CC BY
30
УДК 81'23
ИМЕННЫЕ КОМПОЗИТЫ В РАЗНОСИСТЕМНЫХ ЯЗЫКАХ И ПРОБЛЕМА ФОРМИРОВАНИЯ НАЦИОНАЛЬНОГО МИРОВОЗЗРЕНИЯ (ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ)
Г.Н. Семенова
Чувашский государственный университет им. И.Н. Ульянова, г. Чебоксары E-mail: morf@chuvsu.ru
Проанализированы именные композиты (сложные двухкомпонентные образования), присущие всем естественным языкам мира, т.к. в них содержится огромный культурно-исторический потенциал. В качестве иллюстративного материала рассматриваются термины древних религиозных верований и родства чувашского народа, антропонимы и топонимы (в сравнительно-сопоставительном плане), которые свидетельствуют об индивидуальности образного мышления конкретного народа, представляющего собой сложный ассоциативно-психологический процесс.
Именными композитами в настоящей статье названы двучленные наименования, структурно организованные по моделям определительных словосочетаний (рус. божий свет, чув. вуташ хер «русалка»). В лингвистической литературе они называются сложными словами, составными терминами, композитными образованиями. Данные единицы фиксируются почти во всех естественных языках мира и являются языковыми универсалиями.
В настоящее время функциональный аспект взаимосвязи специфики национальной культуры и семантических исследований является одной из наиболее актуальных проблем. Изучение данного вопроса позволяет расширить онтологическую картину языка как общественного явления. Характерно, у каждого народа, помимо символов, эталонов, общих с другими народами, существует система образов, характерных для данной лингвокуль-турной общности. В лингвистических исследованиях неоднократно упоминается о том, что, раскрывая образный стержень языкового выражения, можно восстановить воззрения народа на ту или иную эпоху. Это говорит об индивидуальности образного мышления конкретного народа, представляющего собой сложный ассоциативно-психологический процесс.
Языковая избирательность, несомненно, связана с объективными факторами: в частности, с различием природных и социально-экономических условий, в которых живут носители соответствующих языковых вариантов, особенно с практическими потребностями носителей соответствующего языка. Изучение именных композит в гносеологическом и онтологическом аспектах позволяет изучить сам процесс отражения национальной культуры в языке и выявить факторы, способствующие образованию их значений в языке и речи.
Экологическая среда, при всей ее необходимой для существования человека однородности, значительно различается в разных уголках земли и особенностями климата, фауны, флоры, и чисто ландшафтными характеристиками. Попадая в сферу человеческой деятельности, природные образования вовлекаются в область культурных интересов социума и получают названия, отображающие обще-
ственный опыт носителей языка, их субъективные и прагматические оценки. Природные метафоры становятся своеобразным метафорическим мерилом окружающей нас самой же природы, принимая участие в образовании новых понятий. На операционном аспекте человеческой деятельности сказываются и особенности историко-культурного характера, поскольку человека окружают не только природные явления, но и предметы, созданные людьми, в которых осуществлена деятельность предшествующих поколений.
Далее эти положения мы попытаемся проиллюстрировать на отдельных лексико-тематических группах именных композитов чувашского и других языков.
Религиозные верования. В представлении наших предков язычников человек и природа были едины. Закономерности номинативной деятельности человека, имеющие древнейшие корни в дологическом мышлении, во все времена привлекали внимание научной мысли. Исследователи дологического мышления, т.е. мышления, отложившегося в языке, мифологии, религии, искусстве, должны начинаться с поисков первичных, доисторических форм зарождения представлений человека о мире, не базирующихся на категориях рассудка. Автор книги «Мифоязыческая картина мира», в которой изложены вопросы картины мира, мифологии, языческой религии, а также магические обряды чувашского народа, Г.М. Матвеев отмечает: «Религиозно-мифологическая информация народа о мире не менее важна, чем научная, т.к. она является одним из источников для анализа этноса, его менталитета, образа жизни, традиций и обрядов, т.е. его материальной и духовной культуры» [1. С. 3].
Язычество - это та религия, которая в представлении дохристианских чувашей почитала культ сил природы (воды, огня, животных, птиц, растений), а также небесных светил (главным из которых было Солнце), их перевоплощение в человека и наоборот. Язычество служило для наших предков одним из объединяющих начал. «Эти верования в те далекие времена были очень устойчивы и в силу этого они в известной мере модифицировали многие понятия ислама, а позже и христианства», - отмечает М.Р. Федотов [2. С. 62].
Так, языческие культовые обряды незаметно слились с культом мусульманских и христианских святых, с сохранением привычных им терминов или заимствованием новых слов, многие из которых все еще сохраняются у чувашей, мари, мордвы, удмуртов, коми и даже у тюрок-мусульман (татар, башкир и т.д.) в одинаковом или сходном звучании. Например, культ богородицы (чув. тура амашё) -понятие, заимствованное их христианского вероучения. Оно внедрилось в сознание благодаря тому, что у чувашей издавна существовала вера в ама «самка», «мать», «название богини, которая считается матерью всего мира». То же мы наблюдаем у соседних тюркских и финно-угорских народов, где обожествляется идея рождения. Сравните: чув. шыв амашё «матерь воды»; тат. су анасы «матерь воды»; морд. ведь-ава «мать воды». Если явления природы рождаются, значит, у них есть родоначальница -мать. Видимо, поэтому основной частью собранного нами материала по этой лексико-семантической подгруппе составляют названия женских божеств: хёвел амашё «мать солнца», сёр амашё «мать земли», сут амашё «матерь света», киремет амашё «матерь киремети», тыра амашё «матерь злаков», вут ами «мать огня» и т.д. Видимо, они возникли еще в эпоху матриархата.
Магическая функция языка в архаичных культурах обусловлена мифологическими представлениями народа, одухотворением всего окружающего мира. По мысли Э. Кассирера, структура мифологического и языкового мира в значительной степени определяется одинаковыми духовными представлениями: «Миф оживает и обогащается благодаря языку, а язык - благодаря мифу» [3. С. 41].
Термины родства. Терминами родства, как известно, называются слова, образующие определенную лексико-семантическую группу с интегральным признаком «родственные отношения между людьми». Терминология родства относится к наиболее архаическим пластам лексики. В этой лекси-ко-семантической группе названия, отражающие главнейшие родственные отношения, бесспорно, входят в основной словарный фонд каждого языка. По подсчетам исследователей, в чувашском языке тематический ряд, включающий термины родства, включает более сорока названий. Описанию и изучению семейно-родственных отношений у отдельных тюркских народов посвящены работы многих отечественных ученых, прежде всего в этнографическом плане. Есть такие работы и у чувашских исследователей (Н.И. Ашмарин, В.Г.Егоров, Н.И. Егоров, В.И. Сергеев и др.).
В частности, Н.И. Егоров так характеризует современное состояние чувашской терминологии родственных отношений в историко-этимологиче-ском плане. «В своей основной, архаичной части она через последовательные диахронические уровни восходит к пратюркской терминологии родства, которая была общим достоянием предков всех или большинства современных тюркоязычных наро-
дов. Наряду с архаичными элементами современная чувашская терминология родства и свойства содержит в своем составе ряд инноваций, проникших в булгаро-чувашский язык главным образом в золотоордынский и казанский периоды среднебул-гарской эпохи. В новобулгарскую или собственно чувашскую эпоху система чувашской терминологии родства обогащалась в основном за счет русских заимствований» [4. С. 3]. Мы коснемся лишь некоторых особенностей чувашской системы родства, относящихся к объекту нашего исследования, а именно тех терминов, которые представляют собой именные композиты.
Родство у чувашей, как и у других народов, распадается на родство по отцовской линии и родство по материнской линии. Для названия бабушки и дедушки со стороны отца используются композиты, образованные сложением двух слов: асанне < асла «старшая» + анне «мать», асатте < асла «старший» + атте «отец». По этому же типу образуются слова для обозначения бабушки и дедушки со стороны отца в других тюркских языках (уйг. чан ана, кирг. чон эне, тур. буйук анне, кирг. чон ата, ног. карт атай) [5. С. 34].
В современном чувашском языке, как и в некоторых других тюркских языках, на уровне диалектов существуют по два, иногда по три и более термина для обозначения одного и того же родственного отношения. Есть они и для обозначения бабушки (аслапай, асапай < асла апай, ват асанне < ват «старая» + асанне «бабушка», ват кукамай «старая бабушка» и ват асатте < ват «старый» + асатте «дедушка», ман асатте < ман «крупный, большой» + асатте «дедушка»).
Видимо, слово асла «большой, старший» было в особом почете у наших давних предков. Оно встречается в составе не только других терминов родства (асла акка, ман акка «старшая из сестер, асла ывал «старший сын», асла инке «жена старшего из старших братьев моего мужа», асла кин «старшая сноха», асла хёрсем «старшая из младших сестер мужа»), но и при обозначении разных понятий и предметов, связанных с историей и этнографией народа, к которым представители его относились с особой почтительностью и уважением: аслати «гром», аслати амашё «мать бога-грома», аслати турри «бог грома», аслати тухнаасла ыра «назв. божества, которому подчинена та часть неба, где возникает гром».
К широко употребляемым терминам родства по крови относятся термины ывал «сын» и хёр «дочь». Они являются не только терминами родства в собственном смысле слова, но обладают более широкой семантикой: выражают понятия «мальчик», «дитя мужского пола», «юноша» и «девочка», «девушка», «дитя женского пола». Это свойственно многим тюркским и нетюркским языкам. На основе этих двух терминов образуется множество терминов-композитов, состоящих в основном из двух, реже трех и более компонентов.
Младшие братья мужа, за исключением первого из них, которого сноха зовет «ывалсем», прочие называются чипер ывал «второй деверь» (досл. «красивый, пригожий сын»), ваталах ывал «третий деверь» (досл. «средний сын»), сара ывал «четвертый деверь» (досл. «русый (светлый) сын»), шур ывал «пятый сын» (досл. «белый сын»), кёдён ывал «младший деверь» (досл. «младший сын»). Термин хёр также является общетюркским, оно имеет лишь различные фонетические окраски в соответствии с характерными для того или иного языка фонетическими особенностями.
Антропонимика. Каждый национальный язык имеет исторически сложившуюся систему антропонимов. В основе этих наименований отражаются менталитет народа, его история, события повседневной жизни и быта.
Автор статьи «Структурно-функциональное развитие антропонимических формантов в тюркских языках» В.У. Махпиров отмечает, что мужские и женские имена у тюрков различались отчасти и по семантике: «названия хищных животных и птиц, слова со значениями доблести, геройства, силы, мудрости и т.п. становились именами мальчиков, а наименования цветов и драгоценностей, слова, выражающие понятия красоты, нежности и т.п. составляли основу женских имен» [6. С. 37-43]. Это подтверждается и на материале чувашского языка. В состав дохристианских личных женских имен в качестве постпозиционного элемента часто входил формант пи (пике «сударушка, госпожа»), а первыми компонентами становились «слова-посулы»: «луна», «солнце», «здоровье» и т.п. (Уйахпи, Хёвелпи, Сывлампи).
В целом многообразие предметных систем, объединяющих прозвища, может быть сведено к нескольким сферам: внешние признаки (Вётти Алюшё «досл. мелкий, низкорослый Алеша», Варам Ваниль «досл. длинный Василий»); внутренние признаки (ярко выступающие те или иные особенности характера или поведения лица): Шарчак Гали «досл. шарчак «сверчок» + Галя» (заносчивая, неуравновешенная женщина»), Малти Туня «досл. малти «передняя, в первых рядах» + Антонина» (женщина, имеющая качества лидера), Суя Максам «досл. суя «ложь, обман» + Максим» (любитель приврать), род деятельности (профессия, любимое занятие): Кантак Якур «стекольщик Егор», Арман Кёркури «мельник Григорий», Стрелук Васси «стрелок Василий».
Как видно из примеров, персоналии получают название как по существенному, так и по несущественному признаку. Выбор наименования животного или птицы (зоономики) в качестве прозвища зачастую определяется своеобразием окружающего мира, населяющего данную территорию, распространенностью или хозяйственной ценностью того или иного животного: Мулкач Ваньки «досл. заяц + Иван» (любил охотиться за зайцами), лаша Петёрё «досл. лошадь + Петр» (всю жизнь работал конюхом), Шаши Толи «досл. мышь + Толя» (имеет маленький рост).
Топонимика. Наблюдения показывают, что основной моделью чувашского географического имени является двухкомпонентная синтагма, образующаяся часто за счет географических номенов. Они представлены атрибутивными и предикативными разновидностями, из которых первая составляется непритяжательной и притяжательной атрибутивными синтагмами с их многочисленными вариантами. Таковые могут иметь в качестве второго компонента безаффиксальное имя нарицательное и имя собственное, или имя нарицательное аффиксальное. В притяжательную атрибутивную синтагму входят и такие сочетания слов, которые в тюркологической литературе принято называть «изафетом», при этом компоненты могут быть оформлены: а) без фонетических изменений и б) с фонетическими изменениями. Например, исследователь А.С. Канюкова приводит следующие примеры топонимов Цивильского района с компонентами ту (диал. тав) «гора» и уй (диал. ой) «поле»: Хурал-ту «Караульная гора»; С, аватайкки «Название леса, который находится вблизи скотомогильника, на горе»; Хултавай «Название горы, находящейся вблизи города» [7. С. 130-131].
Роль и значение географического фактора в формировании и функционировании топонимико-нов различных этносов не одинакова. Автор статьи «Национально-культурные семы в структуре значения английских фразеологических единиц» Н.Д. Петрова, анализируя названия административно-территориального устройства (названия британских и американских городов и штатов), подчеркивает, что эти названия отражают своеобразие природно-географической среды и истории, особенности быта и обычаев населения. При этом приводятся следующие примеры: штат Миссисипи -Магнолиевый штат (это дерево широко распространено в этом штате, оно с 1938 года является официальным его символом); штат Орегон - Бобровый штат (название ассоциируется с той ролью, которую играла пушнина, в частности шкурки бобра, в истории орегонского края. Жители штата Орегон с гордостью воспринимают прозвище «бобры», так как с ними у американцев ассоциируются такие качества, как сообразительность, трудолюбие, изобретательность). «Данные наименования можно отнести к вариантам топонимов как по функциям значения названий, так и по их эмоциональной и социальной нагрузке», - заключает автор [8. С. 16].
Интересен вывод исследователя Е.А. Керимба-ева относительно казахских имен, обозначающих тот или иной цвет, величину, форму, размер: «Это объясняется большим значением (ролью) зрительного (визуального) восприятия кочевниками реалий окружающей их среды, физико-географических объектов» [9. С. 19].
Исследования функционирования топонимов проливает свет и на проблему взаимодействия языков и является отражением общего языкового процесса взаимовлияния и взаимообогащения контак-
тирующих языков. Например, для выяснения вопросов культурно-исторических схождений и расхождений чувашского, марийского и других народов большую ценность представляют прежде всего названия населенных пунктов, маркированные формантами -кар, -мар(-мер), -ваш(-ваш). Относительно -кар (со значением гнездо, город) известный чувашский исследователь М.Р Федотов замечает, что помимо того, что он входит в состав шести чувашских топонимов, он часто встречается в топонимах Коми АССР (Сыктывкар, Шурышкар), Удмуртской АССР (Ошак-Кар, Жутэм-Кар, Зуй-Кар, Садей-Кар, Пор-Кар). Сюда же относится марийское назание горы в Сернурском районе: Мышкар курык (р. Муш + кар + курык «гора»), букв. «Крепостная гора на р. Муш» [2. С. 13]. Автор делает вывод о том, что общность топонимов с формантом -кар указывает на общность их создателей, которыми были финно-угры, возможно, времен пермской общности финно-угорских племен. Но он также допускает вариант кавказского заимствования и высказывает мнение, что ряд слов чувашского языка подтверждает существование контактов между тюркоязычными и ираноязычными племенами.
В словаре Н.И. Ашмарина приводятся примеры ойконимов (17 селений) с компонентом Хапас:
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Матвеев Г.М. Мифологическая картина мира. Конспект лекций. - Чебоксары: Изд-во ЧГУ, 2003. - 99 с.
2. Федотов М.Р. Чувашско-марийские языковые взаимосвязи. -Саранск: Изд-во Саратовского ун-та, 1990. - 334 с.
3. Кассирер Э. Сила метафоры // Теория метафоры. - М.: Прогресс, 1990. - 75 с.
4. Егоров Н.И. Опыт этимологизации чувашских терминов родства и свойства // Исследования по лексикологии и фразеологии чувашского языка. - Чебоксары: НИИЯЛиЭ, 1982. - С. 3-26.
5. Егоров В.Г. Этимологический словарь чувашского языка. -Чебоксары: Чуваш. кн. изд-во, 1964. - 356 с.
6. Махпиров В.У. Структурно-функциональное развитие антро-понимических формантов в тюркских языках // Советская тюркология. - 1985. - № 4. - С. 37-44.
Анаткас Хапас, Ман ял Хапас, С ён ял Хапас, Чир-куллё Хапас (по-русски Абызово) и т.д. М.Р. Федотов приводит следующую словарную статью относительно этого слова: «Арабское слово хафиз (знающий наизусть Коран) у казанских татар (абыз) означает ученого, а у чуваш (апас) - знатока молений, а также повитуху» [10. С. 21]. В словаре Н.И. Ашмарина дается следующий комментарий относительно значения данного слова: «Нечто в роде жреца на молениях. «Апас» - глава совершающих моленье, он знает молитвы, употребляемые при жертвоприношениях лучше чем другие. Когда сварят кашу и выложат ее в посуду, то прикажут призвать жреца и велят ему совершить моленье. Также означает бабку-повитуху, очевидно, по той причине, что повитухи являются исполнительницами некоторых обрядов, связанных с рождением ребенка» [11. С. 285].
Таким образом, онимия любого народа содержит огромный информационный культурно-исторический потенциал. Она может заключать в себе данные о расселении и этническом составе народов, данные о материальной и духовной культуре, отражать религиозное мировоззрение и верования, обычаи и другие сферы духовной и социальной жизни народа.
7. Канюкова А.С. Чувашская диалектология. - Чебоксары: Чуваш. кн. изд-во, 1965. - 147 с.
8. Петрова Н.Д. Национально-культурные семы в структуре значения английских фразеологических единиц // Вопросы филологии. - 1999. - № 2. - С. 14-21.
9. Керимбаев Е.А. Этнокультурные основы номинации и функционирования казахских собственных имен: Автореф. дис. ... докт. филолог. наук. - Алма-Ата, 1992. - 61 с.
10. Федотов М.Р. Материалы к историко-этимологическому словарю чувашского языка. - Чебоксары: НИИЯЛИиЭ, 1992. -179 с.
11. Ашмарин Н.И. Словарь чувашского языка. В 17-ти томах. Т. 1. - Чебоксары: Руссика, 1994. - 584 с.
