CC BY
28
3. Карамазов, И. Энциклопедия псевдонимов русских поэтов // Нескучный журнал. - 2011 [Э/р]. - Р/д: http://www.strogino.com/karamazoff/ encyclopedia2.htm
4. Библия. - М., 2009. - Кн. Бытие. - Гл. 4, стихи 1-15.
Bibliography
1. Kunyaev, St., Kunyaev S. Rasterzannye teni. Selected pages from «cases» of 20 - 30th years / St. Kunyaev, S. Kunyaev. - M.: Golos, 1995. - 480 p.
2. Regional all-purpose scientific library of Vologda. Nicola Klyuev [Internet library]. (http://www.booksite.ru/klyuev/5.html). Article submitted 05.06.2011.
3. Karamazov, Ivan. Encyclopedia of Russian poets pseudonyms / Ivan Karamazov [Internet document] // Neskychny journal. - 2011 (http://www.strogino.com/ karamazoff/encyclopedia2.htm). Article submitted 03.07.2011.
4. Holy Bible - M.: Otchii dom, 2009. - Book of Genesis, Chapter 4, poems 1 - 15. - 457 p.
Статья поступила в редакцию 14.09.11
УДК 820
Zhatkin D.N., Krekhtunova E.V. B.CORNWALL’S «IL PENSEROSO AND L’ALLEGRO» IN D.L.MIKHALOVSKIY POETICAL INTERPRETATION. The article contains the comparative analysis of the poem «Il penseroso and L'Allegro», which was created in 1830th by English poet and play-writer Barry Cornwall and its Russian interpretation done by D.L.Mikhalovskiy in 1872. it is noted
that Russian interpretor preserved all key moments of the poem, and at the same time reflected his own social position, his society
conception and which place a person take in it. D.L.Mikhalovkiy radically changed the ending of the poem, where is a description emphasized easiness, causticity were replaced by the image of human existence, pierced by typical gloominess completely opposite to the nature's admiration.
Key words: Barry Cornwall, Russian-English literary and historical and cultural connections, poetic translation, poetry, reminiscence, cross-cultural communication.
Д.Н. Жаткин, д-р филол. наук, проф., зав. каф. ПГТА, г. Пенза;
Е.В. Крехтунова, преп. ПГУ, г. Пенза, E-mail: it-academy@pgta.ru
«IL PENSEROSO AND L’ALLEGRO» БАРРИ ШНОДкЛА О ШРЧЕШМ ПPOЧTEHИИ Д.Л. MИXAЛ00CK0Г0*
В статье осуществлен сопоставительный анализ созданного в начале 1830-х гг. стихотворения английского поэта и драматурга Б.Корнуолла «Il penseroso and L'Allegro» и его русскоязычной интерпретации, осуществленной в 1872 г. Д.Л.Михалов-ским. Отмечается, что русский переводчик сохранил ключевые моменты интерпретируемого произведения, при этом в полной мере отразил собственную социальную позицию, представления об обществе и месте человека в нем. Д.Л.Михаловс-ким был существенно переработан финал произведения, в котором подчеркнутая легкость описания и язвительность были заменены на пронизанный характерной мрачностью образ человеческого бытия, не соотносимый с восторженностью природного мира.
Ключевые слова: Барри Корнуолл, русско-английские литературные и историко-культурные связи, художественный перевод, поэзия,
реминисценция, межкультурная коммуникация.
Известный под псевдонимом Барри Корнуолл английский поэт и драматург Барри Уоллер Проктер, имея у себя на родине репутацию «второго Байрона», не мог не вызвать интереса у русских писателей. Русскому читателю Корнуолл стал известен благодаря А.С. Пушкину который «штудируя» английского поэта в период Болдинской осени, неоднократно откликнулся в своем творчестве на его произведения [1]. Однако общий интерес к творчеству Корнуолла возник в России только к 1870-м гг., когда на первый план была выдвинута идейная направленность произведений, непосредственно связанная с социальной тематикой. По словам М.Л. Михайлова, в английском поэте привлекли «глубокие чувства и энергия мысли», причем оригинальность, почти прихотливость внешней формы была не сочиненной, а «лежащей в самом свойстве поэтического дарования Проктера» [2, c. 218].
Для Михаловского середина 1870-х гг. была связана с акцентировкой внимания как на содержательности переводимых произведений, так и на значительности самих авторов, популяризации которых он способствовал своими переводами. В подзаголовке первого сборника его переводов, вышедшего в 1876 г., среди таких выдающихся поэтов, как Дж.-Г. Байрон, Т. Гуд, Т.-Б. Макколей, А. Теннисон, Г. Лонгфелло, Г. Гейне, Н. Ленау, не последним был назван и Б. Корнуолл. Откликаясь на выход переводного сборника Михаловского, рецензент «Биржевых ведомостей», скрывшийся под криптонимом А.П. (возможно, А.Н. Плещеев), писал, что в нем «мало найдется <...> бессодержательных пьес, которые не заслуживали бы перевода. Все это по большей части вещи капитальные, считающиеся перлами иностранной поэзии» [3, с. 2].
Впервые стихотворение Корнуолла «Il Penseroso and L'Allegro», название которого, в переводе с итальянского, означает «Грустный человек и веселый человек», было опубликовано на русском языке на страницах «Отечественных записок» за 1872 г. [4, с. 585 - 586] в интерпретации Михаловского «Смертная казнь», остающейся единственной и поныне. Стихотворе-
ние было создано Корнуоллом еще в начале 1830-х гг., увидело свет в авторском сборнике «English songs and other small poems» («Английские песни и другие небольшие стихотворения») в 1832 г. Заглавие к произведению было выбрано в параллель с творчеством Джона Мильтона, великого английского поэта елизаветинской эпохи, который в своих поэмах «L'Allegro» («Весёлый») и «Il Penseroso» («Задумчивый») представлял человека в двух противоположных настроениях - радостном и созерцательно-грустном. Тот факт, что на поэзию Корнуэлла оказало большое влияние «глубокое изучение драматических поэтов елизаветинского времени» [2, c. 218] был отмечен еще М.Л. Михайловым в предисловии к переводу корнуолловских «Драматических сцен».
Следуя своему замыслу, английский автор разбивает стихотворение на две части - «Night» («ночь») и «Morning» («утро»), построенные по принципу антитезы. Первая часть проникнута мрачной тональностью, усугубляющейся описанием ночного пейзажа, неотъемлемого фона печальной картины: «Old Thames! Thy merry waters run / Gloomily now, without star or sun! / The wind blows o'er thee, wild and loud, / And Heaven is in its death-black shroud» [5, с. 6] [Старая Темза! Твои оживленные воды бегут / Сегодня мрачно, без звезды или солнца! / Ветер дует над тобой дико и громко, / И небеса укутаны в свой смертельно-черный саван]. Использование автором риторического обращения к Темзе, олицетворений явлений природы побуждает к осознанию ужаса происходящего, что утрачено в переводе Михаловского, где на смену мрачной, беспредельной всеохватности приходит необузданность, порывистость стихии («кипят», «бурный вихрь», «вздымает» и др.): «Ни одной нет звезды, ни луча в небесах, / Воды Темзы черны и кипят в берегах, / Бурный вихрь их вздымает, и бьет, и клубит, / Непроглядною тьмой свод небесный покрыт» [6, с. 126].
Использование Корнуоллом кратких синтаксических конструкций в началах строф позволяет передать мимолетность и потому драгоценность каждой минуты жизни. У Михаловского
структура оригинального текста в целом сохранена, но при этом утрачена метафоричность многих образов (ср.: «Midnight dies!» («полночь умерла») - «полночь уже миновала», «Who speaks!» («кто говорит») - «ни полслова»), некоторые художественные детали опущены совсем («Mourn, Thames» [«плачь, Темза»], «Hark!» [«Чу!»]).
Созерцая, лирический герой Корнуолла незаметно переходит к мыслям о том, кто совершил преступление и должен понести за него наказание: «I see him shiver - and heave - and start / (Does he cry!) from his last short bitter slumber, / To find that his days have reached their number, - / To feel that there comes, with the morning text, - Blind death, and the scaffold, and then - what next!» [5, с. 7] [Я вижу, как он дрожит - и ворочается - и вздрагивает / (Он плачет!) от своего последнего короткого сна, / Чтобы обнаружить, что его дни сочтены, - / Почувствовать, что сюда пришла, с утренним приговором, / Слепая смерть, и эшафот, и тогда - что дальше?]. В своем переводе Михаловский опускает второй и третий стихи, утрачивает риторические вопросы, неосознанно беспокоящие лирического героя, дополняет текст новыми деталями (в частности, вместо «felon» («опасный преступник») им упомянут «бедняк»), но при этом сохраняет ряд однородных глаголов, придающих речи динамичность: «Леденеет в нем кровь, его сердце стучит, / Он то вскочит, то вздрогнет, то вдруг закричит; / Время быстро идет он от ужаса нем: / Эшафот, потом смерть, а затем, что затем?» [6, с. 127].
Согласно замыслу английского поэта, вторая часть произведения является полной противоположностью первой. В ней представлена вся яркость картины оживления природы: «The clouds? - they ‘re lost. The rains? - they're fled / And the streets are alive with a busy tread: / And thousands are thronging, with gossip gay» [5, с. 7] [Облака? - Они рассеялись. Дожди? - они ушли / И улицы ожили суетливой походкой: / И тысячи толпятся, весело болтая]. Михаловский придает переводу большую социальность, - для него важна не столько природа, сколько человеческая толпа, требующая зрелищ: «Небо чисто; проснувшийся город гудит, / Плотной массой народ к месту казни валит» [6, с. 127].
В своем описании любопытствующей толпы Корнуолл удивительно ярко показывает ее безразличие к человеку: «And all curse that the felon should stay so long» [5, с. 7] [И все проклинают преступника, который так долго задерживается]. Для Миха-ловского эта деталь чрезвычайно значима - он втрое расширяет описание, придавая большую эмоциональность и безжалостность толпе: «И все ропщут, что долго приходится ждать; / Каждый громко иль тихо клянет / Несчастливца, что долго нейдет» [6, с. 128].
Драматичная картина происходящей казни несколько смягчается Корнуоллом при помощи использования однородных глаголов, кратких восклицательных конструкций: «At last, - he comes!
Библиографический список
With a heavy tread, He mounts - he reels - he drops - he's dead! -/ The show is over!» [5, c.7] [Наконец, - он идет! Тяжелой поступью, Он взбирается - он надевает - он падает - он мертв! - / Шоу закончено!]. У Михаловского, использовавшего прозаизм «в корчах», заменившего фразу с эмфатическим существительным «show» («шоу, представление») на конкретное описание, сделан акцент на драматизме событий: «Наконец, вот и он. Все стремятся взглянуть /Голова у него опустилась на грудь, / Он на доску ступил, ее приняли - вниз / Он сорвался и в корчах повис / Больше нечего видеть» [6, с. 128].
В финале описания звучат насмешка и презрение ко всему, что теперь окружает лирического героя, - это отчетливо передано при помощи использования антитетичных параллелей с началом произведения, ср., например, «There booms a sound, / From all the church-towers thundering round» [Прогромыхал звук / Со всех церковных башен, громыхая вокруг] и «Hark! merrily now the bells are ringing» [Чу! Как весело сейчас звонят колокола]. В своем переводе Михаловский заменяет экспрессивные лексемы оригинала на более нейтральные, утрачивает существенное для Корнуолла наречие «now» («сегодня»), призванное подчеркнуть отмеченное выше противопоставление, дополняет стих однородными прилагательными: «Чу! Как весел и жив в светлом воздухе звон!» [6, c. 128]. Наконец, Михаловским полностью сглажены язвительность, злая ирония, звучащие в финальных стихах Корнуолла: «Now, who will say / That Earth is not gay, / Or that heaven is not brighter than yesterday?» [5, c. 7] [Теперь, кто скажет, / Что Земля не беззаботна / Или что небеса не ярче, чем вчера?] - «И насильственной смерти чудовищный вид / В ликовании природы забыт» [6, с. 128].
Подводя итог, отметим, что первый и единственный поныне перевод на русский язык одного из малоизвестных стихотворений Корнуолла, осуществленный Михаловским, сохранил ключевые моменты интерпретируемого произведения и при этом в полной мере отразил специфику социальной позиции русского переводчика, его представлений об обществе и месте человека в нем. Вместе с тем художественные приемы, тропы и фигуры речи, использовавшиеся Корнуоллом, переданы Михалов-ским крайне непоследовательно, в большинстве своем утрачены, что в финале привело к замене подчеркнутой легкости описания, его язвительности на пронизанный характерной мрачностью образ человеческого бытия, не гармонирующего с полным ликования природным миром.
* Статья подготовлена по проекту 2010-1.2.2-303-016/7 «Проведение поисковых научно-исследовательских работ по направлению «Филологические науки и искусствоведение» ФЦП «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» (госконтракт 14.740.11.0572 от 05.10.2010).
1. Кулагина, О.Л. Пушкин и Барри Корнуолл: дис. ... канд. филол. наук. - М., 1990.
2. Михайлов, М.Л. Драматические сцены Барри Корнволя // Русское слово. - 1860. - № 3.
3. А.П. <Рецензия на выход книги «Иностранные поэты в переводах Д.Л.Михаловского» (СПб., 1876)> // Биржевые ведомости. - 1876. - № 14.
4. Михаловский, Д.Л. Смертная казнь // Отечественные записки. - 1872. - № 2.
5. Cornwall, B. English songs and other small poems. - London: Chapman and Hall, 1851.
6. Михаловский, Д.Л. Иностранные поэты в переводах и оригинальные стихотворения: в 2 т. - СПб., 1896. - Т. 1.
Bibliography
1. Kulagina, O.L. Pushkin and Barry Cornwall: dissertation for the degree of Candidate of Philological Sciences / O.L.Kulagina. - M., 1990. - 208 p.
2. Mikhaylov, M.L. Dramatic scenes by Barry Cornwall / M.L.Mikhaylov // Russkoye slovo. - 1860. - № 3. - P. 211 - 230.
3. A.P. <A review for a new book of «Foreign poets in D.L.Mikhalovskiy interpretations» (SPb., 1876)> / A.P // Birzhviye vedomosti. - 1876. - May 22th. (№ 14). - P. 2.
4. Mikhalovskiy, D.L. Smertnaya kazn' / D.L.Mikhalovskiy // Otechestvenniye zapiski. - 1872. - № 2. - P. 585 - 586.
5. Cornwall, B. English songs and other small poems / B.Cornwall. - London: Chapman and Hall, 1851. - 342 p.
6. Mikhalovskiy, D.L. Foreign poets in interpretations и original poems: in 2 v /D.L.Mikhalovskiy - SPb.: published by A.S.Suvorin, 1896. - V. 1. - 414 p.
Статья поступила в редакцию 14.09.11
УДК 811.161'04
Matzhanova K.A. MEANS OF EXPRESSION OF RESTRICTIVE SEMANTICS IN ANCIENT CHRONICLE TEXTS. The article deals with the means of expression in the ancient chronicles delimitativnosti texts, shows that the semantics delimitativnosti passed bespristavochnymi verbs and verbs with the prefix are combined with lexical indicators of self-limiting and long-restrictive (numerals, quantitative adverbs, a combination of indefinite pronouns and adverbs of quantity nouns denoting time values).
Key words: Old Russian language, semantics of restrictiveness, chronicle text, modes of action, verb.
