CC BY
42УДК 94(47).084.5/6:930 DOI: 10.24412/2308-264X-2021-2-52-61
МАРМАЗОВА Т.И., ФОМЕНКО М.В. ИСТОРИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ И ПРИЧИНЫ МАХНОВСКОГО ДВИЖЕНИЯ В СОВЕТСКОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ 1920-1930-Х ГОДОВ
Ключевые слова: махновское движение, махновщина, Н.И. Махно, повстанческое движение, крестьянское движение, Гражданская война, историография, мемуарная литература, анархизм.
В статье представлен комплексный анализ советской исторической литературы 1920-х-1950-х годов, раскрыта степень научного исследования причин и предпосылок махновского движения. Особое внимание уделено вопросам освещения социально-политических и экономических аспектов протестного движения под предводительством Н.И. Махно. Авторы приходят к выводу о том, что идеологически заангажированный подход к оценке махновского движения в советской историографии указанного периода значительно сузил научный поиск. Особое внимание первых исследователей повстанческого движения к социально-экономическим причинам махновщины, тем не менее, не привело к всестороннему их раскрытию. При этом уже с 1920-х годов четко прослеживались попытки скрыть подлинные причины острого противостояния крестьян и Советской власти.
MARMAZOVA, T.I., FOMENKO, M.V.
HISTORICAL BACKGROUND AND REASONS THE MAKHNOVIST MOVEMENT IN SOVIET HISTORICAL
LITERATURE OF THE 1920-1930-IES
Key words: the Makhnovist movement, Makhnovism, N.I.Makhno, insurrectionary movement, peasant movement, Civil War, historiography, memoir literature, anarchism.
In the article presents a comprehensive analysis of the Soviet historical literature of the 1920s-1950s, reveals the degree of scientific research of the causes and prerequisites of the Makhnovist movement. Special attention is paid to the issues of highlighting the sociopolitical and economic aspects of the protest movement led by N.I. Makhno. The authors conclude that the ideologically biased approach to the assessment of the Makhnovist movement in the Soviet historiography of this period significantly narrowed the further scientific search. The special attention of the first researchers of the insurrectionary movement to the socio-economic causes of the Makhnovshchina, however, did not lead to their comprehensive disclosure. At the same time, since the 1920s, it clearly visible the attempts to conceal the true reasons for the acute confrontation between the peasants and the Soviet regimee.
Масштабность и продолжительность махновского движения, которое развернулось на юге бывшей Российской империи после революционных событий 1917 г., а также втягивание крестьянства в противоборство различных общественных группировок, в том числе политических и военных, заставили уже первых исследователей этого вопроса обратиться к истокам и непосредственным причинам чрезвычайной революционной активности крестьян. Внимание исследователей традиционно привлекает, прежде всего, социальная сущность махновского движения. Предложенная статья является продолжением проведенных ранее разработок в области комплексного историографического анализа трудов отечественных и зарубежных исследователей, посвященных изучению истории махновского движения [1-3]. Своей целью она имеет осмысление предпосылок и причин махновского движения на основе комплексного анализа советской исторической литературы периода 1920-1950-х годов.
Отмеченная проблематика нашла свое отражение в научных и научно-публицистических произведениях советской эпохи. В первую очередь речь идет об обобщающих трудах по истории СССР и Украинской ССР [4-6], истории Коммунистической партии и Гражданской войны [7-8], где предпосылки и причины крестьянских восстаний представлены в контексте комплексной характеристики общественных явлений. Уже эти работы показывают, что проблема обусловленности махновского и других крестьянских движений периода гражданской войны являлась одной из ключевых в исследуемый период.
Отдельную группу составляют научные труды, раскрывающие универсальные черты и специфику этого социально-политического и исторического феномена сквозь призму анализа соотношения внутренних и внешних факторов специфики утверждения анархических идей в крестьянской среде. Авторы этих работ, сосредоточившись на исследовании махновского движения в целом, предметно характеризуют его предпосылки и причины. Речь идет, прежде всего, о трудах М. Кубанина [9], В. Руднева [10], И. Тепера [11], Д. Лебедя [12] и других.
Превращение махновского движения в самодостаточный политический и военный фактор периода Гражданской войны объективно подчеркивало противоречивость марксистского тезиса о слабом классовом сознании и недостаточной сплоченности крестьянства. Поэтому перед
историками советской школы сразу встала проблема согласования классового подхода в оценке событий с объективным научным подходом. Решение этого методологического и морально-этического вопроса каждым из исследователей повстанческого движения в значительной мере обусловило как достижения, так и серьезные просчеты в характеристике его различных аспектов.
В контексте данного исследования причины трактуются как явления, которые непосредственно вызывают другие явления (в частности, повстанческое движение, его конкретные проявления), а также как основания для любых действий. Предпосылки рассматриваются как предварительные условия, которые делают возможным или делают невозможным какое-либо явление.
В поисках предпосылок махновского движения, выявления его исторических истоков, исследователи 20-х годов обратились, прежде всего, к блоку социально-экономических вопросов. Уже в 1921 году выходит труд Д.З. Лебедя «Итоги и уроки трех лет анархо-махновщины», в котором автор раскрыл ряд факторов, сделавших возможным это движение. Д.З. Лебедь отмечал, в частности, что мелкобуржуазная стихия периода Гражданской войны была подготовлена самим фактором зажиточности украинского села и господством в нем кулака и середняка. «В то время как крестьянин Центральной России, - отмечал он, - имел средний надел до 2 десятин, на Украине он составлял 6-8 десятин. То, что для Украины было средним хозяйством, в России считалось кулацким» [12, с.7-8]. Итак, как считал Д.З. Лебедь, именно экономические различия объясняли тот факт, что украинское крестьянство подвергалось влиянию советской власти медленнее, чем российское. При этом Советская Россия не знала такого массового и длительного крестьянского повстанческого движения, которое было на юге.
Сравнительно высокий уровень обеспеченности украинского села, по мнению большинства авторов того времени, можно считать предпосылкой повстанческого движения вообще, направленного не только против большевиков, но и любых других претендентов на усмирение деревни. Отыскивая корни махновщины в особенностях социально-экономического положения южного крестьянства, М. Кубанин и В. Руднев предложили более дифференцированный подход к анализу его социального статуса. В частности, внимание ими акцентировалось на значительном расслоении крестьянства и особой роли в этом процессе кулачества [9, с.4]. «Высшие слои крестьянства», отмечал В. Руднев, еще до революции занимались увеличением своих земельных владений. В процессе быстрого роста зажиточного крестьянства создавались фермерские хозяйства, на пути которых стояли помещики. Этим обусловлена особая активность крестьян юга в ликвидации помещичьего землевладения и закреплении за собой экспроприированных помещичьих земель» [10, с.24].
В целом, В. Руднев и М. Кубанин единодушны в признании того, что на момент развертывания гражданской войны на юге Украины существовал многочисленный слой зажиточных хозяев, который, в случае необходимости, мог выступить и против реставрации помещичьего землевладения, и против социализации земли и практики широких конфискаций продовольствия, фуража в условиях военного времени.
Каким же было состояние неимущего и малоимущего крестьянства в дореволюционное время и как оно сказалось на потенциале и направленности махновского движения? М. Кубанин, солидаризируясь с В. Рудневым, подчеркивал в этой связи, что беднота, хотя и составляла значительную часть населения степной части Украины (то есть регион махновского движения), фактически не влияла на жизнь села, так как при наличии крупных индустриальных центров почти полностью мигрировала в города, а в деревне оставались только середняки и зажиточные крестьяне. То же самое происходило с сезонными работниками, которые, выполнив свои обязательства, также возвращались в города. Этот фактор, по мнению исследователей, оставлял украинское село без должного влияния бедняков [9, с.22-23].
По нашему мнению, М. Кубанин и В. Руднев несколько преувеличивали масштабы оттока малоимущего крестьянства в города, поскольку значительная часть пролетаризированного слоя оставалась таки в селах, превращаясь в сельскую вольнонаемную рабочую силу. Это давало надежду на возможный подъем собственного захудалого хозяйства и к тому же не нарушало привычного уклада жизни крестьянина. Наличие в украинском селе значительной части малоземельных и безземельных крестьян, стремившихся к перераспределению земель за счет помещичьей, государственной и церковной собственности, потенциально усиливало ряды тех, кто
готов был завоевывать или отстаивать свои земельные наделы и прибыли при любой власти. Нарушение частно-собственнических интересов различных слоев крестьянства и стало, на наш взгляд, непосредственной причиной повстанческого движения.
Несмотря на попытки первых исследователей махновщины представить ее как однозначно реакционное движение, возглавляемое кулачеством, эти же авторы были вынуждены признать его разновекторную направленность, согласиться с тем, что махновское движение было определенной социальной опорой крестьянских масс в борьбе за свои интересы. Такой подход натолкнул их на необходимость дифференциации и поэтапной градации причин махновского движения. Так, Д. Лебедь особое внимание обратил на то, что в годы немецко-австрийской оккупации аграрная политика марионеточного правительства гетмана заключалась в реставрации помещичьего землевладения, и это вызвало революционные настроения в широких крестьянских массах [12, с.10]. В свою очередь, Д. Кин в труде «Деникинщина» (1927) отмечал, что контрреволюционная репрессивная политика А.И. Деникина на Украине породила мощное повстанческое движение, в котором участвовали и куркуль, и середняк, и малоимущий крестьянин [13, с.189]. Пытаясь суммировать мотивы повстанческой борьбы в рамках махновского движения, исследователь В. Руднев утверждал, что «фактически махновщина оказалась лишь ширмой для кулацкого движения, который сначала шел против помещиков, а затем устремился против пролетарской власти» [10, с.4].
В этом утверждении особенно проступает присущий той эпохе подход к осмыслению темы. Трудно было представить возможность длительного и активного вооруженного противостояния большевистской власти в условиях противодействия лишь зажиточной части крестьянства. Наоборот, можно утверждать, что и во времена немецкой оккупации и деникинщины, и в период утверждения на Украине Советской власти нарушались социально-экономические интересы всех категорий крестьянства. В этой связи стоит привести мнение М. Кубанина, который в 1926 году имел смелость утверждать, что невзвешенная большевистская земельная политика в 1919 году была первой причиной, которая настроила деревню против Советской власти. «Помимо этой политики, которая ограничивала крестьянство в сфере землепользования, - отмечал автор, - мы ничего не дали реального неимущему крестьянству, даже в вопросе снабжения его продовольствием» [9, с.58]. Кубанин раскрыл недостатки системы землепользования, введенной с приходом большевиков к власти. В частности, все земли, принадлежавшие нетрудовым слоям, должны были разделяться на две части: одна отходила наркомату земельной политики для создания общественных хозяйств, а вторая - крестьянам для передела. Но ведь при этом весь сельскохозяйственный инвентарь также переходил Наркомзему, что вызывало недовольство всех категорий крестьянства [9, с.59]. В завершение своего анализа М. Кубанин первым среди историографов махновского движения подчеркнул, что и политика продразверстки заложила почву для открытого сопротивления крестьянства. Автор утверждал, что целый комплекс причин привел к той ситуации, что к середине 1919 года крестьянство целиком во всех своих слоях, было настроено против Советской власти [9, с.61].
Поэтапный подход к определению причин махновского движения использовал И. Тепер -бывший анархист, непосредственный свидетель махновского движения, а впоследствии и один из первых его исследователей [11]. В труде «Махно. От «единого анархизма» к стопам румынского короля» исследователь рассмотрел причины повстанческого движения в рамках двух периодов -революционного и постреволюционного. Первый этап автор характеризовал как эпоху консолидации и совместной борьбы крестьянства за свои социально-экономические интересы, главным образом, против помещиков. На втором же этапе, когда по словам И. Тепера «пришло время собирать плоды победы революции», махновщина стала обеспечивать интересы кулака и середняка, жизненно заинтересованных в организации широкомасштабного сопротивления аграрной политике большевиков, направленной на уничтожение частной собственности на землю. Автор исследования не отрицал при этом, что в рамках второго этапа прослеживались короткие периоды восстановления союза зажиточного и малоимущего крестьянства в борьбе за свои экономические и социальные интересы. Яркий пример тому - повстанческое движение против А.И. Деникина. Но такие моменты, по убеждению исследователя, были лишь следствием реставрации крайне реакционного режима и не отрицали логики противостояния в среде самого крестьянства, где малоимущая часть мелких производителей была заинтересована в укреплении
Советской власти и возможности проведения уравнительного перераспределения земли [11, с. 192193].
Особое внимание первых исследователей повстанческого движения к социально-экономическим причинам махновщины, тем не менее, не привело к всестороннему их раскрытию. Выделение экономических или преимущественно собственнических интересов крестьянства, как основной причины их борьбы, не подкреплялось обоснованными данными относительно соотношения зажиточных и бедных слоев с указанием удельного веса кулаков, середняков и бедняков, влиявших на формирование протестного настроения в крестьянской среде по отношению к власти. Уже в 1920-х годах четко прослеживается также попытка скрыть причины острого противостояния крестьян и Советской власти. Не освещаются масштабы практики конфискаций сельскохозяйственной продукции, фуража и тягловой силы, как в условиях немецко-австрийской оккупации и деникинщины, так и большевистской власти. Кроме этого, не учтен еще один важный аспект в сфере социальной проблематики - потеря цивилизованных основ экономических взаимоотношений города и села. Формирование потребительского отношения городского населения к крестьянству в условиях гражданской войны дополнительно способствовало консолидации крестьян на основе их общей социальной ориентации. Первый же толчок этому процессу был придан самим началом гражданской войны и потребностью объединения различных слоев крестьянства вокруг идеи организации самозащиты и взаимопомощи. Это была без преувеличения веская предпосылка и причина организации масштабных и продолжительных крестьянских выступлений, ставших социальной почвой для множества протестных движений, в том числе и махновщины.
Среди первых летописцев партизанской войны во главе с Н.И. Махно, которые придавали особое значение обусловленности движения субъективными факторами, был очевидец событий М.В. Герасименко. Определяя, что масштабные повстанческие акции были вызваны в общем антикрестьянской политикой немецко-австрийской и гетманской власти, восходящие мотивы первых действий махновцев он все же связывал со стремлением «батьки» и его ближайшего окружения свести личные счеты и обогатиться путем откровенного разбоя [14, с. 15, 23]. К качествам Н.И. Махно, которые позволили ему стать безапелляционно авторитетным предводителем повстанцев, автор относит железную волю и настойчивость в достижении цели, способность к самообразованию и умение загипнотизировать массы людей митинговыми речами, умение прибегать к неожиданным компромиссам и также быстро отказываться от них. Вместе с тем, бандитские проявления движения, по убеждению М.В. Герасименко, не в последнюю очередь были вызваны болезненным тщеславием Н.И. Махно и его нетерпимым отношением к конкурентам, невероятной жестокостью и маниакальными наклонностями [14, с. 12-15, 30, 33-34].
Не преследуя цели выявить идейные предпосылки махновского движения, М.В. Герасименко приводит немало фактов, свидетельствующих, что повстанцы считали себя наследниками казацких традиций. Так, в крестьянской массе, отмечает автор, жила легенда о «бессмертном запорожце батьке Махно», который борется за крестьянскую правду. Сечевые традиции просматривались и в разделении армии на полки, лучшие из которых назывались запорожскими. Повстанцы, как писал М.В. Герасименко, старались придерживаться казацкого обычая даже в одежде. Вот первые впечатления автора от первой встречи с махновцами: «Поистине это была современная Запорожская Сечь ... Большинство махновцев было облачено в вязаные и сетчатые, белые и цветные фуфайки, на ногах болтались необычной ширины шаровары с красными поясами вокруг талии, концы которых ниспадали почти до земли...» [14, с.19].
Априорное определение махновского движения как реакционного нередко приводило его к умозрительной примитивизации. По нашему мнению, причины этого заключались даже не в тенденциозности советских историков 20-х годов, а в психологическом восприятии самого термина «реакционный». Носители новой общественной формации и сознания не могли ассоциировать с ним понятия «внутренне полноценный» или «многогранный», поэтому и не удивительно, что вне должного внимания исследователей оставались целые тематические пласты в рамках вышеуказанной проблемы.
Исторические предпосылки повстанческого движения в идейно-политической сфере так и не стали объектом обстоятельного анализа историков 1920-х годов. За исключением И. Тепера, который, учитывая свое политическое прошлое, не мог пройти мимо определения теоретической
основы анархизма на Украине (он отождествлял махновское движение с анархистским и в образной форме называл махновщину «завершающим словом анархического Корана») и М.В. Герасименко, исследователи того времени ограничились лишь отдельными тезисами по этому вопросу. Д. Лебедь, в частности, отметил, что до Октябрьской революции украинское крестьянство находилось под влиянием различных политических сил и партий - «от социалистов-федералистов до социал-демократов и эсеров» [12, с.9]. Относительно анархизма автор заметил, что анархистская организация «Набат» (создана в 1918 г. из представителей различных анархических течений; реальное сотрудничество с Махно начала в 1919 г.), которая стремилась выступить в роли идейного вдохновителя махновского движения, состояла преимущественно из русских анархистов. Д. Лебедь считал набатовцев политическими неудачниками, которые после идейного и политического поражения «перекинулись на Украину, избрав основным объектом своей пропагандистской работы крестьянство». Итак, Д. Лебедь отметил своеобразный экспорт анархических идей на Украину, хотя при этом признал, что сам Н.И. Махно уже в 1918 году называл себя идейным анархистом и организованная им весной того года группа состояла из людей, которые также называли себя анархистами или беспартийными революционерами [12, с.10].
Член секретариата анархистской организации «Набат» И. Тепер представил, на наш взгляд, более подробную характеристику истоков анархизма в крестьянской среде. Во-первых, автор отметил, что в рамках Российской империи и всей Европы наиболее популярными анархистскими течениями во второй половине Х1Х века - начале ХХ века были бакунизм и кропоткинский анархо-коммунизм. В отличие от марксистов, писал И. Тепер, указывавших на решающую роль городского пролетариата в борьбе за новый общественный строй, сторонники Н. Бакунина полагались на революционно-бунтарские настроения сельских рабочих и мелких ремесленников. Четкая ориентированность бакунистов на революционный потенциал крестьянских масс, по утверждению И. Тепера, стала традиционной для анархистов в России. Следующий выдающийся идеолог этого течения П. Кропоткин (1842-1921) определил даже больший социальный резерв сторонников анархизма, говоря не только о сельском пролетариате, но и крестьянстве в целом, и всем русском народе [11, с.7-8]. Итак, И. Тепер не совсем четко, но все-таки раскрыл важную идейно-политическую предпосылку анархистского, в том числе махновского, движения на Украине. Анархизм, при всей своей разносторонней социальной направленности, объективно мог выступить в роли идейной подоплеки именно крестьянского движения за обретение долгожданной воли без оглядки на деятельность рабочего класса в городах.
Автор отметил также, что вскоре после Октября 1917 г. анархисты, которые сами были активными участниками тех событий, быстро сориентировались в новых политических условиях. Осознав, что разрушительный дух революции изменился на созидательный, что началась организация Советской власти и укрепление диктатуры пролетариата, анархисты объявили о своем курсе на новый Октябрь и новую революцию, которая окончательно разрушит власть и утвердить равенство в условиях безначальства. Важно отметить, что авторами этих идей И.Тепер считал именно украинских анархистов. Они же, в частности, Чекарес, Волин, Барон и другие, в 1918 году собрали в Курске совещание представителей самых известных анархистских течений и после принятия «теории единого анархизма» (автор - известный анархист В. Волин; основная идея состояла в необходимости объединения усилий анархистов-индивидуалистов вокруг единой цели - строительства свободного от всякой власти и эксплуатации анархистского общества), основали новую организацию «Набат», которая была призвана начать исторический эксперимент построения анархического общества. Основным регионом, где должна была происходить деятельность организации, рассматривалась именно Украина [11, с.10].
Таким образом, на момент зарождения и постепенного развертывания махновского движения было создано такое объединение анархистов, которое могло значительно усилить идеологический и политический потенциал махновщины, что в конце концов и было сделано. В мае 1920 года весь секретариат «Набата» выехал в Гуляй-поле и объявил о полном переносе центра организационной работы в село, в частности, в регион махновщины. И. Тепер писал, что набатовцы «слились с движением и отдали ему весь свой военно-литературный потенциал и физические силы» [11, с.11].
Подробно освещая роль профессиональных революционеров-анархистов в идеологизации махновского движения, автор исследования обошел вопрос отношения самих крестьян, в частности махновцев, к анархизму. И. Тепер лишь отметил, что среди повстанцев было немало так называемых «ура-анархистов», которые находились на грани полной моральной деградации. Сам же Н. Махно, по словам И.Тепера, даже в начале 1919 года имел неопределенную политическую ориентацию, «балансируя между анархизмом и коммунистической идеологией» [11, с.11].
Итак, снова, как и у Д. Лебедя, мы встречаемся со скептическим отношением автора к мысли об органическом восприятии махновцами анархических идей. Это как бы указывало на отсутствие достаточных внутренних предпосылок распространения анархизма в среде крестьянства и господство внешних факторов - приемлемой для крестьян социальной направленности анархистского учения и существования организации, способной стать катализатором анархо-политического творчества масс.
По нашему мнению, приведенные рассуждения не учитывают ряд моментов. Во-первых, те же И. Тепер и Д. Лебедь называют обоюдными попытки Н.И. Махно и секретариат «Набата» завязать более плодотворные взаимоотношения. Уже только этот факт доказывает наличие общих интересов участников переговоров, в том числе в идеологической сфере. Во-вторых, следующее слияние анархистской организации с махновским движением обязательно должно было предусматривать готовность крестьянских масс к такому воссоединению. Продолжительность взаимодействия между стихийной повстанческой силой и группами интеллигентов-набатовцев свидетельствовала о своеобразной анархиезированности крестьян и восприятии идеи анархии подавляющим большинством повстанцев. Этот аспект нашел отражение в документах того времени. В частности, в резолюции по текущему моменту, принятой на первом съезде конфедерации анархистских организаций Украины «Набат» (апрель 1919 года), отмечалось, что «в рядах повстанцев наблюдается инстинктивное стремление к продолжению революции... в направлении отказа от любой власти и самостоятельного безвольном строительства» [15, с.337].
Недооценка внутренних предпосылок анархистского и, в частности, повстанческого движения под руководством Н.И. Махно на Украине привела к игнорированию исследователями 20-х гг. ХХ в. ментально-мировоззренческих оснований анархизма, которые стали и идейно-политическими корнями махновщины. Как мы считаем, своеобразным указателем в этой проблеме может служить мнение классика анархизма П. Кропоткина. В своем труде «Государство, его роль в истории» он определил, что на протяжении всей мировой истории мы наблюдаем борьбу идеи личной свободы и государственного господства (произвола). Эта борьба и является одним из двигателей цивилизационного прогресса и с особой остротой продолжается в периоды народного подъема, что можно считать политическим подъемом [16, с. 80-82]. Следуя за этой мыслью, можно предположить, что идея личной или персонифицированной свободы, которая всегда содержала в себе элемент анархизма, является универсальной идеей и присуща даже государствообразующим народам. Тем более она свойственна народам, социальная организация которых лишена собственной политической формы. Вопрос лишь в том, имела ли эта разрушительная для государственных институтов ментально-мировоззренческая черта достаточный потенциал, чтобы проявить себя, чтобы отличиться среди других признаков национального характера. Анализ основной тенденции в противостоянии государственнической идеи с идеей персонифицированной свободы в отечественной истории и позволил бы, по нашему мнению, раскрыть вопросы ментально-мировоззренческих предпосылок анархического, и в частности махновского движения.
Очевидно, заидеологизированный подход, а потому поверхностная проработка тематического блока предпосылок махновщины, обусловили соответствующее толкование и политических причин этого движения. Исследователи 20-х годов акцентировали внимание лишь на стремлении зажиточной части крестьянства, в частности кулаков, занять ключевые позиции в деревне [10, с.4; 12, с.9; 17, с.73]. Итак, политические причины повстанческого движения рассматривались сквозь призму обеспечения узкогрупповых интересов кулачества. На наш взгляд, стоит говорить о более глубоких политических причинах. Униженный статус крестьянства, который поддерживался фактически всеми властными структурами, что пытались утвердиться на Украине, в том числе и Советской властью, объективно не мог удовлетворить ни один из слоев сельского населения. В условиях поляризации классовых интересов в годы Гражданской войны крестьянство нуждалось в защите своих социально-экономических претензий на определенном
политическом уровне, что и обусловило своеобразные политические поиски идеологов махновщины.
Повстанческое движение, безусловно, опиралось и на соответствующий исторический опыт в военном деле. Начало этого аспекта научных исследований в 20-е гг. оформилось, прежде всего, в контексте освещения партизанской борьбы махновской армии [18, 19]. Эта тема нашла отражение, к примеру, в работе Р. Эйдемана «Повстанчество и его роль в современной войне». Рассматривая традиции военного искусства народных повстанцев, автор отстаивал мнение, что в условиях переходного периода от капитализма к социализму социальные конфликты будут иметь характер гражданских войн, а повстанческая борьба окончательно превратится в самостоятельную форму военного противостояния [18, с.104].
В данном контексте особое внимание привлекает также труд Каратыгина «Партизанство. Начальный аспект тактического исследования», в которой автор обратился к историческим истокам этого вида военной тактики, подчеркивая эффективность ее использования повстанческой армией Нестора Ивановича Махно [20, с.24]. Автор установил, что партизанство имеет чрезвычайно глубокие исторические корни на восточно-славянских землях. Партизанскую тактику боя славян, отмечает Каратыгин, впервые описал еще историк Маврикий (VI век.), по свидетельству которого, во время боевых столкновений славяне использовали преимущественно внезапные приступы, различные военные хитрости, заманивали противника притворным бегством, оставляя даже свое имущество. Причиной применения этой тактики Маврикий считал незнание славянами классического строя [20, с.34]. На протяжении своей истории, писал Каратыгин, восточнославянские народы неоднократно возвращались к опыту партизанской борьбы, приумножали его. Но в печально известную николаевскую эпоху партизанство стали считать «недопустимой роскошью», оружием мятежников, что сделало невозможным целенаправленное его использование регулярной армией. Во время войны 1914-1917 годов были попытки выделения специальных партизанских отрядов из состава стрелковых дивизий и походных групп Галицкого фронта (добровольческих партизанских отрядов), но командование запрещало этим соединениям проводить глубокие рейды по тылам противника, всячески ограничивало их инициативу [20, с.4]. Как указывает Каратыгин, на момент развертывания гражданской войны потенциал партизанской борьбы фактически не использовался. Многовековые традиции партизанщины были задействованы во время социальных (внутренних) конфликтов, а действия повстанческой армии Н.И. Махно, по убеждению Каратыгина, - это своеобразный образец умелого использования приемов партизанской борьбы в новых условиях, с привлечением новой техники [20, с.25].
Одним из самых сложных вопросов в тематическом блоке причин махновщины стало определение национальной составляющей этого движения. Среди первых исследователей обозначенной проблемы можно назвать Д. Лебедя. В уже упомянутом выше труде автор отмечал, что, несмотря на определенную популярность национальных лозунгов в среде украинского крестьянства еще до революции 1917 года, его недовольство на национальной почве было заметным только на Правобережной Украине. А в стане махновцев, по мнению автора, его почти не оказалось. Выраженную национальную традицию в быту, в том числе использование в обращении между Н.И. Махно и махновцами терминов «батька» и «сыновья», Д. Лебедь определяет как один из примеров фольклорной украинскости [12, с. 9, 11]. Такую оценку, вероятно, разделял и очевидец тех событий М.В. Герасименко, характеризуя в своем труде одежду и обычаи махновцев [21].
Анализ национальных причин движения был осуществлен и М. Кубаниным. Исследователь констатировал, что национальный вопрос в степном регионе не стоял так остро, как на юго-западной и Правобережной Украине. Слабость национальной подоплеки махновского движения автор объяснял тем, что степное село было очень неоднородным по своему национальному составу, - земледелием в нем рядом с украинцами и русскими занимались болгары, сербы, немцы, евреи и греки. В отличие от юго-западной и Правобережной Украины, в этом регионе не были сильны и антиеврейские настроения - капитал не монополизировался евреем-торговцем, поскольку удельный вес его был здесь небольшим. В этих уездах, писал автор, еврей-крестьянин был «своим братом» и состоял с помещиком в таких же отношениях, как и крестьянин-украинец. К тому же, помещики степного юга, по убеждению М. Кубанина, были в основном украинцами,
поэтому классовая борьба с ними не приобретала форм национального противостояния. Она проходила под социальными лозунгами, втягивая в свое русло многонациональное крестьянство степной Украины [9, с. 29].
Исторические исследования 1920-х годов затронули широкий спектр вопросов в оценке роли махновского движения в истории протестных крестьянских движений. Историческая литература 1920-х гг., посвященная изучению различных аспектов махновского движения, характеризовалась использованием исследователями методологических достижений неокантианской и диалектико-материалистической школы.
В последующем, в 1930-1950-е гг. преобладали позитивистский и вульгарно-материалистический подходы. При этом в выявлении причин повстанческого движения в советской исторической литературе 1920-1950-х гг. наиболее разработанным оказался социально-экономический фактор. Вместе с тем, требовалось более основательное изучение экономического положения и уровня социальной дифференциации крестьянства в годы Гражданской войны. Недостаточно изученными оказались и исторические предпосылки махновщины. Советские историки 1920-1950-х гг. рассматривали махновское движение, исходя из выяснения традиционности и степени укорененности в крестьянской среде индивидуального способа хозяйствования. Интересным с точки зрения научного поиска оказался и вопрос эволюции анархистской идеологии, присущей в определенной мере крестьянскому сословию.
В 1930 - е годы - первой половине 1950-х годов исследование истории махновского движения уже было сведено к уровню упрощенных обобщений относительно его классовой и политической сущности. Новые, полностью идеологизированные подходы к изучению этой темы были закреплены в «Истории гражданской войны», опубликованной в 1932 году [22]. Они обусловили игнорирование или слишком ангажированное отношение к вопросам предпосылок и причин махновщины. Известный деятель Коммунистической партии, Народный комиссар продовольственных дел Украины в 1919 году А.Г. Шлихтер в своем труде «Продовольственное дело в годы гражданской войны» отмечал, в частности, что причиной контрреволюционных выступлений крестьян против большевиков было стремление отстоять интересы кулаков. Следовательно, сфера экономических интересов зажиточной части крестьянства уже приобрела другую характеристику и это было признаком времени. Даже слово «куркуль» казалось А.Г. Шлихтеру слишком мягким, и он использовал эпитет «хлебный хищник» [23, с. 258].
В первом издании «Большой советской энциклопедии» среди причин борьбы части крестьян против Советской власти справедливо определялась политика повсеместного создания коммун и совхозов, происходившего без учета реальных возможностей и стремлений крестьянства. Тут же были определены и виновные в этих перегибах - Пятаков, Раковский, Скрипник и другие, действовавшие без ведома партии, с целью ее компрометации [24, с. 261].
Идеологически ангажированный подход советских ученых 1930-х - первой половины 1950-х годов к истории махновского движения обусловил теоретическое бесплодие этого периода в ракурсе указанной темы. Такие историки как Г. Добржинский, Б. Лизов, И. Кулик, М.Д. Грецов, М.И. Стишов, А.В. Лихолат [25-30] и другие вынуждены были обосновывать предвзятый взгляд на махновщину. О серьезном анализе предпосылок и причин махновского движения в указанный период не могло быть и речи, поскольку замалчивались такие яркие страницы его истории, как сопротивление немецко-австрийским оккупантам, помощь Советской власти в борьбе с белогвардейскими войсками и тому подобное.
Анализ исторических предпосылок и причин махновского движения и сегодня ждет новых подходов к их исследованию, в том числе, с учетом социально-психологических корней махновщины. В этой связи нужно учитывать, что, начиная с отмены крепостничества, на селе происходил слом устоявшихся традиций и принципов ведения хозяйства, взаимоотношений между различными слоями крестьянства, их отношения к помещичьему землевладению и т.п. Альтернатива буржуазно-помещичьего и буржуазно-крестьянского путей аграрного развития создали ситуацию постоянной социальной напряженности в деревне. Участие части крестьянства в акциях протеста и открытых восстаниях дополнительно усиливало дух социальной агрессии, способствовало накоплению взрывоопасной энергии самой многочисленной категории населения. Эта глубокая и очень важная предпосылка возможных массовых протестов крестьян, в условиях столкновения с ситуацией откровенного пренебрежения экономическими и социальными
интересами крестьянства в годы Гражданской войны, переросла в серьезную причину длительной и чрезвычайно жестокой борьбы. Подтверждением роли психогенных факторов в истории махновского движения могут служить известные случаи массового игнорирования суеверным крестьянством естественных для них морально-этических норм, примеры бурного, порой аффективного поведения толпы. Такой историософский подход, на наш взгляд, позволит расширить рамки научного поиска, чтобы воссоздать ментальную, духовную историческую атмосферу, глубоко присущую отечественной исторической науке [31].
Все указанные аспекты создают сегодня условия для многовекторного научного поиска в изучении истории махновского движения, ставшего уникальным явлением Отечественной истории.
Литература и источники
1. Мармазова Т.И. Характеристика основных этапов махновского движения в исторической литературе 1920-х годов // Современная научная мысль. - 2020. -№ 3. - С. 57-64.
2. Мармазова Т.И. Проблемные аспекты в освещении махновского движения в исторической литературе 50-80-х годов XX века // Современная научная мысль: - 2020. - № 6. - С.73-78.
3. Мармазова Т.И. В.И. Ленини и Донецко-Криворожская республика // Идеи В.И. Ленина в логике развития современной гуманитарно-научной картины мира. Материалы Межвузовской научной студенческой конференции, посвященной 150-летию со дня рождения В.И. Ленина. - М., 2020. - С. 71-76.
4. История Украинской ССР: в 2 т. / АН УССР, Ин-т истории. - Киев: Изд-во АН УССР, 1956. - Т. 1. - 924 с.
5. История СССР. Краткий курс. Учебник для 3-4-го класса. - М.: УЧПЕДГИЗ РСФСР, 1937. - 223 с.
6. История Украины. Краткий курс. - Киев: АН Украинской ССР, 1948. - 956 с.
7. История гражданской войны в СССР. В 5 т. - М.: Гос. изд-во полит. лит., 1942-1960.
8. Советское строительство на Украине в годы гражданской войны. (1919-1920). - Киев: Изд-во Акад. наук УССР, 1957.
9. КубанинМ. Махновщина: Крестьянское движение в степной Украине в годы гражданской войны. - Л.: Прибой, 1927. - 227 с.
10. Руднев В.В. Махновщина. - Харьков, 1928. - 102 с.
11. Тепер И. (Гордеев). Махно. От «единого анархизма» к стопам румынского короля. - Киев: Молодой рабочий, 1924. -121 с.
12. Лебедь Д.З. Итоги и уроки трех лет анархо-махновщины. - Харьков : Всеукр. гос. изд-во, 1921. - 54 с.
13. Кин Д. Деникинщина. Деникинщина на Украине / Д. Кин.: Книгоспшка, 1927. - 49 с.
14. ГерасименкоК.В. Махно // Герасименко К.В. Махно; Деникин А.И. Большевистский переворот. - Харьков: «Интербук», 1990.
15. Первый съезд конфедерации анархистских организаций Украины «Набат» // Анархисты: Документы и материалы: 18831935: В 2-х тт. - М.: РОССПЭН, 1998-1999. - Т. 2.
16. Кропоткин П. Государство, его роль в истории // Анархизм: Сборник. - М., 1999.
17. Кин Д. Повстанческое движение против деникинщины на юге Украины // Летописи революции. - 1926. - № 3-4.
18. Эйдеман Р. Повстанчество и его роль в современной войне // Армия и революция. - 1922. - № 3-4. - С. 92-105
19. МакушенкоМ. Операция против банды Махно с 9 по 16 июня 1921 г. // Армия и революция. - 1922. - № 3-4. - С. 106-116.
20. Каратыгин. Партизанство: Начальный опыт тактического исследования. - Харьков: Червона зброя, 1924.
21. Герасименко Н.В. Батько Махно: Мемуары белогвардейца / Под ред. П.Е. Щеголева. 2 изд., доп. - М.-Л.: Госиздат, 1928. -115 с.
22. История гражданской войны: План издания «Истории гражданской войны»: Утвержден Главной редакцией издания: С обращением М. Горького. - М.-Ташкент: Объедин. гос. изд-во, Среднеаз. отд., 1932. - 99 с.
23. ШлихтерА.Г. Продовольственное дело в годы гражданской войны. - Харьков, 1932.
24. Большая Советская Энциклопедия. - М: Большая Сов.Энциклопедия, 1938. - Т. 38.
25. Добржинский Г. Освобождение Крыма. М. : Издательство Всесоюзного Общества Политкаторжан и Ссыльно-Поселенцев, 1932. - 88 с.
26. Лiзов Б. Кривавi заграви. 1нтервенци проти СРСР. Минулi та загрорза майбутшх. - Харькв: Радянська школа, 1932. - 199 с.
27. КуликI. Похвд Детина i його розгром. - К.: Державне видавництво полгтичнл лггератури, 1940. - 55 с.
28. ГрецовМ.Д., КоротковИ.С. Штурм Перекопа. - М.: Правда, 1951. - 31 с.
29. Стишов М.И., Найда С.Ф. Разгом трех походов Атланты. Победа Советской власти на национальных окраинах и на Дальнем Востоке: Лекции, прочитанные на историческом факультете Московского университета. - М.: Изд-во Моск. ун-та, 1953. - 180 с.
30. Лихолат А.В. Разгром националистической контрреволюции на Украине (1917-1922гг.). - М.: Госполитиздат, 1954. - 656 с.
31. ФоменкоМ.В. Место эсхатологии в контексте русской историософии// Ноосфера i цивЫзащя. - 2014. - №1(15). - С.93-102.
References and Sources
1. Marmazova T.I. Harakteristika osnovnyh etapov mahnovskogo dvizheniya v istoricheskoj literature 1920-h godov // Sovremennaya nauchnaya mysl'. - 2020. -№ 3. - S. 57-64.
2. Marmazova T.I. Problemnye aspekty v osveshchenii mahnovskogo dvizheniya v istoricheskoj literature 50-80-h godov XX veka // Sovremennaya nauchnaya mysl': - 2020. - № 6. - S.73-78.
3. Marmazova T.I. V.I. Lenini i Donecko-Krivorozhskaya respublika// Idei V.I. Lenina v logike razvitiya sovremennoj gumanitarno-nauchnoj kartiny mira. Materialy Mezhvuzovskoj nauchnoj studencheskoj konferencii, posvyashchennoj 150-letiyu so dnya rozhdeniya V.I.Lenina. -M., 2020. -S.71-76.
4. Istoriya Ukrainskoj SSR: v 2 t. / AN USSR, In-t istorii. - Kiev: Izd-vo AN USSR, 1956. - T. 1. - 924 s.
5. Istoriya SSSR. Kratkij kurs. Uchebnik dlya 3-4-go klassa. - M.: UCHPEDGIZ RSFSR, 1937. - 223 s.
6. Istoriya Ukrainy. Kratkij kurs. - Kiev: AN Ukrainskoj SSR, 1948. - 956 s.
7. Istoriya grazhdanskoj vojny v SSSR. V 5 t. - M.: Gos. izd-vo polit. lit., 1942-1960.
8. Sovetskoe stroitel'stvo na Ukraine v gody grazhdanskoj vojny. (1919-1920). - Kiev: Izd-vo Akad. nauk USSR, 1957.
9. Kubanin M. Mahnovshchina: Krest'yanskoe dvizhenie v stepnoj Ukraine v gody grazhdanskoj vojny. - L.: Priboj, 1927. - 227 s.
10. Rudnev V.V. Mahnovshchina. - Har'kov, 1928. - 102 s.
11. Teper I. (Gordeev). Mahno. Ot «edinogo anarhizma» k stopam rumynskogo korolya. - Kiev: Molodoj rabochij, 1924. - 121 s.
12. Lebed' D.Z. Itogi i uroki trekh let anarho-mahnovshchiny. - Har'kov : Vseukr. gos. izd-vo, 1921. - 54 s.
13. Kin D. Denikinshchina. Denikinshchina na Ukraine / D. Kin.: Knigospilka, 1927. - 49 s.
14. Gerasimenko K.V. Mahno // Gerasimenko K.V. Mahno; Denikin A.I. Bol'shevistskij perevorot. - Xar'kov: «Interbuk», 1990.
15. Pervyj s"ezd konfederacii anarhistskih organizacij Ukrainy «Nabato» // Anarhisty: Dokumenty i materialy: 1883-1935: V 2-h tt. - M.: ROSSPEN, 1998-1999. - T. 2.
16. Kropotkin P. Gosudarstvo, ego rol' v istorii // Anarhizm: Sbornik. - M., 1999.
17. Kin D. Povstancheskoe dvizhenie protiv denikinshchiny na yuge Ukrainy // Letopisi revolyucii. - 1926. - № 3-4.
18. Ejdeman R. Povstanchestvo i ego rol' v sovremennoj vojne // Armiya i revolyuciya. - 1922. - № 3-4. - S. 92-105
19. Makushenko M. Operaciya protiv bandy Mahno s 9 po 16 iyunya 1921 g. // Armiya i revolyuciya. - 1922. - N° 3-4. - S. 106-116.
20. Karatygin. Partizanstvo: Nachal'nyj opyt takticheskogo issledovaniya. - Har'kov: CHervona zbroya, 1924.
21. Gerasimenko N.V. Bat'ko Mahno: Memuary belogvardejca / Pod red. P.E. Shchegoleva. 2 izd., dop. - M.-L.: Gosizdat, 1928. - 115 s.
22. Istoriya grazhdanskoj vojny: Plan izdaniya «Istorii grazhdanskoj vojny»: Utverzhden Glavnoj redakciej izdaniya: S obrashcheniem M. Gor'kogo. -M.-Tashkent: Ob"edin. gos. izd-vo, Sredneaz. otd., 1932. - 99 s.
23. Shlihter A.G. Prodovol'stvennoe delo v gody grazhdanskoj vojny. - Har'kov, 1932.
24. Bol'shaya Sovetskaya Enciklopediya. - M: Bol'shaya Sov.Enciklopediya, 1938. - T. 38.
25. Dobrzhinskij G. Osvobozhdenie Kryma. M.: Izdatel'stvo Vsesoyuznogo Obshchestva Politkatorzhan i Ssyl'no-Poselencev, 1932. - 88 s.
26. Lizov B. Krivavi zagravi. Intervenciï proti SRSR. Minuli ta zagrorza majbutnih. - Har'kiv: Radyans'ka shkola, 1932. - 199 s.
27. Kulik I. Pohid Denikina i jogo rozgrom. - K.: Derzhavne vidavnictvo politichnoï literaturi, 1940. - 55 s.
28. Grecov M.D., Korotkov I.S. SHturm Perekopa. - M.: Pravda, 1951. - 31 s.
29. Stishov M.I., Najda S.F. Razgom trekh pohodov Atlanty. Pobeda Sovetskoj vlasti na nacional'nyh okrainah i na Dal'nem Vostoke: Lekcii, prochitannye na istoricheskom fakul'tete Moskovskogo universiteta. - M.: Izd-vo Mosk. un-ta, 1953. - 180 s.
30. Liholat A.V. Razgrom nacionalisticheskoj kontrrevolyucii na Ukraine (1917-1922 gg.). - M.: Gospolitizdat, 1954. - 656 s.
31. Fomenko M.V. Mesto eskhatologii v kontekste russkoj istoriosofii // Noosfera i civilizaciya. - 2014. - № 1(15). - S. 93-102.
МАРМАЗОВА ТАТЬЯНА ИВАНОВНА - доктор политических наук, профессор, кафедра истории и философии Российского экономического университета имени Г.В. Плеханова (t.i.marmazova@yandex.ru).
ФОМЕНКО МАРИНА ВИКТОРОВНА - кандидат философских наук, доцент, кафедра истории и философии, Российского экономического университета имени Г.В. Плеханова (maryfom@mail.ru).
MARMAZOVA, TATJANA I. - Doctor of Political Sciences, Professor, Department of History and Philosophy, Plekhanov Russian University (t.i.marmazova@yandex.ru).
FOMENKO, MARINA V. - Ph.D. in Philosophy, Associate Professor, Department of History and Philosophy, Plekhanov Russian University (maryfom@mail.ru)
УДК 94(510).09«1919/1931»Го DOI: 10.24412/2308-264X-2021-2-61-70
ДАЙ ЦЗЯНЬБИН
ГО ЛУНЧЖЭНЬ - ГЕРОИНЯ ЯНЬ-ЧЖАО: ЖИЗНЬ, ОТДАННАЯ РОДИНЕ1
Ключевые слова: Го Лунчжэнь, Коммунистическая партия Китая, революционный дух, героиня Ян-чжао, Советский Союз, Коммунистический университет трудящихся Востока.
В апреле 2021 года исполнилось 90 лет со дня гибели героической революционерки Го Лунчжэнь, являвшейся одним из лидеров революционного движения в регионе Янь-чжао (ныне провинция Хэбэй) и создателей Коммунистической партии Китая. С юных лет включившись в антиколониальную борьбу, она стала одним из видных участников коммунистического движения, сражалась бок о бок с известными китайскими революционными лидерами, такими как Ли Дачжао, Чжоу Эньлай и Лю Шаоци. Она сыграла важную роль в движении за национальную независимость, в борьбе за освобождение женщин, в организации студенческого и рабочего движения. Получив образование в Китае, продолжив его во Франции, в 1924-1925 гг. она завершила его в Советском Союзе, где в полной мере усвоила революционные идеи марксизма-ленинизма. После возвращения в Китай, Го Лунчжэнь выполняла задания партии в различных провинциях. В частности, она сыграла большую роль в организации коммунистического, рабочего и женского движения на Северо-Востоке - в Пекине, Маньчжурии, а потом в провинции Шаньдун, где добилась серьезных успехов в руководстве революционным движением. В 1931 году она героически погибла в борьбе за освобождение Китая.
DAI JIANBING
THE GUO LONGZHEN - YAN-ZHAO HEROINE: LIFE GIVEN TO THE MOTHERLAND
Key words: Guo Longzhen, Communist Party of China, revolutionary spirit, Yan-zhao heroine, Soviet Union, Communist University of the Workers of the East.
April 2021 marks the 90th anniversary of the death of the heroic revolutionary Guo Longzhen, who was one of the leaders of the revolutionary movement in the Yan-zhao region (now Hebei province) and the founders of the Chinese Communist Party. From a young age, joining the anti-colonial struggle, she became one of the prominent participants in the communist movement, fought side by side with famous Chinese revolutionary leaders such as Li Dazhao, Zhou Enlai and Liu Shaoqi. She played an important role in the movement for national independence, in the struggle for the liberation of women, in organizing the student and labor movement. After receiving education in China, continuing it in France, in 1924-1925. she completed it in the Soviet Union, where she fully assimilated the revolutionary ideas of Marxism-Leninism. After returning to China, Guo Longzhen performed party assignments in various provinces. In particular, she played a large role in organizing the communist, workers' and women's movement in the Northeast - in
1 Статья выполнена в рамках проекта Министерства образования КНР - КР 19GBQY029
