Научная статья на тему 'Художественная составляющая мифа о флорентийском поэте Данте Алигьери в русской литературе XIX - XX вв'

Художественная составляющая мифа о флорентийском поэте Данте Алигьери в русской литературе XIX - XX вв Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
237
43
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЯЗЫК / НАРОДНЫЙ ЯЗЫК / АНТИЧНЫЕ РЕМИНИСЦЕНЦИИ / ЛЮБОВНАЯ ИСТОРИЯ / STANDARD LANGUAGE / VERNACULAR LANGUAGE / REMINISCENCES TO THE ANTIQUE / LOVE STORY

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Гребнева Марина Павловна

В статье рассматривается художественная составляющая мифа о флорентийском поэте Данте Алигьери. Она включает в себя проблемы взаимосвязей языков русского и итальянского, мифологий античной и дантовской, любовных историй Паоло и Франчески в «Божественной комедии» и их двойников в произведениях русских авторов XIX XX вв.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

The article deals with the artistic aspect of the myth about florentine poet Dante Alighieri. It touches upon the problem of interrelation of Russian and Italian, antique and dantean mythology as well as love stories of Paolo and Francesca in «Divine Comedy» and these of their counterparts in russian fiction of the 19 20 centuries.

Текст научной работы на тему «Художественная составляющая мифа о флорентийском поэте Данте Алигьери в русской литературе XIX - XX вв»

ХУДОЖЕСТВЕННАЯ СОСТАВЛЯЮЩАЯ МИФА О ФЛОРЕНТИЙСКОМ ПОЭТЕ ДАНТЕ АЛИГЬЕРИ В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ XIX-XX ВЕКОВ

М.П. Гребнева

Ключевые слова: литературный язык, народный язык, античные реминисценции, любовная история.

Keywords: standard language, vernacular language, reminiscences to the antique, love story.

Начиная со второй половины XIX века, первообраз Флоренции, который сложился в русской литературе к 1840 году, постепенно перерастает в мирообраз. Образ Флоренции не просто становится урбанистическим интертекстом русской словесности, подобно другим аналогичным сверхтекстовым образованиям, но и приобретает все характерные черты локальной модели космоса за счет возникновения целого ряда персональных мифов о знаменитых флорентийцах. Особое место в этом ряду принадлежит прославленному поэту Данте Алигьери.

Персональный миф о Данте включает в себя составляющие художественного и историко-биографического плана. В художественной части учитываются проблемы языка, античных реминисценций, любовной истории Паоло и Франчески в «Божественной комедии».

О. Мандельштам в «Разговоре о Данте» писал о том, что его творенье «есть прежде всего выход на мировую арену современной ему итальянской речи - как целого, как системы» [Мандельштам, 1994, с. 219]. И сам поэт, и его речь, как полагал Мандельштам, порождены Флоренцией: «Он пишет под диктовку, он переписчик, он переводчик <... > Он весь изогнулся в позе писца, испуганно косящего на иллюминованный подлинник, одолженный ему из библиотеки приора» [Мандельштам, 1994, с. 253].

Сравнивая письмо и речь, автор статьи приходит к выводу, что они несоизмеримы: «Буквы соответствуют интервалам. Старая итальянская грамматика, так же как и наша русская, все та же волнующая птичья стая, все та же пестрая тосканская “schiera", то есть флорентийская толпа, меняющая законы, как перчатки, и забы-

вающая к вечеру изданные сегодня утром для общего блага указы» [Мандельштам, 1994, с. 255].

Законы письма вызывают у Мандельштама флорентийские ассоциации: «Нет синтаксиса - есть намагниченный порыв, тоска по корабельной корме, тоска по червячному корму, тоска по неизданному закону, тоска по Флоренции» [Мандельштам, 1994, с. 255].

Автор «Разговора» подчеркнул близость разговорного итальянского языка к разговорному русскому языку. Утверждению итальянского языка на мировой арене способствовала деятельность Данте и его предшественников, утверждение русского языка было делом далекого будущего. Однако, уже в «Хождении на Флорентийский собор» (1437-1440), в котором появляется одно из первых упоминаний о Флоренции, возникают и первые языковые сложности. Н.А. Казакова и Е.В. Мавлеев пишут о трудностях, с которыми столкнулся автор памятника, воспроизводящий легенду о Понтии Пилате: «так как вряд ли он владел немецким или латинским языком, а его собеседники, уроженцы Баварии, - русским. Беседа велась, очевидно, при помощи переводчика» [Казакова, Мавлеев, 1976, с. 98].

Проблема перевода на русский язык стоит очень остро уже в XV веке. Камнем преткновения является незнание или недостаточное знание латинского языка русским автором. В качестве языка-посредника или одного из языков-посредников мог бы выступить латинский язык, язык письменный. Исследователи «Хождения» отмечают, что переводчиком «мог быть либо новгородец, знавший в какой-то мере немецкий или латинский (собеседник с немецкой стороны мог говорить по-латыни), либо немец из Ливонии или Нижней Германии, бывавший в Новгороде и Пскове и знакомый поэтому с русским, либо кто-нибудь из сопровождавших митрополита Исидора греков, знавших в той или иной степени не только русский, но и латинский и, может быть, даже немецкий» [Казакова, Мавлеев, 1976, с. 98-99].

То, что было проблемой в XV веке в Италии, не утратило своей актуальности и в XIX столетии в России, поскольку латинский язык так соотносится с итальянским языком, как церковнославянский с русским. Не случайно уже Ф.И. Буслаев упоминал исследование «о народном языке или народной речи (De vulgari eloquio), в котором Данте восстановляет права разговорного языка в литературе новых европейских народов, которые в средние века пробавлялись только латинскою письменностью» [Буслаев, 2003, с. 254].

Данте настаивал на сближении литературного языка с народным языком. Языковая ситуация в Италии XIV-XV веков оказалась чрезвычайно похожей на ту, что сложилась в России в начале XIX века, когда

возник спор между новаторами, предлагавшими ограничить роль книжного церковнославянского языка, и архаистами, отдававшими предпочтение именно церковнославянскому книжному языку. А.С. Пушкин, К.Н. Батюшков, В.А. Жуковский внесли значительный вклад в дело реформирования русского литературного языка, в дело создания русской классической литературы.

Ф.И. Буслаев является одним из проводников итальянского языка в русскую среду. По возвращению из путешествия по Италии в 18401841 годах он возобновил уроки в семье Л.К. Боде, уроки со старшими дочерьми - Екатериной Львовной и Натальей Львовной. Процесс обучения итальянскому языку шел достаточно быстро в силу того, что язык «Божественной комедии» Данте неразрывно связан с языком предшественников ее автора: Манцони, Тассо и Петрарки.

Точно так же, как латинский язык предшествовал итальянскому, а церковнославянский язык - русскому, античная мифология предвосхитила мифологию дантовской «Божественной комедии» и персональный миф о ее авторе. К.Н. Батюшков одним из первых упомянул об античных реминисценциях в связи с Данте, автором «Божественной комедии»: Омир, Стикс, Тартар, Дедал, Олимп. По его словам, прославленный флорентиец - новый «Омир», «<...> священный орган таинств религии, герой мысли», который «<...> погрузил гений свой в воды Стикса, чтобы безвредно сойти на берег Тартара. И глубина души его неизмерима, как оные бездны, им столь живо описанные» [Батюшков, 1989, с. 311].

По мнению русского Анакреона, Данте выступает творцом новой мифологии, не античной мифологии, но генетически с ней связанной: «Он поет - и все на земле в поэзию обращается. Предметы, идеи, законы, феномены составили по гласу его новый Олимп, богами населенный» [Батюшков, 1989, с. 311].

Источник мифотворчества - Флоренция, любимая и утраченная.

Связь Данте и его «Божественной комедии» с античной мифологией и античной литературой осознавали также А.А. Ахматова и Вяч. Иванов. Слова из «Божественной комедии» - «Меньше, чем на драхму, осталось во мне крови, которая бы не трепетала: узнаю знаки древнего пламени!» [Найман, 1989, с. 33]; «Меньше, чем на драхму, осталось у меня крови, которая бы не содрогалась» [Ахматова, 1990, с. 442] - были вынесены в эпиграф к стихотворению Ахматовой «Через много лет» (Последнее слово) (1962) и определили содержание стихотворения «Ты стихи мои требуешь прямо...» (1963) из цикла «Шиповник цветет»:

Ты стихи мои требуешь прямо...

Как-нибудь проживешь и без них.

Пусть в крови не осталось и грамма,

Не впитавшего горечи их.

[Ахматова, 1990, с. 232].

По словам А. Наймана, «цитату выдает рифма: gramma - fiam-ma и прямо - грамма - но, выдав, втягивает в головокружительную воронку цитат, ибо последний стих дантовской терцины («Следы огня былого узнаю!» [Данте, 1994, с. 303]), обращенной к Вергилию, это слова вергилиевской Дидоны, («<...> я узнаю огня ощущенье былого!» [Вергилий, 2000, с. 207]) точно переведенные Данте из «Энеиды» [Найман, 1989, с. 33].

Данте предстает продолжателем дел Аполлона, Аполлон - защитником и проводником поэта в стихотворении Вяч. Иванова «Apollini», опубликованном в одноименном журнале в 1909 году Миф о Дафне и Аполлоне под пером Иванова превращается в миф о Данте и Флоренции. О литературном претворяющем начале свидетельствует, прежде всего, то, что собственное имя Дафна превращается в нарицательное во множественном числе - Дафны, лавровое дерево - в лес лавровый. Деревья становятся посредниками между поэтом и богом. Авторские размышления в произведении явно восходят не только к греческому мифу, но и к поэме прославленного флорентийца:

Кто вещих Дафн в эфирный взял полон,

И в лавр одел, и отразил в кринице Прозрачности бессмертной?.. Аполлон!

[Сонет серебряного века, 1990, с. 134].

О рае Иванова, созданном по типу дантовского, свидетельствуют упоминания об эфирном полоне и о прозрачности бессмертной. Дафны, ставшие вещими, - это терцины дантовского «Рая». В первой песне «Рая» ее создатель обращался к покровителю поэтов за поддержкой, именно ему бог искусств вручал возлюбленное дерево:

О Аполлон, последний труд свершая,

Да буду я твоих исполнен сил,

Как ты велишь, любимый лавр вверяя.

[Данте, 1994, с. 321].

С помощью божества Данте надеялся воспеть небесный мир:

О вышний дух, когда б ты мне помог Так, чтобы тень державы осиянной

Явить в мозгу я впечатленной мог...

[Данте, 1994, с. 322].

Вещие Дафны связаны у Иванова не только с Раем, но с Адом. В этом контексте они превращаются в жемчужины бездны, в перлы бездн. Ад опоэтизирован в стихотворении, возможно, даже больше, чем Рай. К атрибутам ада мы относим упоминания о хмеле волн, вероятно, волн Ахерона, о горьких лонах - прибежищах умерших людей, о перлах бездн - жемчужинах подземного мира, о жемчужнице-слезнице - месте, где грешники проливают слезы, о гробнице - месте псевдоуспокоения отступников:

Под хмелем волн, в пурпуровой темнице,

В жемчужнице-слезнице горьких лон,

Как перлы бездн, родитесь вы - в гробнице.

[Сонет серебряного века, 1990, с. 134].

Художественная часть персонального мифа о Данте неразрывно связана не только с проблемами языка и античных реминисценций, но и с историей Паоло и Франчески в «Божественной комедии». Вариант дантовской Франчески, возможно, представлен уже в повести Н.А. Некрасова «Певица» (1840). Ее героиня первоначально напоминает ангела и зовется им: «Ты ангел!» - шептал он (граф Виктор Торский. - М.Г.), глядясь в ее очи. Она была прекрасна, чудно-прекрасна!» [Некрасов, 1983, с. 73].

Под воздействием измены мужу она подвергается превращению, с ней происходит трагическая метаморфоза: «Незадолго до настоящего дня дебютировала в первый раз новая певица Франческа, и слух о необыкновенном ее пении и красоте быстро разлетелся по городу» [Некрасов, 1983, с. 78].

В «Современных заметках» (1847) Некрасов пересказывает повесть Т.Ч. (А.Я. Марченко), состоящую из трех частей: «Леля», « Mr. Alexis», «Алексей Петрович». Во второй части произведения героиня и ее прежний возлюбленный оказываются в ролях Франчески и Паоло: «На другой день я читала книгу в беседке, когда пришел Алексис» [Некрасов, 1950, с. 564]; «Мы принялись за чтение; но Алексис не читал: поминутно взглядывал на меня из-за книги и улыбался; я подшучивала над его вниманием к чтению. Мы смеялись оба; наконец, ни говоря уже ни слова, мы взглядывали друг на друга и улыбались» [Некрасов, 1950, с. 564]; «Вдруг Алексис далеко отбросил свою книгу, быстро сел на скамейку подле меня, схватил мою руку и крепко, жарко поцеловал ее» [Некрасов, 1950, с. 564].

Эту ситуацию можно сравнить с той, что представлена в пятой песне дантовского «Ада»:

В досужий час читали мы однажды О Ланчелоте сладостный рассказ;

Одни мы были, был беспечен каждый.

Над книгой взоры встретились не раз,

И мы бледнели с тайным содроганьем;

Но дальше повесть победила нас.

[Данте, 1994, с. 29].

В ситуации, комментируемой Некрасовым, влюбленные устояли перед соблазном: «Блажен, кто хоть раз, во всю бесцветную, многотрудную жизнь, испытал роскошь чувств, упоение страсти, блаженство любви, в ком кратковременность блаженства не позволили развиться чувствам более грубым и порочным, блажен, блажен!..» [Некрасов, 1950, с. 566].

Данте, в отличие от Т.Ч., описывает грехопадение героев:

Чуть мы прочли о том, как он лобзаньем Прильнул к улыбке дорогого рта,

Тот, с кем навек я скована терзаньем,

Поцеловал, дрожа, мои уста.

И книга стала нашим Галеотом!

Никто из нас не дочитал листа.

[Данте, 1994, с. 29].

Уловлен вихрем в любовные сети так же, как несчастные флорентийцы, герой стихотворения Вяч. Иванова «Во сне предстал мне наг и смугл Эрот» из цикла сонетов «Золотые завесы», опубликованного в собрании стихов «Cor Ardens» в 1911 году:

И схвачен в вир, и бурей унесен,

Как Паоло, с тобой, моя Франческа,

Я свил свой вихрь < ... > Кто свеял с вежд мой сон?

[Сонет серебряного века, 1990, с. 126].

Выражение «и схвачен в вир», видимо, следует понимать как поднятый вверх, так как слова «вира», «вирать» соответствуют итальянскому «virare», что означает «выбирай, поднимай, тащи вверх» [Словарь, 1997, с. 116]. В четвертой строфе сонета, как и в первой, употреблен церковнославянизм «вежды», придающий возвышенный характер не только стихотворению, но и взаимоотношениям Паоло и Франчески. Магия стихотворения, магия русско-

итальянских перекличек возникает также благодаря словам «свил свой вихрь», «схвачен в вир», «бурей унесен». Иванов свил свой вихрь и создал свой сон, которые соотносятся с вихрем и сном-смертью у Данте в «Божественной комедии», сравним:

Я там, где свет немотствует всегда И словно воет глубина морская,

Когда двух вихрей злобствует вражда.

[Данте, 1994, с. 26]. То адский ветер, отдыха не зная,

Мчит сонмы душ среди окрестной мглы И мучит их, крутя и истязая.

[Данте, 1994, с. 26].

Я начал так: «Я бы хотел ответа От этих двух, (Паоло и Франческа - М.Г.) которых вместе вьет И так легко уносит буря эта».

[Данте, 1994, с. 27].

И если к нам беседа есть у вас,

Мы рады говорить и слушать сами,

Пока безмолвен вихрь, как здесь сейчас.

[Данте, 1994, с. 28].

Внимание В. Брюсова так же, как и Н.А. Некрасова, и Вяч. Иванова, привлекает несчастная героиня прославленного флорентийца:

«Любовь ведет нас к одному» (1911)

Есть путь меж молнийных огней,

Меж ужаса и блеска.

Путь кратких, но прекрасных дней, -

Твой страшный путь, Франческа! [Брюсов, 1987,

с. 277].

«Римини» (1921)

И все! Но ввысь взнеслись, гиганты, вы,

Чтоб в жизни вечно хмелю быть,

И держат вас терцины Дантовы -Вовек луч тем, кто смел любить!

[Брюсов, 1987, с. 409].

Роль языковых процессов в эпоху Данте, их всеобщность, не отменяющую специфичность, мы попытались продемонстрировать за

счет возможных связей русского и итальянского языков. Мировое значение античных реминисценций представляется бесспорным фактом не только для творца «Божественной комедии», поскольку они в разной степени, дозировано, строго индивидуально используются в произведениях разных авторов. Вечный сюжет о Паоло и Франческе кажется более предпочтительным для русских литераторов, чем личный сюжет о Данте и Беатриче.

Литература

Ахматова А.А. Сочинения : в 2-х тт. М., 1990. Т. 1.

Батюшков К.Н. Сочинения : в 2-х тт. М., 1989. Т. 1.

Брюсов В.Я. Сочинения : в 2-х тт. М., 1987. Т. 1.

Буслаев Ф.И. Мои досуги. Воспоминания. Статьи. Размышления. М., 2003.

Вергилий. Буколики. Георгики. Энеида. М.; Харьков, 2000.

Данте А. Божественная комедия. Пермь, 1994.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Казакова Н.А., Мавлеев Е.В. Отражение западной легенды о Понтии Пилате в «Хождении во Флоренцию» 1437-1440 гг. // Культурное наследие Древней Руси. Истоки. Становление. Традиции. М., 1976.

Мандельштам О. Собрание сочинений : в 4-х тт. М., 1994. Т. 3.

Найман А. Рассказы о Анне Ахматовой. М., 1989.

Некрасов Н.А. Полное собрание сочинений и писем : в 12-ти тт. М., 1950. Т. 9.

Некрасов Н.А. Полное собрание сочинений и писем : в 15-ти тт. Л., 1983. Т. 7.

Словарь иностранных слов и выражений. Минск, 1997.

Сонет серебряного века : Русский сонет конца XIX - начала XX века. М., 1990.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.