CC BY
60№ б (25), 2007
' 'Кул ътурная жизн ь Юга России "
Проблемы мировой и отечественной истории
0. В. МАТВЕЕВ
ИСТОРИЧЕСКАЯ КАРТИНА МИРА КУБАНСКОГО КАЗАЧЕСТВА (КОНЕЦ XVIII - НАЧАЛО XX ВЕКА): КАТЕГОРИИ ВОИНСКОЙ МЕНТАЛЬНОСТИ
Устная или народная история (историоговорение) и письменная история (историография) представляют собой две последовательные стадии развития исторических знаний. После возникновения историографии народная история не исчезает, оба эти явления сосуществуют и конкурируют, влияя друг на друга (1).
Народные исторические представления кубанских казаков, лишенные четкой хронологической арматуры и подверженные превратностям человеческой памяти, не могли соперничать в точности и достоверности с трудами Е. Д. Фелицына, В. Г. Толстова, Ф. А. Щербины, В. А. Голобуцкого и др. Однако историописание всегда было социально ориентированным, обслуживало идеологические интересы правящего слоя и существующей иерархии. История «сверху» позволяла видеть масштабы происходивших событий, явлений, процессов, представить казачье войско как некую абстрактно-социологическую величину. Исследование исторической картины мира кубанского казачества показало, что народные массы не являлись абстрактными творцами истории, а создавали последнюю как знание о прошлом (2). На полноту и достоверность исторических представлений кубанских казаков влияли семья, станичная община, полковое сообщество, войсковая среда, традиционная культура и индивидуальность хранителя исторической памяти. Историческое сознание кубанского казачества воспринимало прошлое эмоционально, искало в нем подтверждение собственных ожиданий и предпочтений, с легкостью стирало границы между достоверной и вымышленной карчи нам и. Историческая картина мира кубанского казачества «осовременивала» прошлое, осуществляла ретроспективный подход к казачьим героям и событиям, в которых они участвовали, свободно использовала воображение для реконструкции целостного образа войны. Народная история искала в прошлом примеры для подражания или осуждения, воспринималась своего рода иллюстрацией предпочтений конкретной эпохи. Исторические персонажи изображались как примеры социального поведения, им приписывались качества и мотивы, которые казаки считали определяющими для собственного поведения.
Источники формирования исторической картины мира кубанского казачества и основные ее составляющие отличались богатством и разнообразием. Казаки черпали сведения о своей истории, о героях и войнах, об окружающем мире - как здешнем, так и потустороннем - из устной традиции, свидетельств очевидцев, официальной пропаганды, средств массовой информации, слу-
хов и толков (3), выражали отношение к своему прошлому и настоящему в приговорах станичных сборов и на праздновании воинских юбилеев (4). Сюжеты и герои народной истории консолидировали казачье общество, давали канонические образцы для подражания. Для старших поколений, воспроизводящих и слушающих станичные и семейные предания, песни и рассказы, они означали подтверждение родственного единения; для младших выступали в информативном, познавательном, воспитательном и других качествах. Все это способствовало формированию у казаков своеобразного этоса и правил поведения.
Представления о сословном предназначении кубанского казачества вполне укладывались в архаичную трехчленную структуру общества, характерную для картины мира многих народов (5). Наличие института стариков, станичных атаманов, статутных и военно-профессиональных групп способствовало поддержанию ценностных категорий воинского мира. Универсальной особенностью последнего являлась концепция героического, определявшаяся как устойчивыми стереотипами, так и историческими реалиями.
Важнейшей категорией выступало историческое пространство. Оно зависело от объективных свойств реального пространственно-временного континуума и в то же время от особенностей традиционного художественного сознания. В рамках пространства выделялись локальные особенности как на уровне пределов изначального административно-территориального деления, так и на уровне отдельных станиц и даже «краев», на которые станицы делились. Кубанские казаки создавали свой мир, который был обозначен границами, выделяли «центр - периферию», устанавливали необходимые взаимосвязи между всеми его частями (6). Природу и своеобразие «чужого» мира определяли как типовые, так и реально-исторические начала. В пространстве исторической картины мира кубанских казаков рисовались одновременно схематичные, элементарные и сложные, детализированные политические и этнические карты. Структурно организованное, «очеловеченное» пространство было погружено в историю, наполнено событиями освоения территории, войн и походов, традициями и новациями.
"Культурная жизнь Юга России " №6 (25), 2007
36 —
Категория времени в исторической картине мира кубанского казачества строится по двум основным моделям: мифологической и исторической, организуя события в постоянно повторяющийся и причинно-следственный ряды. Большую роль здесь играли семейное и сакральное время, а также эмпирические и темпоральные представления, складывавшиеся под влиянием устной и письменной исторических традиций. Время мыслилось казаками либо как нечто абстрактное и лишь внешним образом связанное с миром, либо, напротив, как нечто конкретное и неотъемлемое от меняющегося мира и происходящих в нем событий. В первом случае время составляло фон этих событий, во втором оно являлось как бы материей, наполняемой событиями. В сознание различных временных слов входят на одних и тех же основаниях незыблемые исторические факты и герои, являющиеся основой создания новых текстов (7). Историческое время подавляется натиском форм традиции, в которых отражается последовательность событий. Но при этом оно не разрушается, поскольку речь идет о событиях, всегда или в определенный момент значимых для всех. Элементы, составляющие модель исторической картины мира кубанского казачества, глубоко взаимосвязаны, хотя и носят нередко декларируемый, установочный характер. Но эти установки и декларации, не всегда соответствовавшие быстро меняющейся со второй половины XIX века действительности, способствовали тому, что самобытное воинское сообщество сохраняло собственное видение мира.
Особым смысловым содержанием в воинской ментальности кубанского казачества обладал мир предметов, связанный с поступлением на военную службу. Весьма значимыми признаками наделялась «справа». Конь, мундир, оружие являлись составляющими героической сущности их владельца, подчеркивали его избранность, принадлежность к благородному служилому сословию. Красота, изящность, ум боевой лошади, великолепие одежды и вооружения в рассказах и песнях казаков не всегда совпадали с реальным положением дел в казачьих семьях XIX - начала XX века, однако установки на идеальную историческую конструкцию диктовали стереотипы поведения, обеспечивали духовную связь и преемственность поколений.
Включение казачьих станиц в определенные полковые округа, прохождение службы станичниками в одном и том же конном полку, пластунском батальоне, конно-артиллерийской батарее способствовали формированию неповторимой индивидуальности этих подразделений, их значимости для целых семейных династий. История полка или батальона, его праздники, песни, знамена, почетное имя полка мобилизовывали историческую память, распространяли полковую субкультуру на гражданский мир, включались в систему воспитания и общественные отношения (8). Полковая корпоративность, разрушенная революцией вместе с ликвидацией сословной организации казачества, осталась в исторической памяти кубанцев яр-
ким духовным явлением, скреплявшим в единую боевую семью дедов и внуков, отцов и детей. В принятом в 2005 году законе о государственной службе казачества декларируется воссоздание «исторических» полков и воинских частей, которым будут присвоены «традиционные казачьи наименования». Было бы не лишним задействовать эти корпоративные ценности прошлых столетий в системе военно-патриотического воспитания призывной молодежи.
Реальность ратного ремесла исторической картины мира кубанского казачества обнаруживает множество соответствий с реальностью исторической жизни кубанцев. В народной истории, так или иначе, преломился жизненный опыт ее создателей и хранителей: маневр и рассыпной строй лавы, спешивание и применение огнестрельного оружия, грозный для врагов стиль штыкового боя, связь его с образом жизни и обрядовыми действиями («кулачки»), схватка, основанная на внезапности нападения, и т. д. Но казачий войсковой мир описан своим языком, своим способом организации текстов и передачи информации, поэтому попытки перебросить мост к реальному военному искусству казаков, минуя эти особенности, обречены на неудачу. Нередко даже в рассказах очевидцев воинское искусство казаков приобретает гиперболические размеры и идеальные качества, хотя в сознании рассказчика они предстают вполне естественными и обыденными. Обычными стереотипами выступают условно-преувеличенное время батальных эпизодов (протяженность шашечного боя), наделение шашки особыми, не присущими ей качествами. Герои также наделяются необыкновенными свойствами, и народная концепция истории в большинстве случаев обеспечивает им победу в любых обстоятельствах (9). Реконструкция боевых искусств на подобном материале может выявить лишь ка-кие-то ценностные установки и нормы поведения наших героических предков, но вряд ли восполнит наши знания об особенностях ратного ремесла без привлечения археологических, документальных, мемуарных и других источников. В истории казачества достаточно ярких страниц, и нет нужды их фальсифицировать.
Ключевыми элементами системы исторических представлений кубанских казаков выступают образы войны, включающие особенности восприятия ее причин, мотивов, характер и масштабы, соотношения сил, перспективы, которые, как правило, видятся благоприятными для себя и неблагоприятными для противника.
Образы и символы, события и герои исторической картины мира кубанского казачества выступают важными средствами его социальной интеграции и самоидентификации. Этот опыт востребован и в плане морально-психологического обеспечения реформируемой Российской армии. Лучшие позитивные компоненты казачьей воинской ментальности могли бы значительно оздоровить обстановку в Вооруженных Силах страны, развитие которых немыслимо без складывавшихся веками традиций ратной доблести и боевого братства.
№ б (25), 2007
' 'Кул ътурная жизн ь Юга России " ^
Литература и источники
1. Урсу Д. П. Методологические проблемы устной истории // Источниковедение отечественной истории. 1989. М., 1989. С. 5-6.
2. Матвеев О. В. Герои и войны в исторической памяти кубанского казачества. Краснодар, 2003; Он же. Историческая картина мира кубанского казачества (конец XVIII - начало XX века): категории воинской ментальности. Краснодар, 2005.
3. Государственный архив Краснодарского края. Ф. 454. Оп. 7. Д. 846. Л. 136.
4. Полтавский юбилей // Кубанские областные ведомости. 1909. № 138; Орехов К. Ст. Келермес-ская. Юбилей Отечественной войны // Кубанский казачий листок. 1912. № 281.
5. Хегттга Й. Осень Средневековья. Исследования форм жизненного уклада и форм мышления в XIV и XV веках во Франции и Нидерландах / пер. Д. В. Сильвестрова. М., 1988. С. 69-70.
6. Кстышкгта С. Ю. Некоторые аспекты доместикации пространства в контексте реализации мифологической модели мира // Древности Кубани. Вып. 6. Краснодар, 1998. С. 50.
7. Успенский Б. А. Этюды о русской истории. СПб., 2002. С. 27.
8. Смирнов А. А. Морально-психологическое обеспечение российской армии во второй половине XIX - XX веке: Исторический опыт, уроки: дис. ... канд. ист. нгук. М., 1997. С. 59-60.
9. История боевых искусств. Россия и ее соседи / под ред. Г. К. Панченко. М., 1997. С. 273-274.
И.М.СКИБИЦКАЯ
ДИСКУССИОННЫЕ ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИИ ЗАВЕРШАЮЩЕГО ЭТАПА КАВКАЗСКОЙ ВОЙНЫ
В последнее десятилетие обширную историографию Кавказской войны пополнили сочинения, в которых отсутствует объективный научный анализ.
Прежде всего, среди дискуссионных вопросов следует выделить хронологические рамки Кавказской войны. В большинстве энциклопедий, справочников и учебников давно указываются 1817-1864 годы, однако отдельные авторы утверждают, что началом Кавказской войны стало строительство Моздока (1763). Ряд черкесских историков связывают начало войны с разгромом кабардинского ополчения генералом де Медемом на р. Эшкаконе (1769), хотя это был частный эпизод, не помешавший кабардинским князьям через несколько лет присягнуть Екатерине II, что и было основанием для признания Кабарды российской территорией по Кучук-Кайнарджийскому миру 1774 года. Отдельные авторы пытаются связать начало Кавказской войны с подписанием этого договора (1).
Действительно, Кучук-Кайнарджийский договор развязал руки царскому правительству на Центральном Кавказе и в Предкавказье, что привело к строительству и заселению Азово-Моздокской линии, однако это еще не означало начала войны. Известна попытка деления Кавказской войны на следующие этапы: 1-й (до 1829) - эпизодические походы в Кабарду, Осетию, Чечню и на Северо-Западный Кавказ;
2-й (1829-1859) - война под руководством Шамиля в Чечне и Дагестане, военные действия в Закубаньс в период Крымской войны;
3-й (1859-1864) - завершающий этап. Но можно ли считать войной предпринятые в ответ на набеги горцев военные экспедиции?
Общепринятым признаком, определяющим войну, независимо от ее направленности, являет-
ся использование вооруженных сил как решающего средства для достижения политических или иных целей. Этому неразрывно сопутствует военная стратегия. Если подходить с данных позиций, то начало войны на Кавказе все же следует связывать с 1817 годом, когда А. П. Ермолов активно осуществлял план военно-экономической блокады. По словам М. М. Блиева, «ставя крупные для судеб народов Кавказа проблемы, А. П. Ермолов видел универсальное средство их решения в насилии», причем ему были чужды идеи геноцида. Он «сумел зарекомендовать себя у горцев человеком, вполне импонирующим их суровому нраву» (2).
Непонятно, почему период 1829-1859 годов указывается как война под предводительством имама Шамиля. В 1829 году подавление движения Кази-муллы включается в общий план покорения горцев, но Шамиль возглавил борьбу уже после смерти Кази-муллы. Став в 1834 году новым имамом части Дагестана, в течение последующих 25 лет он руководил военными действиями.
Исходя из вышеизложенного, можно сказать, что в целом Кавказская война длилась 47 лет (1817-1864). Этот факт признается большинством историков. Если подходить к данному вопросу с историко-географической позиции, то до 1859 года осуществлялось покорение Восточного Кавказа, где действовали основные силы, а в 1860-1864 годах - Северо-Западного Кавказа. На совещании во Владикавказе в октябре 1860 года был окончательно принят силовой план решения проблемы Западного Кавказа Н. И. Евдокимова, приведший в конечном итоге к решению внешнеполитических задач России.
