CC BY
17ственным «смыслообразующим центром, регулирующим и направляющим континуум сознания реципиента» [там же, с. 68]. Таким образом, представленные в тексте эмоции обеспечивают саму возможность перевода.
Разработка теории перевода на основе концептуального анализа, при котором содержание текста представляется как функциональное поле смысла, а переводческая деятельность представляет собой «реконструкцию переводчиком на базе его концептуальной системы доминантного смысла исходного текста» [1, с. 78], представляет теоретическую базу для определения эмоциональной доминанты как структурообразующего компонента перевода.
Литература
1. Герман И. А., Пищальникова В. А. Введение в лингвосинергети-ку. — Барнаул, 1999.
2. Пищальникова В. А. Психопоэтика. — Барнаул, 1999.
Т. Ю. Сазонова
ИДЕНТИФИКАЦИЯ СЛОВА: КОМПЬЮТЕРНАЯ МЕТАФОРА И ПСИХИЧЕСКАЯ РЕАЛЬНОСТЬ
Исследование процесса идентификации значения слова как достояния индивида предполагает изучение и моделирование речевых механизмов, соединяющее воедино знание языка и использование языка. Задачей подобного исследования становится поиск ответов на вопрос о том, как происходит функционирование языковой способности человека, какие механизмы лежат в основе использования индивидом языковых единиц и структур знаний, стоящих за ними в его памяти. С целью формулирования основ психолингвистической теории идентификации слова, способной учесть и объяснить противоречия в существующих представлениях о данном феномене, был обобщен опыт экспериментальных и теоретических исследований процессов распознавания слова и доступа к его значению.
Наиболее влиятельные модели распознавания слова, поиска его значения в ментальном лексиконе пришли из американской психолингвистики и были построены для английского языка. Многие современные психолингвистические теории остаются неверифициро-ванными для языков, структура которых значительно отличается от структуры английского языка. Русский язык с его богатой морфологией и многими другими интересными типологическими свойствами дает специфическую базу для проверки этих теорий. В то же время отечественная психология заложила традицию, в которой не прижи-
ваются формальные, чисто механистические теории; мало влияния оказал на отечественную психолингвистику и информационный подход.
Существует мнение, что многочисленные разногласия между учеными, посвятившими свою научную работу моделированию когнитивных процессов, психических процессов, процессов обработки информации и т. д., во многом определяются разночтением терминов, которые при этом используются. Такая ситуация не удивительна, поскольку за каждым термином (как и фактом его использования) стоит определенная теория и/или ее интерпретация. Поэтому, оперируя такими понятиями, как "фрейм", "схема", "психологическая теория", "функциональная архитектура", "правило", "субсимвол" и даже "модель", исследователи неизменно делают оговорки (или, по крайней мере, должны их делать). Возникновение философских вопросов в русле сугубо технических дискуссий о компьютерном моделировании и устойчивое вторжение туда же вопросов о реализме, инструментализме и онтологическом статусе теоретических конструктов многие исследователи считают признаком определенного "недомогания в сердце когнитивистики" и "концептуальной неразберихой", а не просто эмпирическими проблемами [1]. В философии предпринимаются попытки устранить эти противоречия, чтобы сделать сотрудничество специалистов в области речи и специалистов в области компьютерного моделирования более продуктивным и наметить перспективы междисциплинарных исследований [2].
Тем не менее компьютерное моделирование не уменьшило ни число, ни глубину противоречий. Одним из симптомов болезни когнитивистики в работе [1] названо отсутствие единогласия по, казалось бы, простому вопросу — что такое правило? Актуальность этого вопроса автор считает главным методологическим достижением кон-некционистских разработок, хотя тот же Латимер сформулировал аналогичные положения, используя понятие схемы. Интересно, что эти же вопросы в свое время интенсивно обсуждались в генеративной грамматике Н. Хомского в связи с разграничением компетенции и исполнения: Хомский настаивал, что, несмотря на отвлеченную абстрактную природу, правила (грамматики) могут буквально приписываться системам (овеществляться). Другими словами, приписывание «психологической реальности» не должно быть зарезервировано исключительно для теорий причинных процессов и механизмов, и может согласовываться с в высшей степени абстрактными функциональными спецификациями формальных вычислительных процессов.
Коннекционистский подход подвергается резкой критике со стороны многих приверженцев классических моделей памяти и традиционных когнитивных теорий. Основным объектом критики коннекци-онизма становится размытость основных понятий, которыми опери-
руют коннекционисты и нечеткое построение теорий. Дж. Олифант [3] считает, что коннекционизм не внес в психологию (как, впрочем, и в любую другую отрасль научных знаний) практически ничего нового, несмотря на то, что поглотил много времени и усилий исследователей, при этом коннекционистами автор называет любых ученых, которые оперируют понятием "нейронные сети". Несмотря на то, что идеи коннекционизма стали чуть ли не модой и коннекционистский терминологический аппарат и стиль воспроизводится во многих исследованиях, автор считает это теоретическое направление тупиковым.
Критику коннекционизма в психологии находим в работах [Фодор, Пылишин 1996; Broadbent 1985; Massaro 1988; Fodor & Pylyshyn 1988; Pinker & Prince 1988], особое негодование авторов вызывают те работы, в которых коннекционистские сети называются "психологическими моделями" и используются для объяснения определенного типа поведения. Подводя итоги обзора критических статей того, что он называет "коннекционистскими экзерсисами", Дж. Оли-фант приходит к выводу, что в коннекционистских моделях полностью отсутствует психологическая реальность [3].
Чтобы как-то сгладить существующие противоречия, предполагается, что психологам необходима новая компьютерная метафора, помогающая понимать нейронные сети с их "векторами", "скрытыми единицами" и "субсимволами". Эта метафора необходима, поскольку, пытаясь установить связи между мозгом и поведением, мы пытаемся связывать два несоизмеримых уровня анализа. Психологи отмечают, что различение психического и непсихического, т. е. противопоставление сферы психических явлений всему многообразию остальной реальности (и в первую очередь физиологическим процессам), вполне закономерно в исследовательской деятельности и служит началом формирования и развития понятия психического явления/процесса. Но "выделение общих признаков любого психического процесса явилось не результатом обобщения понятий об отдельных конкретных психических процессах, таких как ощущения, восприятие, представление, мысль или эмоция, а эффектом противопоставления или отличения всякого психического процесса от всякого же процесса непсихического" [4, с. 19].
Одним из первых, кто признал, что в области нейронаук изменения происходят с такой скоростью, что фактически ничто в этой области не может считаться доктриной, или не подлежащим модификациям, явился американский нейрофизиолог А. Дамазио [5], который высказал предположение, что нейроны мозга не могут обладать свойствами сознания, если они просто репрезентируют точные объекты, но не самое себя и основные тенденции изменений индивидуального сознания (самосознания) при взаимодействии с объектом (объекта-
ми). Другими словами, сознание требует, чтобы в мозге были репрезентированы не просто объекты и не просто базовые структуры самосознания, а непосредственное взаимодействие этих двух составляющих. Такая "неврология сознания" представляет собой очень интересную и исчерпывающую теорию интегративного типа.
Основой концепта, по мнению А. Дамазио, является набор одновременных реконструкций сенсорных и моторных репрезентаций, имеющих высокую вероятность запускаться одними и теми же невербальными или вербальными стимулами. В отличие от некоторых общепринятых точек зрения, автор считает что концепт-- это не список необходимых и достаточных признаков, он не является постоянным композитным образом составляющих его многочисленных отдельных вхождений индивидуального лексикона, которые представляли бы всю группу в целом и все же не были бы похожи на каждый индивидуальный экземпляр; это не обязательно один специфический пример класса, представляющий группу (например, прототип). Скорее это потенциальный набор репрезентаций, активируемых из находящейся в состоянии покоя памяти. Каждая из этих репрезентаций имеет высокую степень вероятности запускаться данным стимулом и соседствовать с определенными другими репрезентациями. Широкий массив активированных репрезентаций и будет определять значение слова, которое значительно отличается от любой словарной дефиниции, более того, оно будет различаться у разных индивидов, у одного индивида в разные временные отрезки в зависимости от окружающего его контекста, состояния сознания и психики и под влиянием нового опыта.
Анализ моделей доступа к слову, предложенных в разное время различными авторами и представляющих иногда прямо противоположные подходы к решению поставленных задач, показал, что существующие теории и точки зрения не являются конфликтующими; они отражают различные стороны исследуемого объекта и могут быть интегрированными с позиций более общего подхода. Перспективным в плане их интеграции является одно из направлений исследований Тверской психолингвистической школы, в рамках которого разрабатываются стратегические модели идентификации слова. Стратегические модели, с одной стороны, позволяют в некоторой мере совместить все предложенные подходы в рамках одной теории, а с другой — отводят первостепенную роль говорящему и воспринимающему речь субъекту. Модели такого типа позволяют объяснить, как посредством внутреннего (перцептивного, когнитивного и аффективного) контекста человек интегрирует и организует новую информацию, заполняет пробелы в случае поступления недостаточной или искаженной информации, осуществляет доступ к конкретным аспектам имеющейся у него картины мира, вне которой идентификация слова
как такового, в единстве его формы и значения, в принципе невозможна. Внутренний контекст идентификации слова предполагает учет того индивидуального (текущего) когнитивного состояния, в котором находятся конкретные носители языка в момент идентификации: сюда включаются намерения и цели, желания и чувства, потребности и нормы, знания и убеждения и т. д.
С целью экспликации не поддающихся прямому наблюдению процессов и механизмов идентификации слова и используемых индивидом опорных элементов (опор, ключей) было проведено психолингвистическое исследование процесса идентификации новых прилагательных русского языка русскоязычными испытуемыми [5; 6].
В процессе идентификации слова как достояния индивида доступ к структурам памяти осуществляется с опорой на множественные источники информации, которые могут находиться по отношению друг к другу в состоянии разной степени согласованности или конфликта. При доступе к слову опоры (ключи) интегрируются таким образом, что процессы обработки информации "снизу — вверх" и "сверху — вниз" взаимодействуют, обеспечивая распознавание слова. Под интеграцией понимается некая комбинация репрезентаций, полученных в процессе оценки стимула. Процесс принятия решения представляет собой отображение результата интеграции на соответствующие структуры, хранящиеся в памяти. В качестве опор идентификации значения слова индивидом выступают формальные и семантические признаки слова. К формальным опорам отнесены фонетический/фонологический образ слова, графический образ слова и морфологический образ слова. Семантический опорой признается частично вербализованый фрагмент индивидуального знания человека, активизированный в процессе идентификации слова.
Как показывает экспериментальный материал, идентификация нового прилагательного может быть мотивирована актуализацией имеющихся единиц ментального лексикона при опоре на сходство со стимулом по некоторым формальным признакам. Такой подход к интерпретации экспериментальных данных согласуется с принципами организации единиц поверхностного яруса лексикона, предполагающими возможность установления связей между отдельными единицами лексикона на основе совпадения элементов разной протяженности и разной локализации в составе их словоформ, возможность включения слова во внутренние когнитивные контексты разного характера и разной протяженности обеспечивающими вхождение каждой единицы поверхностного яруса лексикона в большое количество связей по линиям звуковой и/или графической формы.
Процесс доступа к слову включает в себя несколько стадий. Операционная система "запускается" неким внешним стимулом: для чтения таким стимулом является написанное слово, для восприятия уст-
ной речи — произнесенное слово, для говорения и письма — концепт. Стимул служит вводом в процедуру (набор процедур) отображения этого ввода на репрезентацию, которая обеспечивает доступ к ментальному лексикону. Поскольку такая репрезентация расположена в интерфейсе между окружением стимула и ментальным лексиконом, она называется репрезентацией доступа. Для процесса чтения это будет орфографическая репрезентация (при игнорировании дебатов о фонологическом декодировании), для устного восприятия — фонологическая репрезентация, для говорения и письма — семантико-синтаксическая. Лексический доступ осуществляется в момент контакта с репрезентацией доступа и ведет к извлечению всей имеющейся информации о слове.
При выполнении разнообразных заданий с написанным словом фонетическая/фонологическая репрезентация активируется практически сразу после визуального предъявления написанного слова: значения слов могут активироваться посредством фонетической репрезентации целого слова, которая хранится в памяти и активируется путем прямого доступа, или они активируются фонологическими репрезентациями (ассамблированными звуковыми кодами). Характер фонетической/фонологической репрезентации и степень ее участия в процессе идентификации слова может изменяется в зависимости от задания и контекста. Наличие в ментальном лексиконе орфографической репрезентации слова обеспечивает возможность восприятия визуально предъявляемых слов, процесс осознания которых не может быть обеспечен применением правил графемно-фонемной конверсии. Это касается всех случаев орфографии слов, в которых не соблюдаются правила графемно-фонемного соотвеиствия, что характерно для многих языков. Доступ к слову путем фонемно-графемных преобразований и доступ к слову путем установления соответствия графического образа слова и его орфографической репрезентации, который представляет собой чисто визуальный процесс, обеспечивается функционированием разных стратегий. Установление морфологической структуры нового слова в процессе его идентификации осуществляется посредством использования дистрибутивных свойств единиц ментального лексикона, организация которого предполагает, что полиморфемные слова репрезентированы в составляющих их морфемах. Для слов высокой частотности возможны пути прямого доступа к значению, посредством адресации целого слова, минуя стадию декомпозиции и поиска репрезентаций морфем.
Синтаксическая репрезентация также участвует в процессе идентификации изолированного слова и обеспечивает включение слова-стимула во внутренний когнитивно-перцептивно-аффективный контекст носителя языка. Психолингвистическое моделирование процессов идентификации значения нового слова позволяет исследовать
особенности идентификации синтаксического потенциала слова в ходе его лексической переработки, поскольку эта информация служит базой для реализации прогностической функции слова. Полученные в экспериментах микроконтексты интерпретировались как частично вербализованный внутренний когнитивно-перцептивно-аффективынй контекст языкового и практического опыта индивида, который дает представление о том фрагменте индивидуального знания, который, актуализируясь в процессе идентификации нового слова, служит для нее опорой, тогда как отдельные ассоциативные реакции и субъективные дефиниции констатируют факт установления связи с одним или несколькими опорными элементами. Микроконтекст реализован ситуацией, представляющей собой некий фрагмент объективной действительности, репрезентированный в памяти индивида в единстве всех переживаемых им чувственных, когнитивных и аффективных характеристик, фрагмент индивидуальной картины мира, единица индивидуального знания. Ситуация представлена статичным объектом или динамичным процессом, где исследуемые слова характеризуют сам процесс, включенные в него объекты, а также связанные с ним эмоционально-оценочные переживания, которые послужили опорой идентификации слова.
Идентификация значения нового слова осуществляется посредством соотнесения языковой информации со схемами знаний, убеждениями и представлениями человека о мире, которые определенным образом упорядочены для осуществления быстрого доступа к значениям в процессе восприятия и интерпретации сообщения и формируют основу внутреннего контекста идентификации. В процессе идентификации происходит постоянное осознаваемое и неосознаваемое сопоставление текущей информации с продуктами предшествующего опыта индивида, которое охватывает все многообразие увязываемых со словом чувственных впечатлений и переживаний.
Стратегии идентификации стимула выделялись путем анализа различных, условно разграниченных мотивирующих элементов. Тем не менее, анализируя возможности выбора опоры, мы постоянно возвращались к тому, что выделенные нами мотивирующие элементы не являются единственно возможной опорой для идентификации. Так, при анализе опоры на графический образ было отмечено, что при организации поиска по началу слова опознанная словообразовательная модель стимула может обеспечить сужение числа слов — кандидатов на распознавание. Отмечается взаимосвязь процессов анализа морфологических компонентов стимула и опознания его словообразовательной модели и взаимообусловленность их результатов. В ряде случаев просто не представлялось возможным выделить приоритетные опорные элементы, так как реакции ии. свидетельствуют об опознании и графического, и фонетического образа стимула, и его слово-
образовательной модели, и семантического компонента. Все это говорит о взаимодействии (интеракции) разных видов знания в индивидуальном лексиконе в процессе распознавания слова.
Литература
Е.О. Симкина
МЕХАНИЗМЫ СУГГЕСТИВНОГО ВЕРБАЛЬНОГО ВОЗДЕЙСТВИЯ: АСПЕКТ БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО
Явление суггестивного воздействия представляет особый способ информирования, при котором информация, заложенная в сообщение, интериоризуется при отсутствие контроля сознания по её обработке, т.е. оказывается направленной на внесознательную сферу психического. Таким образом, сообщение, реализующееся средствами суггестивного воздействия, не должно быть осознаваемо с позиций индивида. Явление суггестии отличается полимодальностью выражения, т.е. элементы суггестивного воздействия реализуются и воспринимаются посредством всех каналов восприятия реальности: аудиального, визуального и кинестетического. Вербальная (или языковая) суггестия задействует аудиальный или аудиальный и визуальный каналы восприятия.
Известно, что данные, полученные в результате сознательной деятельности индивида, которая реализуется посредством языка, составляют меньшую долю по сравнению с общим объемом информации, полученной за единицу времени через все каналы восприятия. С другой стороны, язык является компонентом, опосредующим действительность, а, следовательно, элементом, влияющим на формирование концептуальной системы человека и его индивидуального пространства бытия, т.е. собственно основы личности. Таким образом, язык, с одной стороны, — инструмент оперирования сознания и, в таком контексте, является носителем сравнительно небольшого объема информации, с другой, как компонент, опосредующий действительность, влияет на формирование не только осознаваемых, но и лежащих вне пределов сознания уровней психики индивида.
Направленность на область внесознательного с одной стороны является отличительной чертой, позволяющей выделять вид суггестивного воздействия, с другой представляет определенную сложность для исследователей, поскольку сама область психического, лежащая за пределами сознания, до сих пор остаётся очень мало изученной с практической и теоретической точек зрения. Здесь отсут-
