CC BY
276
Вестник Челябинского государственного университета. 2011. № 24 (239). Филология. Искусствоведение. Вып. 57. С. 55-57.
ТЕРМИН И ЗНАНИЕ
Е. Н. Бекасова
ИСТОКИ ГИПОТЕЗ ПРОИСХОЖДЕНИЯ РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА
В статье делается обзор гипотез оригинального происхождения русского литературного языка, связанных с эвристичностью метафорического языка науки XVШ-XIX вв. и сложным характером процесса формирования и развития древнерусского литературного языка.
Ключевые слова: язык науки, русский литературный язык, церковнославянский язык, древнерусский литературный язык.
История русского литературного языка как отрасль лингвистики складывалась и развивалась в результате впечатлений исследователей от древнерусской письменности, при этом метафорические картины жизни языка выписывались в традициях научного слога XVIII-XIX вв.
Доломоносовское восприятие древнерусских текстов во многом было запрограммировано «Повестью временных лет», определяющей единство языка и славянской грамоты как показателя общности славян. Вполне лингвистически корректное отношение летописца к действительно в этот период близким системам старославянского и восточнославянского языков имеет продолжение в современных гипотезах определения русского литературного языка как старославянского не только в своей основе, но и как непосредственного его продолжателя. Для такого типа подходов к истории языка характерна бездоказательная констатация: русский литературный язык по происхождению является церковнославянским (старославянским) языком в статусе аксиомы. Введение данного положения в ранг аксиомы отсекает любые исследования как не соответствующие истине.
Однако вторым исторически важным взглядом и практически началом научного подхода к проблемам русского литературного языка следует признать разделение М. В. Ломоносовым «нашего словенского языка» на два разных, хотя и генетически родственных. Один из них представлен в «книгах церковных на славен-ском языке» — «переводах Ветхого и Нового завета, поучениях отеческих, духовных песнях Дамаскиновых и других творцов канонов» [5. С. 198], т. е. текстов-переводов с греческого языка, установленных и узаконенных церковью. Это обусловливает определенную консервацию текста, отсюда «многие места оных переводов недовольно вразумительны». С другой стороны,
«невразумительность» была свойственна книгам уже с приходом на Русь, так как «сначала переводившие с греческого языка книги на славен-ский не могли миновать и довольно остеречься, чтобы не принять в перевод свойств греческих, славянскому языку странных, однако оные через долготу времени слуху славенскому перестали быть противны, но вошли в обычай» [5. С. 198]. Следовательно, расхождения с русским определяются «гибридным» характером старославянской письменности и «денационализацией», которую несут тексты цивилизации и культуры. Однако в своем славянском «остове» церковные книги были близки и понятны, что позволяло им «умножать довольство российского слова», поддерживать единство «природного» языка не только «по великому пространству» России, но и «вразумительность» языков «народов славянского поколения, которые греческого исповедания держатся» [5. С. 201].
Не случайно, что следующее впечатление об истории русского литературного языка принадлежит поэту. В своем кратком этюде А. С. Пушкин гениально отразил самую суть становления и развития русского литературного языка: «Как материал словесности язык славянорусский имеет неоспоримое превосходство перед всеми европейскими. Судьба его была чрезвычайно счастлива. В XI веке древнегреческий язык открыл ему свой лексикон, сокровищницу гармонии, даровал законы обдуманной своей грамматики, свои прекрасные обороты, величественное течение речи; словом, усыновил его, избавя таким образом от медленных усовершенствований времени. Сам по себе уже звучный и выразительный, отселе заем-лет он гибкость и правильность. Простонародное наречие необходимо должно было отделиться от книжного; но впоследствии они сблизились, и такова стихия, данная нам для сообщения наших мыслей» [6. С. 136-137]. Ученый и поэт еди-
нодушны в утверждении непревзойденных качеств кирилло-мефодиевских традиций переводов, в которых достоинства литературного греческого языка и высокое философско-религиозное, нравственное содержание Книги книг в соединении с возможностями славянских языков воплотились в образцовые формы, проникнутые «высоким духом славенщины».
В видении А. С. Пушкиным начала истории русского литературного языка отчетливо прослеживается мысль об «усыновлении» (а не подмене языков), которое было важно лишь для избавления исконного языка «от медленных совершенствований времени» на пути развития его литературной формы, для которой из старославянского языка «заемлет он гибкость и правильность». Следовательно, речь идет не о разграничении «сакрального и профанного», «культурного и бытового», «правильного и неправильного, испорченного», как характеризует соотношение церковнославянского и русского языков Б. А. Успенский [9], а об уникальных качествах русского литературного языка.
В первом научном труде по истории русского литературного языка — магистерской диссертации К. С. Аксакова «Ломоносов в истории русской литературы и русского языка» — также отсутствуют четкая хронологическая определенность, конкретный анализ языковых фактов и доказательств, которых — ради справедливости отметим — не было и нередко нет и у целого ряда исследователей, выстраивающих свои концепции в лучшем случае на интуитивном уровне или с соблюдением своеобразной, навязываемой языку логики, в худшем — с установкой на идеологические посылы.
Несмотря на суровую оценку работы К. С. Аксакова А. И. Соболевским («и для своего времени неважная, теперь уже утратила всякую цену...» [7. С. 21]), ее влияние можно найти и в «Мыслях об истории русского языка» И. И. Срезневского и особенно в грамматических исследованиях А. А. Потебни. А спустя век
В. В. Виноградов назвал диссертацию «самым замечательным, до сих пор еще недостаточно оцененным исследованием Аксакова в области русского литературного языка» [2. С. 300], при этом, на наш взгляд, некоторые положения диссертации получили своеобразное преломление в знаменитой теории двух типов древнерусского литературного языка самого В. В. Виноградова.
По мнению К. С. Аксакова, наряду с устными формами «язык народный» имеет письменные памятники (грамоты, договоры, законопо-
ложения, письма), то есть К. С. Аксаковым утверждается исконная основа памятников делового языка. Все остальные памятники Древней Руси писались или «на языке церковнославянском, т. е. когда он, собственно, как язык принимается за соразмерное выражение мысли — памятники духовные; или же на языке, принявшем необходимое определение языка церковнославянского, без присутствия самого этого языка, как самобытного, с собственными ему сродными оборотами, оттенками и так далее [разрядка наша.— Е. Б.] — памятники, которые могут быть названы народными» [1. С. 63]. Таким образом, К. С. Аксаков, вслед за М. В. Ломоносовым, выделяет два языка, или, по его терминологии, «два слога», «двойственный слог», при этом они «смешивались иногда, когда смешивалось и само содержание, и производили новую пестроту» [1. С. 63].
В XX веке сохранилась сложившаяся традиция представления истории русского литературного языка как эскизов, отдельных частей необъятной картины [8. С. 123], набрасывания «очень приблизительного и, быть может, не всегда достаточно четкого и точного чертежа» «путей и дорог движения древнерусского литературного языка» [2. С. 151], попыток живописания «многоликого, разностороннего» материала [4. С. 4], «сложной, многофигурной композиции», «далекой от завершения» [3. С. 159].
По всей видимости, такой подход обусловлен неуловимостью развития языковой стихии в сплетении двух культурно и функционально различных начал, при рассмотрении чего возможно видение противоречивых эффектов, особенно в полемическом задоре или при желании высветить определенный аспект, что лишь подтверждает мысль Н. С. Трубецкого о том, что русский литературный «стоит, по-видимому, действительно особняком среди литературных языков мира» [8. С. 126].
Список литературы
1. Аксаков, К. С. Ломоносов в истории русской литературы и русского языка // Аксаков К. С., Аксаков И. С. Литературная критика. М., 1982.
2. Виноградов, В. В. Основные проблемы изучения образования и развития древнерусского литературного языка // Избр. труды. История русского литературного языка. М., 1987. С. 65-151.
3. Горшков, А. И. Теоретические основы истории русского литературного языка. М., 1983.
4. Колесов, В. В. Древнерусский литературный язык. Л., 1989.
5. Ломоносов, М. В. Избранные труды : в 2 т. Т. 2. История. Философия. Поэзия. М., 1986.
6. Пушкин, А. С. О предисловии г-на Лемонте к переводу басен И. А. Крылова // Собр. соч. в 5 т. Т. 5. СПб., 1994. С. 136-139.
7. Соболевский, А. И. Лекции по истории рус-
ского литературного языка. Л., 1980.
8. Трубецкой, Н. С. Общеславянский элемент в русской культуре // Вопр. языкознания. 1990. № 2. С. 122-139.
9. Успенский, Б. А. История русского литературного языка. М., 2002.
Вестник Челябинского государственного университета. 2011. № 24 (239). Филология. Искусствоведение. Вып. 57. С. 57-59.
М. Н. Бондарчук, А. В. Колчанова
МЕТАФОРИЧЕСКИЙ СПОСОБ ВЕРБАЛИЗАЦИИ ЗНАНИЙ В ПОДЪЯЗЫКЕ АВИАЦИИ
Статья посвящена анализу метафорических моделей подъязыка авиации. Показывается, что наиболее продуктивным источником метафоризации в профессиональной лексике выступает сфера «Человек».
Ключевые слова: метафора, метафоризация, метафорическая модель, авиационная профессиональная лексика.
Одним из направлений когнитивной лингвистики является исследование отдельных фрагментов языковой картины мира, которая понимается как «мир в зеркале языка» [5. С. 18]. Лингвистические структуры «самым непосредственным образом участвуют в формировании языковой картины мира, в то время как «материалом» картины мира служат в первую очередь феноменологические когнитивные структуры. Последние имеют (или могут иметь) вербальную «оболочку», то есть выступают в паре с лингвистическими когнитивными структурами» [4.
С. 67].
Изучение феноменов языковой картины мира представляет интерес в теоретико-методологическом аспекте не только для различных отраслей лингвистики, но и для междисциплинарных исследований в области языка для специальных целей, в том числе и авиационной терминологии. Языковая картина мира, являясь частью психической реальности, выступает в качестве контекста познавательной и практической деятельности человека. Становление картины мира в исторической перспективе проходит путь от начальной точки познания (мифологической, наивной) до научной, что образует относительно адекватное представление человека о мире [3. С. 22].
Изучение зафиксированной в языке картины мира осуществляется в разных направлениях, на основе различных научных подходов. Особое внимание исследователей привлекает метафора,
которая становится ключом к пониманию основ мышления и процессов создания образа мира [7].
Метафорические единицы не только отражают и эксплицируют в языке образное восприятие действительности, но и во многом формируют его, поэтому изучение метафорических переносов в рамках различных сфер позволяет проникнуть в структуры человеческого мышления и понять, каким образом человек представляет окружающий мир и свое место в нем. Иными словами, метафору можно рассматривать как инструмент исследования картины мира [2. С. 8].
Метафоризация играет важную роль в научном дискурсе. «Функции научной метафоры разнообразны: они помогают быстро «опознать» объект исследования, структурируют научный текст в целом, способствуют объективизации научного знания, являются средством концептуализации» [1. С. 293]. Не является исключением и такая область знания, как авиационная. Авиационный дискурс представляет собой иерархию различных по сложности видов языковой деятельности, одним из которых выступает метафоризация.
С когнитивно-коммуникативной позиции создание метафоры — это способ обработки информации в виде набора определенных метафорических моделей. «Метафорическая модель как результат концептуализации и вербализации представляет собой понятийную область (область источника), элементы которой связаны
