CC BY
159
^^сход в чужую речь. история и опыт
ИНТЕРПРЕТАЦИИ СТИХОТВОРЕНИЯ О. Э. МАНДЕЛЬШТАМА «к НЕМЕЦКОЙ речи»
УДК 82.09 А. В. Бассель
Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики», Москва
Стихотворение О. Э. Мандельштама «К немецкой речи» являет собой апогей развития немецкой темы в творчестве поэта. В первой части статьи даётся хронологический обзор существующих разборов стихотворения, представленных русскоязычным (О. Ронен, И. Месс-Бейер, М. Ю. Лотман, П. Нерлер, Г. Киршбаум) и немецкоязычным (В. Шлотт, Ш. Симонек, Р. Дутли, С. С. Аверинцев) литературоведением. Во второй части мы дополняем уже сделанные наблюдения собственными замечаниями. В статье раскрываются причины, побудившие поэта обратиться к чужой речи; рассматриваются подтексты, становящиеся ключевыми для понимания стихотворения; обозначаются связи «К немецкой речи» с другими текстами Мандельштама; расшифровываются отсылки к культурно-биографическому контексту написания стихотворения, рассматриваются изменения в тематическом строе текста, прослеживающиеся в ходе работы над ним. Стихотворение «К немецкой речи» интерпретируется как описание перерождения поэта, умирающего в родном языке и возрождающегося в чужой немецкой речи.
Ключевые слова: рецепция немецкой культуры, рецепция немецкого языка, О. Э. Мандельштам.
A. V. Bassel
National Research University Higher School of Economics, The Russian Government, Myasnitskaya str., 20, Moscow, Russian Federation, 101000
THE ESCAPE IN A FOREIGN LANGUAGE. THE HISTORY AND EXPERIENCE OF THE INTERPRETATION OF A POEM OF O. E. MANDELSHTAM "ON GERMAN LANGUAGE"
The poem of O. E. Mandelshtam "On German language" is the peak of development of German theme in poet's career. The first part of the article contains an overview of existing literary analysis of the poem, arranged chronologically and written by both Russian-speaking (O. Ronen, I. Mess-Beier, M. U. Lotman, P. Nerler, G. Kirshbaum) and German-speaking (B. Schlott , S. Simonek, P. Dutli, S. S. Averintsev) critics. In the second part of the article, in addition to existing observations, we added our own remarks. The articles reveals the reasons of why the poet turned his attention to foreign language; it also analyses the subtext which is instrumental in understanding the poem; the article defines the connections (HP) with other Mandelshtam works and explains the references in the poem attributed to cultural and biographical events taking place during the poem creation. The article analyses the reasons for changes in theme structure which has been taking place during the writing of the poem.The poem "On German language" is being interpreted as the poets rebirth. It is dying off in his own native language and is being reborn in a foreign language, in this case German.
Keywords: reception of German culture, reception of German language, O. Mandelshtam.
БАССЕЛЬ АЛЕКСАНДРА ВИКТОРОВНА — аспирантка Школы филологии факультета гуманитарных 32 наук Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики», Москва
BASSEL ALEKSANDRA VIKTOROVNA — doctoral student of School of Philology, The Faculty of Humanities, National Research University Higher School of Economics, Moscow
email: basya42@yandex.ru © Бассель А. В., 2015
Стихотворение «К немецкой речи» принято рассматривать как текст, представляющий собой квинтэссенцию немецкой темы у О. Э. Мандельштама. Длительная литературоведческая традиция интерпретации стихотворения предполагает анализ текста в ряду других стихотворений Мандельштама, связанных с немецкой темой, с одной стороны, и в ряду текстов, отсылки к которым содержатся в «К немецкой речи», с другой. В первой части нашей статьи мы дадим краткий обзор существующих разборов «К немецкой речи», представленных русским и немецким литературоведением, а во второй дополним сделанные наблюдения собственными замечаниями.
Первая проба анализа стихотворения принадлежит В. Шлотту [8], который увязывает желание поэта бежать из родного языка в чужой с тяжёлыми условиями творческой жизни, созданными советским режимом. Мандельштам готов отречься от происходящего в стране ценой исхода в чужую речь, а значит, ценой прекращения своего поэтического существования. Воплощением немецкой культуры для Мандельштама становится Христиан Клейст, поэт и офицер, героически погибший в сражении против русских войск на Семилетней войне (1756—63). Ему посвящён сонет «Христиан Клейст», ставший одним из черновиков стихотворения. В образе Бога-Нахти-галя Шлотт отмечает слияние русского и немецкого слов, видя в немецком языке источник вдохновения, духовное убежище для вытесняемого из родного языка поэта. Избрание Мандельштамом именно немецкого языка в качестве «оболочки» Шлотт объясняет знакомством и дружбой со знатоком и большим любителем немецкой литературы Б. С. Кузиным, которому посвящено стихотворение.
О. Ронен [7] первым заметил важнейшую для понимания текста аллюзию, дающую ключ к расшифровке образа Бога-нахтига-ля: на «страдающего соловья, искупителя лесных птиц» из стихотворения Г. Гейне "Im Anfang war die Nachtigall" («В начале был соловей...»), что, в свою очередь, является перифразой начала Евангелия от Иоанна: «В нача-
ле было слово...». Эффектное фонетическое сходство слов «соловей» и «слово» сопрягает русскую и немецкую поэзию.
Для Ш. Симонека [9] ключевым в разборе стихотворения становится фигура Клейста, чьи строчки Мандельштам избрал в качестве эпиграфа к сонету «Христиан Клейст» и, возможно, предполагал оставить эпиграфом к финальной версии «К немецкой речи». Си-монек делает обзор лирики Клейста и приходит к выводу о том, что в «К немецкой речи» Мандельштам воспроизводит основной тематический репертуар наследия Клейста. Мандельштам вслед за Клейстом сталкивает анакреонтическую тему наслаждения жизнью (образный ряд: роза, вино, виноград, соловей) и патриотическо-героическую тему (тема войны и героической гибели). Симонек видит в «К немецкой речи» воплощение мандельшта-мовской концепции перевода как «перестройки» и творческого преобразования оригинала, состязания равных поэтов и «живой переклички культур народов». Также Симо-нек анализирует взаимосвязь стихотворений «К немецкой речи» и написанного за два месяца до него стихотворения «Батюшков»: внутритекстовые связи, объединяющие тексты, ведут к созданию образа «наднационального» поэта, преодолевающего пространство и время, сотворённого из произведений и черт личностей Клейста и Батюшкова.
М. Ю. Лотман считает, что стихотворение «написано от лица слова, желающего освободиться от своего воплощения в русской речи, чтобы (пере)воплотиться в речи немецкой» [2, с. 205], — поэт бежит из родного языка, приходящего в упадок и теряющего связь со своей эллинистической первоосновой. Не находящее полновесного воплощения в родной речи слово ищет иные пути к нему, поэтому исход в чужую речь становится для поэта необходимостью.
П. Нерлер [4] сосредотачивает внимание на текстологическом аспекте. Реконструируя поэтическую работу Мандельштама над текстом, он отмечает, что здесь основным вектором является путь отдаления от тематической «ли-
нии Клейста». Первоначально созданный сонет «Христиан Клейст» полностью посвящён немецкому поэту, в дальнейших вариантах стихотворения имя Клейста убрано из заглавия, но присутствует в теле текста, и, наконец, в окончательной версии имя Клейста исчезает и из самого стихотворения. Подобное «вытеснение» личности Клейста Нерлер объясняет тем, что «случай» Клейста — лишь часть коллизии, и «случая» самого Мандельштама ещё нет. Главный нерв «К немецкой речи» Нерлер видит в невозможности для поэта замолчать, отречься от своего призвания, несмотря на условия травли 1930-х годов («К немецкой речи» было написано в 1932 году).
Р. Дутли [11] интерпретирует «К немецкой речи» как стихотворение об универсальности поэзии, являющей собой мифологическое «предсуществование» человечества. Исследователь замечает, что, помимо Клейста, для этого стихотворения большую роль играет фигура Гейне, покинувшего в 1831 году мир своего языка и переехавшего в Париж. Отсылка к гейневскому стихотворению делает очевидным неявное: мотивы самосожжения, самопожертвования, умиротворения искусством, спасения мира через песню.
С. С. Аверинцев [10] при анализе «К немецкой речи» обращает внимание на тот факт, что главными представителями немецкой культуры в стихотворении выступают Гейне (ко второй четверти XX века уже потерявший ранее присущую ему скандальную популярность) и Клейст (чьё творчество не получило широкой известности ни в Германии, ни, тем более, в России). Аверинцев объясняет это влиянием концепции Ю. Тынянова, проявлявшего интерес к авторам, которые не стали центральными фигурами литературного процесса, но предваряли появление крупных поэтов. Мандельштам обращается к фигуре Клейста как к поэту, подготовившему появление самого значимого автора немецкой литературы, — Гёте.
Наиболее полный построфный разбор «К немецкой речи» принадлежит Г. Киршбау-му [1]. Киршбаум объясняет замеченный Нер-лером отход от «линии Клейста» характерной
для Мандельштама периода 1930-х годов «поэтикой пропущенных звеньев»: поэт опускает связки, облегчающие читателю путь к пониманию текста.
В разборе Киршбаума большое внимание уделяется перекличкам «К немецкой речи» с другими стихотворениями Мандельштама. Киршбаум отмечает ритмические (пятистопный ямб) и тематические (тема жизни и смерти) связи «К немецкой речи» с «Лютеранином» и подчёркивает, что если в «Лютеранине» чужая смерть вызывает острое переживание собственной смертности, то у Мандельштама, напротив, собственная духовная поэтическая смерть-исход ведёт к воспоминаниям об ушедших поэтах. «К немецкой речи» взаимосвязано и с рядом других стихотворений Мандельштама: «Не искушай чужих наречий...» (1933), где так же, как в «К немецкой речи», проявляется тема смертоносного стремления к чужому языку; «Зверинцем» (1915, 1935) и «Декабристом» (1917), в которых разрабатывалась тема русско-немецкой дружбы; «Батюшковым» (1932), перекликающимся с «К немецкой речи» на образно-тематическом уровне; «Когда на площадях и в тишине келейной.» (1917), где немецкие мотивы связываются с темой винного опьянения.
Киршбаум разрабатывает и аллюзивный план стихотворения. В строке «Поэзия, тебе полезны грозы.» он видит отсылку к «фе-лице» державина, а также отсылку к тютчеву, которого Мандельштам назвал в одной из «Записей разных лет» «знатоком жизни грозовой» и в поэзии которого образ грозы довольно часто присутствует. Образ богини Цереры отсылает к стихотворению Батюшкова «Гезиод и Омир — соперники», где есть строки «Как нивой золотой Церера награждает // Труды годичный оратая в полях.». тема поэтического молчания, поддержанная образом Пилада («Бог-Нахтигаль, дай мне судьбу Пилада, // Иль вырви мне язык — он мне не нужен.»), перекликается с пушкинским «Пророком» («И вырвал грешный мой язык.»). Строки «Но ты живёшь, и я с тобой спокоен.» подбавляют «псалмодического ха-
рактера» в обращении Мандельштама к немецкой речи. «Живёшь» коррелирует с главным определением христианского Бога «живой». Таким образом, диалог с немецкой поэзией «христианизируется».
Киршбаум апеллирует к биографическому и историческому контексту написания стихотворения. В строке «Я дружбой был, как выстрелом, разбужен.» речь идёт и о «литературной» дружбе с сонмом немецких поэтов, с немецкой культурой, и о дружбе с Кузиным, выведшей Мандельштама из состояния поэтического молчания, продолжавшегося в течение нескольких лет. В «чумах» и «бойнях» исследователь видит метафорическое указание на разрастающийся террор и предвоенные настроения 1930-х годов. В образе погибающего поэта исследователь угадывает отсылку к образу расстрелянного поэта-воина Гумилева.
«Чужая речь», которая станет «оболочкой» для Мандельштама, речь одновременно и иноязычная, немецкая, и речь других поэтов, наполняющая стихотворение многочисленными отсылками, аллюзиями и особым подтекстом.
Своим анализом Киршбаум демонстрирует, что Мандельштам строит «К немецкой речи» как обращение к литературному миру немецкой поэзии и культуры.
Попытаемся дать свою интерпретацию стихотворения, дополнив уже сделанные до нас наблюдения.
В основе мировосприятия лирического героя Мандельштама лежит принцип «самопротиворечия» («Себя губя, себе противореча.»). Он проявляется как на уровне интерпретации событий окружающей действительности (в строках «Как моль летит на огонёк полночный, // Мне хочется уйти из нашей речи.» уравниваются разнонаправленные векторы движения: «на» и «из»), так и на языковом уровне, в нарочито неправильном управлении глаголов («уйти за»), в сочетании семантически несочетаемого («смел родиться»). Отчасти именно это свойство мировосприятия и толкает героя на стремление к поэтической смерти и к поэтическому перерождению: на отречение от родного языка в пользу чужой речи.
для понимания текста необходима дешифровка игры формами личных местоимений: переход от «я» к «вы» (2-ая строфа), от «вы» к «мы» (5-ая строфа), от «мы» к «я» (7-ая строфа). В порыве «противочувствия», противоречия самому себе поэт пытается бежать из родной речи в чужую: стремясь начать жить по законам чужой культуры, он попадает в западное «семейство», общность немецких поэтов, в которую входят и Х. Клейст (как мы помним, строки из его стихотворения взяты эпиграфом к сонету «Христиан Клейст» и стихотворению «К немецкой речи»), и Гёте (его Мандельштам считает основной вехой в развитии немецкой культуры, от которой обычно отсчитывают события «до» и «после»), и Гейне (это из его стихотворения "Im Anfang war die Nachtigall" вырос образ Бога-Нахтигаля). При этом встреча с немецкими поэтами происходит в некоем вневременном германском пространстве — Валгалле (мифологическом рае для доблестных воинов), где лирический герой проходит инициацию и становится частью немецкой культуры. Завершается переход признанием над собой власти чужого Бога, Бога немецкой поэзии. «Чужая речь» становится «оболочкой» для поэта. Об этом свидетельствует появление слов, имеющих немецкие корни («вербовать»), и собственно немецких, записанных кириллическими буквами («Нахтигаль»). Сам же лирический герой наделяется судьбой Клейста — «немца-офицера», участвовавшего в Семилетней войне (175—63), во время которой свирепствовала чума, и героически погибшего в битве против русских войск («... меня ещё вербуют // Для новых чум, для семилетних боен.»).
Важнейшей для понимания сущности преображения лирического героя является замеченная Киршбаумом отсылка к пушкинскому «Пророку». Ход метаморфозы, происходящей с лирическим героем «К немецкой речи», изоморфен ходу перерождения обычного человека в пророка у Пушкина: соприкосновение с внеземным миром («друзья» в Валгалле — шестикрылый серафим), состояние бездействия и обезличенности («Когда я спал без об-
лика и скала.» — «Как труп в пустыне я лежал.»), контакт с Богом («Бог-Нахтигаль, дай мне судьбу Пилада.» — «И Бога глас ко мне воззвал.»), обретение нового дара (проникновение в чужую культуру — «Глаголом жечь сердца людей.»).
Парадоксальный на первый взгляд стих, обращённый к Богу-Нахтигалю: «Но ты живёшь, и я с тобой спокоен.», должен восприниматься в контексте формулы Ницше «Бог
умер», которая провозглашает смерть христианского мировоззрения. Лирический герой уверен в незыблемости, непоколебимости немецкой культуры, видит возможность продолжения в ней своей поэтической жизни.
Итак, стихотворение представляет собой насыщенное культурными аллюзиями описание перерождения лирического героя: его постепенного отказа от родного языка и погружения в стихию немецкой речи.
Примечания
1. Киршбаум Г. «Валгаллы белое вино...» Немецкая тема в поэзии О. Мандельштама. Москва : Новое литературное обозрение, 2010
2. Лошман М. Осип Мандельштам: поэтика воплощённого слова // Классицизм и модернизм : сборник статей. Тарту : Tartu Ülikooli Kirjastus, 1994.
3. Мандельштам О. Э. Проза // Собрание сочинений / под ред. проф. Г. П. Струве и Б. А. Филиппова. Москва : ТЕРРА, 1991. Т. 2. 730 с.
4. Нерлер П. «К немецкой речи»: Попытка анализа // «Отдай меня, Воронеж.» : Третьи международные мандельштамовские чтения. Воронеж : Издательство Воронежского университета, 1995.
5. Ронен О. Осип Мандельштам // Москва : Литературное обозрение, 1991.
6. Nerler P. "On German language". The attempt to analyze. "Give me back myself Voronezh..." Voronezh, Voronezh University Press, 1995.
7. Ronen O. Osip Mandelshtam. Moscow, Literature review, 1991.
8. Schlott W. Das Hohelied der deutschen Sprache. Deutsche und Deutschland in der russischen Lyrik des frühen 20. Jahrhunderts. München, Wilhelm Fink Verlag, 1988.
9. Simonek St. Osip Mandelshtam's Dialog mit Ewald Christian von Kleist (Zu Mandel'stams Gedicht K nemeckoj reci). Zeitschrift für slawische Philologie, LIV. Heidelberg, 1994
10. Awerinzew S. „Die fremde Sprache sei mir eine Hülle." Essays und Vorträge. „Die fremde Sprache sei mir eine Hülle." Ossip Mandelshtam denkt an Ewald Kleist. Wien, PEREPRAVA, 2005.
11. Dutli R. Das bin ich. Das ist Rein. Osip Mandelshtam und Europa. Heidelberg, Witfried Potthoff, 1999.
References
1. Kirshbaum G. "White wine of Valhalla..." German theme in the poetry of О. Mandelshtam. Moscow. The new literature review Publ., 2010.
2. Lotman M. Osip Mandelshtam: poetics of the incarnate word. Classicism and modernism. Tartu, Tartu Ülikooli kirjastus Publ., 1994.
3. Mandelshtam O. E. Collected works, in 4 vol., vol. 2. Moscow, TERRA, 1991.
4. Nerler P. "On German language". The attempt to analyze. "Give me back myself Voronezh...". Third International Mandelshtam read. Voronezh, Voronezh: Voronezh University Press, 1995.
5. Ronen O. Osip Mandelshtam. Moscow, Literature review Publ., 1991.
6. Nerler P. "On German language". The attempt to analyze. "Give me back myself Voronezh..." Voronezh, Voronezh University Press, 1995.
7. Ronen O. Osip Mandelshtam. Moscow, Literature review, 1991.
8. Schlott W. Das Hohelied der deutschen Sprache. Deutsche und Deutschland in der russischen Lyrik des frühen 20. Jahrhunderts. München, Wilhelm Fink Verlag, 1988.
9. Simonek St. Osip Mandelshtam. Dialog mit Ewald Christian von Kleist (Zu Mandel'stams Gedicht K nemeckoj reci). Zeitschrift für slawische Philologie, LIV. Heidelberg, 1994.
10. Awerinzew S. „Die fremde Sprache sei mir eine Hülle." Essays und Vorträge. „Die fremde Sprache sei mir eine Hülle..." Ossip Mandelshtam denkt an Ewald Kleist. Wien, PEREPRAVA, 2005.
11. Dutli R. Das bin ich. Das ist Rein. Osip Mandelshtam und Europa. Heidelberg, Witfried Potthoff, 1999.
