CC BY
21
© 2008 г. О.В. Матвеев
КАТЕГОРИИ ВОИНСКОЙ МЕНТАЛЬНОСТИ В КАРТИНЕ МИРА КУБАНСКОГО КАЗАЧЕСТВА (КОНЕЦ XVIII - НАЧАЛО ХХ в.):
Устная или народная история (историоговорение) и письменная история (историография) представляют собой две последовательные стадии развития исторических знаний. После возникновения историографии народная история не исчезает, оба эти явления сосуществуют и конкурируют, влияя друг на друга [1]. Будучи лишены четкой хронологической арматуры и подверженные превратностям человеческой памяти, народные исторические представления кубанских казаков не могли соперничать в точности и достоверности с трудами Е.Д. Фелицына, В.Г. Толстова, Ф.А. Щербины, В.А. Голобуцкого и др. Однако историописание всегда было социально ориентированным, обслуживало идеологические интересы правящего слоя и существующей иерархии. История «сверху» позволяла увидеть масштабы происходивших событий, явлений, процессов, представлять казачье войско как некую абстрактно-социологическую величину. Исследование исторической картины мира кубанского казачества показало, что народные массы не являлись абстрактными творцами истории, а создавали последнюю как знание о прошлом [2]. На полноту и достоверность исторических представлений кубанских казаков влияли семья, станичная община, полковое сообщество, войсковая среда, традиционная культура и индивидуальность хранителя исторической памяти. Историческое сознание кубанского казачества воспринимало прошлое эмоционально, искало в нем подтверждение собственных ожиданий и предпочтений, с легкостью стирало границы между достоверной и вымышленной картинами. Историческая картина мира кубанского казачества «осовременивала» прошлое, осуществляла ретроспективный подход к казачьим героям и событиям, в которых они участвовали, свободно использовала воображение для реконструкции целостного образа войны. Народная история искала в прошлом примеры для подражания или осуждения, воспринималась своего рода иллюстрацией предпочтений конкретной эпохи. Исторические персонажи изображались как примеры социального поведения, им приписывались качества и мотивы, которые казаки считали определяющими для собственного поведения.
Источники формирования исторической картины мира кубанского казачества и основные её составляющие отличались богатством и разнообразием. Казаки черпали сведения о своей истории, о героях и войнах, об окружающем мире - как здешнем, так и потустороннем - из устной традиции, свидетельств очевидцев, официальной пропаганды, средств массовой информации, слухов и толков [3], выражали отношение к своему прошлому и настоящему в приговорах станичных сборов и на праздновании воинских юбилеев [4]. Историческая картина мира кубанского казачества обладала доста-
точно сложным характером функций. Обращение к прошлому мотивировалось функциями социальной памяти, интеграции, в плане поучительного исторического опыта, добывания информации (в том числе и для официальных документов), воспитания подрастающего поколения, формирования у последнего своеобразного это-са и правил поведения. Сюжеты и герои народной истории консолидировали казачье общество, давали канонические образцы для подражания. Для старших поколений, воспроизводящих и слушающих станичные и семейные предания, песни и рассказы, они означали подтверждение родственного единения; для младших -выступали в информативном, познавательном, воспитательном и во многих других качествах.
Представления о сословном предназначении кубанского казачества вполне укладывались в архаичную трехчленную структуру общества, характерную для картины мира многих народов [5]. Наличие института стариков, станичных атаманов, статутных и военно-профессиональных групп способствовало поддержанию ценностных категорий воинского мира. Универсальной особенностью последнего являлась концепция героического, определявшаяся как устойчивыми стереотипами, так и историческими реалиями.
Важнейшей категорией выступало историческое пространство. С одной стороны, оно зависело от объективных свойств реального пространственно-временного континуума, а с другой - от особенностей традиционного художественного сознания. В рамках пространства выделялись локальные особенности как на уровне пределов изначального административно-территориального деления, так и на уровне отдельных станиц, и даже «краев», на которые станицы делились. Кубанские казаки создавали свой мир, который был обозначен границами, выделяли «центр-периферию», устанавливали необходимые взаимосвязи между всеми его частями [6]. Природу и своеобразие «чужого» мира определяли как типовые, так и реально-исторические начала. В пространстве исторической картины мира кубанских казаков рисовались одновременно схематичные, элементарные и сложные, детализированные политические и этнические карты. Структурно организованное, «очеловеченное» пространство было погружено в историю, наполнено событиями освоения территории, войн и походов, традициями и новациями.
Категория времени в исторической картине мира кубанского казачества строится по двум основным моделям: мифологической и исторической, организуя события в постоянно повторяющийся и причинно-следственный ряды. Огромную роль здесь играли эмпирические представления, семейное и сакральное время, а также темпоральные представления, складывавшиеся под влиянием устной и письменной исторической тради-
ции. Время мыслилось казаками либо как нечто абстрактное и лишь внешним образом связанное с миром, либо, напротив, как нечто конкретное и неотъемлемое от меняющегося мира и происходящих в нём событий. В первом случае время составляло фон этих событий, во втором - оно являлось как бы материей, наполняемой событиями. В сознание различных временных слоёв входят на одних и тех же основаниях незыблемые исторические факты и герои, являющиеся основой создания новых текстов [7]. Историческое время подавляется натиском форм традиции, в которых оформляется последовательность событий. Но при этом оно не разрушается, поскольку речь идёт о событиях, всегда или в определённый момент значимых для всех. Все составляющие модель исторической картины мира кубанского казачества элементы глубоко взаимосвязаны, хотя и носят нередко декларируемый, установочный характер. Но эти установки и декларации, не всегда соответствовавшие быстро меняющейся со второй половины XIX в. действительности, создавали пространство диалога между поколениями казаков Кубани, поддерживали возможности самобытного воинского сообщества оставаться на исторической сцене с собственным видением мира.
Особым смысловым содержанием в воинской мен-тальности кубанского казачества обладал мир предметов, связанный с поступлением на военную службу. Весьма значимыми признаками наделялась «справа». Конь, мундир, оружие являлись составляющими героической сущности их владельца, подчёркивали его избранность, принадлежность к благородному служилому сословию. Красота, изящность, ум боевой лошади, великолепие одежды и вооружения в рассказах и песнях казаков не всегда совпадали с реальным положением дел в казачьих семьях XIX - начала ХХ в. Но сложившиеся установки на идеальную историческую конструкцию диктовали стереотипы поведения, обеспечивали духовную связь и преемственность поколений.
Включение казачьих станиц в определенные полковые округа, прохождение службы станичниками в одном и том же конном полку, пластунском батальоне, конно-артиллерийской батарее способствовали формированию неповторимой индивидуальности этих подразделений, их значимости для целых семейных династий. История полка или батальона, его праздники, песни, знамена мобилизовывали историческую память, распространяли полковую субкультуру на гражданский мир, включались в систему воспитания и общественных отношений [8]. Будучи разрушена революцией вместе с ликвидацией сословной организации казачества, полковая корпоративность осталась в исторической памяти кубанского казачества ярким духовным явлением, скреплявшим в единую боевую семью дедов и внуков, отцов и детей. С принятием в 2005 г. закона о государственной службе казачества, где декларируются воссоздание «исторических» полков и воинских частей, которым будут присвоены «традиционные казачьи наименования», эти корпоративные ценности прошлых столетий было бы не лишним задействовать в системе военно-патриотического воспитания призывной молодежи.
Реальность ратного ремесла исторической картины мира кубанского казачества обнаруживает множество соответствий с реальностью исторической жизни кубанцев. В народной истории так или иначе преломился жизненный опыт её создателей и хранителей: манёвр и рассыпной строй лавы, спешивание и применение огнестрельного оружия, грозный для врагов стиль штыкового боя, связь его с образом жизни и обрядовыми действиями («кулачки»), схватка, основанная на внезапности нападения и т. д. Но казачий войсковой мир описан своим языком, своим способом организации текстов и передачи информации. Поэтому попытки перебросить мост к реальному военному искусству казаков, минуя эти особенности, обречены на неудачу. Нередко даже в рассказах, слышанных от очевидцев, воинское искусство казаков приобретает гиперболические размеры и идеальные качества, хотя в сознании рассказчика они предстают вполне естественными и обыденными. Обычными стереотипами выступают условно-преувеличенное время батальных эпизодов (протяжённость шашечного боя), наделение шашки особыми, не присущими ей качествами. Герои также наделяются необыкновенными свойствами, и народная концепция истории в большинстве случаев обеспечивает победу в любых обстоятельствах [9]. Реконструкция боевых искусств на подобном материале может выявить лишь какие-то ценностные установки и нормы поведения наших героических предков, но вряд ли восполнит наши знания об особенностях ратного ремесла без привлечения археологических, документальных, мемуарных и других источников. В истории казачества достаточно ярких страниц и нет нужды их фальсифицировать.
Ключевыми элементами системы исторических представлений кубанских казаков выступают образы войны, включающие особенности восприятия ее причин, мотивов, а также представления о характере и масштабах, о соотношении сил, о перспективах, которые, как правило, видятся благоприятными для себя и неблагоприятными для противника.
Образы и символы, события и герои исторической картины мира кубанского казачества выступают важными средствами его социальной интеграции и самоидентификации. Ее опыт востребован и в плане морально-психологического обеспечения реформируемой Российской армии. Лучшие позитивные компоненты казачьей воинской ментальности могли бы значительно оздоровить обстановку в Вооруженных Силах страны, развитие которых немыслимо без складывавшихся веками традиций ратной доблести и боевого братства.
Литература
1. Урсу Д.П. Методологические проблемы устной истории // Источниковедение отечественной истории. М., 1989. С. 5-6.
2. См: Матвеев О.В. Герои и войны в исторической памяти кубанского казачества. Краснодар, 2003; Он же. Историческая картина мира кубанского каза-
чества (конец XVIII - начало XX в.): категории воинской ментальности. Краснодар, 2005.
3. ГАКК, ф. 454, оп. 7, д. 846, л. 136.
4. Полтавский юбилей // Кубанские областные ведомости. 1909. № 138; Орехов К.С. Келермесская. Юбилей Отечественной войны // Кубанский казачий листок. 1912. № 281. 16 нояб.
5. Хейзинга Й. Осень средневековья. Исследования форм жизненного уклада и форм мышления в XIV и XV веках во Франции и Нидерландах / Пер. Д.В. Сильвестрова. М., 1988. С. 69-70.
6. Капышкина С.Ю. Некоторые аспекты доместикации пространства в контексте реализации мифоло-
гической модели мира // Древности Кубани. Вып. 6. Краснодар, 1998. С. 50.
7. Успенский Б.А. Этюды о русской истории. СПб., 2002. С. 27.
8. Смирнов А.А. Морально-психологическое обеспечение российской армии во второй половине XIX -XX веков: Исторический опыт, уроки: Дис. ... канд. ист. наук. М., 1997. С. 59-60.
9. История боевых искусств. Россия и ее соседи / Под ред. Г.К. Панченко. М., 1997. С. 273-274.
Кубанский государственный университет 19 июля 2007 г
