CC BY
15© Петров В. О., 2011
ИНСТРУМЕНТАЛЬНЫЙ ТЕАТР: ФУНКЦИИ ПЕРЕДВИЖЕНИЯ ИСПОЛНИТЕЛЕЙ
Инструментальный театр в своей основе имеет ряд элементов театрализации исполнительского акта. Среди них — передвижения исполнителей в пространстве сцены, зала, определенной сценической площадки. При этом, передвижения выполняют две важные функции: 1) провоцируют или становятся результатом особой драматургии звукового пространства, 2) становятся результатом специфических «игр» инструменталистов, запрограммированных композитором. В данной статье рассмотрены эти функции.
Ключевые слова: инструментальный театр, синтез искусств, музыка ХХ века.
Инструментальный театр — один из магистральных жанров второй половины ХХ столетия — в своей основе имеет ряд элементов театрализации, среди которых: специфическая расстановка инструментов, актерская игра (пантомима, мимика, жестикуляция и т. д.), вокализация инструментального процесса, использование внешних эффектов (световое и цветовое оформление сцены, костюмы, грим). Среди элементов важную роль играют передвижения исполнителей в пространстве сцены. Уже само по себе простое передвижение, немотивированное какими-либо идеями композитора, вносит в сценическую реализацию произведения дополнительный визуальный эффект. Однако передвижения чаще обоснованы стремлением композитора воплотить идею своего опуса более открыто. Передвижения исполнителей выполняют две важные функции:
1) провоцируют или становятся результатом особой драматургии звукового пространства;
2) становятся результатом специфических «игр» инструменталистов, запрограммированн ых композитором.
В обоих случаях визуализация не является самоцелью; первостепенным становится желание высвободить звук из оков традиционного без событийного исполнительства или смоделировать поле игровой ситуации, диктующее определенные сценические действия и перемещения. Рассмотрим указанные функции более подробно.
Драматургия звукового пространства. В отличие от известного ряда произведений, в которых над музыкой главенствует визуализация исполнительского процесса, здесь сама музыка, работа с ее пространственным фактором влияет на визуализацию. В любом случае первичной для использования передвижений становится цель композитора. Эта цель может быть спровоцирована разными идеями.
1) Идея-цель: передвижения для неожиданного перемещения звуковых волн. Подобное происходит в одном из ранних примеров визуализации исполнительского процесса, предпринятом при исполнении сочинения «Для оркестра» (1962) Франко Донатони на фестивале «Варшавская осень» в 1963 году. Процесс описан Ц. Когоутеком в книге «Техника композиции в музыке ХХ века»: «Весь оркестр (включая орган) или часть его, определявшаяся тут же на сцене бессистемными, крайне оригинальными, до комичности, жестами автора, без конца играл по условным знакам дирижера одну из предложенных звуковых структур... Посредине композиции после проигрывания двенадцати нотных таблиц-формул весь ансамбль, включая Донатони, ушел со сцены. Однако примерно через минуту не перестававшие играть музыканты возвратились на свои места, и акустико -двигательный аттракцион разных тоновых комбинаций, звуковых смесей и шумов, извлекаемых из инструментов самыми необычными способами, продолжался далее под руководством автора по следующим восьми таблицам» [1, с. 242]. Идея композитора — создать неожиданные сочетания акустических звуковых волн — раскрылась благодаря использованию перемещения инструменталистов в пространстве сцены и вне ее:
инструменталисты, удаляясь за кулисы, «уносят» с собой звуковую волну и «возвращают» ее слушателям в полном виде, лишь вернувшись на сцену. Подобные композиции также присутствуют в творчестве Л. Берио, Ф. Ржевски, А. Пярта.
2) Идея-цель: передвижения для создания оригинальных звуковых эффектов, необходимых композитору. Так, в музыке Джорджа Крама всегда важно акустико-пространственное наполнение помещения, в котором происходит сценическая реализация его идей. Так, в некоторых частях (например, в «Эхо № 3», «Эхо № 4») цикла «Одиннадцать эхо осени» (1965) для скрипки, альтовой флейты, кларнета и фортепиано для особого акустического эффекта эхо кларнетисту и флейтисту предпослано демонстративно подойти к роялю и развернуться спинами к зрителям, играть на инструментах таким образом, чтобы звук шел непосредственно внутрь рояля. Звуки, исходящие из флейты и кларнета, не поступают непосредственно в зал, а создают особый эффект, сочетаются со звуками фортепиано в едином акустическом потоке. Передвижение исполнителей в конце сценической реализации опуса предполагает и Тору Такемицу при исполнении произведения «Волны» (1977) для кларнета, горна, двух тромбонов и барабана. Сама по себе алеаторически оформленная партитура, имеющая в предисловии схему расположения инструментов в пространстве сцены, является открытой, незавершенной, призывающей исполнителей к дальнейшей импровизации. В конце нее указано, что игроки должны сформироваться возле барабана, встать вокруг него и изображать средствами своих инструментов невыписанное в партитуре звучание океана (они сами определяют, каким способом должно быть воссоздано это звучание). Регламентирующий композитором момент — игра инструментов в одной точке сценического пространства, направленная на барабан (раструбы духовых фиксируются над его ударной частью), — привносит особую звуковую ауру. Как и в случае с Крамом, здесь передвижение обосновано необходимостью средоточия всех инструменталистов вокруг одного инструмента с целью игры внутрь его корпуса.
3) Идея-цель: постепенное рассредоточение исполнителей в пространстве сцены в связи с необходимостью наглядно продемонстрировать расщепление мелодического унисона на ряд самостоятельных мелодических линий. Так, визуальный ряд становится мощным выразителем музыкальной концепции Софии Губайдулиной при сценической реализации ее Первого струнного квартета, сочиненного в 1971 году. Композитор, несмотря на то что использует фронтальный принцип расположения инструментов, стремится к расширению акустического звучания путем применения оригинальных «событий»: сперва музыканты сидят линейно рядом друг с другом, затем постепенно отодвигаются от центра эстрады в четыре разных угла и полностью рассредоточиваются в пространстве, точно так же как и музыка переходит от собранности (начального унисона) к звуковому рассеянию и полной музыкальной «абстракции» (музыканты больше не слышат друг друга и не могут спаянно играть в ансамбле). Подобное поведение инструменталистов на сцене диктуется композиторской заданностью на дезинтеграцию музыкального звучания. Как отмечает В. Холопова, «на пути развертывания композиции Квартета от сомкнутости всех четырех партий в унисоне к тональному распадению связей между голосами происходят расслоения полифонического, ритмического, регистрового, временного, стереофонического характера» [2, с. 131]. Следует добавить, и «рассредоточение» музыкантов в пространстве сцены. Все это фиксирует в сознании публики не только музыкальную информацию, но и визуальную, ставшую в данном случае причиной акустических преобразований музыкального материала.
4) Идея-цель: преднамеренное желание подчеркнуть в действии (в перемещениях) акустическую разность звучания ряда инструментальных групп. Такая идея присуща некоторым композициям Карлхайнца Штокхаузена. Например, при написании произведения «Транс» (1971) для симфонического оркестра композитор пришел к выводу о распределении инструментальных групп таким образом, чтобы часть инструментов находилась на сцене, а часть — за сценой. Причем сами инструменталисты в определенные моменты формы имели право перемещаться, меняться местами, словно находясь в психологическом состоянии оцепенения, как, собственно, в трансе. Дополнительную театральность вносит использование
на сцене фиолетово-красного полупрозрачного занавеса, за которым, согласно композиторскому указанию, должен находиться весь оркестр; то есть между оркестром и публикой образуется визуальный «ограничитель». Штокхаузен отмечал: «Мечты... Сон... Мечты во сне... Почему мы забываем мечты? Когда мы внутри мечтаний, они нам кажутся реальными... Но как только мы просыпаемся, мы снова оказываемся в мире, который мы называем реальностью... Некоторые говорят, что так происходит, когда мы умираем, что мы "просыпаемся" в смерти и через некоторое время "жизнь" рассеивается в тумане» [4]. Наличие занавеса является символом разобщенности двух миров — реального и потустороннего, отождествляющемся с мечтами или смертью. Не случайно в авторском пояснении Штокхаузен делает посвящение: «Музыка для следующего, кто должен умереть».
5) Идея-цель: создание особой звуковой драматургии при использовании движимой процессии по неограниченному пространству. Например, в 1984 году в творчестве американского композитора Генри Бранта появляется композиция «Пожар на Амстеле». Ее суть состояла в следующем: в течение нескольких часов по речным каналам центра Амстердама должны были двигаться четыре лодки с 25 флейтистами на каждой, а вдоль каналов — параллельно с движением лодок — должны двигаться барабанщики, ансамбли медных духовых. В действии могли принять участие случайные люди, превратившись из пассивного слушателя в активного участника. Главный эффект, который подразумевался Брантом, по словам самого композитора, — заполнение большого пространства звуками. В сочинении современного американского композитора Элвина Керрана Oh Brass On The Grass Alas (2006), созданном в совокупности для 300 медных духовых и ударных инструментов, предполагается движение всех музыкантов в пространстве поля, поскольку огромное количество музыкантов не вместит ни одна сценическая площадка мира. Премьера сочинения состоялась в Донаушенгенском парке на Фестивале современной музыки в октябре 2006 года. Произведение имеет несколько разделов. В I разделе предполагается игра собственных звуковых материалов каждой из групп инструментов (ансамбли формируются ad libitum). Эти материалы отличает постепенное увеличение в акустическом пространстве унисонных звучаний до кластеров, создающих специфические шумы. II раздел в музыкальном отношении представляет собой наложение разновысотных трелей, а в III разделе звучит похоронный марш. Именно в последнем разделе происходит шествие музыкантов, напоминающее похоронную процессию. Если в первых двух разделах ансамблевые группы постепенно приближаются друг к другу, то третий представляет собой со сценической точки зрения единый процесс движения. Управляет всем дирижер, стоящий на высоком подиуме. В объемном предисловии к партитуре Inuksuit («...действие от лица человеческого...», 2009) для 9-99 исполнителей, представляющей собой набор тематических и ритмических формант, которые могут быть использованы в импровизационном соотношении, Джон Лютер Адамс пишет: «Inuksuit вдохновлен каменными стражами, построенными за столетия инуитами в незащищенных от ветра пространствах Арктики. Слово "Inuksuit" переводит буквально: "чтобы действовать от лица человека". Эта работа преследована видением таяния полярных льдов, повышением уровня океана и тем, что может остаться от присутствия человечества после отступления этих вод». Произведение Адамса — специфический одночастный концерт общей продолжительностью около 74 минут, исполняющийся на открытом воздухе («от скалистых пейзажей Арктики до равнин и городского сада»). Ударники должны быть поделены на три свободно передвигающиеся группы и располагаться в разных, далеких друг от друга пространствах (желательно по модели «треугольника»). Слушатели, первоначально находящиеся в центре акустических волн, также могут перемещаться. Такое распределение инструменталистов и слушателей, с точки зрения композитора, должно спровоцировать ряд вопросов: «Что значит действовать творчески в пределах нашей среды? Можем ли мы слушать и услышать звукотворчество, бытующее вокруг нас? Как создается звук, где мы в звуковом хаосе, что мы делаем и в конечном счете кто мы? И понимаем ли мы краткость человеческого присутствия в необъятности геологического времени?» Передвижения
музыкантов могут быть произвольными: они могут расходиться в разные стороны не только группами, но и по отдельности, в связи с чем при исполнении своего материала они могут не слышать звучания музыки другого. Слушатели могут подходить к определенным исполнителям, музыкальный материал которых покажется им более оригинальным. Сам же музыкальный материал импровизационен. Единственным ограничением становится наличие звуковых, тематических и ритмических формант, предпосланных как определенным группам инструментов (2-я группа), так и отдельным инструментам.
6) Идея-цель: показ разных вариантов общения групп ансамбля, выражающих разные эмоциональные состояния. Так, в трио для флейты, гобоя и кларнета «Три пастуха» (1988) Родиона Щедрина особенности демонстративного выхода и ухода исполнителей «театрализуют» и внутреннее построение музыкального материала. В. Холопова отмечает, что «В "Трех пастухах" композитора живо привлекла идея показать разные стороны ансамблевого общения музыкантов между собой. Пьеса задумана как своего рода "инструментальный театр", как музыкальная сцена. Элементы "внешнего действия" — постепенный выход музыкантов на первой фазе и постепенный уход — на последней. Элементы внутреннего, психологического действия — разные способы музыкального общения исполнителей друг с другом. На первой, экспозиционной фазе — показ индивидуального характера каждого, независимо от других, знакомство друг с другом, освоение "манер" и "речей" каждого. На следующих фазах — общение, причем иногда и не лучшего свойства: в ц. 14 — "зло, вразнобой". В ц. 17 — "переговариваясь, прислушиваясь друг к другу", в ц. 22 — совместная игра гармонических, слаженных аккордов, в ц. 25 — свободное общение с восстановлением индивидуальных тем каждого. Затем — постепенный уход музыкантов» [3, с. 172]. Все три инструмента, помимо разнотембровости, выражают и разные темпераменты трех пастухов. Нечто похожее воплотил Щедрин пятью годами ранее в написанном к юбилею Баха «Музыкальном приношении» (1983) для органа, трех флейт, трех фаготов и трех тромбонов. Во время сценической реализации сочинения все исполнители (за исключением, естественно, органиста) передвигаются, уходя и возвращаясь на сцену, что диктует особую визуальность.
Зачастую композиторы прибегают к перемещению инструменталистов в пространстве сцены или зала в том случае, когда их концепция представляет собой запрограммированную игру, игровой процесс, то есть тогда, когда оркестранты или ансамблисты находятся в поле определенной игровой ситуации. Зачастую ориентирами авторов становятся модели каких-либо известных игр — футбол, прятки, крестики-нолики, шахматы, карточные игры, собирание пазлов и мозаики. «Игры» инструменталистов проявляют себя:
1) в произведениях с композиторской регламентацией передвижений (театрализации) во время исполнительского процесса;
2) в произведениях без четкой авторской регламентации передвижений (театрализации), выявляющих отношение к алеаторике ситуативных действий.
Композиторская регламентация в «игровых» сочинениях инструментального театра проявляет себя в четко выписанном в партитуре плане всех передвижений, образующих собой какой-либо конкретный ситуативный процесс; здесь исключается сценическая импровизация. Поскольку игра сама по себе — процесс во многом непредсказуемый, подобных сочинений мало в количественном отношении: чаще авторами используется отсутствие четкой регламентации передвижений.
Тем не менее регламентация передвижений присутствует при сценической реализации «Петербургских видений» (1995) для оркестра Сергея Слонимского. На сцене разыгрывается своеобразная модель игры в прятки. Читаем в партитуре: ц. 5 — «Если обозревать сцену из зала, то тромбоны I и II, трубы II и III находятся на левой стороне сцены, а труба I, валторны, тромбон III и туба — на правой стороне», ц. 10 — «Трубачи II и III, тромбонисты I и II переходят с нотами (за сценой) на правую сторону и занимают свои обычные места (трубачи — рядом с трубой I, тромбонисты — рядом с тромбоном III)». Ситуация с игрой в прятки
может повториться, лишь с ц. 27 — согласно авторскому указанию — «до конца вся медная группа инструментов располагается на своих традиционных местах на правой стороне сцены», а с ц. 31 играют стоя. То есть первоначально инструменты «перемешаны» в оркестре, «прячутся» друг от друга, и лишь неожиданное для публики визуальное перемещение исполнителей возвращает их на свои места. Это все естественным образом театрализует процесс исполнения «Петербургских видений».
Отсутствие композиторской регламентации определяется отсутствием четко прописанного в партитуре ситуативного действия исполнителей в процессе сценической реализации произведения, использованием принципа случайности в их поведении. Импровизация передвижений во многих случаях диктует импровизацию музыкальную. Композиторы могут предоставить в партитуре лишь общий план игровой ситуации, который должны воспроизвести сами исполнители или «корректирующий» их передвижения дирижер. Рассмотрим ряд примеров.
Весьма интересно проявление специфического перемещения инструменталистов в пьесе «Дуэль» (1959) для двух дирижеров и двух оркестров Яниса Ксенакиса, имеющей авторский подзаголовок «музыкальная игра». Цель этой игры заключена в перемещении исполнителей в пространстве сцены по определенному заданному композитором полю, на котором нарисованы квадраты. Действие напоминает своеобразную ситуацию футбольной игры: две команды (два оркестра), руководимые двумя тренерами (дирижерами). Именно по команде дирижеров инструменталисты начинают медленно двигаться по полю. Они, указывая оркестрантам направление движения, предлагают им определенный музыкальный материал, поскольку каждый шаг — это новое музыкальное событие. Форма компонуется из пяти предоставленных Ксенакисом музыкальных матриц: пять шагов диктуют звучание пяти матриц. Дирижер, являющийся режиссером оригинального сценического и музыкального действа, при этом может комбинировать шаги и соответственно звучание матриц в произвольном порядке, возвращаясь даже к тем, которые уже отзвучали. Аудитория при этом имеет право визуально наблюдать перемещения инструменталистов и слышать музыкальные преобразования, диктуемые этими перемещениями.
Партитура «Песнопений» (1960) для семи инструментов Анри Пуссёра представляет собой полное отсутствие фиксации нотного текста (свободная алеаторика) и обилие словесных комментариев, следуя которым исполнителям необходимо создавать на сцене подлинный музыкально-театральный спектакль. Этот процесс является импровизационным, поскольку, как отмечает Ц. Когоутек, «...существует только графический лист с трафареткой, при передвижении которой можно видеть только часть листа. В соответствии с этим графическим листом определяется порядок, согласно которому отдельные музыканты входят и уходят со сцены. Следующую случайность — обмен мест исполнителей — определяет нарисованное на полу сцены шахматное поле с буквенными знаками. Может случиться, что флейтист будет вынужден играть на ударных инструментах и т. п. А в целом для публики все это выглядит как балаган» [1, с. 262]. Игра в шахматы становится прототипом музыкальной композиции Пуссёра — одного из лидеров музыкального авангарда второй половины ХХ века. Помимо желания сфокусировать внимание публики на необычности сценической реализации своего произведения он преследовал и иную цель — акустический эксперимент: во время всех передвижений, уходов и возвращений исполнителей на сцену формировался уникальный звуковой комплекс, необычный и экстравагантный.
Оригинальная сценическая игра инструменталистов предполагается при исполнении произведения «Пейзажи» (1966) для двух инструментальных групп Роберта Эриксона. Партитура представляет собой игровое поле (9 квадратов) известной игры в крестики-нолики с нанесенными на него алеаторически оформленными музыкальными формантами. Суть исполнительского процесса заключена в том, что дирижер начинает играть в крестики-нолики с участниками ансамбля: один за другим исполнители после сыгранного материала подходят к дирижерскому пульту, на котором лежит партитура, и ставит нолик в не обведенный до этого дирижером квадрат. Исполняется та форманта, которая была отмечена
исполнителем. Происходит постоянное передвижение участников ансамбля в пространстве сцены. Дополнительный визуальный эффект создает монитор, транслирующий партитуру Эриксона в зал, в связи с чем публика может следить не только за игрой и передвижениями исполнителей, но и за процессом самой игры.
Ситуация игры выявляет себя и при сценической реализации произведения «Гексагон» (2007) для инструментального ансамбля Гаэля Наварда. Музыканты, которых должно быть от 2 до 6, собирают мозаику из нот, исполняя их в том порядке, который выпадет согласно формирующимся цветовым картинкам. При этом они, естественно, передвигаются в пространстве сцены, подходя к столу, на который положен трафарет.
При сценической реализации произведения, ориентированного на воспроизведение игровой модели, уровень визуального эффекта выше, чем при исполнении любого другого сочинения, даже тех, в основе которых лежит драматургия звукового пространства. Сами же игровые ситуации в одном случае являлись главным компонентом музыкальной драматургии: в «Дуэли» Ксенакиса, в «Песнопениях» Пуссёра, в «Пейзажах» Эриксона, в «Гексагоне» Наварда их предполагала сама ситуация определенной игры. Именно вследствие этих перемещений формировалась музыка. В другом случае (в «Петербургских видениях» Слонимского) музыкальная драматургия вследствие перемещения исполнителей не формировалась — она бытовала в таком облике, в котором ее зафиксировал в нотном тексте композитор. При этом отсутствие композиторской регламентации передвижений в рассмотренных произведениях Ксенакиса, Пуссёра, Эриксона, Наварда естественным образом привнесло импровизацию: музыкальная атмосфера, акустическое наполнение звукового пространства стали предельно зависимыми от самих передвижений. От того, кто (какой именно инструменталист) и каким образом (например, в каком темпе шага, движения) будет формировать звучащий музыкальный материал, зависит общая концепция воссоздаваемого произведения.
Литература
1. Когоутек Ц. Техника композиции в музыке ХХ века. М.: Музыка, 1976.
2. Холопова В., Рестаньо Э. София Губайдулина. М.: Композитор, 1996.
3. Холопова В.Н. Путь по центру. Композитор Родион Щедрин. М.: Композитор, 2000.
4. Karlheinz Stockhausen — Trans (2 versions) // Stockhausen. Edition, 19. SWF-SR, 2004.
© Родионова И. А., 2011
ЧЕШСКИЙ ФОЛЬКЛОР В ХОРОВОМ ТВОРЧЕСТВЕ ПЕТРА ЭБЕНА
Статья посвящена проблеме проникновения фольклора в чешскую хоровую музыку XX века. Рассматривается начальный период хорового творчества Петра Эбена, на которое сильно повлияло чешское народное искусство. Ключевые слова: неофольклор; хор; хоровой цикл
Проблема национального самоопределения в условиях повсеместного взаимопроникновения культур весьма актуальна на сегодняшний день. Глобализация обостряет интерес к культурной самобытности. Фольклор выступает как одна из основных форм выражения национального менталитета. Особенностью современного отношения к фольклору является стремление увидеть в нем «духовный источник творчества, содержащий неисчерпаемые образные богатства»1. Фольклор проникает в искусство XX век посредством творчества таких крупнейших композиторов, как Б. Барток, К. Орф, И. Стравинский, З. Кодаи. В чешской музыке XX века к архаичным пластам народного искусства обращались практически все композиторы, в том числе Леош Яначек, Богуслав Мартину, Йозеф Берг, Милослав Иштван.
Петр Эбен (1929-2007) — представитель послевоенного поколения чешских композиторов XX века. Одним из факторов, активно повлиявших на становление Эбена как
