CC BY
98
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ И МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ПСИХОЛИНГВИСТИКИ
И.Г. Овчинникова
О КОННЕКЦИОНИСТСКОЙ ИНТЕПРЕТАЦИИ РЕЧЕВОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ1
0. Целью научного изучения феномена языка в конечном итоге является целостная модель языковой способности и речевой активности человека, моделирование функционирования языка в социальном взаимодействии, т.е. анализ «целого речевого события, начиная с источника и кончая целью: намерение, иннервация, постепенное порождение, передача, слушание, восприятие, понимание» [Якобсон 1985: 302]. Естественно, достижение столь глобальной цели возможно при последовательном к ней приближении, решении частных задач, рассматривающих восприятие и порождение речи по отдельности. Как в отечественной, так и в зарубежной психолингвистике представлены различные модели речевосприятия и речепорождения (см. обзор и анализ Ахутина 1989; Залев-ская 1999; Кубрякова 2004; Леонтьев 1969; Сахарный 1994; Смысловое восприятие... 1976; Человеческий фактор. 1991; Штерн 1992 и др.). Между тем в последнее десятилетие благодаря использованию тонких и технологичных экспериментальных методик получены данные, существенным образом уточняющие классические положения и по-разному интерпретированные в различных научных традициях. На наш взгляд, безусловную ценность представляют все непротиворечивые интерпретации, поскольку любая из них может быть полезна для объемного видения «целого речевого события». Попытаемся охарактеризовать одно из направлений моделирования речевой деятельности - современный коннек-ционизм, представленный «соревновательной» (состязательной) моделью и послуживший основой для Usage-based model.
1. В центре внимания коннекционизма оказывается моделирование порождения и
1 Исследование поддержано РФФИ (грант 05-06-80070)
восприятия речи, способности человека к речевой деятельности. В сущности, кон-некционизм представляет собой наиболее полную компьютерную метафору овладения языком, родным или иностранным. Целью коннекционистских разработок является создание модели языковой способности человека, обладающей объяснительной силой и пригодной для решения прикладных задач по обучению языкам, коррекции речи, разработки компьютерных программ обработки речевого сигнала и т. п. В основе компьютерной метафоры и программ, моделирующих речевую деятельность лежит положение о единой системе ментальных репрезентаций в сознании человека.
1.1. Коннекционисты исходят из положения о взаимосвязи всех когнитивных процессов и включенности всех знаний в единую ассоциативную сеть. По мнению О. Доснана, «коннекционизм представлен как общая теория, основанная на ассоциации когнитивных элементов, которые не являются ни понятиями, ни словами, но фундаментальными единицами, предшествующими появлению любого значения» [1997: 70]. Коннекционистские модели представляют как «соревновательные» (состязательные); все варианты коннекционистских моделей основаны на принципе состязания языковых единиц и ментальных репрезентаций в речемыслительной деятельности человека. Точнее, в состязание вступают нейронные связи; «выигравшая» состязание связь нейронов активируется, тем самым обеспечивая в процессах восприятия и порождения речи актуализацию в сознании носителя языка определенных единиц. Коннекционнистские модели являются вероятностными.
1.2. Коннекционизм называют возрожденным бихейвиоризмом и ассоцианизмом [Фодор, Пылишин 1996]. Сходство с би-
хейвиоризмом основано на актуализации связи стимул-реакция в интерпретации речевого поведения и становлении ментальных репрезентаций, обеспечивающих речевую деятельность. Коннекционизм существенно отличается от бихейвиоризма обращением к внешнему контексту установления связи стимул-реакция, вниманием к перцептивному опыту и вероятностным факторам, предопределяющим силу этой связи. Сторонники противостоящего кон-некционизму направления когнитивной науки настаивают на модульной репрезентации языка, справедливо полагая, что предположения о структуре мозга не должны восприниматься как гипотезы о когнитивной структуре [Фодор, Пылишин 1996: 310]. Иначе говоря, структура мозга рассматривается как материальный субстрат когнитивной деятельности, не предсказывающий структуру собственно деятельности.
1.3. В центре внимания коннекционист-ского моделирования речевой деятельности - онтогенез речи, подходы к решению проблемы становления языковой компетенции на основе инпута, под которым понимается перцептивный опыт, в том числе и коммуникативный. Коммуниктивный опыт включает не только те акты коммуникации, в которых индивид непосредственно участвует как говорящий/слушающий (пишущий/читающий), но и «фоновую» коммуникацию: необращенные к нему высказывания в повседневном общении, дискурс СМИ и т.п. Коммуникативный опыт накапливается в процессе производства и восприятия речи в различных ситуациях общения, включая восприятие собственных речевых высказываний и их коррекцию в соответствии с реакцией собеседника. Перцепция речи предшествует становлению речепорождения и в онтогенезе, и при овладении вторым языком [Лепская 1997].
1.4. В коннекционизме процессы порождения и восприятия речи соотносят в рамках одной сквозной модели, что является несомненным достоинством. В реальных коммуникативных актах участникам при-
ходится постоянно переключаться с порождения речи на восприятие. Целью научного знания о феномене языка в конечном итоге является Порождение и восприятие актуализированы одновременно в любом речевом акте, поскольку говорящий (пишущий) непременно выступает и как слушающий (читающий), так как слуховой и зрительный контроль реализации смысловой программы высказывания составляет необходимую процедуру речевой деятельности (см., например: [Ахутина 1989]).
2. Охарактеризуем основные положения коннекционизма, имея в виду и классическую модель, и ее более современную унифицированную версию, используя в качестве иллюстраций детскую речь.
2.1. Одно из основных положений кон-некционизма - утверждение искусственности разделения лексики и грамматики как самостоятельных модулей ментальной репрезентации естественного языка, поскольку мозг представляет собой единую нейронную сеть, в которой сила связей между нейронами обусловлена частотностью их совместной активации [Bates & Goodman 2001]. Частотность совместной активации нейронов отражает частотность взаимосвязи воспринимаемых сигналов в перцептивном опыте: чем чаще в опыте связаны сигналы (смежностью в пространстве, последовательностью во времени или иным способом), тем вероятнее, что появление одного сигнала актуализирует в сознании человека другой связанный с ним сигнал. Поскольку грамматические формы лексем взаимообусловлены в рамках синтаксических конструкций, постольку каждая из форм имеет приоритетного «партнера»: грамматическую форму, которая чаще прочих встречается рядом с ней в потоке речи. Этим обеспечивается освоение грамматики в онтогенезе, которое «запускается» критическим объемом словаря [Bates, Bretherton, Snyder 1988].
Познавательная деятельность предполагает формирование и системы операций по обработке поступающей информации, и системы единиц, подлежащих обработке и
хранению. Первое составляет процедурные знания, второе - декларативные. Разграничение лексикона и грамматики, основанное на противопоставлении декларативных и процедурных знаний, приводит к разграничению модулей в ментальной репрезентации языка. При коннекционистском подходе принято акцентировать взаимообусловленность репрезентации лексики и грамматики, производность процедурных знаний от объема и способа организации инвентаря - единиц, составляющих декларативные знания. О тесной взаимосвязи грамматики и лексикона пишут не только коннекцио-нисты; Е.С. Кубрякова утверждает: «Сегодня, однако, надо пересмотреть наши взгляды на природу и функции лексикона, отстаивая не столько мнение о его противопоставленности грамматике, сколько, напротив, идеи их органической связи, «перетекания» одного в другое и, конечно же, известной условности границ между ними» [Кубрякова 2004: 378]. Ю.Н. Караулов исследуя ассоциативно-вербальную сеть, доказывает взаимопроникновение лексикона и грамматики (точнее, синтаксиса), обращая внимание на грамматикализованные ассоциативные связи (Караулов 1993).
2.2. Ментальная репрезентация языка в классической коннекционистской модели выстраивается как взаимосвязь трех карт: фонологической, семантической и аргументной. Ключевую роль играет понятие состязания (competition), которым обозначают отношения между языковыми единицами, активированными в процессе порождения и восприятия речи. В пространстве фонологической карты конкурируют ау-диообразы и артикуляторные образы языковых единиц; в пространстве семантической карты - значения, приписываемые звуковому сигналу (или последовательности артикулем); наконец, в пределах аргументной карты состязаются аргументы предиката и модели порядка слов.
Конкуренция артикуляторных образов проявляется в самокоррекции, т.е. исправлении допущенных оговорок с меной близких по артикуляционным параметрам зву-
ков, заменой близких по звучанию слов. Они перелезли через ребро... через похожее на ребро бревно, - поправляет свой рассказ по серии картинок о мальчике, отправившемся на поиски сбежавшей лягушки, шестилетний Максим Г. (на картинке мальчик и собачка перелезают через лежащий в воде ствол дерева)1. Говорящий в ходе контроля за выполнением программы высказывания замечает2, что место в речевой цепи занято «неправильным» претендентом и меняет свое решение в пользу иной последовательности артикулем, ассоциированной с лексическим значением, более точно отражающим авторскую интенцию. Причиной предпочтения неверной последовательности артикулем может быть частотность в ближайшем контексте слога ре (перелезли через). Вероятно также, что для городского ребенка, выросшего в семье врачей, как Максим Г., последовательность артикулем ребро более частотна в индивидуальном коммуникативном опыте по сравнению с бревно. Такого рода оговорки в спонтанных повествованиях детей по мере взросления встречаются все реже и реже.
Конкуренция значений отражается в сбоях при лексическом выборе. Максим Г., рассказывая о бегстве лягушки из банки, утверждает: выпрыгнула из аквариума маленькая жабк...жаба... лягушка (хмыкает). В этом утверждении два сбоя при лексическом выборе. Во-первых, банку, в которой сидит лягушка, мальчик называет аквариумом, используя верное наименование специального резервуара, предназначенного для земноводных и рыб, вопреки изобра-
1 Все примеры, помимо специально оговариваемых, приводятся из рассказов по серии картинок (Frog stories), записанных на диктофон и частично опубликованных [Овчинникова и др. 1999]. Серия из 24 картинок о поисках мальчиком и его собачкой сбежавшей лягушки -стандартный материал для изучения повествований детей, говорящих на разных языках [Berman, Slobin 1994]. Общие сведения о русскоязычных Frog stories приводятся в [Дурова, Юрьева 1998].
2 В отечественной психолингвистической традиции моделирования порождения речи контроль за ходом выполнения программы высказывания возможен на любом из этапов его планирования (см., например, модель Т.В. Ахутиной (1989).
женной на картинке стеклянной банке. В конкуренции в пределах семантической карты выигрывает значение, актуальное в реальной ситуации содержания в домашних условиях рыбок, лягушек и т.п. Во-вторых, лягушку первоначально маленький рассказчик решает именовать жабкой, затем - жабой и, наконец, останавливается на номинации лягушка, которую уже использовал ранее. Во втором случае представлена самокоррекция неверного лексического выбора.
Рассмотрим конкуренцию аргументов предиката и моделей порядка слов - конкуренцию в пределах аргументной карты. Шестилетний Антон С. рассказывает: Потом мальчик с.. сел на... на землю. И увидел пароходов и обезьян. У предиката увидел в последнем предложении выражен объект, причем увиденные мальчиком объекты рассказчик оформляет одинаково, грамматически маркируя их как одушевленные. В конкуренции между формами побеждает несовпадающая с именительным падежом, маркирующим тему высказывания, форма винительного падежа для одушевленных существительных: пароходов. Конкуренцию моделей порядка слова, как нам кажется, отражает высказывание из повествования шестилетней Симы К.: Вдруг оглянулась собачка, а мальчика нету. Девочка использует (как нам кажется, коммуникативно неоправданно) инверсионный порядок слов (У-Б). Инверсия (О-У-Б) встречается в описании шестилетней Ладой Р. падения мальчика: А мальчик, его испугала сова, и он упал в метр от лужи, и почти на середину, что связано с заданной в предыдущей синтагме темой (А мальчик). Приведем еще один случай инверсии из повествования Лады Р. На картинке изображена собачка, пытающаяся, по всей видимости, добраться до жилища диких пчел (или ос); девочка рассказывает: А собачка все прыгала на двух ногах возле пчелиного улея... Где он висел, собачка застряла двумя лапами, дерево, где висел улей... Помимо лексического сбоя (на двух ногах вместо на двух лапах) в рассказе девочки встречается
синтаксический сбой в реализации структуры сложного предложения: зависимая часть предшествует главной. Интересный пример, отражающий конкуренцию моделей порядка слов, находим в рассказе шестилетней Лизы Р.: Потом... мальчик, когда залез на большой камень, олень убежал. Лиза заявляет тему (мальчик) в соответствии с типичным русским словопорядком (Б-У-О), а затем продуцирует зависимую часть сложного предложения, субъектом которой является уже заявленная тема. Мальчик отделен от когда паузой и понижением тона.
Такого рода инверсия встречается в повествованиях шести-семилетних детей и практически отсутствует в спонтанных монологах более взрослых рассказчиков.
2.2.1. Фонологическая карта представляет базу для «фонологической модификации», которая формируется на основе ар-тикуляторных образов и аудиобразов слова в процессе становления перцептивных эталонов и моторных программ. Фонологическая карта, по-видимому, является аналогом перцептивной базы и артикуляторной базы языка.
В процессе накопления речевого опыта каждому элементу фонологической карты приписывается определенное значение, отраженное на семантической карте. Как отмечают Б. МакВинни и К. Планкетт, заучивание слов в процессе освоения языка включает развитие одной «карты» для ау-диообразов (перцептивных эталонов), другой «карты» для семантических образов; затем между двумя «картами» устанавливаются взаимные ассоциативные связи [MacWhinney & Р1ипкей 2000: 21]. Взаимные ассоциативные связи возникают и укрепляются благодаря многочисленным перцептивным явлениям. Механизм ассоциирования, способ установления связей между любыми содержаниями сознания на разнообразных основаниях, - один из важнейших интеллектуальных механизмов, обеспечивающий, по мнению Н.И. Жинки-на, «физиологию языка». Насколько мы можем судить, в коннекционистских моде-
лях ассоциативному механизму отводится ключевая роль в организации ментальной репрезентации языка.
Заметим, что аудиообразы, выделяемые в речевом потоке в процессе восприятия речи, оказываются исходным материалом для артикуляторных образов и конструирования фонологической карты в целом, поскольку в онтогенезе речи артикуляция возникает как своеобразная отработка движений речевого аппарата, направленных на достижение определенного аудиообраза [Лепская 1997; Цейтлин 2000].
2.2.2. Совокупность значений организована в семантическую карту, формирующуюся на основе лексических значений. В первоначальном варианте модели семантическая карта не ограничена только лексическим значением. На семантической карте отражены и значения морфем. Сами лексические значения извлекаются из речевого потока благодаря аргументному фрейму [MacWhinney 2000: 141]. Иначе говоря, в процессе восприятия звучащей речи каждый звуковой образ соотносится с определенной позицией в высказывании, характерной для определенного аргумента пропозиции (для определенной синтаксической роли). Данная позиция аргументного фрейма связывается с лексическим значением. Как видим, грамматика (в лингвистическом смысле) оказывается необходимым условием освоения лексикона, так как на основе грамматической (точнее, синтаксической) роли устанавливаются звуковые образы словоформ, которые в результате категоризации объединяются в лексему. Лексическое значение ассоциировано с конкретными аудиообразами. Причем, как отмечает Б. МакВинни, дети в меньшей степени, чем взрослые, стеснены в творчестве символических связей между звучанием и значением [MacWhinney 2005: 103], что обеспечивает быстрое формирование взаимосвязей фонологической и семантической карт, успешную переработку инпу-та и освоение естественного языка.
В речевой деятельности семантическая карта подвергается семантической моди-
фикации, т.е. взаимной адаптации значений связанных в речевом потоке слов. Лексические значения подвергаются семантической модификации в силу регулярной совместной встречаемости определенных ау-диообразов, представляющих их в речевой цепи. Совместная встречаемость аудиооб-разов служит основанием для установления лексических ассоциаций. Благодаря лексическим ассоциациям фонетический облик языковой единицы непосредственно проецируется на аргументный фрейм: фонетический облик «обрастает» контекстным окружением.
Таким образом, связи между элементами языка устанавливаются на основе частотности их совместной встречаемости в речевом потоке и устойчивости позиций в аргументном фрейме. Разнообразие речевого потока ограничено коммуникативным опытом индивида. Новые связи продуцируются за счет обработки поступающего речевого сигнала: в нем опознаются фонетические слова, совместная встречаемость которых уточняет их проекции на семантическую карту. Новое фонетическое слово проецируется на семантическую карту благодаря позиции, занимаемой в аргументном фрейме относительно других фонетических слов, во-первых, и лексическим ассоциациям с освоенными фонетическими словами, имеющими проекции на семантической карте, во-вторых.
2.2.3. В восприятии и понимании речи важное значение имеют два процесса: процесс маскировки и процесс сохранения «замаскированной» речевой единицы в рабочей памяти (masking & buffering: [MacWhinney 2000: 139-140]). Эти процессы играют существенную роль как при восприятии речи, так и при ее порождении, поскольку позволяют одновременно воспринимать собственную речь и осуществлять контроль за реализацией замысла. Полагают, что маскирующий процесс играет роль «пускового механизма» для усвоения аргументных отношений. Иначе говоря, аргументная карта формируется на основе специфического процесса, который обес-
печивает одновременность восприятия, первичной переработки текущего сигнала и сохранения переработанной, но актуальной для целого высказывания синтагмы.
2.2.3.1. Маскировка сводится к дезактивации воспринятого аудиообраза с соответствующим ему лексическим значением. Дезактивация не подразумевает вытеснение лексического значения из памяти; для успешного понимания речевого сообщения необходимо временно сохранять воспринятую и опознанную лексему отдельно от остальных единиц лексикона, для того чтобы иметь возможность актуализировать ее на любом из этапов восприятия текущих речевых сигналов. Дезактивация лексемы позволяет, не отвлекаясь от процесса рече-восприятия и установления соответствий между поступающими аудиообразами и элементами семантической карты по ходу поступления сигнала, по окончании звучания осуществлять переработку воспринятого сообщения целиком.
2.2.3.2. В качестве свидетельства психологической реальности «маскировки и «буферного» сохранения» можно трактовать материалы детской речи. Например, шестилетняя девочка, повторяя за мамой строки К.И. Чуковского, вставляет героя, не упомянутого в исходном стихотворении: «Пришли мне калоши, и мне, и жене, и То-тоше с Кокошей» (пример из: Круглякова 2006: 8). Очевидно, в этом случае искажение смысловой программы порождаемого высказывания возникло при семантической обработке поступающего сигнала и активации информации, хранимой в долговременной памяти. «Замаскированный» и сохраняемый в «буферной» памяти сигнал искажается под воздействием сформированных ранее речевых стереотипов («То-тоша и Кокоша» из «Мойдодыра» К.И. Чуковского).
2.2.3.3. Аргументные отношения нельзя установить для изолированной лексемы. Аргументные отношения опознаются и аргументная карта формируется на основе «маскировки» воспринятого сигнала и сохранения его в «буферной» памяти. Такое
сохранение позволяет в ходе распознавания и переработки текущего высказывания online объединять единицы, «интерпретировать» их как слоты аргументного фрейма. Вероятно, сохраняемая в буферной памяти часть собственного высказывания при порождении речи служит основой для коррекции семантической программы высказывания и ее реализации.
Буферной или эпизодической памятью считают кратковременное хранилище, от которого отличают хранилище долговременное (семантическую память, ментальный лексикон). Согласно исследованиям глагольной морфологии, «буферная», т.е., насколько мы можем судить, кратковременная оперативная, память содержит готовые лексические единицы, извлекаемые из долговременного хранилища по мере необходимости в коммуникативной ситуации.
2.2.4. Семантическая карта - это ментальный лексикон. Ментальный лексикон трактуется как хранилище декларативных знаний, организация которых обусловлена, помимо иных факторов, еще и вероятностью совместной встречаемости единиц в речевом опыте индивида. Отдельные единицы ментального лексикона соответствуют лексеме, словоформе, морфеме национального языка. Для каждой из единиц в семантической карте отражен непосредственный (ближайший) контекст. Синтагматические связи между единицами языка весьма существенны для семантического анализа речевого сообщения. Именно совместная встречаемость (текстовые ассоциации) языковых единиц в коммуникативном опыте индивида наряду с процедурными знаниями (двумя процессами: masking & buffering) обеспечивает освоение синтаксиса и формирование аргументной карты.
2.3. Обратимся к современной версии модели, описанной Б. МакВинни [2005: 81110]. Унифицированная версия учитывает данные освоения родного языка, опыт учебного и естественного билингвизма. В унифицированной коннекционистской модели появляются новые компоненты. В яд-
ре модели по-прежнему принцип конкуренции - состязание активированных единиц за «право обрести достойное место» в семантике декодируемого речевого сообщения или занять позицию в речевой цепи при порождении речевого высказывания. Существенное влияние на конкуренцию оказывает явление резонанса: один из «претендентов» получает поддержку, совпадая с параметрами коммуникативной ситуации, с вербальным контекстом дискурса.
2.3.1. В речемыслительной деятельности задействованы «языковые арены», на которых и происходит состязание конкурирующих единиц. Арены соответствуют четырем традиционным для психолингвистики уровням: фонологическому, лексическому, морфосинтаксическому (грамматическому) и концептуальному (там же: 84). При порождении речи эти арены включают формулирование сообщения, активацию единиц лексикона, морфосинтаксическое упорядочивание, артикуляторное планирование. При восприятии речи - переработку аудиокомплексов, активацию лексических единиц, декодирование их грамматической роли, интерпретацию значения. Обработка речевого сигнала или программы речевого сообщения на каждой из арен подчиняются различным комбинациям нейронных путей. В дополнение к перечисленным восьми аренам, взрослый носитель языка использует еще две арены для «орфографических состязаний» - одну для чтения, одну для письма. Таким образом, языковая способность включает две функционально различные, но взаимосвязанные и взаимообусловленные компетенции: компетенцию говорящего (пишущего) и компетенцию слушающего (читающего)1.
2.3.2. Языковой знак представляет соотношение формы и функции, взаимное соответствие на двух картах: фонологической и семантической. При порождении речи формы состязаются в пригодности к выра-
1 В отечественной лингвистической традиции разграничение грамматик говорящего и слушающего восходит к работам Л. В. Щербы. Грамматику слушающего выстраивала в своих работах Алла Соломоновна Штерн.
жению интенции адресанта; при восприятии речи функции или интерпретации выбираются на основе сигналов от поверхностных форм. Выигрыш в этом состязании детерминирован соотносительной силой релевантных кандидатов. Соотносительная сила, в соответствии с коннекционистской моделью, зависит от частотности сигнала и ряда других факторов. В целом картирование (соотношение формы и функции) - результат социальной конвенции, которая должна быть усвоена для всех арен, включая лексикон, фонологию, морфосинтаксис и ментальные репрезентации (там же: 85).
Проиллюстрируем конкуренцию языковых форм, пригодных для выражения интенции говорящего, примерами из детских повествований.
При развертывании повествования шестилетние рассказчики довольно часто корректируют свой лексический выбор, если «победившая» форма не полностью отражает авторскую интенцию и в ходе контроля за реализацией смысловой программы возникает новый вариант (см. прокомментированные выше примеры). У подростков подбор адекватной речевому намерению формы методом проб и ошибок встречается заметно реже и касается более тонких различий конкурирующих единиц, что мы склонны связывать с возросшей языковой компетенцией. Пятнадцатилетний Олег М. исправляет свой выбор, предпочитая высказывание о намерениях лягушонка высказыванию о свершившемся факте: В это время э... маленький лягушонок не-за...решил незаметно убежать. Пятнадцатилетний Антон С., цитату из повествования которого в шестилетнем возрасте мы уже приводили, рассказывает: Потом он залез на высокий камень и там наткнулся на рога оленя, который ээ. унес его... ээ... сбросил... сбросил его с обрыва в воду. Пытаясь реализовать заданный глаголом аргументный фрейм, подобрать наиболее точную форму, обозначающую действия оленя по отношению к мальчику, Антон С. все же останавливается на первоначальном варианте, повторяя форму сбросил после
некоторых колебаний.
В повествовании уже цитированной нами Симы К., записанной от нее в четырнадцатилетнем возрасте, находим: Мм... затем настало утро и мальчик., когда проснулся мальчик, он увидел, что лягушки нет, он начал ее искать. В этом случае в результате конкуренции моделей порядка слов первоначально выигрывает частотная модель (Б-У-О), о чем можно судить по заявленному субъекту (мальчик), а затем рассказчица заменяет первоначальную программу на менее частотную конструкцию. Приведем пример коррекции результата состязания глагольных форм в повествовании четырнадцатилетней Анны Б., заменяющей редкий глагол с ограниченной сочетаемостью прискачет (приск...) более нейтральным и употребительным вернется: Мальчик стал звать лягушку, думая, что она ... приск... ну, вернется к нему, если он ее позовет. Насколько мы можем судить, первоначальный выигрыш состязания претендентом прискачет обусловлен текстовой ассоциацией с использованной выше номинацией лягушка. Коррекция выбора может быть обусловлена значимостью для рассказчицы особенностей коммуникативной ситуации (запись повествования на диктофон взрослым экспериментатором), предполагающей использование стилистически нейтральных языковых средств.
2.3.3. В освоение «нового картирования» - нового знака - вовлечены как долговременная, так и кратковременная память. Кратковременная память, как мы видели в классической модели, обеспечивает «маскировку» и «буферное» хранение». Кратковременная память вовлечена в процесс запоминания фонологического облика слова и соотнесения его с значимыми лексическими единицами, в процесс синтаксирова-ния онлайн (диагностирование аргументов пропозиции на основе порядка слов и морфологических маркеров в поверхностной синтаксической структуре).
2.3.4. Размер определенного картирования - поиска соответствий между формой и функцией - предопределен процессом вы-
деления отрезков, сегментирования речевого потока на составляющие. В речевом потоке выделяются произвольные сегменты различной протяженности, которые Мак-Винни сравнивает с нарезанием (отламыванием) ломтей (chunking: там же: 85). Ломоть «отламывается» от соседних элементов и обрабатывается как целое. Выделением сегмента устанавливается единица принятия решения о значении. Например, выделение сегмента мой трехлетним мальчиком позволило активировать более дробные (и неадекватные) единицы семантической карты: «Это не мой Додыр, это мальчиков Додыр» (пример из: Круглякова 2006: 8); два первых орфографических слова фразы «Покой нам только снится», составляют одно фонетическое, объединенное основным ударением на последнем слоге существительного, что при восприятии на слух ребенком приводит к искаженной интерпретации «Покойным только снится» (там же). Б. МакВинни напоминает, что дети полагаются как на комбинаторику лингвистических единиц, так и на целостные отрезки при построении слогов, слов и предложений (2005: 85).
Естественно, выделение сегментов различного размера изменяет конкуренцию: в состязание вступают новые кандидаты. В первом примере при опознании сегмента мой выигрывает значение «притяжательное местоимение первого лица», а не императив глагола мыть; во втором - одна из косвенных падежных форм существительного покойный.
2.3.5. Наконец, активация кода - фонологической карты и связанной с ней орфографической карты - и доступ к ментальным репрезентациям обусловлен явлением резонанса. В качестве примера резонанса Б. МакВинни, ссылаясь на Л.С. Выготского, приводит неинтериоризированную речь ребенка, осваивающего первый язык: неин-териоризированная речь создает резонанс между вербализацией и действием [MacW-hinney 2005: 100]. Вероятно, резонанс проявляется и в инерционном повторении уже активированного сигнала в любом подхо-
дящем контексте: выигравший однажды претендент активируется быстрее других. Мозг по-разному реагирует на различные по лексической и синтаксической частотности единицы и на единицы, недавно встречавшиеся в ситуации [Секерина 2006: 30]. Пример резонансного лексического повтора находим в повествовании пятнадцатилетнего Олега М., однажды выбравшего высказывание о намерении героя и настойчиво использующего его:
В это время э...маленький лягушонок не-за.решил незаметно убежать. Поспав до позднего утра, когда... солнце уже светило ярко... проснувшись, мальчик и... его пес обнаружили, что... лягушонка уже не было в банке. Они были очень удивлены и решили... выдвинуться... на поиски. Э.в то время как. ээ.пес осватил. комнату.мальчик оделся.э.и. решил. выглянуть. во двор. Во дворе мальчик и его пес не обнаружили. маленько. ээ. лягушонка, поэтому ...они решили. пойти.ээ. на поиски в лес. Мальчик. э. в его огромных сапогах и его любимец пес. Э.в лесу они. кричали и. вызывали лягушонка, но никто. не откликался. на их. вызовы. Мальчик решил... узнать у обитателей леса, не видели ли они маленького лягушонка. Он решил нагнуться к норе и спросил у. маленькой. крысы, не видела ли она лягушонка. Та ответила укусом.та ответила. укусом. Хм. а. собака решила узнать, не ви-де-ли ли.пчелы.дикие пчелы маленького лягушонка. Они также... н.не смогли ответить.речью. Затем э.мальчик решил. вскарабкаться на дерево и.и. задал вопрос ээ.в глубокое. дупло. насчет. вопрос насчет лягушонка. Мм. Оттуда выскочила.с.сова, и.ээ. мальчик.и уронила нечаянно мальчика. А пес в это время бегал вокруг, спасаясь от тучи.пчел ..которых.он привлек на себя. Мальчик решил взобраться на огромный камень, схватившись за ветвистые ветки...
В состязании на лексической арене при смене аргументного фрейма победила одна
лексема, которая сохраняется активированной на протяжении всего рассказа.
В повествованиях также находим примеры активации целого «ломтя» благодаря резонансу. Пятнадцатилетний Артем К. утверждает: Они пошли в лес искать его. М. но. по пути они встретили ээ. улей с пчелами. где. м. ммальчика ужалила оса. Мальчик искал буквально на каждом шагу: в деревьях. везде, где только было можно. Насколько мы можем судить, в русском языке нет устойчивого оборота искать на каждом шагу, зато есть оборот встречать/встретить найти/находить на каждом шагу. В свою очередь, ассоциативная связь между глаголами встретить, найти, искать отмечена русскими ассоциативными словарями [Русский ассоциативный словарь 1994: 51, 114, 172]. При активации лексемы (в данном случае встретить: они встретили) активируется в той или иной мере все поле. «Выигравший» претендент сохраняет активность и при возможности резонанса вновь так или иначе вступает в конкуренцию; думается, этим объясняется искажение устойчивых оборотов и появление «ломтя», как у Артема К.
2.3.6. Таким образом, унифицированная модель вводит несколько новых компонентов в коннекционистское моделирование: выделение сегментов речевой цепи различной протяженности, обрабатываемых целиком; резонанс; соотношение кодов, актуальное для билингвизма и переключения с устной формы коммуникацию на письменную и наоборот. В унифицированной модели последовательно разделяют концептуальное представление (ментальные репрезентации, свободные от языкового воплощения) и лексическое значение. В унифицированной модели порождение и восприятие речи представлены не в качестве различных видов деятельности, а как различные входы на «игровые поля», принимающие сигналы от внешних (речевой цепи) и внутренних (интенция адресанта) стимулов, вступающие в сложное взаимодействие в речемыслительной деятельности. Фонемы и графемы являются элемен-
тами различных кодов, обеспечивающих доступ к лексической арене, грамматической арене и, в конечном итоге, - к концептуальным репрезентациям. Арены мыслятся не в виде отдельных модулей, а в виде «игровых полей», готовых принять инпут с другой арены, как только этот инпут становится доступным. На лексической арене состязание происходит в пределах топологических карт, в которых слова организованы по семантическим и лексическим типам. На морфосинтаксической арене состязание происходит между порядком слов и грамматическими маркерами [там же: 8687]. Под ареной концептуальных репрезентаций подразумевается тот феномен, который в когнитивной науке обозначают как семантическую память. Арена концептуальных репрезентаций обеспечивает и восприятие, и порождение речевого высказывания. Тем не менее, нейронные пути, «ведущие» к ней, различны при восприятии и при порождении речи.
3. Разумеется, коннекционистская интерпретация не является исчерпывающей. Все приведенные нами примеры можно трактовать и в рамках иных моделей (интерпретация развертывания повествования детьми с позиций модели Т.В. Ахутиной предлагается в: Овчинникова ). Осознавая ограниченность коннекционистского подхода к когнитивным процессам, нельзя не отметить его безусловных достижений, в частности, «разработки алгоритма, объясняющего каким образом носитель языка научается определять силу связей между элементами и продуцировать новые элементы» [Е1тап 2001: 298]. Дж. Элман замечает, что принципиальная возможность овладения языком обусловлена ограниченными возможностями детей в переработке поступающей информации; дети «способны обрабатывать только простые образцы речи окружающих и эти образцы затем обеспечивают критическое основание для умения делать более тонкие обобщения» [Е1тап 2001: 304]. Источником новых связей является не становление новой когнитивной операции, не сформированные
«когнитивные пререквизиты», позволяющие по-новому интерпретировать инпут, а самоорганизация нейронной сети, коррекция представлений на основе пополняющегося массива данных. Собственно, повествования детей более старшего возраста отражают более широкие возможности выбора языковых единиц для воплощения авторской интенции.
Коннекционистские модели выстраивают порождение и восприятие речи не в виде последовательности шагов и операций, а виде игры активированных нейронных путей. В коннекционисткой модели акцентируют не причины, приводящее к неверному выбору, а параметры значения, победившего в конкуренции. Языковая форма не столько выбирается говорящим, сколько «всплывает» в его сознании в силу целого ряда взаимодействующих факторов, иерархия которых до конца не ясна. Выбор говорящий осуществляет только в том случае, когда выигравший состязание претендент не отвечает поставленной коммуникативной задаче, не обеспечивает в желаемой мере социальное взаимодействие.
Литература:
Ахутина Т.В. Порождение речи. Нейро-лингвистический анализ синтаксиса. М., 1989.
Ахутина Т.В., Пылаева Н.М. Диагностика развития зрительно-вербальных функций. М., 2003.
Доснан О. Развитие креативности: Креативность и обучение // Когнитивное обучение: современное состояние и перспективы. М., 1987. С. 65-82.
Дурова Н.В., Юрьева Н.М. Составление рассказа по серии иллюстраций детьми дошкольниками // Речевое и психологическое развитие дошкольников. М., 1998. С. 10- 19.
Залевская А.А. Введение в психолингвистику. М., 1999.
Караулов Ю.Н. Ассоциативная грамматика русского языка. М., 1993.
Круглякова Т.А. Модификация стихотворного текста в речевой деятельности ребенка. АКД: Спб. 2006.
Кубрякова Е.С. О ментальном лексиконе. Лексикон как компонент языковой способности человека // Язык и знание. М., 2004. С. 378-389.
Леонтьев А.А. Психолингвистические единицы и порождение речевого высказывания. М., 1969.
Лепская Н.И. Язык ребенка (Онтогенез речевой коммуникации). М., 1997.
Овчинникова И.Г.; Береснева Н.И.; Дубровская Л.А.; Пенягина Е.Б. Рассказы русских детей (по серии картинок «Frog where are you?»). Звучащая хрестоматия. Бюллетень фонетического фонда русского языка. Приложение №10. Пермь - Бохум, 1999.
Сахарный Л.В. Человек и текст: две грамматики // Человек. Текст. Культура. Екатеринбург, 1994.
Секерина И.А. Метод вызванных потенциалов мозга в экспериментальной психолингвистике // Вопросы языкознания. 2006, № 3. С. 22-45.
Смысловое восприятие речевого сообщения (в условиях массовой коммуникации). М., 1976.
Тестелец Я.Г. Ведение в общий синтаксис. М., 2001.
Фодор, Дж.; Пылишин, З. Коннекцио-низм и когнитивная структура: критический обзор // Язык и интеллект. М., 1996, с. 230-313.
Цейтлин С.Н. Язык и ребенок. Лингвистика детской речи. М., 2000.
Человеческий фактор в языке. Язык и порождение речи. М., 1991.
Штерн А.С. Перцептивный аспект речевой деятельности. СПб., 1992.
Якобсон Р. Часть и целое в языке // Избранные работы. М., 1985. С. 301-305.
Bates, E., Bretherton, I., & Snyder, L. From first words to grammar: Individual differences and dissociable mechanisns. New York: Cambridge University Press. 1988.
Bates, E. & Goodman, J.C. On the Insuperability of Grammar and the Lexicon: Evidence from Acquisition. In: Tomasello, M. & Bates, E. (eds), Essential Readings in Developmental Psychology. Oxford 2001, p. 134162.
Berman R. & Slobin D. Relating events in narrative: a crosslinguistic developmental study. Hillsdale, NJ: Erlbaum 1994.
Elman, J. Connectionism and Language Acquisition. In: Tomasello, M. & Bates, E. (eds), Essential Readings in Developmental Psychology. Oxford 2001, p. 295-306.
MacWhinney, B. Connectionism and Language Learning. In: Barlow, M. & Kemmer S. (ed.), Usage-based Models of Language. Stanford 2000, p. 121-150.
MacWhinney, B. New Directions in the Competition Model // Beyond Nature-Nurture: Essays in Honnor of Elizabeth Bates. Mah-wah, New Jersey, London 2005. P. 81-110.
MacWhinney, B. & Plunkett, K. Lexicalist Connectionism. In: Broeder, P. & Murre, J. (eds.), Models of Language Acquisition. Inductive and Deductive Approaches. Oxford 2000, p. 9-32.
Д.А. Леонтьев
ОТ СЛОВА К РЕАЛЬНОСТИ: ВОЗМОЖНОСТИ ЯЗЫКА И ОНТОЛОГИЧЕСКИЙ СТАТУС СООБЩЕНИЯ
Проблема, которой посвящено данное сообщение, относится к пограничной области между языкознанием и психологией (учитывая, что в области гуманитарных наук все дисциплинарные границы крайне условны). Вместе с тем она не является чисто научной проблемой, имея прямое отношение к повседневной жизни каждого из нас.
Реальность, знаковые системы и жизнедеятельность
Бурное развитие гуманитарных дисциплин привело к некоторой иллюзии самодостаточности и самостоятельности того мира знаковых систем и культурных артефактов, которые они изучают, «третьего мира», как назвал его К.Поппер, сущест-
