CC BY
18
Дина Малышева,
доктор исторических наук
ИСЛАМ И ПРОБЛЕМЫ ДЕМОКРАТИЗАЦИИ
В ПОСТСОВЕТСКОЙ ЕВРАЗИИ
В современном мире существуют самые разные трактовки понятий «демократия» и «демократизация». Для одних демократия - это экономическое развитие, внутренняя свобода, процветание, уважение достоинства и прав индивидуума. Для других - это всего лишь воля большинства или же форма организации политического процесса. Режимы, установленные демократическим путем, совсем не обязательно становятся либеральными. Они могут представлять собой тип «нелиберальной», «управляемой» и даже «авторитарной» демократий. Например, модель либеральной демократии считается в тех странах и регионах, где она распространена, - в Европе, Северной Америке, Австралии - самой совершенной по сравнению с другими формой политического устройства (Черчилль называл демократию наименее плохой из всех существующих систем). От демократии несколько отличается демократизация. Это явление новейшей истории, и ее очередная «волна» накатилась на наш мир с конца XX в. Понятие «демократизация» включает в себя самый широкий спектр явлений: увеличение в мире числа государств, вовлеченных в демократические процессы; политический плюрализм; либерализация экономики; соблюдение гарантированных законом и защищаемых государством гражданских свобод; развитие и совершенствование демократических институтов и процедур; расширение круга участников международного взаимодействия.
Очевидно, что быстрой и безболезненной демократизации нигде на Востоке не происходит. Более того, применительно к «миру ислама» демократизация вообще видится многим опасным процессом, поскольку в ходе его могут быть сведены на нет немногие преобразования в ходе вестернизации политических систем мусульманских стран, а светский тип государства и общества может быть здесь утрачен, поскольку к власти — вполне демократическим путем — могут прийти фанатичные исламисты. Есть в мусульманском мире и те, кто убежден в самодостаточности мусульманской цивилизации, не нуждающейся в западных уроках демократии. Например, премьер-министр Малайзии Мохамад Ма-
хатхир в своей имевшей громкий резонанс речи на прошедшем в 2003 г. в столице Малайзии саммите Организации Исламская конференция (том самом, где присутствовал российский президент) назвал права человека и демократию «вредными еврейскими выдумками», а институт выборов - «навязанным Западом остальному миру инструментом порабощения народов».
Специфическая ситуация складывается в арабских странах Ближнего Востока: их политическое влияние на мировые процессы - в значительной мере основанное на зависимости Запада от арабской нефти и ОПЕК, диктовавшей в течение нескольких десятилетий мировые цены на это энергосырье, - существенно снижается. Ущемленное национальное самолюбие, возмущение поведением США, диктующих «исламскому миру» условия (в том числе и связанные с углублением демократизации), на каких ему надлежит развиваться, - важный побудительный фактор, подтолкнувший неправительственные религиозно-политические организации государств Арабского Востока умножить свои экстремистские и террористические деяния и попытаться таким образом компенсировать снизившуюся роль арабо-мусульманского компонента в мировой политике. Некоторые люди на Западе вообще отказывают исламским странам в праве именоваться демократическими, что не удивительно, поскольку на Западе в представлении многих именно ислам ассоциируется с деспотией и отсталостью. Многие считают, что мусульманский мир вообще не реформируем. По мнению американского профессора Дэниэла Брумберга, в арабских странах (в Египте, Иордании, Марокко, Алжире, Кувейте, Бахрейне и Катаре) сформировался особый тип политической системы - либеральная автократия, представляющая собой «смесь управляемого плюрализма, контролируемых выборов и селективных репрессий». И все же тезис о несовместимости ислама и демократии опровергается самой жизнью. Больше половины стран Азии и Ближнего Востока с преимущественным мусульманским населением обладают некоторым образом гарантированными гражданскими свободами, хотя демократические институты и процедуры по большей части в них ограничены. Например, так называемая «турецкая модель» базируется на несовершенной, но каким-то образом работающей рыночной экономике и парламентской демократии, весьма, правда, ограниченной. С большими трудностями, но все же продвигается процесс демократизации разоренного войной Афганистана. Здесь
5 января 2004 г. Всеафганское собрание (Лойя джирга) после сложных консультаций приняло новую конституцию, которая позволила провести в стране 9 октября 2004 г. первые демократические всеобщие выборы президента страны. В Ираке проведенные 30 января 2005 г. выборы в парламент страны - Национальное собрание — должны заложить основы процесса, который приведет к подготовке новой иракской конституции и избранию демократической конституционной власти.
Госсекретарь США в 2001-2004 гг. Колин Пауэлл отвергает тезис, согласно которому западная и исламская цивилизации обречены на столкновение в XXI в. Об этом он заявил 11 декабря 2004 г. в интервью Ближневосточному вещательному центру в Рабате (Марокко), где проходил «Форум будущего» - собрание представителей Большого Ближнего Востока, а также стран «Большой восьмерки» (Великобритании, Германии, Италии, Канады, России, США, Франции и Японии). «Если мы посмотрим на нашу историю, - сказал Пауэлл, - если мы посмотрим на наши великие религиозные тексты, все мы верим в права человека, все мы верим в святость жизни, все мы верим в свободу, мир и примирение. Так что не называйте это столкновением цивилизаций». По словам Пауэлла, несмотря на кровавое соперничество в прошлом, «две цивилизации уже начали новую эру сотрудничества, чтобы улучшить жизнь людей в исламских странах. Многие представители исламского мира также видят будущее своих стран именно на путях демократизации и модернизации. Так, живущий в Италии ученый-востоковед Халед Фуад Аллам полагает, что у исламского сообщества есть потребность в демократии, ибо ее альтернативами становятся династическое правление, непризнание прав человека, дискриминация женщин, радикализация ислама и такая социально-культурная ситуация, при которой индивиду сложно пробиваться сквозь преграды, создаваемые родоплеменными, клановыми установками. Публикуемый ООН ежегодно и готовящийся самими арабами «Доклад о человеческом развитии в арабском мире» (Arab Human Development Report), адресованный важнейшим вызовам развития, перед которыми стоит арабский мир в третьем тысячелетии, возлагает ответственность за отставание исламского мира не на Запад, либеральную демократию и евреев (как это делают Ма-хатхир и его единомышленники), а на самих мусульман, критикуя неэффективные и неспособные к модернизации политические и
экономические системы своих стран, повинные в отставании арабского мира от других регионов по уровню экономического и социального развития, индивидуальных свобод, прав женщин и т.п.
Определенные надежды на помощь в преодолении разрыва с развитыми странами возлагают в «мире ислама» на Европу и США, которые, впрочем, в основном по-разному смотрят на демократизацию мусульманского мира. В Европе демократию трактуют прежде всего как культурную ценность, которая должна эволюционировать самостоятельно, без внешнего давления и в течение длительного исторического периода. В отличие от европейцев американцы склонны использовать в своей внешнеполитической практике модель экспорта демократии, в том числе и военным путем (Косово, Афганистан, Ирак и др.). Создание демократических и плюралистических систем видится в США залогом условий для противодействия террористической угрозе. В проекте продвижения демократии на Большой Ближний Восток (Greater Middle East), о котором президент Дж. Буш впервые объявил в своем выступлении 6 ноября 2003 г. по поводу двадцатилетней годовщины со дня основания Национального фонда содействия демократии, декларируется необходимость проведения демократических реформ, экономической либерализации «ради борьбы с бедностью и отсталостью, которые порождают терроризм». Опровергнув тезис о несовместимости ислама и демократии, президент призвал Саудовскую Аравию и Египет показать пример «истинного лидерства» в поисках демократии для народов Ближнего Востока. Концепция, в соответствии с которой большая демократическая управляемость мусульманского мира служит американским интересам, не нова. Но администрация Буша не акцентировала ее до недавнего времени, чтобы не отдалить от себя своих ключевых стратегических союзников, чьи режимы далеки от демократических. Ситуация изменилась после 11 сентября 2001 г., в том числе в немалой степени благодаря давлению неоконсерваторов, либеральных интернационалистов, а также ряда европейских политиков, критиковавших отношения США с автократическими режимами.
В США убеждены, что рядовые граждане в странах исламского мира только выиграют от демократизации, ибо она поможет им побороть коррупцию, неэффективное государственное управление, покончить с бедностью и другими социальными язвами. Идею демократизации Большого Ближнего Востока можно рас-
сматривать и как один из вариантов поисков путей почетного выхода Вашингтона из иракской ситуации, как стремление администрации Дж. Буша компенсировать непопулярные силовые действия США в Ираке конструктивной и привлекательной программой для этого стратегически важного региона. Иное дело, что народы Ближнего Востока традиционно скептически воспринимают политику Запада.
Модель демократического переустройства Большого Ближнего Востока, широко разрекламированная администрацией Дж. Буша в конце его первого президентского срока, вызывает в арабо-мусульманском мире сомнения, учитывая амбициозный характер предлагаемого плана. Ведь он планирует подключить -экономически и политически - к традиционному Ближнему Востоку с его огромной арабской составляющей еще и государства Индостана, а также постсоветские Кавказ и Центральную Азию. Эти два региона обозначаются в последнее десятилетие термином «Евразия». Демократизация последней рассматривается Вашингтоном в качестве одного из приоритетов внешней политики США. Открывая финансирование специального счета «Вызов тысячелетия» для расширения помощи некоторым развивающимся странам, сенат и палата представителей конгресса США, в частности, постановили: «Дальнейшие нарушения прав человека и лишение населения возможности выражать свои взгляды мирными, демократическими средствами в странах Центральной Азии могут способствовать усилению поддержки вооруженных и экстремистских движений среди широких масс населения, тем самым сводя на нет все цели войны с терроризмом». В 2003 г. США выделили Центральной Азии около 3 млрд. долл. не только в виде гуманитарной помощи, но также и на построение гражданского общества, на осуществление политических и экономических преобразований, на борьбу с распространением оружия массового поражения, преступностью и терроризмом. В 2004 г. из 16 стран СНГ - соискателей безвозмездной финансовой помощи из фонда «Вызов тысячелетия» ее получили только Армения и Грузия (300 и 500 млн. долл. соответственно). Азербайджан, придерживающийся такой же проамериканской позиции, как и Грузия, был лишен гранта из-за давления, которое ведущие американские политики оказали на президента США, обвинив его в поддержке режима, «предавшего демо-
кратию» и создающего «авторитарную, коррумпированную, семейную династию».
В самих государствах Центральной Азии и Закавказья с большой готовностью принимают предложенные Западом правила игры. Тем более что по внешним приметам политические системы этих стран вроде бы соответствуют западным представлениям о демократии. Во всех них проводятся выборы, которые считаются на Западе важным индикатором демократического развития. Имеет место разделение властей на законодательную, исполнительную и судебную ветви; функционируют политические партии, оппозиция, иногда неправительственные организации. Многие лидеры постсоветских государств Евразии с похвалой отзываются о демократии как об идеале. Например, президент Узбекистана подчеркнул недавно в одном из своих выступлений, что одна из главных основ демократии - справедливость. Другие евразийские лидеры тоже заявляют, что их государства стремятся соответствовать демократическим принципам и традициям. Но стал ли для них так называемый «демократический транзит» - переход к построению демократического государства - главным содержанием развития?. Если брать за точку отсчета «классическую» модель - либеральную демократию, то очевидно, что ни закавказским, ни уж тем более центральноазиатским государствам не удалось приблизиться к ней. Это обстоятельство фиксирует занимающийся анализом развития демократий в мире американский институт «Дом свободы» (Freedom House): в 2004 г. он назвал «несвободными» большую часть государств СНГ. В отчете говорится: «Расширение Европейского союза 1 мая 2004 г. формализовало новый водораздел - на стабильные демократические государства Центральной Европы и Балтии, с одной стороны, и на слабые посткоммунистические государства, продолжающие отставать в ключевых сферах демократического развития - с другой». Определена и состоящая из семи пунктов шкала политических свобод и гражданских прав, по которой то или иное государство может быть отнесено к демократическому либо к недемократическому. Россия по этой шкале набирает только 5 позиций, разделяя последние места с Азербайджаном, Молдовой и Украиной (по 4 каждое).
Политические системы евразийских государств за вычетом Армении, Грузии, Казахстана и Киргизии - можно отнести к авторитарным или полуавторитарным, а в случае Туркменистана - это
диктатура. Типичной для всех государств Центрально-Азиатского региона стала модель управляемой или же «имитационной демократии» - когда при внешнем сохранении институтов и процедур плюралистического общества их демократическая суть выхолащивается. Выборы президентов заменяются продлением полномочий действующих руководителей; депутаты подконтрольных властям парламентов переизбираются с использованием огромного административного ресурса, что порой превращает в основном предсказуемые по своим результатам выборы в простой фарс. Весьма популярны и манипуляции с конституцией и избирательным правом. Так, в Туркменистане в 1994 г. был проведен референдум, одобривший еще на 5 лет расширение полномочий Сапармурада Ниязова, ставшего пожизненным президентом. В Таджикистане прошедший в 2003 г. референдум позволил президенту Эмомали Рахмонову оставаться в своем кресле до 2020 г. Правящие господствующие группы закавказских республик концентрируют внимание не столько на проведении макроэкономических реформ и социальных преобразований, сколько на переделе собственности; повсеместно формирующийся клан новых собственников стремится монополизировать главные сферы жизнеобеспечения страны. Оппозиционные группы больше заняты развитием собственных партийных структур и решением внутренних проблем.
Правительства в государствах постсоветской Евразии пользуются международной борьбой с терроризмом для ограничения деятельности неправительственных организаций (НПО), ссылаясь на одну из главных целей этой борьбы - уничтожение финансово-экономической базы терроризма. Так, например, власти Азербайджана предложили проверить НПО на предмет их возможной связи с международными террористическими организациями. Кроме того, наряду с действующим с октября 2000 г. Законом об азербайджанских НПО в декабре 2002 г. парламент республики принял Закон о грантах, согласно которому НПО обязаны уведомлять власти о всех получаемых ими грантах до того, как поступаемые денежные суммы будут использованы. Закон предусматривает также 27%-ное отчисление от этих сумм в государственные фонды социального страхования и пенсионный фонд. Примерно то же попытались сделать и в Грузии при Э. Шеварднадзе. По его инициативе в 2001 г. был разработан проект Закона о грантах и гуманитарной помощи, который, как предполагалось, должен был установить
более жесткий государственный контроль над международной помощью НПО. В 2002 г. Министерство государственной безопасности распространило новый проект «О приостановке деятельности, ликвидации и запрете экстремистских организаций и организаций, находящихся под иностранным контролем». Новый закон в случае его принятия значительно ограничил бы деятельность НПО, поскольку финансовая помощь им извне лимитировалась бы. Но, к несчастью для Шеварднадзе, этот закон не успели принять, и «филантропам» удалось без помех со стороны государства поддержать «демократический транзит» Грузии (не забыв, разумеется, и о собственных интересах). В Туркменистане сначала был принят закон, предусматривающий уголовное наказание за незарегистрированную деятельность неправительственных организаций, а затем - 2 ноября 2004 г. - он был отменен, что было отмечено американскими и европейскими политиками как позитивный шаг в направлении развития в Туркменистане гражданского общества.
Почему в качестве объекта преследований новыми правящими классами в республиках Евразии избраны НПО? Они в условиях плохо исполняемых законов, слабых оппозиционных политических партий и несамостоятельной и зависимой судебной власти, являющейся на практике частью исполнительной, наблюдают за демократическим процессом и информируют общественность о его нарушениях, а потому неудобны властям. Ограничение деятельности НПО подрывает демократическое развитие, институты гражданского общества, открывая широкую дорогу коррупции, уже принявшей в республиках региона гипертрофированные формы и имеющей признаки клептократии. Кроме того, подрываются гарантированные конституциями этих стран принципы свободы слова и открытого общества. При подавлении и отсутствии этих принципов как раз и открывается путь для развития экстремистских тенденций.
В отличие от Грузии власть в Азербайджане обладает преимуществами в виде контроля над значительными природными ресурсами - нефтяными и газовыми, что облегчает выстраивание здесь абсолютной президентской вертикали. Но благодаря своим энергоресурсам Азербайджан начинает обретать явственные признаки петрократии (от слова petrol - «нефть») - так известный американский политик и ученый Збигнев Бжезинский называет государство, живущее на доходы от продажи за границу нефти и не
отвечающее принципам демократизации общества. Политические элиты Азербайджана по-разному оценивают сложившуюся здесь систему государственного управления: представители радикальной оппозиции (и их единомышленники в России и на Западе) обвиняют власть в авторитаризме, в создании структуры «правящий клан - правящая семья». Умеренные азербайджанские политики хотя и считают нынешний режим авторитарным, усматривают в нем зачатки демократии. Возражая всем им, представители правящей элиты приводят, казалось бы, неопровержимые доказательства движения Азербайджана в сторону западной плюралистической модели, указывая на конституцию, которая провозглашает Азербайджан «демократической, правовой, светской, унитарной республикой», где государственная власть организуется на основе принципа разделения властей, и на имеющийся в Азербайджане в наличии политический плюрализм. И действительно, в стране действует оппозиция, десятки политических партий, выходят сотни газет и журналов. И все же плюрализм в Азербайджане носит во многом витринный характер, да и зиждется азербайджанское государство не на демократическом, а на ином фундаменте: кланово-сти, развитой системе клиентельно-патронажных связей, персона-лизации политической власти, придании государству полицейских функций. Разумеется, по сравнению с советскими временами, когда государство и общество скреплялись в масштабах всего СССР единой военно-мобилизационной системой, а государство и власть, соединившись в одно целое, образовывали систему «государство-власть», ситуация в Азербайджане несколько изменилась. Власть благодаря сращиванию государственных структур и финансового капитала получила новые рычаги влияния на общество - через бюджет, налоги, льготы, привилегии и пр. Но государство, как и прежде, сохранило контроль над обществом, всесторонне подчиняя его себе и препятствуя развитию ростков гражданского общества.
Азербайджанские политические партии далеко не всегда объединяют людей, имеющих общие политические ценности и общие цели. Чаще всего это патронажные структуры, возникающие вокруг влиятельных и харизматичных политиков. В этом отношении оппозиционные партии в Азербайджане мало чем отличаются от «партии власти». Они ориентируются на личность лидера, а не на партийную программу. Оппозиция слабо организована
и не оказывает значительного воздействия на политическую жизнь Азербайджана. Власть фактически концентрируется в президентских структурах, которые обладают огромными полномочиями и влиянием. Об этом красноречивее всего свидетельствует произошедшая 15 октября 2003 г. в Азербайджане на президентских выборах внешне вполне легитимная, но, по сути, династическая смена власти - первая и пока единственная ситуация такого рода в СНГ. Ее сценарий был запущен еще летом 2002 г.: 24 августа прошел инициированный Гейдаром Алиевым референдум о внесении изменений в конституцию. В Основной закон было внесено 39 поправок, укрепляющих президентскую власть. Главными среди них были: право избрания главы государства простым большинством голосов (до этого - двумя третями) и замещение президента в случае невозможности исполнения своих обязанностей премьер-министром, а не главой парламента, как это было ранее. Смысл первой поправки - не допустить политического ступора, если преемнику не удастся набрать нужный процент, второй - чтобы на время президентской кампании страной руководил назначенный самим же президентом представитель исполнительной власти. Референдум, проведенный с нарушениями, которые были отмечены как оппозицией, так и международными наблюдателями, оказал негативное воздействие на возможность расширения политической активности противников Гейдара Алиева. Была изменена сама система выборов в парламент: пропорциональное представительство (наделявшее правом голоса мелкие оппозиционные партии) заменено мажоритарным («побеждает тот, кто приходит первым»). Благодаря этим нововведениям дополнительные преимущества получили хорошо финансируемые и крупные проправительственные партии. Вполне ручной азербайджанский парламент (Милли Меджлис), где оппозиция составляет лишь одну пятую часть депутатов, подавляющим большинством (101 депутат из 122) проголосовал за утверждение сына действующего президента — Ильхама Алиева — премьер-министром (один не голосовал, а 20 депутатов от оппозиции покинули зал заседаний). 2 октября 2003 г. в обращении к стране Г. Алиев назвал Ильхама своим «политическим преемником» и снял в его пользу свою кандидатуру.
Все эти действия вряд ли можно было квалифицировать как демократические. Они, по официальной версии (которую скрепя сердце вынуждены были принять многие, потому что она отвечала
реалиям), шли на пользу пресловутой стабильности - лозунг, который помог Гейдару Алиеву прийти в 1994 г. к власти и прочно удерживать ее в качестве безальтернативного гаранта стабильности на протяжении длительного времени. Во имя поддержания этой же стабильности страна приняла правила игры, предложенные Гейдаром Алиевым и «семьей». Ведь в случае смены элиты победители могли бы перестроить или вовсе демонтировать сложившуюся и устоявшуюся пирамиду отношений внутри властной вертикали и собственников. «Бархатная» передача власти от отца к сыну устроила и Россию, и США, и работающие в Азербайджане компании. Для России кандидаты от оппозиции вообще были неприемлемы, так как они настроены еще более прозападно и анти-российски, чем Алиевы. А в глазах Запада и ТНК оппозиция, не сумевшая преодолеть личных амбиций и выдвинуть единого кандидата на президентских выборах, утратила привлекательность: она не предоставила надежных и убедительных доказательств, что сумеет сохранить в стране стабильность и преемственность власти. К тому же все нефтяные контракты завязаны на «семью».
Сами президентские выборы в Азербайджане прошли с огромными нарушениями. Оппозиционная партия «Мусават» выступила с заявлением о том, что правительство организовало фальсификацию выборов и на них в действительности победил лидер партии Иса Гамбар. Власти устроили разгром оппозиции в Баку, чтобы предотвратить дальнейшие акции протеста. В ходе столкновений 16 октября 2003 г., как сообщается, погибли по меньшей мере пять человек, в том числе двое полицейских. Силы безопасности задержали активистов оппозиционной партии «Мусават», которые были обвинены в разжигании беспорядков. Обещание лидеров оппозиции продолжить то, что они назвали мирной борьбой против «узурпации» власти, так и не реализовалось: после внушительной демонстрации силы, устроенной органами госбезопасности уже на следующий день после беспорядков, на улицах азербайджанской столицы практически не осталось манифестантов. Тем не менее лидеры оппозиции отказываются признать официальные результаты выборов, на которых Ильхам Алиев одержал победу. Сможет ли достичь цели официально провозглашенная новым азербайджанским руководством задача поддержания стабильности и согласия в обществе при использовании отнюдь не демократических методов? Пока выходу Азербайджана из кризиса
мешают объективные трудности - карабахский конфликт, нерешенность проблемы беженцев и многое другое, оттягивающее столь необходимые для подъема экономики средства из бюджета. Сохраняются в связи с этим политическая нестабильность и непредсказуемость будущего развития Азербайджана. Остаются нетронутыми «болевые точки» азербайджанской экономики: высокий уровень коррупции, «теневой» рынок, инфляция, неразвитость рынка труда. Раздача льгот и привилегий остается главным механизмом организации общества. Это приводит к ситуации, когда национальный общественный продукт перераспределяется непродуктивно, а значительная его часть попросту разворовывается. Очевидно также, что в подходах азербайджанского руководства к проблемам безопасности превалирующую роль играют ее военные аспекты, а не человеческое измерение. А ведь риски и угрозы, порождаемые невоенными факторами - социальными, экономическими, политическими, - в значительной мере определяют национальную безопасность, стабильность государственной системы, ее перспективы, а также характер взаимоотношений власти и общества.
Официальные власти Азербайджана ставят задачу приблизить свою страну к уровню НИС третьего мира, превратить ее в «новый Кувейт», совершить в XXI в. прорыв в глобализирующуюся мировую экономику. Но такой ориентир развития может быть реализован только на основе принципиальных изменений в отношениях власти-государства и общества. Пока же в Азербайджане не создано предпосылок в системе общественных и правовых отношений, которые позволили бы осуществить процесс оздоровления государственной системы, всей совокупности общественных отношений. Авторитарные методы могут упорядочить на время какие-то стороны жизни. Но, загнав вглубь все основные болезни, они не оздоровят обстановку, не создадут предпосылок для продвижения в сторону построения демократического и правового государства. Это означает, что в перспективе республику может ждать усиление рисков, способных перерасти в социальные коллизии и взрывы.
Что касается внешнего влияния, то Соединенные Штаты, по-видимому, больше озабочены не столько тем, чтобы в Азербайджане развивалась демократия, сколько тем, чтобы сохранить в стране стабильность. Военно-стратегическое значение Азербай-
джана будет расти по мере реализации проекта «Баку-Джейхан» и увеличения объемов нефтедобычи. По мнению некоторых аналитиков, Азербайджан ожидает судьба некоторых среднеазиатских стран, где защита прав человека и гражданских свобод отходит на задний план, когда речь идет об экономических интересах Запада, которые остаются для него в этих регионах постсоветского пространства приоритетными. Положительных сдвигов можно ожидать от состоявшегося в начале 2001 г. принятия Азербайджана -наряду с Арменией - в Совет Европы. И хотя Азербайджану предстоит пройти долгий путь, прежде чем он достигнет европейских стандартов, в первую очередь в области прав человека, гражданских свобод и свободы прессы, некоторые наблюдатели не оставляют надежды, что конструктивное взаимодействие с европейскими организациями может продвинуть Азербайджан по пути демократизации политической системы.
В последние годы алая тбилисская роза кажется многим на Западе и в постсоветской Евразии даже не символом смены «управляемой демократии» на просто демократию, а способом решения большинства болезненных проблем. Ободренные успехом грузинских оппозиционеров, их коллеги в других республиках готовы использовать в своих собственных странах отдельные наработки грузинской модели демократизации - особенно той ее части, которая касается механизмов отстранения старых правителей от власти и захвата ее вполне демократическим путем с помощью заранее подготовленных и хорошо организованных акций гражданского неповиновения. Неудивительно, что у всех центрально-азиатских правителей, как образно выразился конгрессмен-республиканец от штата Нью-Джерси и председатель Хельсинкской комиссии США Кристофер Смит, «от примера Грузии поползли по спине мурашки». Поскольку выборы становятся наиболее благоприятной для смены власти ситуацией - об этом говорят грузинский, аджарский и украинский опыты «бархатных революций», - центральноазиатские властители стали прилагать еще больше усилий для того, чтобы предотвратить нежелательное для них развитие событий во время выборов по сценарию срежиссированной где-нибудь в западных странах «арбузной революции». Это было особенно актуально для Казахстана, Туркменистана, Узбекистана, Киргизии и Таджикистана, где в 2004-2005 гг. прошли парламентские выборы.
Стоит обратить внимание и на то, что все предыдущие выборы в этих странах Центральной Азии не были признаны международными наблюдателями ни свободными, ни справедливыми. Да и на парламентских выборах 2004-2005 гг. оппозиция практически повсеместно оказалась отстраненной от участия в избирательном процессе. В Казахстане серьезные оппоненты президента Назарбаева были эффективно выведены на обочину политической жизни еще в преддверии парламентских выборов 19 сентября 2004 г., на которых победила «партия власти». В Туркменистане к выборам, проводившимся 19 декабря 2004 г., все противники Ниязова оказались либо в тюрьмах, либо бежали за границу. В Узбекистане в выборах 26 декабря 2004 г. не участвовало большинство оппозиционных партий. Среди них - крупнейшие и старейшие «Эрк» и «Бирлик»: с их деятельности в 2003 г. был снят запрет, но они так и не получили возможность зарегистрироваться. В Таджикистане, где выборы состоялись в конце февраля 2005 г., некоторые видные деятели оппозиции давно находятся или за решеткой, или за границей. В Киргизии (там выборы прошли 27 февраля 2005 г.) - положение с гражданскими правами лучше, чем в других централь-ноазиатских республиках, но оппозиция тоже жаловалась на давление со стороны властных структур, а последовавшие за выборами события привели к смене власти.
Но не все так однозначно просто с проблемой демократизации и прав человека в центральноазиатских странах, где социально-политическая специфика, традиции (исторические, культурные, религиозные) вынуждают власти пользоваться западными рецептами очень осмотрительно. Показательна в этой связи ситуация с демократизацией крупнейшего и влиятельнейшего государства Центральной Азии - Узбекистана. Будучи давним стратегическим партнером России, это государство оказалось в центре внимания западной дипломатии после событий 11 сентября 2001 г. На него же пал и выбор США, активизировавших поиск политических партнеров в Центральной Азии в период проведения международной антитеррористической операции в Афганистане. Однако же тесное политическое и военное сотрудничество администрации Джорджа Буша с режимом Ислама Каримова стало предметом критики со стороны международных правозащитных организаций. Их представители считают, что стратегические выгоды не должны оттеснять на второй план вопросы соблюдения прав человека, на
которые официальный Ташкент не обращает, по мнению правозащитников, должного внимания. Например, американская неправительственная организация «Дом свободы», оценившая в 2004 г. в своем ежегодном докладе «Нации в транзите» демократические реформы в 27 посткоммунистических государствах по шести критериям (избирательные процедуры; гражданское общество; госуправление; независимость СМИ; законодательные и судебные институты; коррупция), поставила Узбекистан на непочетное 25-е место. Приводят западные правозащитники и такие факты: почти тысяча человек, подозреваемых в экстремизме, заключены в Узбекистане в тюрьмы, где они систематически подвергаются пыткам. Женщинам в этой республике запрещено носить хиджаб, а имена тех, кто носит его в Бухаре и прилегающей области, например, заносят в списки неблагонадежных. Давление правозащитников оказало свое влияние: не в последнюю очередь благодаря этому фактору западные политические институты, предлагая Узбекистану сотрудничество, в 2003-2004 гг. стали выдвигать и политические условия. Ташкент отреагировал сразу: активизацией отношений с Россией и Китаем.
Можно обвинять власти Узбекистана в нарушении демократических норм, в преследовании инакомыслящих и религиозных оппонентов. Но есть некие объективные обстоятельства, которые не могут не учитываться при оценке внутриполитической ситуации в Узбекистане.
1) Первое обстоятельство связано с особенностями политических пристрастий узбекских избирателей. В Узбекистане партии, традиционно относимые к числу демократических - Социал-демократическая «Адолат» (Справедливость), Национально-демократическая «Фидокорлар» (Самоотверженные), Демократическая «Милий тикланиш» (Национальное возрождение), Народно-демократическая партия (НДПУ), - переживают не лучшие времена. Хотя они и позиционируют себя как сила, противостоящая власти и защищающая демократический выбор, массовой поддержкой они не пользуются. По некоторым данным, из 26 млн. жителей Узбекистана «демократические» партии сумели привлечь на свою сторону всего лишь 680 тыс. человек, т.е. около 2,7% от общей численности населения. Несомненно, для снижения популярности «демократов» в Узбекистане и других странах Центральной Азии немало сделала правительственная пропаганда: она, как правило,
изображает демократические партии как проводников ценностей, якобы чуждых восточному обществу; упор делается и на то, что эти партии «кормятся» в основном из западных фондов и источников, что, в общем-то, не столь далеко от истины, однако же вовсе не превращает автоматически узбекских демократов и правозащитников в «агентов влияния» Запада. Но главная причина непопулярности демократических партий, а в более широком плане - и самой идеи демократизации, видится все же в ином. Жителям республики, где средняя месячная зарплата составляет не более 30 долл., а в сельской местности, выживающей в условиях практически натурального хозяйства, - и того меньше, не до демократических прав и свобод. Для них термины «демократизация», «гражданское общество», «права человека» и другие - пустой звук. Несравненно большим авторитетом среди них пользуются религиозные лидеры, говорящие с ними на одном языке, предлагающие ясную и понятную перспективу построения исламского общества социальной справедливости и, что немаловажно, весьма неплохо оплачивающие своих сторонников. Так вот, присоединившимся в 90-е годы XX в. к Исламскому движению Узбекистана (ИДУ), взращенному его лидером Джумой Намангани на доходы от торговли героином, платили от 100 до 500 долл. в месяц - суммы, огромные для Узбекистана и несопоставимые с мизерными зарплатами воевавших против ИДУ военнослужащих правительственных войск. Неудивительно, что безработная и лишенная социальной перспективы молодежь составила костяк ИДУ.
2) Второе обстоятельство, определяющее современную политическую систему Узбекистана как авторитарную и не позволяющее официальному Ташкенту ослаблять политические вожжи, - угроза экстремизма и терроризма с религиозным «лицом». Узбекистан фактически первым на постсоветском пространстве (еще в феврале 1999 г.) увидел лицо исламистского терроризма. 28-31 марта 2004 г. террористическим атакам с использованием смертников подвергся Ташкент, а 1 апреля - Бухара. Затем были взрывы в июле в Ташкенте. В исполнении всех терактов власти обвинили «Хизб-ут Тахрир аль-Ислами» (Исламская партия освобождения - ХТИ) и некоторые другие религиозные группы, оппонирующие официально признанной в Узбекистане форме ислама. Одновременно, правда, выдвигались и другие объяснения причин, побудивших к проведению терактов: произвол властей и правоох-
ранительных органов (особенно милиции), репрессии против религиозных деятелей, недовольство населения экономическим положением и состоянием социальной сферы и пр. Но то, что именно в Узбекистане, как ни в каком другом центральноазиатском государстве, сохраняется самый высокий риск террористической угрозы, не вызывает сомнения. Это обусловлено и важным геополитическим положением Узбекистана, и сохранением в Ферганской долине влиятельных очагов центрально-азиатского исламистского экстремизма, который включает в себя и группы так называемых ваххабитов. Многие из них, как свидетельствует известный пакистанский журналист-международник Ахмад Рашид, тайно учились в Саудовской Аравии и Пакистане или прошли подготовку в лагерях афганских моджахедов в 80-е годы XX в., установив затем связи с талибами. В сохранении религиозно-политической напряженности в Узбекистане играют свою роль и другие факторы: последовательность и жесткость, с которыми власть ведет борьбу с проявлениями исламистского экстремизма и терроризма; посильная помощь, оказываемая Ташкентом силам международной коалиции по урегулированию ситуации в Афганистане; и главное - социальная нестабильность, постоянно подпитываемая безработицей и инфляцией, больнее всего ударяющей по молодежи, составляющей почти половину населения Узбекистана. В такой ситуации даже острое противостояние властей экстремизму и терроризму не может помешать интенсивному процессу исламизации. В этих условиях мало что для снижения риска террористической угрозы в Узбекистане может дать прямое следование обращенным к президенту Каримову - и самим по себе вполне разумным - призывам влиятельных западных организаций, аналитиков и правозащитников решать проблемы терроризма путем прекращения преследования «мирных исламистов» (некоторые правозащитники даже видят в исламистах «строителей гражданского общества в Узбекистане»), начать политический диалог с теми исламистами, кто использует ненасильственные средства для установления исламских порядков, приступить к настоящему, а не витринному реформированию экономической сферы и т.п. Но подобные призывы, как представляется, исходят от людей, не желающих понять восточную менталь-ность: в отличие от западного мира, где идея консенсуса внутри гражданского общества лежит в основе политической культуры, на Востоке уступки воспринимаются как слабость, требующая не-
медленного усиления давления. Есть и другая серьезная опасность: в случае отступления от борьбы с исламистами альтернативой нынешнему «просвещенному авторитаризму» в Узбекистане с его вполне предсказуемым и светским режимом реально может стать исламистская диктатура, и тогда, вероятнее всего, близким к западным правозащитным кругам критикам «репрессивного режима» Каримова придется горько пожалеть.
Так что, хотя и есть основания считать, что местные власти -в Узбекистане ли, в Казахстане, Киргизии - намеренно преувеличивают угрозу исламистского экстремизма, чтобы оправдать ограничения на права и свободы и получить дополнительные средства от западных государств-доноров, ситуация в Центральной Азии остается тревожной. В чем-то она даже напоминает период 80-х -начала 90-х годов XX в., когда исламское движение активизировалось, но тогда, увы, кульминацией этой активизации стала гражданская война в Таджикистане. Можно предположить, что в будущем при известном стечении обстоятельств в каких-то частях Центральной Азии может установиться модель «исламской демократии», тем более что ни в одном государстве региона так фактически и не созданы нормально, а не номинально функционирующие демократические системы и здесь отсутствуют надежные механизмы передачи власти. Но в целом модель демократизации по-грузински вряд ли может иметь будущее в центрально-азиатских государствах. Кроме Казахстана, там нигде нет влиятельной оппозиции. Не располагают к излишнему оптимизму относительно перспектив утверждения демократии западного образца особенности политической культуры стран региона. Местные элиты в подавляющем большинстве весьма успешно усовершенствовали систему управляемой демократии, при которой политическая оппозиция либо вовсе лишается возможности участвовать в выборах, либо раскалывается и вытесняется искусственно созданными партиями, блоками и объединениями проправительственных сил. К тому же внедрение в Центральной Азии демократических норм западного типа, проведенное прямолинейно, без учета местных особенностей, уже привело к серьезному обострению внутренних противоречий и проблем.
В Киргизии, например, произошедший в первой половине 90-х годов XX в. передел собственности нарушил равновесие, стимулировал соперничество между политическими и хозяйственны-
ми элитами севера и юга, обострив тем самым проблему регионализма. Другим следствием киргизского эксперимента стала зависимость страны от финансовых вливаний Запада, без дотаций которого экономика республики уже не может существовать. Предупреждая излишнюю активизацию Запада и радикальной оппозиции, теперь уже экс-президент А. Акаев в своем выступлении 29 сентября 2004 г. на проходившем в Гарвардском университете семинаре «Перспективы киргизстанской модели реформирования и сотрудничества с Западом» подчеркнул: усилия по демократизации должны корреспондироваться с «исторической практикой» того или иного государства, поскольку не существует «универсальной формулы» для демократического развития; «демократия должна созреть внутри общества и интегрироваться в сознание людей. Только тогда она будет прочно укореняться в общественном сознании».
Сегодня можно констатировать, что большая часть центрально-азиатских и кавказских элит ориентирована на светскую государственность. Для них задача подключения к борьбе с религиозным экстремизмом и терроризмом — жизненная необходимость, главнейшее условие выживания. Важное значение имеет и внешний фактор — способность мирового сообщества, включая его российский и американский сегменты, нацелиться на противодействие глобальной угрозе международного терроризма.
Отсутствие демократии не сказывается как будто бы на внутриполитической стабильности центральноазиатских государств, ситуация в которых внешне оставалась вполне спокойной. Похоже, не обходится без твердой руки государства и борьба с застарелыми вызовами и угрозами, порождаемыми в самом регионе, а также с угрозами транзитными, идущими в Центральную Азию из приграничных государств. Но за такой относительной стабильностью скрываются многие взрывоопасные проблемы и противоречия: плохо работающая экономика, не способная приблизить уровень жизни населения даже к периоду, предшествовавшему распаду СССР; растущая экономическая зависимость от одного-двух экспортных товаров, что увеличивает риск экономических потрясений, коррупции и гражданских конфликтов. Итак, отсутствие истинной, а не витринной демократии, узурпация власти правящими кланами или финансово-промышленными группами являются особенностями современного политического процесса в
большинстве стран постсоветской Евразии. При этом практически любая оппозиция квалифицируется здесь как «религиозные экстремистские группировки», что позволяет правящим режимам рассчитывать на поддержку Запада.
В принципе Запад в позитивном направлении влияет в Евразии на многие политические процессы и даже в чем-то облегчает возникновение ростков демократии. Но пока трудно представить, чтобы на Южном Кавказе и особенно в Центральной Азии (как и в Афганистане или Ираке) Соединенным Штатам удалось реализовать декларируемые ими планы по утверждению модели разрешительной демократии, наподобие той, что сложилась на Западе. Все постсоветские государства - не только центральноазиатские - не торопятся внедрить у себя западную модель, отдавая предпочтение различным вариантам управляемой демократии. Да и в целом какая-либо внешняя сила вряд ли способна втянуть постсоветские государства в демократический процесс. Тем более что исторический опыт свидетельствует: экспорт демократических образцов так же опасен, как экспорт революции. Демократизация же исламских стран вдвойне сложна. Здесь важно осторожно наводить мосты с правящими элитами, помогать консолидировать гражданское общество. Менее всего могут помочь продвижению демократии упрощенные рецепты, экспорт «цветных» революций или запугивание превентивными войнами и экономическими репрессиями в случае несоблюдения этих рецептов. Между тем многие государства Евразии нуждаются в настоящем, а не косметическом реформировании, в замене тех представителей правящих элит и бюрократического аппарата, которые ментально не способны к перестройке, кто использует свое служебное положение исключительно для самообогащения и заботится лишь о сохранении своей власти. Другая проблема заключается в том, что в центрально-азиатских и кавказских государствах спецслужбы - вне зависимости от степени их боеспособности - подменяют действие законов и делают невозможным развитие гражданского общества. В то же время реформирование и демократизацию следует осуществлять изнутри самими обществами, а не навязывать извне. Этот процесс должен быть постепенным, чтобы не нарушить безопасность и стабильность. Он должен также учитывать особенности каждой страны, поскольку реформы не могут проводиться по одному шаблону. Задача состоит и в том, чтобы не позволить религиозно-
политическим экстремистам и террористическим группировкам воспользоваться плодами проводимых реформ и политикой «открытых дверей».
Ислам и общественное развитие в начале XXI в. -
М., 2005 г.
Михаил Ростовский,
журналист
ПОЧЕМУ В ИРАНЕ НЕ БОЯТСЯ БУША
Многие международные аналитики заметили чудесную перемену, произошедшую недавно с вице-президентом США Д. Чейни. Обычно этот известный как «мозги Буша» человек говорит о врагах Америки в довольно жестком стиле. Но во время телеинтервью несколько дней назад, несмотря на провокации со стороны журналюг, Чейни вел себя словно лощеный дипломат: «Мы думаем, что дипломатия - это лучший возможный способ решения иранской проблемы». Пытаясь объяснить этот феномен, вашингтонские пикейные жилеты даже придумали новый термин - «неореализм». Мол, отныне США намерены агрессивно защищать свои интересы, сохраняя при этом вежливость и мягкое выражение лица. Такое объяснение имеет право на жизнь. Но оно как минимум неполно.
Сказать, что во всех бедах Ирана виновата Америка, конечно, нельзя. Но сменявшие друг друга президенты США принимали по поводу Ирана решения, приводившие к неожиданным последствиям - чаще всего печальным.
1. Джон Кеннеди. В силу местной религиозной специфики духовенство всегда пользовалось в Иране огромным политическим влиянием. Государственной религией Ирана является шиитская ветвь ислама. Главный постулат шиизма: вся полнота светской духовной власти принадлежит потомкам пророка Мухаммеда - имамам. Последний, 12-й имам Махди «скрылся от мира» в 951 году. Но шииты верят, что рано или поздно он вернется и спасет мир. Причем в глазах правоверных даже в свое отсутствие имам Махди является единственным законным светским правителем. Все же ныне живущие шахи или президенты - это не более чем «хранители» власти и бесхозного имущества имама.
