ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ МИР ВЛАДИМИРА ГУБЫ: ДИАЛОГ С ЛИТЕРАТУРНОЙ ТРАДИЦИЕЙ (К ПОСТАНОВКЕ ВОПРОСА)
Гилева Екатерина Валерьевна, канд. филол. наук Сибирский государственный университет телекоммуникаций и информатики, Новосибирский государственный технический университет, Новосибирский государственный театральный институт.
Email: gileva0885@mail. ru
Аннотация. В статье рассматривается поэтическое и дневниковое творчество новосибирского поэта В. Е. Губы (1955 - 2013). Рассматривается специфика обращения к литературной традиции в сравнении с образцами дилетантской поэзии, а также аспекты обращения к литературной традиции, характерные для художественного мира поэта. Анализируя дневниковое творчество, исследователь большое внимание уделяет рассмотрению механизмов трансформации биографического материала в литературный.
Ключевые слова: провинциальная поэзия, сибирская поэзия, современная русская поэзия, дилетантская поэзия, литературная традиция, В. Е. Губа.
Несколько лет назад мне в руки попал для хранения, исследования и возможной публикации архив новосибирского поэта Владимира Егоровича Губы (1955 - 2013). В составе архива - рукописи стихов, дневник, письма, фотографии, библиотека, адресные книги, личные документы.
Поэт В. Е. Губа родился в с. Озёрки Новосибирской области. Окончив школу, получил профессию радиста-метеоролога, работал в тайге на метеостанции в 20 км от пос. Таватьях (север Тюменской области), потом служил в армии, после - окончил педагогический институт, работал
учителем русского языка и литературы в Красноярском крае, затем - в Чите. В Чите он также работал внештатным корреспондентом газеты «Комсомолец Забайкалья», получил профессию «Режиссер народного театра», ставил спектакли, играл в них. В начале 2000-х вернулся в Новосибирск, работал в средней школе учителем русского языка и литературы; в последние годы работал курьером, грузчиком, кочегаром, сторожем на автостоянке, участвовал в работе новосибирских литературных клубов и в литературных мероприятиях разного уровня.
Стихи В. Е. Губы публиковались во множестве периодических изданий, литературных сборниках и альманахах (в основном местного уровня). Кроме того, был издан один самодеятельный сборник стихов (неофициальное издание) и один официальный сборник - «Иду по серебру» (Новосибирск, ООО «Академиздат», 2017). Последним мы и будем пользоваться, исследуя творчество поэта.
Прежде всего, следует отметить, что среди массы дилетантских поэтических произведений, среди которых часто публиковались при жизни стихи В. Е. Губы, его работы выделяются художественным миром, обладающим специфическими чертами.
Одной из таких черт является многообразное обращение автора к литературной традиции и, более того, именно она, ее преломление в современности, становится предметом исследования поэта. В стихотворении «Трактат о бессмертных» В. Е. Губа пишет: «Вымерло племя бессмертных. / Смертному нет защиты», «Где твой отец? Кто учитель?», «...мамонт... /Пушкин, Есенин... МАМА...» С одной стороны, виден вполне ожидаемый и распространенный в рамках дилетантской поэзии дискурс возвышения литературных классиков, сожаление об их давнем уходе («вымерло племя бессмертных»), с другой стороны, обращает на себя внимание ряд «...мамонт... Пушкин, Есенин... МАМА», в котором Пушкину и Есенину придается статус своеобразного
биологического основания человеческого существования. Пушкин и Есенин вписаны не в культурную традицию, а в ряд, описывающий, во -первых, биологическое происхождение видов (мамонт), а во-вторых, -происхождение человеческой единицы (мама).
В этом же стихотворении авторов прошлых времен В. Е. Губа называет «Сашенька Пушкин», «Сережа Есенин», «Коля Рубцов». Такие «детские», «домашние» формы имен нивелируют иерархические отношения между лирическим героем В. Е. Губы и образами поэтов-представителей литературной традиции. В «Трактате о бессмертных» поэт, обращаясь к классикам, говорит: «К вам продираюсь, стану ли свой?». При этом в стихотворении «Ода эпиграфу» В. Е. Губа пишет: «Без эпиграфа я сирота».
Названные особенности высвечивают амбивалентный характер образа лирического героя В. Е. Губы и персонажей литературной традиции в художественном мире поэта: поэт выступает по отношению к авторам прошлого одновременно и учеником, и хранителем-защитником-покровителем. Между ними - отношения ребенка и отца, в которых статусы ребенка и отца то и дело меняются местами.
Еще одним аспектом обращения к литературной традиции у В. Е. Губы становится использование ее разнообразных художественных ресурсов для конструирования собственных сюжетов. Так языковые и образные ресурсы литературной традиции в творчестве В. Е. Губы можно воспринять в качестве некоторого подобия того, как язык христианской образности конструировал средневековую философию и часть литературы, развивавшейся в поле христианской культуры, являясь безальтернативным языковым и образным материалом для конструирования новых художественных миров. Так, например, у В. Е. Губы есть стихотворение «Ворон», отсылающее к «Ворону» Э. По с эпиграфом из него же. Однако сюжет В. Е. Губы несколько иной: также, как у Э. По, лирический герой не
соединяется с любимой, но история усложняется сравнением Ворона с Мефистофелем, продажей чего-то за три желания, невозможностью исполнить третье, заветное («ты сделай так, мой черный друг, / чтоб для нее я что-то значил»).
Образы литературной традиции в художественном мире В. Е. Губы часто встречаются в роли утраченного должного: («Прохудилась одежда, зачерствела еда. / Не спасут ни стихи, ни попойка. / Я сегодня узнал -никогда-никогда / нам не мчаться на бешеной Тройке»).
В стихотворении, посвященном памяти друга, В. Е. Губа пишет: «Он говорил: "Вставайте, граф!" /И - "Вас зовут из подземелья "» («Памяти Владимира Гуселетова»). Перед стихотворением - эпиграф: «вставайте, граф! Вас зовут из подземелья (любимое присловье Володи)». Здесь литературное клише отсылает одновременно к факту внехудожественной реальности и к литературной традиции, конструируя образ утраченного веселого прошлого (времени, когда друг был жив). В. Е. Губа использует клише «Вставайте, граф! Вас зовут из подземелья!», восходящее к образу Остапа Бендера из произведений И. Ильфа и Е. Петрова. Кроме того, выражение «Вставайте, граф» также связывает стихотворение с одноименной юмористической песней Ю. Визбора про графа, желающего быть счастливым, и с именем утопического социалиста графа А. Сен -Симона, чье имя было известно советским людям из истории общественной мысли. Таким образом, элемент литературной традиции в стихотворении В. Е. Губы становится маркером утраченного веселья, невозможности счастья: «Прилег мой друг, точней - упал, / сорвался в штопор из запоя. /Не Гуселетов я - Губа, / но я хожу его тропою».
Литературная традиция, воспринятая в романтическом ключе, в качестве сакральной альтернативы противостоит в художественном мире В. Е. Губы десакрализованной реальности: «...если Слово для вас -мишура! / Где ты бродишь, булгаковский Воланд? / где же враг твой и
брат - Иешуа?», «ухожу и петляю в высших / синих сферах, где маленький Принц» («Сатанею»). В качестве манифеста лирического героя в творческом наследии В. Е. Губы выступает стихотворение «Книжник»: «.зрелища нет противней /- как крысы в подвалах грызут /Жюль Верна и Сабатини» [далее в том же ключе упоминаются Стивенсон, Скотт, Грин - Е. Г.], «там тают заботы земли / не пахнет жильем поганым», «оставьте мне мой чердак /я так ненавижу подвалы».
Важно отметить, что на уровень поэтического текста у В. Е. Губы при всей доминирующей условности художественного мира будто бы естественно проникают очевидные элементы внехудожественной реальности. В стихотворении «Ода эпиграфу» он пишет: «Что-то взял у Ольги, у Катюши... [имена новосибирских авторов, с которыми В. Е. Губа общался по-дружески - Е. Г.] / Нет, не взял - любя ограбил, гад».
Сквозь призму этого факта интересным явлением по отношению к мировой литературной традиции становится дневник поэта, который, с одной стороны, подробно рассказывает о бытовой повседневной жизни его автора, а с другой стороны, будто бы «укладывает» бытовую повседневную жизнь в систему литературных категорий. В дневнике поэта будто происходит автотрансформация действительной биографии В. Е. Губы в литературное произведение.
Дневник поэта представляет собой 27 полных тетрадей, охватывающих период с 11 марта 1985 г. по 24 июня 2013 г.; записи преимущественно ежедневные. Кроме того, записи за 1997, 1998, 1999, 2004, 2005, 2006 гг. велись на страницах перекидных календарей (между строчек и на полях). Большинство тетрадей названы "томами" и пронумерованы по порядку. Каждая запись завершается многоточием. Все имеющиеся тетради (кроме последней) заполнены полностью - до последней строчки.
Начиная читать дневник, сразу же сталкиваемся с трудностью -тетрадь, содержащая наиболее ранние записи и названная «том ПЕРВЫЙ. 1», на обложке содержит также явно более ранний заголовок «том шестнадцатый. 16. В пути» (кстати, дневниковые записи 1-го тома поделены на главы: путь № 1, путь № 2...путь № 49). Где предыдущие пятнадцать томов и существовали ли они - неизвестно. Тетради с последующими записями пронумерованы относительно этой тетради как первой, таким образом, можно предположить, что начало «тома первого» символизирует начало важного для автора жизненного или исторического периода и продиктовано событием, перечеркнувшим предыдущую жизнь автора (предполагаемые пятнадцать более ранних томов).
Известно, что личная и профессиональная жизнь автора в момент начала записей в «томе 1» протекала ровно. При этом любопытно, что первая из дневниковых записей датирована 11 марта 1985 г. - следующим днем после смерти генерального секретаря ЦК КПСС К. У. Черненко. Первая запись: «Понедельник. 11 марта. Утро. Сходил на ГРЭС. Все осталось по-старому. + Накупил под-в [подарков (?) - Е. Г.] Юле и Васе. + Загрипповала Натка. + Вечером план у нас с в.(?) не удался. Предложил ей общ-е [общежитие (?) - Е. Г.]. Это, по ее мнению, неприемлемо, по кр. мере - на нынче. + Умер К. У. Черненко, по нар. догадкам будет Горбачев - 31 г.р. + Вечером простился и - на вокзал + Еду. Поезд 192, ваг. 7... » (В. Е. Губа ездил тогда ненадолго к родственникам в Новосибирск).
Важно, что, судя по содержащимся в дневнике сведениям, автор не стремился передать дух эпохи, как не стремился описывать подробности быта или же собственную рефлексию. Значительная часть эпизодов характеризует течение повседневной жизни автора и его окружения, причем не столько автора, сколько именно окружения - описываются встречи, разговоры, обстоятельства взаимодействия с людьми и сведения, полученные от них, иногда - фрагменты сказанных ими фраз.
Обращают на себя внимание и особенности отражения исторического времени - его как будто нет: автор стремится описывать события и действия, однако их качество за почти три десятилетия ведения дневника не меняется, как не меняется и тон, и сам субъект повествования, проступающий за текстом. Важно и то, что разнообразные события подаются обыкновенно в череде равновеликих: «Вторник. 12 [марта 1985 г. - Е. Г.]. 7 ч. 20 мин. - прибыл на Прииск-ю + На 1-м автобусе до Бочкарёво, на попутной до В. Кокуя + В. Кокуй: дома д. Саша, после прибыла Г. Д.; узнал, что Вася переболел гриппом, сейчас здоров; Павел зарезал до смерти Васю ("шм. "), оправдали его - дали 2 года условно, также дали и Щукарю (Щукарь и "шм. " из-за полушубка накинулись бить Павла, который не виновен даже в той малости был), батя Василия подал на пересуд - 18-го будет; зашёл к б. Марее и т. Моте - дышат».
После внимательного рассмотрения особенностей повествования можно предположить, что важной составляющей, организующей текст, для автора являлся ритм прозы:
«6 июня 2013. СТХ [стихи - Е. Г.] мои в нашем "дурдоме" имеют успех - даже просят читать: Дима, Гадалов, Андрей и др. Но как же тяжело без курева!»;
«В "Пр-с" [ДК "Прогресс", культурно-просветительский клуб «Этнос» - Е. Г.] не ездил - пьян и, каж-ся, со вчерашнего»;
«У магазина (каж-ся нынче) встретил Нину Вас-ну. На колени бухнулся перед нею, клоун. Поговорили, повспоминали»;
«26 декабря 1987. Сон в общ. Снилось: зубы я у себя вынимаю, откалываются они большими кусками, я их вынимаю и выбрасываю. Без боли. Тат. Вас. объяснила - кто-то помрёт у тебя из дальних родственников. <... > Идём меж гаражами. Сут.: "Когда ты мне купишь вот тот гараж?" Я: "Женя, проси кого-ниб. другого". Она: "Раньше бы ты так не сказал". Я: "Раньше я был счастлив". Она: "А сейчас спала
пелена заблуждения?" Я: "Не сейчас. Будет разговор. А сейчас - иди, дыши"».
Исправлений в дневнике крайне мало, и они в большинстве своем сделаны с целью гармонизировать ритм повествования: «Бомжок Сергей нас спиртом поил угощал. И философствовал. // Младень (муд*к) нас выпроводил - девушке его мы не по нраву. А на руке у муд*ка что-то типа кастета».
Какой-либо динамики в ритмической организации повествования от тома к тому обнаружить не удалось, в этом плане дневник кажется однородным. Повествование существенно меняется лишь при описании одной из любовных историй - для нее выделена отдельная тетрадь, исписанная от начала до конца - от зарождения отношений до их завершения (записи охватывают 3,5 месяца, год неизвестен): «Мы договорились сегодня встретиться на Н[емировича]-Данченко в 11 часов. На квартире я придумал, что надо срочно ехать на ОбьГЭС. И поехал. Наша встреча. Немножко слякотно. Пошли на Горскую, там облюбовали золотистую, мокренькую рощицу. И - говорили, говорили, говорили. И такими волнующими были наши объятия. И - замерзли. По дороге назад Ты мне сказала, чтобы я постарался не одевать боле свою нынешнюю коричневую куртку, я в ней напоминаю Тебе либо какого -то бича, либо бомжа, либо всех их вместе взятых. Интересно - а во что я облачусь?».
При всем ритмическом однообразии дневник многослоен - ряд тетрадей автор дописывает позднее, время от времени пишет одновременно в нескольких «томах», как бы формируя своеобразный роман, балансирующий между дневниковым и собственно художественным текстом. При всей краткости и отрывочности записей их череда комплексно конструирует атмосферу своеобразной авторской реальности, передающей множество аспектов жизни человека: нравы, язык, образ жизни, массу незначительных, но в сумме значащих деталей:
«Вечером уже обнаружил такую беду: куда-то пропала моя баночка красивая (метал-я) из-под чая "Ахмат № 1", куда я засыпал все чаи... красивая такая, зеленая, родненькая такая - давно покупал. Все обыскал -нету. Где?!? Подхватил кто-нибудь из редких захожих? Сам ли где оставил? Печально так... дорогая, однако, потеря».
В записях прослеживается и стремление формулировать рассказ о событиях так, чтобы в рамках одной записи формировался не только ритмический рисунок, но и своеобразные «лексические» и образные переклички:
«[16 июля 2006] Сменился. В общ-е был Коля Сул-ко. Ушёл к тов-щу. Я даже пакет ему не позволил оставить. В Каргате все живы. Завтра он обещал зайти. Звонок от М. Умерла Нинель Ильинична Созинова, завтра похороны»,
«28 апрель [2013]. Вербное воскресенье. А началось оно у меня с убийства - крысу убил в коридоре (Петр-ч на меня её гнал)».
В тексте дневника можно прочесть несколько уровней повествования, ориентированных на разных адресатов: записи "для себя", записи для потенциального читателя в будущем, записи для мнимого читателя в настоящем. Соотношение этих адресатов в процессе создания дневника меняется. В поздних дневниках увеличивается доля информации, ориентированной на стороннего читателя: автор записывает номер своего телефона, номер своей комнаты в общежитии и т.д. («...моя комната, а живу я в комнате № 17... », «28 апрель [2013]. Проводил Катю и Андрея, простились... Андрей пол. пачки "Ротманса" мне презентовал. Записал им свой тлф на вахте - 314 -11 - 65», «Проводил Ольгу до машины - дочь за мамой приехала (а № маш. Подзабыл я; 626? Или ?)»), поясняет, которого именно из людей он имеет в виду и проч. Случаются фрагменты, заключающие в себе не только монологическое повествование, но и одновременно элементы нескольких диалогов:
«22 мая 2013. • Не помню точно, но (кажется) нынче я пропил наследство от д. Толи - подстриг. машинку. Купил "Ивушку" (четок) и пива: всё это употребил. • А спихнул я (прости, д. Толя) машинку всего за 150 р. Хотел потом поболе взять, но Фёдор (хитёр, падла) - ты же, мол, сказал 150 р. Ладно, всё одно пропил.
23 мая. • А нынче утром я уже ходил по нашей (Вертк-й) аллее и -допивал. • А опосля (дурень старый!) вызвал скорую - сегодня, но (кажется) позже. • В скорой читал стихи дохтуршам <...> • Привезли. Провели меня и определили в 509 палату. Потом выпроводили и вторично - в 509-ю. Дедок там поганый, всё ему стоны мои мешали (сдохни сам, падла!). • И, наконец, выпроводили меня на Владимировскую 2 (ЛТП, проще - дурдом)».
Абсолютное большинство записей создано в тот день, в который происходили описываемые события (за исключением нескольких записей 2013 г. - периода, когда автор находился в больнице). И даже при большом объеме записи (4-6 полных страниц, текст в каждой клетке) делались они, вероятно, за один подход, так как они графически монотонны.
Таким образом, резюмируя наши размышления, мы можем видеть в наследии В. Е. Губы оригинальный художественный мир, в который самим автором посредством дневникового творчество регулярно вовлекался биографический материал, характеризующий бытовую повседневность поэта. Таким образом доминирующей сферой существования лирического и повествовательного субъекта В. Е. Губы была художественная литература, в которую трансформировалась большая часть фактографического материала, сопровождавшего жизнь поэта.
Список литературы
1. Губа В. «Иду по серебру.» Сборник стихов. Альманах «Тайна исповеди». № 7. - Новосибирск: ООО «Академиздат», 2017. - 136 с.