за преступления против религии, будучи при этом сводом светским. До этого момента подобные деяния попадали под юрисдикцию церкви. Так, глава I Соборного уложения («О богохульниках и о церковных мятежниках») содержит девять статей, устанавливающих суровые наказания для лиц, 134
нарушивших религиозные устои. Их анализ позволяет сделать вывод о полном отсутствии института свободы совести и вероисповеданий, однако, в отличие от Устава «О церковных судах», Уложение говорит исключительно о посягательствах на православную церковь, на порядок проведения богослужений, на особо почитаемые в христианстве символы. Законодатель в этой главе не указывает на иные религиозные течения, таким образом, правовая защита направлена только на православную церковь, а наказания отличаются жестокостью («...и того богохульника обличив, казнити, зжечь», «.и его изымав и сыскав про него допряма, что он так учинит, казнити смертию безо всякия пощады») [4]. Посягательство на устои православия рассматривается раньше, чем покушение на «государьскую честь» и «государьское здоровье» (глава II). Уложение признавало виновным любого виновного, независимо, русский ли он или иноверец. За всякие производимые в храме бесчинства и беспорядки, к которым относилась и подача челобитий царю или патриарху во время богослужения, полагались также суровые наказания: от торговой казни (за «непристойные речи» во время совершения литургии) до тюремного заключения (подача челобитий, оскорбление кого-либо словом при богослужении).
Примечательно, что Уложение не ограничивается только лишь первой главой по церковным вопросам, в других главах встречаются постановления о присяге для людей духовного и мирского чина, об ограничении прав иноверцев, о самозваных попах и монахах, о браке, об охране церковных имуществ, о чести духовных лиц, почитании праздников и т. п. Все вышеперечисленные нормы устанавливали преимущественное положение Православной церкви, при этом Уложение в вопросах уголовной ответственности за посягательства на веру и церковь шло, в какой-то степени, по принципу равенства: учитывалась не столько принадлежность лица к той или иной вере, сколько само посягательство. Наказание напрямую отражало интересы законодателя XVII в. - устрашение, более того, ответственность часто носила сословный отпечаток, а также неопределенный характер («и того челобитчика за то вкинуть в тюрму, на сколько государь укажет») [5].
Подобное государственное устройство, несомненно, не способствовало развитию института свободы совести и вероисповеданий не только по причине вмешательства церкви в управление государством, но и в связи с активной религиозной пропагандой, осуществлявшейся нередко с использованием методов принуждения.
После решительных преобразований государственного аппарата, проведенных Петром I, единственным государственным органом, управлявшим делами церкви в России, стал Синод (Святейший). В целом, Петровские реформы кардинально изменили положение Православной церкви, она все больше стала зависеть от светской власти, деятельность государственного аппарата поменяла ориентиры: социальные вопросы стали иметь первостепенное значение, «патриаршее» правление было сломлено вертикалью исполнительной власти. При этом реформаторские действия были, по большому счету, направлены не на ослабление православной веры, а на реорганизацию церковного аппарата.
Помимо структурных изменений были предусмотрены и довольно жесткие уголовно-правовые меры. В 1722 г. Петр I Указом «Об обращении раскольников к православной вере» устанавливает смертную казнь для «несогласных Российской церкви мудрствующих учителей», то есть для лиц, которые пропагандируют в массах отказ от официальной православной доктрины в поддержку старообрядчества, а также склоняют православных к другой религии [6].
В целом петровское уголовное законодательство довольно жестоко наказывало за преступления против религии: за богохульство прожигали язык раскаленным железом с последующим отсечением головы, за особую хулу Девы Марии и святых приговаривали к смертной казни. Также выделялись преступления, связанные с несоблюдением церковных обрядов; ответственность в виде штрафа или тюремного заключения могла быть предусмотрена за непосещение богослужений или нахождение в церкви в пьяном виде.
Фактически, не лишая православие признака государственной религии и основы всех устоев государства, терпимость в вопросах веры распространялась на больший круг вероисповеданий, объединенных общим словом «христианство». Вероотступничество, вначале понимаемое как уход из православия вообще (независимо от вновь избранного вероучения), постепенно стало трактоваться как ересь, раскол строго определенных религиозных объединений, поименованных в законодательных источниках. Наибольший интерес при этом представляет то, что еретическими и раскольничьими течениями, а также сектами именовались запрещаемые законом направления христианства, тогда как иные религии по-прежнему полностью признавались ересью.
Главной особенностью законодательства XIX в., касающегося свободы вероисповеданий, являлось прямое указание на господствующую религию на территории Российской империи -православие, но при этом Свод законов предусматривал свободу в отправлении религиозных обрядов для подданных, иностранцев и временно пребывающих в России. Таким образом, Свод за-
135
конов впервые официально признал законным существование на территории Российской империи различных вероисповеданий, но при этом дифференцировал объем прав представителей этих религий, предоставив наибольший объем политических и гражданских прав представителям православия.
Уголовное законодательство по-прежнему отличалось суровостью в отношении лиц, посягнувших на религиозные устои Российской империи, под чем понимались деяния против православной веры. «Уложение о наказаниях уголовных и исправительных» 1845 г. предусматривало в Главе II ряд преступлений против веры: «богохуление и порицание веры», «отступление от веры и постановлений церковных», «оскорбление святыни», «святотатство», «разрытие могил», «ограбление мертвых тел». Например, ст. 190, 191 Уложения признают преступным «отступление от веры Христианской» как по собственному желанию, так и деяния, направленные на «отвлечение» лица в другое вероисповедание [7]. Ответственность по данным составам могла быть в виде применения телесного наказания («плетьми чрез палачей»), лишения всех прав или в форме морального воздействия («отправляются к духовному начальству прежнего их исповедания, для увещания и вразумления»). Уложение также возлагало обязанность на лиц, знавших о том, что их близкий человек собирается изменить православное вероисповедание, «стараться отклонить их от сего намерения» и использовать при этом все законные средства. В противном случае предусматривался арест и церковное покаяние. Таким образом, свобода совести и вероисповеданий не только ограничивалась напрямую нормами Уложения, но и была сдерживаема со стороны родственников под страхом уголовного наказания (ст. 200 Уложения) [8].
Отделение второе главы II Уложения особое внимание уделяет «ереси и расколам». Так, «последователи сект, именуемых духоборцами, иконоборцами, молаканами, иудействующими, скопцами, а равно и другие принадлежащее к ересям» за религиозную пропаганду и «совращение» могли быть подвергнуты ссылке. Третье отделение указанной главы возлагало обязанность на православных соблюдать церковные обряды и таинства. Например, статья 220 Уложения предусматривала ответственность для родителей, которые не приводят детей, достигших семилетнего возраста, «к исповеди». Примечательно, что Уложение наделяло правом властного воздействия как должностных лиц («местное гражданское начальство»), так и лиц духовных одновременно за одно преступление [9]. В указанном виде уголовное законодательство просуществовало до разработки и принятия Уголовного уложения 1903 г.
Особое наказание предусматривалось в отношении последователей вероучений, сопряженных «со свирепым изуверством и фанатическими гнусными действиями». За принадлежность к такого рода религиозным объединениям виновные подвергались наказанию в виде лишения прав и ссылки в Сибирь или Закавказский край [10]. Появление уголовной ответственности за принадлежность к подобным объединениям можно оценить как попытку установления уголовно-правового запрета организации и участия в деятельности религиозных объединений, посягающих на личность и права граждан.
Дореволюционный период государственно-религиозных отношений характеризуется возникновением на Руси христианства, пришедшего на смену язычеству, образованием автокефальной Русской православной церкви, веротерпимостью в отношении исповеданий некоторых народностей местного населения (ислам, буддизм и др.), признанием православной религии в качестве государственной. На этом фоне происходили изменения и в уголовном законодательстве. Для полного использования аппарата принуждения государство стало признавать сам факт исповедания иной религии, чем государственная, официальная, преступлением. При этом преследование собственно за религиозные убеждения сопровождалось привлечением к ответственности и наказанием лиц, совершивших общеуголовные преступления по религиозным мотивам.
Примечания
1. Устав князя Владимира Святославовича о десятинах, судах и людях церковных // Российское законодательство X-XX веков: в 9 т. М., 1984. Т. 1: Законодательство Древней Руси. С. 137-162.
2. Устав князя Владимира Святославовича. Синодальная редакция // Российское законодательство Х-ХХ веков: в 9 т. Т. 1. М.: Юрид. лит., 1984. С. 148-149.
3. Устав князя Ярослава о церковных судах // Российское законодательство X-XX веков: в 9 т. М., 1984. Т. 1: Законодательство Древней Руси. С. 189-193.
4. Тихомиров М. Н., Епифанов П. П. Соборное уложение 1649 года. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1961. С. 71.
5. Там же. С. 72.
6. Указ «Об обращении раскольников к православной вере» от 3 апреля 1722 г. // ПСЗ 1. Т. VI. № 3925.
С. 520.
7. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. // Официальный сайт Российской государственной библиотеки. URL: http://dlib.rsl.ru/viewer/01002889696#?page=74
8. Там же.
9. Там же.
10. Николин А. Церковь и государство. M.: Издание Сретенского монастыря, 1997. С. 119.
Notes
1. Ustav knyazya Vladimira Svyatoslavovicha o desyatinakh, sudakh i lyudyakh tserkovnykh II Rossiyskoye zakonodatel'stvo X-XX vekov: v 9 t. M., 1984. T. I: Zakonodatel'stvo Drevney Rusi. S. 137-162.
2. Ustav knyazya Vladimira Svyatoslavovicha. Sinodal'naya redaktsiya || Rossiyskoye zakonodatel'stvo XXX vekov v 9 tomakh. T. 1. M.: Yuridich. lit-ra, 1984. S. 148-149.
3. Ustav knyazya Yaroslava o tserkovnykh sudakh || Rossiyskoye zakonodatel'stvo X-XX vekov: v 9 t. M., 1984. T. I: Zakonodatel'stvo Drevney Rusi. S.189-193.
4. M. N.Tikhomirov, P. P. Yepifanov. Sobornoye ulozheniye 1649 goda. M., Izd-vo Mosk. un-ta, 1961. S. 71.
5. Tam zhe. S. 72.
6. Ukaz "Ob obrashchenii raskol'nikov k pravoslavnoy vere" ot 3 aprelya 1722 g. || PSZ 1. T. VI. № 3925. S. 520.
7. Ulozheniye o nakazaniyakh ugolovnykh i ispravitel'nykh 1845 g. [Elektronnyy resurs] || Ofitsial'nyy sayt Rossiyskoy gosudarstvennoy biblioteki. URL: http:||dlib.rsl.ru|viewer|01002889696#?page=74 (data obrash-cheniya 02.07.2015 g).
8. Tam zhe. URL: http:||dlib.rsl.ru|viewer|01002889696#?page=78 (data obrashcheniya 02.07.2015 g).
9. Tam zhe. URL: http:||dlib.rsl.ru|viewer|01002889696#?page=85 (data obrashcheniya 02.07.2015 g).
10. Nikolin A. Tserkov' i gosudarstvo. M.: Izdaniye Sretenskogo monastyrya, 1997. S. 119.
