CC BY
60А. Ю. Андреев
ИМПЕРАТОР АЛЕКСАНДР I, МИТРОПОЛИТ МОСКОВСКИЙ ФИЛАРЕТ И ИДЕИ СВЯЩЕННОГО СОЮЗА
Статья посвящена попытке ответить на вопрос: была ли российская церковная иерархия, в данном случае в лице свт. Филарета (Дроздова), чувствительна к «политико-богословским» идеям императора Александра I, разработанным им после победы над Наполеоном. Сравнительный анализ текстов императора и свт. Филарета показывает отсутствие точек пересечения в аксиоматике и самом характере нарратива — так, например, для свт. Филарета не свойственно соглашаться с тезисом императора о наличии в реальном политическом пространстве Европы «сил зла» и «сил добра» — в его проповедях речь идет скорее о безличном зле, «наказующем» людей за грехи, а Священный союз — любимое детище императора — вовсе не фигурирует в текстах святителя. На фоне этого особенно интересным кажется тот факт, что тезисы Александра были благоприятно восприняты представителями духовенства западных конфессий, которые в своих текстах принимали и развивали идеи российского императора.
1
На Рождество Христово 25 декабря 1815 г. император Александр I своим особым манифестом обнародовал в России Акт Священного союза. По своему характеру это была конфиденциальная дипломатическая декларация, подписанная им несколькими месяцами ранее, 14/26 сентября 1815 г., в Париже вместе с австрийским императором Францем I и прусским королем Фридрихом Вильгельмом III, которая в силу самой своей природы не предназначалась для широкого разглашения (как и многие внешнеполитические соглашения своей эпохи)1. Однако российский император счел нуж-
1 См. литературу о Священном союзе: Надлер В. К. Император Александр I и идея Священного союза. Т. 1—5. Рига, 1886—1892; Шебунин А. Н. Европейская контрреволюция первой четверти XIX века. Л., 1925; Büchler F. Die geistigen Wurzeln der heiligen Allianz. Freiburg im Breisgau, 1929; Schaeder H. Autokratie und Heilige Allianz nach neuen Quellen. Darmstadt, 1963; Ley F. Alexandre I et sa Sainte-
ным пренебречь традициями дипломатии и торжественно объявлял теперь своему народу: «Познав из опытов и бедственных для всего Света последствий, что ход прежних политических в Европе между Державами соотношений не имел основанием тех истинных начал, на коих премудрость Божия в откровении Своем утвердила покой и благоденствие народов, приступили Мы, совокупно с Их Величествами Австрийским Императором Францем Первым и Королем Прусским Фридериком Вильгельмом, к постановлению между Нами союза (приглашая к тому и прочие Христианские Державы), в котором обязуемся Мы взаимно, как между собою, так и в отношениях к подданным Нашим, принять единственным к оному средством правило, почерпнутое из словес и учения Спасителя Нашего Иисуса Христа, благовествующего людям жить аки братьям, не во вражде и злобе, но в мире и любви. Мы желаем и молим Всевышнего о ниспослании благодати Своей, да утвердится Священный союз сей между всеми Державами, к общему их благу, и да не дерзает никто, единодушием всех прочих воспящаемый, отпасть от оного»2.
Всего спустя неделю после этого обнародования, 1 января 1816 г. был издан еще один манифест Александра I. «События на лице земли в начале века сего в немногие годы совершившиеся, суть толь важны и велики, что не могут никогда из бытописаний рода человеческого изгладиться. Сохранение их в памяти народов нужно и полезно для нынешних и будущих племен. Рука Господня, Ему единому известными, но явными очам смертного путями, вела их, сорасполагала, сцепляла, устрояла, да исправит людские неустройства, да утишит колеблющиеся волны умов и сердец и да из недр смеси и борения изведет порядок и покой. Бог сильный низложил гордость; Премудрый разогнал тьму; Источник милосердия и благости не допустил людям во мраке страстей своих погибнуть. И так пройдем кратко течение всех сих происшествий. Возвестим народу Нашему, не для тщеславия, но для пользы его и наставления. Да прочтет дела и суд Божий; да воспалится к нему любовью и вместе с Царем своим во глубине сердца и души своей воскликнет: Не нам,
Alliance (1811-1825). Paris, 1975; Menger Ph. Die Heilige Allianz. Religion und Politik bei Alexander I (1801-1825) (Historische Mitteilungen Beiheft 87). Stuttgart, 2014.
2 Полное собрание законов Российской империи. Собрание первое (ПСЗ-I). СПб., 1830. Т. XXXIII. № 26045.
не нам, Господи, но имени твоему. Тако да сохранится память о сем в роды родов»3.
Пожалуй, никогда в истории российского государства его правитель не обращался к своим подданным с такими мыслями и таким слогом, которые естественно выглядели бы в устах первосвятителя, церковного деятеля, но не самодержавного монарха. Манифесты Александра I на рубеже 1815-1816 года по своему характеру безусловно являлись проповедью, посвященной итогам Наполеоновских войн, установлению нового мира на новых христианских основах (и недаром первый из упомянутых манифестов в явном виде предписывалось «прочитать в Церквах»).
Однако исходила эта проповедь все же не со священнической кафедры, а с монаршего трона. В таком случае возникает логичный вопрос — в какой мере деятели Русской Православной Церкви могли откликнуться на религиозные идеи, звучавшие в манифестах Александра I, и даже на само символическое его преображение из царя-победителя в царя-проповедника идей общего христианского мира?
Данная краткая публикация не ставит целью сколько-нибудь полно ответить на этот вопрос. Тем не менее некоторые наблюдения над творениями митрополита Московского Филарета и его отношением к личности Александра I позволят сделать некоторые выводы и наметить пути изучения проблемы отношения Русской Православной Церкви к Священному союзу — проблемы достаточно актуальной как в чисто историко-церковном плане, так и в контексте истории идей александровского времени.
2
Если попытаться вначале кратко охарактеризовать «проповедническую деятельность» Александра I в системе его связей с Церковью, то следует отметить, что российский император последовательно шел к этой роли, усиливая свою активность по мере побед над Наполеоном, которые безусловно влияли на его религиозное сознание.
3 ПСЗ-1 Т. XXXIII. № 26059.
Уже в период Заграничных походов русской армии российский император неоднократно лично участвовал в организации церковных служб, приурочивая их к особым памятным дням. К ним относятся совместные молебны союзных армий после победы при Кульме 21 августа/2 сентября 1813 г., торжественное празднование общей (совпавшей у западных и восточных вероисповеданий) Пасхи в Париже 29 марта/10 апреля 1814 г., наконец, знаменитое литургическое богослужение союзников в военном лагере при Вертю 30 августа 1815 г., в день тезоименитства российского императора4. А еще за год до этого, 30 августа 1814 г., своим манифестом Александр I переименовал праздник Рождества Христова и дал дню 25 декабря новое церковное название: «Рождество Спасителя нашего Иисуса Христа, и воспоминание избавления Церкви и Державы Россий-ския от нашествия Галлов и с ними двадесяти язык»5 — таким образом, каждое церковное празднование Рождества становилось в прямую связь с недавними историческими событиями и увязывалось в их религиозном осмыслении, предложенном российским императором. Этот ряд памятных церковных служб продолжится и в эпоху Священного союза, когда Александр I примет участие в организации совместного богослужения в Аахене 18 октября 1818 г., в день пятилетия победы в Лейпцигской битве6.
Поэтому и религиозная проповедь Александра I, выраженная в Акте Священного союза и обращенная не только к его русским подданным, но ко всем народам Европы, вполне укладывается в уже сложившуюся в его сознании потребность осмыслить новейшее прошлое и настоящее с точки зрения христианского вероучения. В этом Акте, составленном согласно собственноручным черновикам Александра, царь подчеркивал, что именно «великие происшествия, ознаменовавшиеся в Европе в течение трех по-
4 Подробнее о связи этих служб и идей российского императора см.: Андреев А.Ю. «Литургика» Священного союза: к вопросу о религиозных взглядах Александра I // Филаретовский альманах. Вып. 12 / Отв. ред. А. И. Яковлев. М.: Издательство ПСТГУ, 2016. С. 123-154.
5 ПСЗ-I. Т. XXXII. № 25671.
6 См.: Kirchinger J. Religiöses Zeremoniell als Vorbild: Die Visualisierung der Heiligen Allianz in der Liturgie auf den Monarchenkongressen des frühen 19. Jahrhunderts // Die Heilige Allianz (hrg. von A. Schunert und W. Pyta). Erlangen/Stuttgart, 2017 (в печати).
следних лет», заставляют во всеуслышание заявить о «внутреннем убеждении в том, сколь необходимо предлежащий державам образ взаимных отношений подчинить высоким истинам, внушаемым вечным Законом Бога Спасителя» и «открыть перед лицом вселенной непоколебимую решимость как в управлении вверенными государствами, так и в политических отношениях ко всем другим правительствам руководствоваться не иными какими-либо правилами, как заповедями сей святой веры, заповедями любви, правды и мира». Главным же способом достижения этого служит единение всех европейских народов друг с другом, в один общий «народ христианский», и признание того, что «Самодержец народа христианского, коего они и их подданные составляют часть, не иной подлинно есть, как Тот, Кому собственно принадлежит держава, поелику в Нем едином обретаются сокровища любви, ведения и премудрости бесконечные, то есть Бог, наш Божественный Спаситель Иисус Христос, Глагол Всевышнего, Слово жизни. Соответственно с сим, их величества с нежнейшим попечением убеждают своих подданных со дня на день утверждаться в правилах и деятельном исполнении обязанностей, в которых наставил чело-веков Божественный Спаситель, аки единственное средство наслаждаться миром, который истекает от доброй совести и который есть прочен»7.
Потребность создать именно такой религиозный фундамент для европейской политики, с надеждой возвести на нем здание вечного мира и спокойствия народов, возникла у Александра I на Венском конгрессе 1814-1815 гг. Он четко признавал это позднее в своем письме к князю А. Н. Голицыну: «Идея Священного Союза мне была внушена в Вене, как я Вам говорил неоднократно, чтобы увенчать ею конгресс, и лишь возвращение Наполеона с острова Эльбы, положившее конец нашему пребыванию в Вене, породило во мне убеждение повременить пока с исполнением этой мысли до того момента, пока эта новая борьба не будет окончена с помощью Провидения, и наконец в Париже, после того как Божественным милосердием Наполеон был низвергнут во второй раз, Господь вложил мне в сердце желание реализовать то, что я питал еще со времен
7 ПСЗ-!. Т. XXXIII. № 25943.
конгресса, и сподобил меня начертить на бумаге Акт, который Вы знаете»8.
Близкие собеседники российского императора в то время замечали, как важно было для него именно публичное выражение своих религиозных убеждений — даже в тех условиях, когда оно явно расходилось с духом господствовавшей вокруг него политики. Так, фрейлина Роксандра Стурдза писала: «Александр слишком хорошо знал людей, чтобы обольщаться в этом отношении; но он думал, что Европе устами государей своих следует во всеуслышание заявить, что она отрекается от нечестия, которым ознаменовалось недавно прошедшее время, и гласно исповедать свою веру во Христа. Глубоко сознавая милость Божию, явленную над Россией, Александр актом Священного союза провозглашал, в каком духе христианские государи должны управлять христианскими народами. Для многих из владетелей высота этой мысли была недоступна. Ее толковали вкривь и вкось, и Александр был ославлен то слабодушным фанатиком, то ловким и глубоким макиавелистом»9.
Последнее утверждение многократно подтверждается источниками: так, даже само решение Александра I об обнародовании Священного союза было истолковано негативно для него — политики Европы, по выражению Ф. Гентца, были «шокированы и смущены»10. Между тем, отвергая прежнюю тайную дипломатию, Александр не только нес народам Европы весть о «новых временах», но и был готов к противостоянию с «врагами Христа», которое именно в эти последние времена станет особенно яростным. Об этом он также открыто писал А. Н. Голицыну: «Наша политика, основанная на столь торжественном Акте, заложила близость между всеми Кабинетами, и в особенности между теми тремя, которые первыми его заключили, а эта близость является словно удерживающим замковым камнем и противостоит любым попыткам, которые против нее предприняты всеми либеральными революционерами, радикальными уравнителями и карбонариями всех мастей.
8 Письмо Александра I князю А. Н. Голицыну от 8—15 февраля 1821 г., опубл. в кн.: Николай Михайлович, великий князь. Император Александр I: опыт исторического исследования. СПб., 1912. Т. 1. С. 546.
9 Из записок графини Эдлинг // Русский архив. 1887. № 4. С. 434.
10 Ley F. Op. cit. S. 165.
Ибо, не стоит Вам строить иллюзий, существует всеобщий заговор всех таких обществ: они распространяются и сообщаются вместе, чему доказательства передо мной, и с тех пор как они убедились, что политика между Кабинетами не такова, как прежде, что напрасна надежда нас разобщить и затем посеять смуту или разделять, чтобы властвовать, и что в особенности Христианская Религия стала фундаментом тех начал, кои Кабинеты исповедуют, — с этих пор, утверждаю я, все секты, являющиеся антихристианскими и исповедующие так называемую философию Вольтера и ему равных, поклялись воздать всем правительствам самую яростную месть. Мы видели такие попытки во Франции, Англии, Пруссии, тогда как в Испании, Неаполе и Португалии им уже удалось сокрушить правительства. Но на самом деле они преследуют не правительства, а саму Христианскую Религию. Их девизом служит убить гад..., я не осмеливаюсь даже вывести это ужасное кощунство, слишком известное впрочем по писаниям Вольтера, Мирабо, Кондорсе и прочих подобных»11.
Таким образом, идеи Священного союза, выражавшиеся Александром I в значительном количестве текстов, а также публичных актов, включали в себя:
1) торжественное провозглашение новой эпохи в судьбе человечества, наступившей после недавней исторической, дарованной Богом победы над мировым злом (олицетворением которого был Наполеон), после которой и правители, и народы должны признать и склониться в послушании перед волей Божьей;
2) ведение политики в Европе на христианских, евангельских началах, предусматривавших братство всех монархов между собой, а их отношения к подданным уподоблявших отношениям внутри семейств, как отцов к детям;
3) установление всеобщей любви и братства среди всех христиан Европы, независимо от их вероисповедания, которые должны слиться в единый «народ христианский», управляемый самим Христом, Его словами, Его Волей;
4) готовность к последней борьбе с «врагами Христа» — революционерами, карбонариями и др., которые именно сейчас, в насту-
11 Николай Михайлович, великий князь. Указ. соч. Т. 1. С. 546-547.
пивший исторический момент стремятся помешать провозглашенному Священным союзом установлению христианского единства в политике, и более того, сокрушить саму Христову Церковь.
Таковы были основные принципы «политического богословия», разработанного Александром I. Но можно ли найти отклики на них в творениях современных ему церковных деятелей?
3
Рассматривая произведения Филарета, митрополита Московского (с 1821 г., а до этого в 1812—1819 гг. ректора Санкт-Петербургской духовной академии, затем архиепископа Санкт-Петербургского), необходимо заметить, что в 1810—1820-х гг. у него неоднократно возникала возможность высказать церковное отношение к тем проблемам, которые затрагивал в своих текстах Александр I. Речь прежде всего идет о проповедях святителя Филарета, которые он регулярно произносил в это время и многие из которых были посвящены тем же памятным датам, к которым и Александр приурочивал свои манифесты или иные торжественные события. Однако анализ текстов святителя позволяет сказать, что такая реакция на идеи Священного союза если и была им осознана, то выражалась весьма сдержанно, скорее становясь не предметом бого-словствования в проповедях, а переходя в область красноречивого умолчания.
Можно сформулировать несколько предварительных тезисов по этому поводу. Во-первых, Русская Православная Церковь, по-видимому, не стремилась к «историческому осмыслению» событий Отечественной войны, Заграничных походов и общей победы над Наполеоном. Она помещала их не в контекст текущей истории, прошлого и настоящего, но рассматривала в свете «вечных» категорий уже данного людям Богооткровенного учения Спасителя — в этом смысле очередная победа над внешним врагом, тем более в облике «нечестивого» царя-деспота, приносящего кровавые жертвы своему самолюбию (чьими образами переполнен Ветхий Завет), ничего не добавляло к этому учению. Сам основной отправной пункт идей Александра I — о наступлении «нового века» после победы над Наполеоном — оставался чужд церковному мышлению, соответствен-
но и вытекающая из него концепция Священного союза не находила понимания и поддержки. К тому же, во-вторых, в течение всей войны и после нее из русской церковной мысли никуда не уходило естественное для нее противопоставление православной России и инославного Запада, живущего по своим законам и, соответственно, получающего «свою мзду» от Бога.
Если одну за другой анализировать проповеди святителя Филарета, посвященные дням, семантически связанным с манифестами и деяниями российского императора (праздник Рождества Христова, дни тезоименитства и восшествия на престол Александра I и т. д.), то поражает полное молчание о Священном союзе и — если брать шире — вообще о каких-либо религиозных идеях, синхронно высказываемых царем. Уже 25 декабря 1812 г., в день, когда Александр I выпустил знаменитый манифест «О принесении Господу Богу благодарения за освобождение России от нашествия неприятельского», слово святителя Филарета на Рождество Христово вообще никак не затрагивает тему Отечественной войны, оно целиком посвящено богословской проблеме — пути ко Христу и знамений, которые получил мир в день Его пришествия. Правда, 18 января 1814 г. Филарет произнес в Петербурге проповедь «О гласе вопиющего в пустыне и на воспоминание происшествий 1812 г.». Но, несмотря на титул этой проповеди, ее реальное содержание никак не соотносится с историческими происшествиями 1812 г.: святитель ставит в ней богословский вопрос, который относится к войнам вообще, а именно — если войной Господь наказует виновных за их грехи, могут ли при этом пострадать и невинные, и в своем дальнейшем богословском разборе приходит к выводу, что и тех, и других может постичь гнев Божий. «В общем бедствии долженствовали пасть и виновные, которым продолжение жизни послужило бы токмо к умножению их преступлений; но могли без неправосудия пострадать и невинные, которых бы страдание более очистило и запечатлело мученичеством, нечаянная кончина только ускорила привести к блаженному концу бытия их и которые, может быть, спасены таким образом от преткновений, угрожавших им в спокойном продолжении земного странствования. — Нет! посещенные тягчайшими бедствиями не суть виновнейшие нас помилованных, и удар судеб возгремел не на одних тех, на которых низведен он».
Гнев Божий Филарет наблюдает сейчас, прежде всего, в отношении западного мира, где война «сотрясает всю великую пустыню западного христианства», русским же людям предлагает смиренно принять «глас помилования и благоволения, которым огласил нас Господь перед всеми языками»12.
Несмотря на то что святителю Филарету было официально поручено Синодом составить, в соответствии с манифестом Александра I от 30 августа 1814 г., чинопоследование нового праздника Рождества Христова и «воспоминания избавления Церкви и Державы Российския от нашествия Галлов и с ними двадесяти язык»13, но ни в одном из его слов в этот праздник в царствование Александра I вторая, т. е. новая, его составляющая никак не отразилась. Характерно, что речь святителя в день 25 декабря 1815 г. — тот самый день, когда во всех церквах в России должен был оглашаться манифест о Священном союзе — вообще не сохранилась (не была издана при жизни и не вошла в его архив, на основе которого делались публикации его проповедей после его кончины).
Правда, некоторую попытку осмыслить деяния Александра I Филарет дает 15 сентября 1814 г. в слове «на день торжественного венчания на царство и священного миропомазания Благочестивейшего Государя Императора Александра Павловича». Но и здесь опять-таки им рассматривается не историческая, а богословская проблема: в чем природа силы и могущества царей, которая вверяется им от Господа, и как она связана с силой его народа. «Если царь и народ имеют благословение Провидения, — пишет святитель, — то их сила, открываясь в собственном их спасении от опасности, простирается и на спасение других народов, страждущих под тяжким и несправедливым игом, тогда счастие оных не обманчиво и радость их исполнена». Пожалуй, только в этой фразе можно усмотреть намек на роль, которую сыграл Александр I во взятии Парижа и окончании Наполеоновских войн, — в остальном же проповедь святителя подчеркнуто внеисторична и дидактична в своих выводах. В другом слове, посвященном дню коронации российского импера-
12 Сочинения Филарета, митрополита Московского и Коломенского. Слова и речи. Том 1 (1803-1821). М., 1873. С. 63-64.
13 Флоровский Г., протоиерей. Пути русского богословия. Вильнюс, 1991. С. 537-538.
тора, которое Филарет произнес 15 сентября 1821 г., он возвращается к богословской проблеме природы царской власти и отношению к ней народа и говорит о необходимости молиться за царя, о том, что власть царя от Бога, а не от народа, о том, как важно сохранять власть царя в «неприкосновенности», а также об особом ему даре помазания от Бога. «Храните же внимательно зеницу ока Господня, не прикасайтеся Помазанным Его. Заповедь Господня не говорит: не восставайте противу предержащих властей. Ибо подвластные и сами могут понимать, что, разрушая власть, разрушают весь состав общества, и следственно разрушают сами себя. Заповедь говорит: не прикасайтеся даже так, как прикасаются к чему-либо без усилия, без намерения, по легкомыслию, по неосторожности; ибо случается нередко, что в сем неприметно погрешают. Когда власть налагает на подвластных некое бремя, хотя и легкое и необходимое: как легко возбуждается ропот! Когда подвластные видят дело власти, не согласное с их образом понятия: как стремительно исторгаются из уст их слова осуждения! Как часто не обученная послушанию мысль подчиненного, нечистым прикосновением, касается самых намерений власти и полагает на них собственную свою нечистоту!»14 Трудно сказать, имеет ли эта проповедь какое-либо отношение к историческому контексту событий — летом 1821 г. Александр I, наконец, вернулся в Россию после годового отсутствия, а на конгрессах в Троппау и Лайбахе им активно обсуждались покушения на монархическую власть со стороны революционеров различных стран, а также возможная интервенция держав Священного союза (в первую очередь, русской армии) в европейские дела с целью спасения этих монархий. Если даже Филарет и пытается откликнуться на тревожащую в тот момент все общество проблему падения авторитета европейских монархов, то опять-таки делает это в предельно общей, «вневременной» форме и без каких-либо отсылок к идеям Священного союза (в частности, без какого-либо отклика на столь волновавшую Александра I идею о борьбе заговора революционеров как «врагов Христа» с монархами, объединенными христианскими узами братства).
14 Сочинения Филарета, митрополита Московского и Коломенского. Т. 2. С. 13.
Наконец, обратимся к наиболее развернутому тексту митрополита Филарета, посвященному личности Александра I, — его «Слову при гробе почившего императора», произнесенному 4 февраля 1826 г. Здесь святитель по самой природе надгробного слова обязан был представить развернутую историческую характеристику земного пути Александра и выделить его основные черты, среди которых на первое место Филарет поставил то, что царствование императора пришлось не на мирное время, а на период бурь и потрясений.
«Но особенное время, на которое Имеющий в руце Своей власть земли как необходимо потребного воздвиг Александра, было не тихое утро России, но бурный вечер Европы. Буря мятежа разрушила и Престол Царя и Алтари Христовы у народа, который дотоле, по-видимому, дышал только легким ветром; и ужасные развалины омывал продолжительный дождь кровавый. Из порывов безначалия родился, как сильный вихрь, похититель власти, который то уносил Престолы с мест, где они были, то поставлял их на местах, где их не было; и который, наконец, подняв большую часть Европы, нес обрушить ее на Россию.
Что если бы на сие время, когда так укрепился и возвысился сей излишний на земли, — что если бы не воздвиг Господь потребного на ней? Что было бы с народами, которые со дня на день умножая собою число порабощенных, чрез сие самое умножали число орудий порабощения и увеличивали силу поработителя и которым он не хотел оставить другой безопасности, как войти в порабощение, ни другой чести, как быть орудиями порабощения? Что было бы с священным Царским достоинством, которое непорфирородный Царь оскорблял сугубо, и унижением Порфирородных, и возвышением непорфирородных?
Бог, который воздвиг Александра на время необычайных бра-ней и подвигов, научил Его противопоставлять оружиям воинства плотским не одни плотские, но наипаче духовные, даже, без несправедливой кому-либо укоризны, можно сказать, адским ору-жиям небесные, хитрости правду, дерзости твердость и терпение, надменности кротость и смирение, надежде на искусство и силы человеческие — упование на помощь и провидение Божие. И что же последовало? Идол Франции сокрушился о грудь России. Невольным поклонникам его дана свобода выйти из заблуждения. Союзом
названные оковы многих царств распались. Александр с победою в столице врагов, разрушивших тебя, возрожденная потом Столица Александра, и наказует их наказанием праведника, — милостию (Псал CXL. 5). Ни к чему не прикасается; ничего не требует; не показывает и не принимает славы победителя; дарит им пленных, воздает Христианскую честь их Царю-мученику; дает им безопасность провозгласить изгнанного Царя и восстановить законный, но давно разрушенный Престол. Какая необыкновенная победа над врагами! И поелику столь высокая победа ни на минуту не подвигла духа Александрова с глубокого основания смирения: то какая еще более необыкновенная победа над самою победою!
И что еще! слава побед по правде, пред тем почти забытой, принесена Господу сил. Неукротимый дотоле дух браней связан. Союзам Царей и царств, для которых не находили дотоле более приличного закона, как закон своекорыстия и взаимной зависти, Александр, сильным примером Своим, положил в основание закон бескорыстия и благоволения, словом, закон Христианский. Несогласия народов или прекращены, или обессилены. Крамолы если не уничтожены, то приведены в отчаяние. Дела, которые решал меч, уже разрешаются советами. Многочисленное воинство Александра стоит в тишине, как величественная стража мира, не только России, но и Европы. Оградясь от врагов внешних, Александр, по собственному Его изречению, обращается против врагов внутренних, против неправосудия, неблагочиния, неблагочестия; как солнце, правильными шествиями, обходит землю, Ему подвластную, повсюду являя всех одушевляющий взор благоволения, пример благоговения к Богу, действия правды и милости»15.
В начале данного отрывка Филарет обращается к образу «бурного вечера Европы» (вновь, как и в других текстах, четко противопоставляя Европу и Россию) и прозрачными намеками рисует негативный образ французской революции и ее порождения — Наполеона. Казалось бы, это близко к тем идеям, которые были заключены Александром I в манифест от 1 января 1816 г. — однако уже в следующем абзаце открывается, что Наполеон, по мысли святителя, вовсе не воплощение мирового зла, а «непорфирородный Царь»,
15 Сочинения Филарета, митрополита Московского и Коломенского. Т. 3. С. 4-6.
главное преступление которого состояло в том, что он унижал настоящих царей, «порфирородных», и оскорблял перед Богом царское достоинство. Соответственно, и главная победа Александра не столько в том, что он сокрушил «идол Франции», сколько, что он «восстановил законный, но давно разрушенный Престол», возведя на него Людовика XVIII. Священному же союзу Филарет далее дает весьма ограничительную трактовку, представляя его лишь объединением во имя мира (но без всяких отсылок к наступлению «нового века» и всемирному братству народов во Христе), причем залогом мира служит именно русская армия, которая стоит на страже «не только России, но и Европы».
Никакие идеи «политики, ведомой по Евангелию», никакие представления Александра I о вечном мире и слиянии всех народов в один не находят отражения в этом слове митрополита Филарета — можно заметить, что и сам образ Александра I во многом приобретает здесь идеальный характер как образ царя-праведника, миротворца, справедливого как в брани к врагам, так и к подданным в собственной стране. Эта своего рода «словесная икона» Александра I, нарисованная святителем, имела мало связи с личностными чертами царя, а главное, в ней не выражались практически никакие из волновавших Александра при жизни политических и религиозных идей.
Означает ли это, что проповедь идей Священного союза, предпринятая Александром I, была «гласом вопиющего в пустыне»?
Нет, поскольку известны факты живой и понимающей реакции на доктрину Александра I со стороны деятелей западного христианства.
То, что идеи русского царя о всеобщем братстве во Христе могли найти путь к сердцу простого католического священнослужителя (и это несмотря на то что римский папа отнесся более чем прохладно к Акту трех монархов, а Папская область была одним из немногих государств Европы, отказавшихся присоединиться к Священному союзу), показывает история возникшего в 1816 г. рождественского гимна «Stille Nacht, heilige Nacht», где напрямую цитировались слова из Акта Священного союза16.
16 См.: Андреев А. Ю. Начало «нового века»: рождественская символика в царствовании Александра I // Вестник ПСТГУ. II. История. История Русской Православной Церкви. 2012. Вып. 1 (44). C. 40-48.
Не менее интересно привести свидетельство реакции на эти идеи и со стороны протестантских церковных деятелей. Примером этого служит проповедь евангелического епископа и проповедника берлинского королевского двора Рулеманна Фридриха Эйлерта (1770-1852)17. Ставший приближенным прусского короля Фридриха Вильгельма III, Эйлерт в полной мере разделял его взгляды в церковных вопросах, в частности, стремление сблизить лютеранскую и евангелическую деноминации (путем введения новых богослужебных книг, приемлемых для обеих).
19 сентября 1818 г. в Берлине на горе Кройцберг по инициативе Фридриха Вильгельма III был открыт «Национальный памятник», посвященный победе над Наполеоном. На его инаугурации присутствовали и прусский король, и российский император (направлявшийся на конгресс в Аахен). Таким образом, перед лицом Александра I Эйлерту выпала честь выступить со словом о недавних памятных успехах союзников, которые епископ трактовал в эсхатологическом ключе, т. е. ровно в том плане, который был столь близок императору и выразился в концепции Священного союза. «Ибо в обширной истории всех народов и наций нет другого такого события, которое бы очищающим действием, которое ему предшествовало, грандиозностью предпринимаемого, чистотой намерений, силой своего продолжения и неожиданностью своего развития яснее и убедительнее, громче и с большим возвышением сердца свидетельствовало бы о всемогущем и справедливом управлении Бога этим миром, чем то великое событие, в честь которого и воздвигнут этот памятник», — восклицал Эйлерт. Победа, которой этот памятник посвящен, имела, по мысли епископа, всемирное историческое значение: «Сам милостивый и милосердный Господь установил среди нас памятник в воспоминание своих чудес», а потому верующие в Него должны быть достойны той «чудесной помощи и божественного спасения, которое возвело нас из глубины позора на вершину славы». Важна и завершающая мысль проповеди Эйлерта: памятник принадлежит не только этому королевскому столичному городу, не только всей нации — «момент освящения памятника в своем величии и возвышенности позволяет
17 О нем см.: Allgemeinge Deutsche Biographie. Bd. 6. Leipzig, 1877. S. 458.
нам восчувствовать ценности, коими обладает весь христианский народ»18.
Слово прусского епископа глубоко тронуло Александра I19. Царь пожелал перевести его текст на русский язык и раздать всем своим солдатам; он вызвал Эйлерта для беседы, которая состоялась, по всей видимости, 20 сентября 1818 г. (и запись которой епископ, по его собственным словам, немедленно сделал для себя). Согласно этим записям, царь вновь выступил здесь перед епископом в роли проповедника и богослова (прусский король, услышав от Эйлерта пересказ этой беседы, именно так и заметил, что ее содержание «стоит проповедовать с каждой крыши»). Основные тезисы беседы перекликались с содержанием слова, произнесенного епископом, и представляли собой еще одно краткое изложение принципов Священного союза, восходящее непосредственно к российскому императору. Он полностью относил все свои победы на счет «дела рук Божиих», отрицал «могущество разума», которое делает человека эгоистом и которое можно преодолеть, если суметь полностью покориться воле Божьей. Именно в тот момент, когда учение Христа и вера в Его спасительную силу стали для Александра важнее всего, только тогда царь обрел подлинную радость и мир в душе. Это не могло произойти в обычной жизни, для этого потребовались необыкновенные обстоятельства, и, по словам царя, «пожар Москвы своим пламенем озарил его душу». Даже в минуты отчаяния во время войны царь черпал силы из веры, обещая своему другу, прусскому королю, что если они победят, то объявят всему миру, что эта победа принадлежит одному лишь Богу. В этом и заключалось зерно Священного союза. «Сам Спаситель внушил все мысли, которые этот союз содержит, и все принципы, которые в нем высказаны. Тот, кто этого не признает и не чувствует, полагая, что за кулисами здесь скрыты политические намерения, и смешивая между собой святое и безбожное, — тот не может возвышать об этом свой голос и с таким человеком не о чем рассуждать»20.
18 Eylert R. Fr. Charakterzüge und historische Fragmente aus dem Leben des Königs von Preussen Friedrich Wilhelm III. Magdeburg, 1845. T. 2. Abt. 2. S. 236-240.
19 См. также описание встречи Александра I с Эйлертом: Шильдер Н. К. Император Александр I: его жизнь и царствование. 2-е изд. Т. 4. СПб., 1905. С. 110-115.
20 EylertR. Fr. Op. cit. T. 2. Abt. 2. S. 243-249.
Итак, идеи и принципы Священного союза, выдвинутые Александром I, по самой своей природе уже облечены в такую форму, какая более соответствует христианской риторике, проповеди, нежели политической декларации (не случайно Меттерних назвал Акт Священного союза «простой моральной манифестацией»). Казалось бы, это должно способствовать их распространению в церковных проповедях и в церковном сознании своей эпохи. Однако их сопоставление с содержанием проповедей митрополита Московского Филарета, произнесенных в царствование Александра I, показало, что риторика российского императора не вызвала заметного отклика в Русской Православной Церкви, и скорее можно говорить об отторжении ею этих идей. Причины этого более или менее понятны, если вспомнить общий контекст деятельности в 1817-1824 гг. Министерства духовных дел и народного просвещения (так называемого «мистического министерства» с ярко выраженной экуменической политикой в духе «общехристианского государства»21). Вынужденно отстраняясь от этой правительственной идеологии во внутренней политике, Русская Православная Церковь не собиралась давать и какого-либо отклика или оценки идеям Священного союза во внешней политике России. Тем самым благоприятную реакцию на свою доктрину Александр I получал только в церковной среде за пределами России, причем у фигур вполне определенного рода — таких как прусский епископ Эйлерт, деятельность которого не ограничивалась рамками одной деноминации и была направлена на унию лютеранства и кальвинизма в прусском государстве.
Ключевые слова: Священный союз, Александр I, свт. Филарет (Дроздов), мистицизм, экуменизм.
21 Вишленкова Е. А. Заботясь о душах подданных: религиозная политика в России первой четверти XIX века. Саратов, 2002.
THE EMPEROR ALEXANDER I, METROPOLITAN PHILARET AND THE IDEA OF THE HOLY ALLIANCE
A. Andreyev
This article strives for answering the question does the Russian church hierarcy (there in the personality of St Philaret (Drozdov)) was sensitive to the "political theology" of the emperor Alexander I, that was elaborated after the defeat of Napoleon. The textual comparative analysis has shown that that there was an absence of any like-mindness between them in the matters of interpretation of the political process in Europe. Or rather, St Philaret tried to escape from any interpretation while Alexander has an intention to distinctly mark the political subjects as "good" or "evil". This is especcialy interesting as compared with western clergy's benevolence towards Alexander's political ideology.
Keywords: Alexander I, St Philaret, Holy Alliance, mysticism, ecumenism.
