CC BY
25
структура оригинального текста в целом сохранена, но при этом утрачена метафоричность многих образов (ср.: «Midnight dies!» («полночь умерла») - «полночь уже миновала», «Who speaks!» («кто говорит») - «ни полслова»), некоторые художественные детали опущены совсем («Mourn, Thames» [«плачь, Темза»], «Hark!» [«Чу!»]).
Созерцая, лирический герой Корнуолла незаметно переходит к мыслям о том, кто совершил преступление и должен понести за него наказание: «I see him shiver - and heave - and start / (Does he cry!) from his last short bitter slumber, / To find that his days have reached their number, - / To feel that there comes, with the morning text, - Blind death, and the scaffold, and then - what next!» [5, с. 7] [Я вижу, как он дрожит - и ворочается - и вздрагивает / (Он плачет!) от своего последнего короткого сна, / Чтобы обнаружить, что его дни сочтены, - / Почувствовать, что сюда пришла, с утренним приговором, / Слепая смерть, и эшафот, и тогда - что дальше?]. В своем переводе Михаловский опускает второй и третий стихи, утрачивает риторические вопросы, неосознанно беспокоящие лирического героя, дополняет текст новыми деталями (в частности, вместо «felon» («опасный преступник») им упомянут «бедняк»), но при этом сохраняет ряд однородных глаголов, придающих речи динамичность: «Леденеет в нем кровь, его сердце стучит, / Он то вскочит, то вздрогнет, то вдруг закричит; / Время быстро идет он от ужаса нем: / Эшафот, потом смерть, а затем, что затем?» [6, с. 127].
Согласно замыслу английского поэта, вторая часть произведения является полной противоположностью первой. В ней представлена вся яркость картины оживления природы: «The clouds? - they ‘re lost. The rains? - they're fled / And the streets are alive with a busy tread: / And thousands are thronging, with gossip gay» [5, с. 7] [Облака? - Они рассеялись. Дожди? - они ушли / И улицы ожили суетливой походкой: / И тысячи толпятся, весело болтая]. Михаловский придает переводу большую социальность, - для него важна не столько природа, сколько человеческая толпа, требующая зрелищ: «Небо чисто; проснувшийся город гудит, / Плотной массой народ к месту казни валит» [6, с. 127].
В своем описании любопытствующей толпы Корнуолл удивительно ярко показывает ее безразличие к человеку: «And all curse that the felon should stay so long» [5, с. 7] [И все проклинают преступника, который так долго задерживается]. Для Миха-ловского эта деталь чрезвычайно значима - он втрое расширяет описание, придавая большую эмоциональность и безжалостность толпе: «И все ропщут, что долго приходится ждать; / Каждый громко иль тихо клянет / Несчастливца, что долго нейдет» [6, с. 128].
Драматичная картина происходящей казни несколько смягчается Корнуоллом при помощи использования однородных глаголов, кратких восклицательных конструкций: «At last, - he comes!
Библиографический список
With a heavy tread, He mounts - he reels - he drops - he's dead! -/ The show is over!» [5, c.7] [Наконец, - он идет! Тяжелой поступью, Он взбирается - он надевает - он падает - он мертв! - / Шоу закончено!]. У Михаловского, использовавшего прозаизм «в корчах», заменившего фразу с эмфатическим существительным «show» («шоу, представление») на конкретное описание, сделан акцент на драматизме событий: «Наконец, вот и он. Все стремятся взглянуть /Голова у него опустилась на грудь, / Он на доску ступил, ее приняли - вниз / Он сорвался и в корчах повис / Больше нечего видеть» [6, с. 128].
В финале описания звучат насмешка и презрение ко всему, что теперь окружает лирического героя, - это отчетливо передано при помощи использования антитетичных параллелей с началом произведения, ср., например, «There booms a sound, / From all the church-towers thundering round» [Прогромыхал звук / Со всех церковных башен, громыхая вокруг] и «Hark! merrily now the bells are ringing» [Чу! Как весело сейчас звонят колокола]. В своем переводе Михаловский заменяет экспрессивные лексемы оригинала на более нейтральные, утрачивает существенное для Корнуолла наречие «now» («сегодня»), призванное подчеркнуть отмеченное выше противопоставление, дополняет стих однородными прилагательными: «Чу! Как весел и жив в светлом воздухе звон!» [6, с. 128]. Наконец, Михаловским полностью сглажены язвительность, злая ирония, звучащие в финальных стихах Корнуолла: «Now, who will say / That Earth is not gay, / Or that heaven is not brighter than yesterday?» [5, c. 7] [Теперь, кто скажет, / Что Земля не беззаботна / Или что небеса не ярче, чем вчера?] - «И насильственной смерти чудовищный вид / В ликовании природы забыт» [6, с. 128].
Подводя итог, отметим, что первый и единственный поныне перевод на русский язык одного из малоизвестных стихотворений Корнуолла, осуществленный Михаловским, сохранил ключевые моменты интерпретируемого произведения и при этом в полной мере отразил специфику социальной позиции русского переводчика, его представлений об обществе и месте человека в нем. Вместе с тем художественные приемы, тропы и фигуры речи, использовавшиеся Корнуоллом, переданы Михалов-ским крайне непоследовательно, в большинстве своем утрачены, что в финале привело к замене подчеркнутой легкости описания, его язвительности на пронизанный характерной мрачностью образ человеческого бытия, не гармонирующего с полным ликования природным миром.
* Статья подготовлена по проекту 2010-1.2.2-303-016/7 «Проведение поисковых научно-исследовательских работ по направлению «Филологические науки и искусствоведение» ФЦП «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» (госконтракт 14.740.11.0572 от 05.10.2010).
1. Кулагина, О.Л. Пушкин и Барри Корнуолл: дис. ... канд. филол. наук. - М., 1990.
2. Михайлов, М.Л. Драматические сцены Барри Корнволя // Русское слово. - 1860. - № 3.
3. А.П. <Рецензия на выход книги «Иностранные поэты в переводах Д.Л.Михаловского» (СПб., 1876)> // Биржевые ведомости. - 1876. - № 14.
4. Михаловский, Д.Л. Смертная казнь // Отечественные записки. - 1872. - № 2.
5. Cornwall, B. English songs and other small poems. - London: Chapman and Hall, 1851.
6. Михаловский, Д.Л. Иностранные поэты в переводах и оригинальные стихотворения: в 2 т. - СПб., 1896. - Т. 1.
Bibliography
1. Kulagina, O.L. Pushkin and Barry Cornwall: dissertation for the degree of Candidate of Philological Sciences / O.L.Kulagina. - M., 1990. - 208 p.
2. Mikhaylov, M.L. Dramatic scenes by Barry Cornwall / M.L.Mikhaylov // Russkoye slovo. - 1860. - № 3. - P. 211 - 230.
3. A.P. <A review for a new book of «Foreign poets in D.L.Mikhalovskiy interpretations» (SPb., 1876)> / A.P // Birzhviye vedomosti. - 1876. - May 22th. (№ 14). - P. 2.
4. Mikhalovskiy, D.L. Smertnaya kazn’ / D.L.Mikhalovskiy // Otechestvenniye zapiski. - 1872. - № 2. - P. 585 - 586.
5. Cornwall, B. English songs and other small poems / B.Cornwall. - London: Chapman and Hall, 1851. - 342 p.
6. Mikhalovskiy, D.L. Foreign poets in interpretations и original poems: in 2 v /D.L.Mikhalovskiy - SPb.: published by A.S.Suvorin, 1896. - V. 1. - 414 p.
Статья поступила в редакцию 14.09.11
УДК 811.161'04
Matzhanova K.A. MEANS OF EXPRESSION OF RESTRICTIVE SEMANTICS IN ANCIENT CHRONICLE TEXTS. The article deals with the means of expression in the ancient chronicles delimitativnosti texts, shows that the semantics delimitativnosti passed bespristavochnymi verbs and verbs with the prefix are combined with lexical indicators of self-limiting and long-restrictive (numerals, quantitative adverbs, a combination of indefinite pronouns and adverbs of quantity nouns denoting time values).
Key words: Old Russian language, semantics of restrictiveness, chronicle text, modes of action, verb.
К.А. Матжанова, аспирант ВолГУ, г. Волгоград, E-mail: kristina400127@mail.ru
СРЕДСТВА ВЫРАЖЕНИЯ ДЕЛИМИТАТИВНОЙ СЕМАНТИКИ В ДРЕВНЕРУССКИХ ЛЕТОПИСНЫХ ТЕКСТАХ
В статье рассмотрены средства выражения делимитативности в древнерусских летописных текстах; показано, что семантика делимитативности передается бесприставочными глаголами и глаголами с приставкой по- в комплексе с лексическими показателями собственного ограничительного и длительно-ограничительного характера (числительными, количественными наречиями, сочетанием неопределенных местоимений и количественных наречий с существительными, обозначающими временные величины).
Ключевые слова-, древнерусский язык, семантика делимитативности, летописный текст, способы действия, глагол.
Одна из наиболее устойчивых традиций исследования де-лимитативной семантики глагола состоит в изучении способов действия в связи с вопросами аспектологии [1-4]. Чаще всего делимитативность в аспектологической литературе рассматривается как проблема, которая имеет выход в решение вопросов о словообразовательной истории русских приставок [5-6], об аспектуальной и временной характеристике глагольных форм [7-8], о связи способов действия с процессом становления грамматической категории вида [9-11].
Проблема способов глагольного действия интересует нас в той мере, в какой она связана с установлением репертуара средств выражения делимитативной семантики в истории русского языка. Известно, что термин «способ действия» прочно вошел в современную (особенно славянскую) аспектологию и многие проблемы в области способов действия основательно разработаны на материале русского и других славянских языков. Что же касается диахронических исследований, посвященных рассматриваемой проблематике, то они представлены единичными работами, в которых анализируются система способов глагольного действия в древнерусском языке [1; 12], развитие отдельных способов действия, характеризованных приставками [6; 13; 14].
Семантика делимитативных глаголов также становилась предметом изучения. Многие языковеды обращались к проблеме определения границ начального этапа формирования делимитативности, относя их к общеиндоевропейскому периоду [15, с. 131-132; 16, с. 151-152] либо к периоду позднего праславян-ского [17, с. 187]. По мнению П.С. Сигалова, делимитативное значение могло соотноситься с праславянской или даже с бал-тославянской эпохой, но в русском языке оно не было унаследовано, его становление началось в исторический период [14, с. 146]. Как отмечает О.И. Дмитриева, «изучение фактов древнерусского языка (в сопоставлении с фактами старославянского языка) показывает, что говорить о сложившейся уже в прас-лавянский период системе делимитативных глаголов неправомерно. Даже в древнерусском языке они немногочисленны и вряд ли могут рассматриваться как сформировавшаяся подсистема» [18, с. 46-47].
Подобную точку зрения высказывала ранее в своих работах С. И. Баженова, обращаясь к рассмотрению способов выражения ограниченной длительности действия в древнерусском языке: «Вопреки существующему предположению о наличии у приставки по- делимитативного значения уже в праславянс-ком языке ... приставка по- в древнерусском языке не удовлетворяет критериям самостоятельности значения форманта: а) ог-раничительность всегда актуализируется с помощью специальных контекстовых показателей; б) словообразовательная база ограничительных глаголов не является сформированной, пересекаясь с базой результативных дериватов; в) в текстах распространено бесприставочное выражение ограничительности» [1, с. 15-16]. О появлении делимитативного значения у глаголов свидетельствуют также и древнейшие восточнославянские переводные памятники XI-XIII вв. [19, с. 85].
Семантика делимитативности применительно к древнерусским текстам может толковаться широко и включать в себя как значение собственно ограничительное, предполагающее непродолжительное или неопределенное по времени действие, так и значение длительно-ограничительное, характеризующее действие обычно как продолжительное, заполняющее собой весь промежуток времени. Таким образом, характер делимитативно-го значения, формально не расчлененного с длительно-ограничительным, в контексте может получать конкретизацию с помощью лексических показателей, которые в свою очередь выступают дифференциаторами длительности. Лексические показа-
тели могут интерпретировать длительность как определенную либо неопределенную [7, с. 18-19].
В качестве материала для исследования были выбраны летописные источники, поскольку, как считают многие ученые (Ф.П. Филин, С. П. Обнорский, А.А. Шахматов и др.), именно летописный текст позволяет следить за сложными процессами взаимодействия и взаимопроникновения разных языковых сти -хий, на базе которых складывался русский литературный язык [20, с. 5].
Как показал анализ, количественная характеристика меры определенной длительности может иметь конкретную числовую величину: .г. недели, летъ .гл.. Неопределенная мера длительности передается различными средствами: количественными наречиями мало, мъного, сочетанием неопределенных местоимений и количественных наречий с существительным в родительном падеже множественного числа, обозначающим временные величины (неколко днии, много днии и т.д.).
Названные контекстуальные уточнители мы характеризуем как лексические показатели делимитативности в широком толковании, под которым понимается обозначение как непродолжительного по времени действие, так и действия длительного, продолжительного, имевшего место неопределенный или точно ограниченный период времени.
В проанализированных нами контекстах примерно в 60 % случаев отмечается длительно-ограничительное значение, которое возникает у бесприставочных глаголов положения в пространстве, бытия-существования во времени. Действие, выраженное глаголами названных лексико-семантических групп, характеризуется лексическим показателем, обозначающим меру определенной длительности с указанием конкретной числовой величины, например: Они же стояше около города .г. недели [ЛЛ 1377, л. 144 об]. Длительно-ограничительное значение может передаваться с помощью показателей неопределенной меры длительности: и ждаша его много днии [ЛЛ 1377, л. 431]. В приведенном фрагменте текста длительность состояния, названного глаголам ждаша, ограничена лексическим показателем со значением «неопределенно долгое время».
В тех случаях, когда у глаголов ограниченная длительности выражена с помощью приставки по- и лексического показателя делимитативности, необходимо учитывать то обстоятельство, что в древнерусском языке при еще не сформировавшейся системе делимитативных глаголов доля делимитативного значения в семантической структуре префикса по- невелика и отмечается наряду с результативным значением, например: и земля пот-рясеся мало [ЛЛ 1377, л. 97 об]. В приведенном контексте возвратная форма приставочного глагола потрясеся имеет значение ограниченности процесса во времени, однако наличие контекстуального уточнителя мало со значением недолго (неопределенная мера длительности); в небольшом количестве, степени, немного [СДР Х1-Х1У вв. IV, 493], с одной стороны, может актуализировать в префиксе по- значение ограничительности, а с другой - быть показателем слабой интенсивности осуществления действия (несильно, слабо). Диффузность в семантике древнерусской приставки по- обнаруживается и в следующих примерах, где приставочный глагол употреблен без специальных ограничительно-временных или интенсивно-результативных контекстуальных уточнителей: в то же ле(т) потрясеся земля (потряслась недолго? несильно?) [ЛЛ 1377, л. 98 об.].
Приведем примеры, в которых ограничительная семантика приставочных глаголов бытия-существования согласуется с лексическими показателями количественной характеристика меры определенной длительности с указанием конкретной числовой величины: и поседи Кыеве на отни столе .гл. лета (ЛЛ 1377,
л. 98); и поседе на отни столе ле(т) .к. и .д. (ЛЛ 1377, л. 164); Иаковъ поживе же въ Еюпте .летъ .з/. (ЛЛ 1377, л. 93).
В других случаях процесс, обозначенный приставочным глаголом положения, нахождения в пространстве, также ограничивается приставкой и лексическими уточнителями ограничительного (первые два примера) или длительно-ограничительного значения (третий, четвертый и пятый примеры), обозначающими меру неопределенной длительности мало, неколко днии, дьнии много, лета много, долго: и постоявъ мало съступи на црквь и ста надъ гробомъ ©емдосьевы(м) (ЛЛ 1377, л. 95 об.); Ярополкъ же постоя неколко днии оу Чернигова и възратисл в Киевъ (ЛИ ок. 1425, л. 25); и постолша дьнии много (ЛЛ 1377, л. 427); поживъ же лета много (ЛИ ок. 1425, л. 292 об.); а самъ ци долго поживе (ЛЛ 1377, л. 102 об.). Иногда отмечается дополнительная конкретизация ограниченного во времени процесса, что обеспечивается двумя контекстуальными уточнителями, где второй (не до вечера) уточняет первый (мало), например: В канунъ ст ою мку Бориса и Глеба в четверг зажжеся <по-жаръ> и горе мало не до вечера. (ЛЛ 1377, л. 409).
Приведенные контексты показывают, что семантика дели-митативности развивается прежде всего у глаголов состояния со значением положения в пространстве; бытия, существования; функционального, физического состояния и т.д., в семантике которых есть неограниченная длительность процесса.
Итак, материал древнерусских летописей дает достаточно неоднородную картину передачи делимитативной семантики
Библиографический список
глаголами, обозначающими процессуальность. Бесприставочные глаголы и глаголы с приставкой по- употребляются как с лексическими показателями собственного ограничительного, так и длительно-ограничительного характера с указанием меры определенной длительности (.г. недели, летъ .г/.) либо неопределенной меры длительности (мало, неколко днии, много днии, долго и т.д.). Вместе с тем необходимо отметить, что более частотными являются контексты, в которых семантика делимита-тивности передается приставочными глаголами с различными лексическими показателями неопределенной длительности: количественными наречиями мало, мъного, сочетанием неопределенных местоимений и количественных наречий с существительным в родительном падеже множественного числа, обозначающим временные величины.
В целом анализ материала позволяет говорить о решающем значении семантики процессуальности глагола, ведущей роли лексических показателей при выражении делимитативности и еще не сформированном у приставки по- системном значении огра-ничительности. В древнерусский период глагол с приставкой по-согласуется с различными лексическими уточнителями продолжительности процесса во времени и передает как собственно ограничительное значение, так и значение длительно-ограничительное. Диахроническая тенденция обнаруживается в том, что приставка по- в дальнейшем получит собственно ограничительное значение, а длительно-ограничительная семантика впоследствии закрепится в русском языке за приставкой про-.
1. Баженова, С.И. Система способов глагольного действия в древнерусском языке XI-XIV вв.: автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Л., 1983.
2. Ломов, А.М. Очерки по русской аспектологии. - Воронеж, 1977.
3. Маслов, Ю.С. Система основных понятий и терминов славянской аспектологии // Вопросы общего языкознания / отв. ред. Ю.С. Маслов, А.В. Федоров. - Л., 1965.
4. Маслов, Ю.С. Очерки по аспектологии. - Л., 1984.
5. Ананьева, Н.Е. Проблемы сопоставительного анализа префиксальных глаголов в языках древнего периода (на материале префиксальных глаголов ÔO- / do- в древнепольском, древнечешском и древнерусском языках // Сопоставительные исследования грамматики и лексики русского и западнославянских языков. - М., 1998.
6. Дмитриева, О.И. Динамическая модель русской внутриглагольной префиксации. - Саратов, 2005.
7. Аверьянова, Н.А. Семантика длительности в русском языке. - Волгоград, 2004.
8. Терентьева, Е.В. История категории перфектности русского глагола. - Волгоград, 2008.
9. Бондарко, А.В. Введение // Основания функциональной грамматики: Введение. Аспектуальность. Временная локализованность. Таксис. - Л.,
1987.
10. Гловинская, М.Я. Семантические типы видовых противопоставлений русского глагола. - М., 1982.
11. Шелякин, М.А. Категория вида и способы действия русского глагола (Теоретические основы). - Таллин, 1983.
12. Маслов, Ю.С. Избранные труды. Аспектология. Общее языкознание. - М., 2004.
13. Малыгина, Е.Н. Развитие начинательного способа глагольного действия в русском языке XI-XVII вв.: автореф. ... дис. канд. филол. наук. - М.,
1993.
14. Сигалов, П.С. История русских ограничительных глаголов // учен. зап. Тарт. гос. ун-та. - Тарту, 1975. - Вып. 347.
15. Бирнбаум, Х. Праславянский язык. Достижения и проблемы реконструкции / пер. с англ. - М., 1987.
16. Шарифуллин, Б.Я. Из истории славянской архаичной префиксации в русском языке: автореф. ... дис. канд. филол. наук. - Томск, 1982.
17. Маслов, Ю.С. Роль так называемой перфективации и имперфективации в процессе возникновения славянского глагольного вида // Исследования по славянскому языкознанию / отв. ред. Н.И. Толстой. - М., 1961.
18. Дмитриева, О.И. Динамика процессов внутриглагольной префиксации / О.И. Дмитриева, О.Ю. Крючкова // Динамика словообразовательных процессов: семантико-когнитивный, жанрово-стилистический, структурный аспекты. - Саратов, 2010.
19. Макеева, И.И. Глаголы с префиксом по- в древнейших восточнославянских переводах // Облик слова: сб. статей. - М., 1997.
20. Ерофеева, И.В. Именное словообразование в лингвокультурологической парадигме летописного текста. - Казань, 2010.
Источники и словари
ЛИ ок. 1425 - Летопись Ипатьевская, южнорусский летописный свод к. XIII в., сп. ок. 1425 г. Изд.: ПСРЛ. Т. 2. Ипатьевская летопись. - М.: Языки русской культуры, 1998.
Лл 1377 - Летопись Лаврентьевская, Владимирский летописный свод 1305 г., по сп. 1377 г. Изд.: ПСРЛ. Т. 1. Лаврентьевская летопись. - М.: Языки русской культуры, 1997.
СДР XI-XlV - Словарь древнерусского языка (XI-XIV вв.): в 10 т. - М.: Русский язык; Азбуковник, 1988-2004. - Т. I-VII.
Bibliography
1. Bazhenova, S.I. Sistema sposobov glagol’nogo dejstvija v drevnerusskom jazyke XI-XIV vv. : avtoref. dis. kand. filol. nauk: 10.02.01 / S. I. Bazhenova. -L. : [b.i.], 1983. - 19 s
2. Lomov, A. M. Ocherki po russkoj aspektologii / A. M. Lomov. - Voronezh: Izd-vo Voronezh. gos. un-ta, 1977. - 140 s.
3. Maslov, Ju.S. Sistema osnovnyh ponjatij i terminov slavjanskoj aspektologii / Ju.S. Maslov // Voprosy obwego jazykoznanija / otv. red. Ju.S. Maslov, A.V. Fedorov. - L. : Izd-vo LGU, 1965. - S. 53-80.
4. Maslov, Ju.S. Ocherki po aspektologii / Ju.S. Maslov. - L. : Izd-vo LGU, 1984. - 263 s.
5. Anan’eva, N. E. Problemy sopostavitel’nogo analiza prefiksal’nyh glagolov v jazykah drevnego perioda (na materiale prefiksal’nyh glagolov do- / do- v
drevnepol’skom, drevnecheshskom i drevnerusskom jazykah / N.E. Anan’eva // Sopostavitel’nye issledovanija grammatiki i leksiki russkogo i zapadnoslavjanskih jazykov. - M., 1998. - S. 229-325.
6. Dmitrieva, O.I. Dinamicheskaja model’ russkoj vnutriglagol’noj prefiksacii / O.I. Dmitrieva. - Saratov : Izd-vo Sarat. un-ta, 2005. - 224 s.
7. Aver’janova, N.A. Semantika dlitel’nosti v russkom jazyke / N.A. Aver’janova. - Volgograd: VolgGTU, 2004. - 158 s.8. Terent’eva, E.V. Istorija kategorii
perfektnosti russkogo glagola / E.V. Terent’eva. - Volgograd: Izd-vo VolGU, 2008. - 199 s.
8. Terent’eva, E.V. Istorija kategorii perfektnosti russkogo glagola / E.V. Terent’eva. - Volgograd: Izd-vo VolGU, 2008. - 199 s.
9. Bondarko, A.V. Vvedenie / A.V. Bondarko // Osnovanija funkcional’noj grammatiki: Vvedenie. Aspektual’nost’. Vremennaja lokalizovannost’. Taksis. - L., 1987. - S.5-39.
10. Glovinskaja, M.Ja. Semanticheskie tipy vidovyh protivopostavlenij russkogo glagola / M.Ja. Glovinskaja. - M. : Nauka, 1982. - 155 s.
11. Sheljakin, M. A. Kategorija vida i sposoby dejstvija russkogo glagola (Teoreticheskie osnovy) / M. A. Sheljakin. - Tallin : Valgus, 1983. - 216 s.
12. Maslov, Ju.S. Izbrannye trudy. Aspektologija. Obwee jazykoznanie / Ju.S. Maslov. - M. : Jazyki slavjanskoj kul’tury, 2004. - 840 s.
13.Malygina, E.N. Razvitie nachinatel’nogo sposoba glagol’nogo dejstvija v russkom jazyke XI-XVII vv. : avtoref. dis. kand. ... filol. nauk: 10.02.01 / E.N. Malygina. - M. : [b.i.], 1993. - 22 s
14. Sigalov, P.S. Istorija russkih ogranichitel’nyh glagolov I P.S. Sigalov II Uchen. zap. Tart. gos. un-ta. - Tartu, 1975. - Vyp. 347. - S. 141-14б.
15. Birnbaum, H. Praslavjanskij jazyk: Dostizhenija i problemy rekonstrukcii: per. s angl IH. Birnbaum. - M.: Progress, 1987. - 511 s.
16. Sharifullin, B.Ja. Iz istorii slavjanskoj arhaichnoj prefiksacii v russkom jazyke : avtoref. dis. ... kand. filol. nauk: 10.02.01 I B.Ja. Sharifullin. - Tomsk: [b.i.], 1982. - 27 s.
17. Maslov, Ju.S. Rol’ tak nazyvaemoj perfektivacii i imperfektivacii v processe vozniknovenija slavjanskogo glagol’nogo vida I Ju.S. Maslov II Issledovanija po slavjanskomu jazykoznaniju I Otv. red. N.I. Tolstoj. - M.: Izd-vo AN SSSR, 19б1. - S. 1б5 - 195.Bondarko, A.V. O znachenijah vidov russkogo glagola I A.V. Bondarko II Voprosy jazykoznanija. - 1990. - № 4. - S. 5-24.
18. Dmitrieva, O.I. Dinamika processov vnutriglagol’noj prefiksacii I O.I. Dmitrieva II Dmitrieva, O.I., Krjuchkova O.Ju II Dinamika slovoobrazovatel’nyh processov: semantiko-kognitivnyj, zhanrovo-stilisticheskij, strukturnyj aspekty. - Saratov : Izd-vo «Nauchnaja kniga», 2010. - S. 5-1бб.
19. Makeeva, I.I. Glagoly s prefiksom po- v drevnejshih vostochnoslavjanskih perevodah I I.I. Makeeva II Oblik slova. Sb. statej I RAN. In-t rus. jaz. - M.: Russkie slovari, 1997. - S. 78-91.
20. Erofeeva, I.V. Imennoe slovoobrazovanie v lingvokul’turologicheskoj paradigme letopisnogo teksta I I.V. Erofeeva. - Kazan’: Kazan. gos. un-t, 2010. - 256s
Sources and dictionaries
1. LI ok. 1425 - Letopis’ Ipat’evskaja, juzhnorusskij letopisnyj svod k. XIII v., sp. ok. 1425 g. Izd.: PSRL. T. 2. Ipat’evskaja letopis’. - M. : Jazyki russkoj kul’tury, 1998. - 604s.
2. LL 1377 - Letopis’ Lavrent’evskaja, Vladimirskij letopisnyj svod 1305 g., po sp. 1377 g. Izd.: PSRL. T. 1. Lavrent’evskaja letopis’. - M. : Jazyki russkoj kul’tury, 1997. - 733s.
3. SDR XI-XIV - Slovar’ drevnerusskogo jazyka (XI-XIV vv.). V 10 t. T. I-VII. - M. : Russkij jazyk ; Azbukovnik, 1988-2004.
Статья поступила в редакцию 14.09.11
УДК 778.5.04
Snegin AS. THE POETIC SCENARIO, AS THE NEW GENRE FORM OF THE RUSSIAN FILM DRAMATIC ART. Motion picture arts development frequently connect with occurrence of the new genre forms allocated with certain substantial features. «Genres always arise at the right time» [1, с. 93], sensitively responding to society pressing needs. And our newest film dramatic art worthy to volume acknowledgement. In given article we will analyse concept “scenario”, we will define its basic elements and kinds, and also we will study the new genre form - «the poetic scenario», arisen in motion picture arts more recently.
Key words: the poetic scenario, the new genre form, the Russian film dramatic art, substantial features.
А.С. Снежин, поэт, драматург, г. Саранск, E-mail: alekseisnegin@rambler.ru
ПОЭТИЧЕСКИЙ СЦЕНАРИЙ КАК НОВАЯ ЖАНРОВАЯ ФОРМА РОССИЙСКОЙ КИНОДРАМАТУРГИИ
Развитие киноискусства зачастую связывают с появлением новых жанровых форм, наделенных определенными содержательными особенностями. «Жанры всегда возникают ко времени» [1, с. 93], чутко откликаясь на насущные потребности общества. И наша новейшая кинодраматургия достойное тому подтверждение. В данной статье мы проанализируем понятие «сценарий», определим его основные элементы и виды, а также изучим новую жанровую форму - «поэтический сценарий», возникшую в киноискусстве совсем недавно.
Ключевые слова: поэтический сценарий, новая жанровая форма, российская кинодраматургия, содержательные особенности.
Новый толково-словообразовательный словарь русского языка Т. Ф. Ефремовой дает следующее определение сценария. Сценарий - это «литературно-драматическое произведение, написанное как основа для постановки кино- или телефильма» [2, с. 251]. На сегодняшний день можно выделить четыре основных элемента сценария:
• описательная часть (сценарная проза);
• диалог;
• закадровый голос;
• титры.
Описательная часть (или сценарная проза) определяет внешность и действия персонажей, дает четкую трактовку окружающей их обстановки. Диалог - описывает психологические особенности героев, используя обмен репликами, как основной способ художественного изображения характеров. Закадровый голос - это голос артиста, который сопровождает фильм необходимыми комментариями к сюжету. И, наконец, титры - пояснительный текст в кадрах фильма, сообщает о месте и времени действия, а также передает слова и реплики персонажей в кинокартине.
В кинематографе можно выделить несколько видов сценария.
1. Литературный сценарий - это сценарий, написанный языком художественной литературы. Литературный сценарий далеко не всегда является адаптацией отдельного литературного произведения, он вполне может быть и оригинальным авторским сочинением.
2. Публицистический сценарий, в отличии от литературного, написан «ломаным» газетным языком и не несет в себе эстетической составляющей литературно-художественного стиля.
Сценарий может быть оригинальным и неоригинальным. Оригинальный сценарий написан, как самостоятельное художественное произведение, без заимствования сюжета и главных действующих лиц. Неоригинальный сценарий представляет собой экранизацию уже существующего литературного произведения. Режиссёрский сценарий - это сценарий, описательная
часть которого прономерована или имеет границы планов (общего, крупного и т.д.).
Экспликация - план постановки фильма. Экспликация включает в себя способы и методы съемки, а также весь перечень съемочной аппаратуры, необходимой для осуществления творческого замысла. Экспликация может быть режиссерской и операторской (последняя обычно не воспринимается, как отдельный вид сценария). Экспликацию очень часто путают с синопсисом, хотя при ближайшем изучении можно понять, что между ними нет ничего общего. Синопсис - это изложение сюжета, описанного в сценарии, в емкой увлекательной форме. Объем синопсиса обычно не превышает нескольких страниц.
Описательная часть сценария может быть стихотворной и прозаической, в этой связи допускается деление сценария -на поэтический и прозаический.
• Поэтический сценарий - литературно-драматическое произведение, описательная часть которого поделена на ритмически соизмеримые отрезки - стихи. Эта замечательная особенность существенно отличает поэтический сценарий от других видов сценария и придает ему особую, художественную выразительность.
• В прозаическом сценарии описательная часть состоит из прозы.
На данный момент можно выделить три основные особенности «поэтического сценария»:
1. образность - яркая красочность изображения, присущая исключительно поэзии. Основным средством придания слову образности является его использование в переносном смысле. Тут уместно вспомнить об особых средствах художественной выразительности - тропах (метафора, метонимия, синекдоха, гипербола, литота) и фигурах (сравнение, эпитет, оксюморон), используемых в поэтическом творчестве.
2. Лаконичность - краткость, сжатость повествования. В «поэтическом сценарии» описание обстановки, внешности и поступков героев осуществляется в довольно сжатой форме, с использованием наименьшего количества слов. Это обуслов-
