CC BY
182
УДК 82.091 С.В. ЗЕЛЕНЦОВА
кандидат филологических наук, старший преподаватель, кафедра русской литературы ХХ-ХХ1 веков и истории зарубежной литературы, Орловский государственный университет E-mail: bachelorswife2@gmail.com
UDC 82.091 S.V. ZELENTSOVA
Candidate of Philology, Senior Lecturer, Department of Russian literature of the XX-XXI centuries and history of foreign literature, Orel State University E-mail: bachelorswife2@gmail.com
ИМПРЕССИОНИЗМ В ПРОЗЕ: «В ПОИСКАХ УТРАЧЕННОГО ВРЕМЕНИ» М. ПРУСТА И «ЖИЗНЬ АРСЕНЬЕВА» И.А. БУНИНА
IMPRESSIONISM IN PROSE: M. PRUST'S "IN SEARCH OF LOST TIME" AND I.A. BUNIN S "THE LIFE OF ARSENIEV"
В статье предлагается сопоставление романов М. Пруста и И.А. Бунина на основе общего для них художественного метода - реализма с ориентацией на импрессионизм. При всех содержательных и стилистических различиях их текстов, писателей объединяет импрессионистичность мировосприятия, проявляющаяся в фрагментарной форме текстов, построенных по принципу ассоциации и впечатления, в предельной субъективности, в укрупнении отдельных образов и мотивов.
Ключевые слова: М. Пруст, И.А. Бунин, импрессионизм, категория памяти, категория времени, автобиографический роман.
In the article comparison of the novels by M. Prust and by I.A. Bunin based on common artistic method - realism with the sense of impressionism - is suggested. With all the differences in content and style of their works, the writers are bound by impressionism of worldview, which becomes apparent in fragmentary texts'form which are constructed according to association and impressions, in utmost subjectivity, in magnification of certain images and motives.
Keywords: M. Prust, I.A. Bunin, impressionism, category of memory, category of time, autobiographic novel.
Сопоставление многотомной эпопеи, «романа реки», Марселя Пруста с «романом потока жизни» И. А. Бунина, типологическое в своей основе. Корни его в общем свойстве художественного сознания писателей - реализме с ориентацией на импрессионизм. И хотя как течение импрессионизм не состоялся ни в одной из национальных литератур, специфические черты его можно обнаружить в отдельных текстах и у отдельных авторов. Одним из наиболее характерных признаков литературного импрессионизма, о котором говорят большинство ученых, является ослабление фабулы: главное место в тексте занимают не действия и события, а внутреннее состояние персонажа, метаморфозы его настроений, ощущений, эмоциональных реакций [3, с. 25]. Отсюда - фрагментарность композиции, нередко тенденция к стиранию границ между жанрами.
Прокомментируем эту особенность импрессионистической поэтики. То, что мы читаем и у Бунина, и у Пруста - не совсем романы в традиционном понимании (у Бунина в набросках - «Книга моей жизни»). У обоих писателей было желание написать «книгу ни о чем»; как когда-то записал в своих дневниках Бунин, «сделать что-то новое, давным-давно желанное, начать книгу, о которой мечтал Флобер..., без всякой внешней связи, где бы излить свою душу, рассказать свою жизнь, то, что довелось видеть в этом мире, чувствовать, думать, любить, ненавидеть» (дневники Бунина за 1921 г.).
Сложность в определении жанра «Жизни Арсеньева» проявляется хотя бы во множестве возможных вариантов, предлагаемых литературоведами: от традиционных («роман воспитания») до дискуссионных («роман потока жизни» (Л.Г. Колобаева), «роман-воспоминание» (О.В. Сливицкая), «феноменологический роман» (Ю.В. Мальцев), «философская поэма», «симфонические картины» и т.п.).
По отношению к многотомному сочинению Пруста часто употребляют термин «субъективная эпопея» (определение Томаса Манна, заимствованное из Гёте). Что есть «субъективная эпопея»? В этих словах заявление на масштабность изображения и ни малейшей претензии на объективное отражение действительности. Это, в первую очередь, исследование внутреннего мира персонажа, его мыслей, чувств, переживаний, а потом и отражение, крайне субъективное, мира внешнего. Фундаментом романа Пруста не без оснований считают импрессионистические принципы: погружение в глубины сознания, выражение своего впечатления от той или иной картины, предмета, события. Импрессионистическая поэтика проявляется в ассоциативном принципе построения текста, фрагментарности самой формы повествования. В «субъективной эпопее» Пруста традиционный линейный сюжет отсутствует, есть сквозные темы, лейтмотивы, персонажи, которые переходят из романа в роман, каждый со своей историей
© С.В. Зеленцова © S.V. Zelentsova
Ученые записки Орловского государственного университета. №5 (68), 2015 г. Scientific notes of Orel State University. Vol. 5 - no. 68. 2015
и функцией. Это тоже в какой-то степени, как и «Жизнь Арсеньева» Бунина, музыкальное произведение, симфоническая поэма жизни, как ее видит Марсель Пруст.
Эта фрагментарность и бессюжетность связана со способом подачи материала: и у Бунина, и у Пруста текстопостроение связано с работой особых механизмов памяти-воспоминания, а также впечатления и ассоциации.
Тексты романов организованы прихотливо, во многом орнаментально, движение вперед есть процесс вспоминания и воссоздания утраченного времени, а значит, его возвращение. Причем у Пруста и у Бунина мы имеем дело не просто с отдельными воспоминаниями, а с феноменом памяти. Память - это и есть истинная реальность, это возрождение ушедшего. Пруст писал, например, что память - это не момент прошлого, а нечто общее и прошлому, и настоящему, и гораздо существеннее их обоих; память, в отличие от воспоминания, дает не просто некую картину прошлого, а его суть, его вторичное и, возможно, более подлинное переживание. То же ощущение свойственно и Бунину.
Специфика категорий памяти и времени в бунин-ском тексте не без оснований позволяла литературоведам называть писателя «русским Прустом» [8, с.124]. Ю.В. Мальцев увидел сходство «Жизни Арсеньева» и «В поисках утраченного времени» в том, что главное в текстах «воссоздание своего восприятия жизни и переживание его в прошлом», а не просто процесс воспоминания. Причем в центре произведений не застывшее прошедшее, а «живое время повествователя», «время внутреннее», в результате образуется «некое вневременное измерение» (вечность) [4, с.305].
В текстах Пруста и Бунина, конечно, есть основная «путеводная нить» - история взросления (становления) героя, но способ организации повествования в каждом случае имеет свою специфику. У Пруста произведение разрастается, как куст выбрасывает новые побеги, из-за того, что нечто в настоящем вызывает воспоминание о прошлом и приводит к повторному проживанию пережитого. И то, что «давние ... впечатления живут в теперешних, с которыми у них есть какая-то связь, они служат им опорой, придают глубину, какое-то особое измерение» [6, с.209] и вносят в жизнь ценность и очарование, непреходящее значение. В результате книга французского художника, как отмечает С.Г. Бочаров, наполнена «моментами повторного восприятия» [1], достаточно мотивированными с точки зрения и пишущего, и воспринимающего текст: здесь можно вспомнить и хрестоматийные примеры с печеньем «мадлен», веткой боярышника или воспоминания о запахе сирени перед грозой, о видах комбрейской колокольни и т.п. При этом такие моменты возникают из-за неразрывной связи какого-то предмета с событием в прошлом; «прошлое находится вне пределов его досягаемости, в какой-нибудь вещи (в том ощущении, какое мы от нее получаем), там, где мы меньше всего ожидали его обнаружить» [6, с.72], - писал Пруст.
У Бунина связь прошлого с неким событием, пред-
метом настоящего прослеживается редко. Почему вспоминается именно этот момент, почему он запомнился, что вернуло ему жизнь, - на эти вопросы ответить сложно, почти невозможно: «Самое первое воспоминание мое есть нечто ничтожное, вызывающее недоумение. Я помню большую, освещенную предосенним солнцем комнату, его сухой блеск над косогором, видным в окно, на юг. Только и всего, только одно мгновенье! Почему именно в этот день и час, именно в эту минуту и по такому пустому поводу впервые в жизни вспыхнуло мое сознание столь ярко, что уже явилась возможность действия памяти? И почему тотчас же после этого снова надолго погасло оно?» [2, с.266].
При этом в случае и с текстом Пруста, и Бунина сложность, непредсказуемость процесса вспоминания, воскрешение в памяти отдельных мгновений, постоянные временные переходы из одного периода жизни в другой и создают эффект импрессионистической прозы. Повествование Пруста строится на многочисленных ассоциациях и впечатлениях, большинство из которых пространно объясняется; в романе Бунина психология памяти почти не подвергается анализу. Пруст, опираясь на философско-психологические построения А. Бергсона, пытается максимально подробно описать все «закоулки» своего сознания и подсознания, Бунин оставляет их без внимания, отдаваясь чувственному наслаждению от погружения в когда-то пережитое.
В этом смысле творческий метод Бунина полнее следует принципу литературного импрессионизма, когда главным признается «опора на чувственное впечатление», а на задний план уходят все «логические, интеллектуальные способы постижения мира» [3, с. 233]. Отсюда и образная канва текста с картинами-впечатлениями, написанными несколькими точными мазками, повышенная роль пейзажа, одновременно детального и символичного, часто перегруженного цветом, запахом, звуком. Стремление рационально объяснить, выяснить причины и следствия возникших отчего-то впечатлений или ассоциаций, запомнившихся картин и моментов для импрессионистического письма Бунина не свойственно; главное - всегда острый, чувственный образ. Вот писатель рисует воду «одинокого лесного пруда», в «светлой бездонности» которой, «похожей на какое-то зачарованное небо, спокойно отражались, тонули верхушки окружавшего ее березового и дубового леса, по которому с легким лепетом и шорохом тянул ветер с поля» [2, с. 309]. Чем не картина, принадлежащая кисти художника-импрессиониста? Сходные фрагменты наполняют и страницы субъективной эпопеи Пруста.
Подобные особенности художественной практики писателей приводят к тому, что тексты порой затруднительно читать - развитие действия у Бунина взрывается обилием деталей-подробностей, удивительно тонко выписанных цветовых, звуковых элементов, вкусовых, обонятельных, осязательных восприятий; Пруст же еще более усложняет такие картины множеством остроумных наблюдений и соображений, которые «ничего не завершают и не исчерпывают, но только дают новый
толчок разрастанию, почка выбрасывает еще один побег» [7, с. 113]. Импрессионистичность кроется здесь в предельной субъективности, в выборе особого - непривычного - ракурса, неожиданном психологическом подтексте, эмоциональном «захвате» того или иного объекта действительности. И Бунин, и Пруст известны тягой к укрупнению отдельных элементов, мотивов, образов, стремлением вплотную приблизиться к предметам и воссоздать их с точность маньяка, «делящего волос на четыре части» [7, с. 109]. Пруст с легкостью посвящает десятки страниц прогулке в направлении Мезеглиза или Германтов, цветам боярышника, колокольне Сент-Илер, морскому пейзажу или описанию сада, лепесткам липового чая. Бунин - изображению всех хозяйственных построек усадьбы Арсеньевых, поездки к обедне на Рождество, «полевого леса» и лесного озера, большого старого сада в Батурино... Причем многие из бесконечных деталей, коими наполнены импрессионистичные этюды писателей, а часто и целые фрагменты текста, нисколько не изменяют событийную канву повествования. На наличие подобных «невыстре-ливающих ружей», но в текстах Чехова, обратил внимание Владимир Набоков: из таких «избыточных» деталей обычно ничего не следует, кроме «создания атмосферы именно этого рассказа» [5, с.338]. Это замечание в полной мере справедливо и в отношении художественных систем Пруста и Бунина.
Выстраивание художественной канвы текста, представляющей собой мозаику из бесконечного числа одинаково важных элементов, возможно благодаря необычайно острой впечатлительности, свойственной обоим писателям. Пруст, например, говорит, что нервы его не только не задерживают все впечатления на пути к сознанию, а напротив, легко допускают к нему, причем во всей отчетливости; признается, что его терзают шкафы с книгами, зеркало, потолок, слишком резкий свет, являясь как бы принадлежностью, продолжением, частью органов художника.
Бунин пишет о сходных свойствах восприятия:
«Это было уже начало юности, время для всякого удивительное, для меня же, в силу некоторых моих особенностей, оказавшееся удивительным особенно: ведь, например, зрение у меня было такое, что я видел все семь звезд в Плеядах, слухом за версту слышал свист сурка в вечернем поле, пьянел, обоняя запах ландыша или старой книги.» [2, с. 348]; или: «Повышенная впечатлительность, унаследованная мной не только от отца, от матери, но и от дедов, прадедов, тех весьма и весьма своеобразных людей, из которых когда-то состояло русское просвещенное общество, была у меня от рожденья» [2, с. 288]. Такая способность воссоздавать самые малые мимолетные впечатления, ярко и глубоко чувствовать - и есть свойство натуры художника.
При общем эстетическом принципе письма писателей, доминанты их стиля, конечно, различны. В литературоведении давно отмечено, что в мире Пруста главенствующее положение занимает метафора как способ вывести предметы и явления из их локального, изолированного существования, почувствовать, даже в избыточно подробной картине, единство мира. Стилистической доминантой прозы Бунина, напротив, признается ослабленная метафоричность, о чем убедительно пишет О.В. Сливицкая. В романе Пруста из-за обилия метафор возникает ощущение «взаимного подобия всего сущего», размытых границ, не до конца расчлененных явлений; пафос же бунинского мира заключается в дифференциации, в «прелести конкретного, ценности единичного, неповторимости индивидуального» [8, с.41].
Но при содержательных и стилистических различиях, Пруста и Бунина объединяет «импрессионистическое» видение мира: приоритет впечатления, неожиданность ассоциации, удивительные по тонкости восприятия картины окружающего мира, полные цвета, запаха, звука. Оба писателя, в общем-то, заняты одним: открытием заново когда-то пережитых мгновений, осознанием их ценности через новое переживание в памяти.
Библиографический список
1. Бочаров С.Г. О конструкции книги Пруста. / Сюжеты русской литературы. М., 1999. С.401-415.
2. Бунин И.А. Собр. соч.: В 4 т. Т. 3. Под ред. Н.М. Любимова. М., 1988.
3. ЗахароваВ.Т. Импрессионизм в русской прозе Серебряного века: монография. Н. Новгород, 2012.
4. МальцевЮ.В. Иван Бунин. 1870-1953. Франкфурт-на-Майне-Москва, 1994.
5. НабоковВ.В. Лекции по русской литературе. М., 1996.
6. ПрустМ. По направлению к Свану. Пер. Н. Любимова. М., 1973.
7. Резник В.Г. Пояснение к тексту. СПб, 2006.
8. Сливицкая О.В. «Повышенное чувство жизни»: Мир Ивана Бунина. М., 2004.
References
1. Bocharov S.G. About the construction of Prust's book. / The plots of Russian literature. M., 1999. Pp. 401-415.
2. Bunin I.A. Collected works: In 4 vols. Vol. 3. M., 1988.
3. Zakharova V.T. Impressionism in Russian prose of the Silver age: monograph. N. Novgorod, 2012.
4. Malcev Yu.V. Ivan Bunin. 1870-1953. Frankfort on the Main-Moscow, 1994.
5. Nabokov V.V. Lectures on Russian literature. M., 1996.
6. Prust M. In the direction to Swann. Translate by N. Liubimov. M., 1973.
7. Reznik V.G. Explanatory notes to text. SPb, 2006.
8. Slivitskaya O.V. "High sense of life": I. Bunin's world. M., 2004.
