CC BY
18
Е.А. ИКОННИКОВА, Л.Н. КОНЮХОВА
Сахалинский государственный университет,
г. Южно-Сахалинск
ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ПРИРОДА МОНОСТИХА В ЛИТЕРАТУРОВЕДЧЕСКОЙ КРИТИКЕ ВЛАДИМИРА СОЛОВЬЁВА
В 1894 году Владимир Соловьёв за подписью «Вл. С.» пишет состоящую из двух частей рецензию о русских символистах (одноименное название работы)1. Одним из главных имен, обозначенных в критическом отзыве Владимира Соловьёва о русских подражателях Поля Вер-лена, Артюра Рембо и Стефана Малларме, становится имя Валерия Брюсова. Личного знакомства с поэтом, главой русских символистов, Владимир Соловьёв в то время не был удостоен, почему и писал о нем весьма пространно, с некоторой долей иронии2: «Общего суждения о г. Валерии Брюсове нельзя произнести, не зная его возраста. Если ему не более 14 лет, то из него может выйти порядочный стихотворец, а может и ничего не выйти. Если же это человек взрослый, то, конечно, всякие литературные надежды неуместны»3. Примечательно, что на момент написания статьи Валерию Брюсову (1873 - 1924) исполнился 21 год, а его стихотворения в анализируемом Владимиром Соловьёвым сборнике были первым публичным заявлением о себе молодого поэта, который уже не подходил под критерии четырнадцатилетнего подростка, хотя ещё и не мог быть назван «человеком взрослым».
Рецензия Владимира Соловьёва носила несколько негативный характер. Критик утверждал, что стихотворный эксперимент русских символистов «отчасти увеселяет своим содержанием», «представлен <...> довольно слабо», большая часть произведений «явно внушена другими поэтами», а метафорический строй брюсовских образов «столь же ясен, сколько и предосудителен». В рецензии ко второму выпуску образцов декадентского творчества критик называет русских символистов «породой существ»,
имеющих «главным своим признаком чрезвычайную быст-
4
роту размножения» .
Полемику с единомышленниками и последователями Валерия Брюсова Владимир Соловьёв продолжает и в написанной летом 1895 года рецензии «Ещё о символистах». Все также, скрываясь за псевдонимом, критик продолжает разбор стихотворений новых поэтов, которым пытается отказать в праве на оригинальное творчество. Будучи упрекаемым символистами в том, что он увлекается «желанием позабавить публику»5, Владимир Соловьёв, кроме прочего, останавливает свое внимание на несколько нетрадиционной для русской поэзии форме - максимально лаконичном стихотворном произведении, которое в анализируемом сборнике принадлежало его главному оппоненту Валерию Брюсову. В настоящее время это брюсовское высказывание стало уже хрестоматийным и наличествует практически в каждом словарном или справочном издании, посвященном терминологическому определению моностиха. Стихотворение Валерия Брюсова включало в себя только пять слов (одно из которых и вовсе являлось междометием) - «О закрой свои бледные ноги».
Пришедший из античной культуры и не получивший в русской литературе должного распространения моностих мог вызывать у отечественных критиков конца XIX столетия и недоумение, и удивление, и иные эмоции. Ведь отечественная поэтическая словесность, в своем большинстве, тяготела к более пространным, чем моностих, строфическим рассуждениям. Да и самому Владимиру Соловьёву не раз приходилось рецензировать отличающиеся нелаконичным поэтическим объемом стихотворения (достаточно вспомнить написанные им в разные годы критические статьи «Значение поэзии в стихотворениях Пушкина», «Лермонтов», «О лирической поэзии», «Поэзия Ф.И. Тютчева» и многие другие).
Но все же ряд русских поэтов прошлых времен, зная о существовании моностишных образцов, пробовал свои творческие усилия и в этой области. Вполне вероятно, что Валерию Брюсову как начинающему литератору, ищущему свои оригинальные пути в развитии символизма, могли быть известны некоторые примеры подобного поэтическо-
го взгляда на мир. Почему молодой поэт и решается среди весьма традиционных (с точки зрения формы, ее объемности) стихотворений поместить свое произведение.
При этом укажем, что моностишные высказывания были свойственны еще устному народному творчеству. В крестьянской среде широкое распространение имели так называемые страдания, которые представляли собой обычно шестнадцатисложное двустишие, но «ритмологически
же каждое страдание» являлось «моностихом, занимающим
6
тактометрическии период» :
Была девка - все любили, Стала баба - все забыли.
Общеизвестными образцами авторских моностихов в русской литературе до брюсовского эпатажа, поразившего Владимира Соловьёва, стали эпитафии Гавриилы Державина (1743 - 1816) - «Стой, зависть, стой - и устыдись!» и Николая Карамзина (1766 - 1826) - «Покойся, милый прах, до радостного утра!», а также близкие к современному звучанию лапидарные поэтические афоризмы Ивана Хемницера (1745 -1784) - «Большая хитрость в том, чтоб хитрость скрыть уметь» или «Он умер, чтоб расход на кушанье сберечь».
Примечательно, что моностишная эпитафия в прежние эпохи не вызывала отрицательных эмоций у читателей и была востребована в определенных кругах по весьма определенным случаям. Но лаконичное стихотворение Валерия Брюсова стало предметом насмешки со стороны Владимира Соловьёва. Поэт-символист оставил уже известную литературе форму, наполнив ее новым содержанием. Валерий Брюсов отказался от афористичности эпитафии Гавриилы Державина, от элегического настроя стихотворения Николая Карамзина и от басенной иронии Ивана Хемницера. Им был выбран совершенно иной адресат (очевидно, некая экзальтированная особа) стихотворного послания и несколько необычный (граничащий с натуралистической природой) объект внимания (незакрытые «бледные ноги» в противовес популяризируемой в дамской среде бледностью лица как признаком аристократического происхождения), облеченный в новый поэтический манифест, призыв. Вполне вероятно, что именно этим Валерий Брюсов спро-
воцировал наличие негативных откликов и саркастических суждений в свой адрес.
Владимир Соловьёв не только укорят Валерия Брю-сова в правильности понимания назначения поэзии, но и позволяет себе предложить возможное насмешливое продолжение темы о «бледных ногах». «Должно заметить, -пишет критик, - что одно стихотворение в этом сборнике имеет несомненный и ясный смысл. Оно очень коротко -всего одна строчка»7. И далее автор рецензии продолжает свою мысль неожиданным предложением (неожиданным, так как моностих Валерия Брюсова исключал всякую иронию и воспроизводился со свойственной символистам серьезностью): «Для полной ясности следовало бы, пожалуй, прибавить: «ибо иначе простудишься», но и без этого совет г. Брюсова, обращенный, очевидно, к особе, страдающей малокровием, есть самое осмысленное произведение всей символической литературы, не только русской, но и иностранной»8.
Насколько же допустим, пусть даже такой саркастический совет критика для художественной природы моностиха? Оригинальное высказывание Валерия Брюсова с большей вероятностью можно назвать поэтическим, так как в нем определяется и свойственный для лирики тонический ритм (хотя читатель и не располагает необходимым контекстом, чтобы точно убедиться в правильности определения системы стихосложения), и графическая линия стиха, и наличие образных средств (в данном случае это эпитет «бледные ноги»).
Тем не менее, как известно, строка имеет больший шанс быть признанной стихотворной при повторении ритмического ряда. Не исключено, что именно поэтому в литературоведческих словарях долгое время понятие «моностих» отсутствовало вообще, а когда появилось, то с необычным примечанием - «моностих как жанровая форма стиха не привился в русской поэзии»9 (хотя немногочисленные до середины XX столетия образцы подобного жанра есть в русской литературе и могут быть памятны каждому литературоведу).
Но попробуем воспользоваться рекомендацией Владимира Соловьёва и продолжить брюсовский моностих предложенной фразой: «О закрой свои бледные ноги, ибо иначе простудишься». Очевидно, что при такой постановке высказывания пропадает стихотворное начало и ранее заявленная поэтическая тональность нивелируется, а одиночная строка звучит как заурядная прозаическая реплика.
Отдельно заметим, что с литературоведческой точки зрения, моностих представляет собой парадоксальное явление, поскольку многие определения стиха явно или неявно требуют наличия в стихотворном тексте более чем одной строки. При этом моностишная строка среди прозаического монолога кажется несомненной прозой, но на странице альманаха или стихотворного сборника воспринимается как стих. Именно это и было сделано Валерием Брю-совым: ведь рецензируемый Владимиром Соловьёвым третий выпуск литературных опытов символистов позиционировался как сборник стихотворных произведений. А, кроме того, и сам Владимир Соловьёв называет разбираемую строку поэта, очевидно, вслед за самим автором, коротким «стихотворением», в котором «всего одна строчка»10.
Но предложенное Владимиром Соловьёвым окончание моностиха мгновенно перевело его из поэтического уровня в прозаический. Хотя в этом эксперименте есть положительный момент, дающий возможность глубже понять и оценить художественную природу моностиха. В некотором роде Соловьёвское «ибо иначе простудишься» стало своеобразным контекстом моностишного высказывания, о котором рассуждали уже литературоведы нашего времени. Так, М.Л. Гаспаров замечал, что «особого рода трудности при определении положения текста между стихом и прозой возникают тогда, когда этот текст слишком короток. В этом случае ни о внутреннем членении текста, ни о поворотах, ни об их предсказуемости не возникает и речи; текст воспринимается как стих или как проза исключительно в зависимости от контекста»11.
Отрицательная оценка брюсовского моностиха Владимиром Соловьёвым не остановила развитие одиночных поэтических высказываний в русской литературе. Конец
XIX - начало XX столетня породили повышенный интерес к моностиху вначале в контексте футуристических усТрём-лений, затем - авангардистских. Постепенно философское, а в более узком значении - и религиозно-нравственное (в эпитафиях) значение моностиха утрачивалось. На смену «вечным» темам пришло юмористическое или пародийное осмысление действительности, более всего проявившееся в иронических зарисовках русской поэзии второй половины
XX столетия (достаточно вспомнить моностихи Владимира Вишневского - «Любви моей не опошляй согласьем...», «Как горько потерять товарный вид...» и многие др.).
Завершая разговор об оценке Владимиром Соловьёвым моностиха Валерия Брюсова, заметим, что русский философ, поэт и критик был вовсе не против лаконичных высказываний в художественной словесности. Так, например, в своей работе «Красота в природе» (1889), утверждая, что «формальная красота всегда заявляет себя как чистая бесполезность»12, он приводил «известное двустишие, мимоходом брошенное Гёте:
Dis Sterne die begehrt man nicht: Man freut sich ihrer Pracht»13, звучащее в подстрочном русском переводе следующим образом: «Звезд желать нельзя, можно радоваться их красоте».
Небезынтересно, что эта статья Владимира Соловьёва открывается эпиграфом из Федора Достоевского - «Красота спасет мир». Ставшее уже афористичным и вырванное из контекста выражение русского писателя также может считаться если не моностишным высказыванием, то одного с ним формального уровня изречением.
Что касается собственно прозаических изречений, которые могли бы входить в разряд интересных для Владимира Соловьёва, то в «Альбоме признаний Т.Л. Сухотиной» на сорок третий вопрос о любимом изречении фиксируется такой ответ - «Соллогуб у меня его похитил»14. По указаниям комментаторов, изречением, похищенным у Владимира Соловьёва, являлась поговорка -«Бог не выдаст, свинья не съест»15.
Вопрос об афоризмах как разновидности риторических умозаключений поднимался Владимиром Соловьёвым в его
энциклопедической статье, посвященной вымышленному писателю Козьме Пруткову. Приводя те или иные изречения Козьмы Пруткова из книги «Мысли и афоризмы» (1853), Владимир Соловьёв называл их «образчиками»16, в которых заключена «печать» «индивидуальности» содружества нескольких русских поэтов, скрывавшихся за коллективным псевдонимом, - «Полезнее пройти путь жизни, чем всю вселенную», «Умные речи подобны строкам, напечатанным курсивом», «Камергер редко наслаждается природой» и многие др. Иронический настрой мыслей и афоризмов Козьмы Пруткова, необычный взгляд автора на реалии человеческого быта были симпатичны Владимиру Соловьёву.
К тому же, заметим, что в своем большинстве в афористических мыслях Козьмы Пруткова ритмический настрой звучания строки практически никогда не проявлялся, изречения пишутся и декламируются в прозаической тональности (но в истории мировой литературы существуют и образцы стихотворных афоризмов). Поэтому и назвать мысли и афоризмы Козьмы Пруткова моностихами едва ли приходило на ум создателям образа вымышленного литератора и его возможным критикам. Хотя, как известно, скрывавшиеся за псевдонимом Алексей Толстой и братья Жемчужниковы не были лишены поэтического дарования. И Владимир Соловьёв в своей энциклопедической статье о Козьме Пруткове упоминает и о стихотворениях собирательного автора, и о его написанных стихами баснях и комедиях.
Но следует указать, что от поэзии, в противовес прозе, Владимир Соловьёв требовал большей философии и импульсивности выражения, которые едва ли могут обнаружить себя в риторическом восклицании Валерия Брюсо-ва. Понимая под лирическим словом «прямое откровение души»17, Владимир Соловьёв считал, что обличенные в метафорические образы поэтические обороты должны обладать «определенной формой» и быть «предметом мысли»18. Очевидно, что содержательный вариант моностиха, экспериментально предложенный Валерием Брюсовым в его первых лирических опытах, совершенно не подходил под то определение поэзии, которое было выработано Владимиром Соловьёвым после собственных, достаточно плодо-
творных усилий на поприще художественного слова и после весьма высоких критических оценок наследия русских
поэтов XIX столетия.
1 Всего же было написано три рецензии на три выпуска сборника русских символистов. Третья рецензия датируется 1895 годом.
2 Заметим, что в последующем сам Валерий Брюсов испытывал глубокое уважение к Владимиру Соловьёву. Присутствовал на его похоронах, поцеловал его в руку. В дневниках поэт-символист называл его «критиком» своих первых стихов, «случайным врагом», «ценимым» им самим «поэтом и мыслителем» (см.: Брюсов В. Дневники 1891 -1910. М.,1927. С. 89 - 90).
3 Соловьёв B.C. Русские символисты // Соловьёв B.C. Философия искусства и литературная критика. М., 1991. С. 509.
4 Там же. С. 509.
5 Там же. С. 515.
6 Квятковский А.П. Поэтический словарь. М., 1966. 376 с.
7 Соловьёв B.C. Русские символисты // Соловьёв B.C. Философия искусст-ваи литературная критика. М., 1991. С. 515.
9 Там же. С. 515.
9 Квятковский А.П. Поэтический словарь. М., 1966. 165 с.
10 Соловьёв B.C. Русские символисты // Соловьёв B.C. Философия искусст-ваи литературная критика. М., 1991. С. 515.
11 Гаспаров М.Л. Русские стихи 1890-х - 1925-го годов в комментариях / М.Л. Гаспаров. М., 1993. 85 с.
12 Соловьёв B.C. Красота спасет мир // Соловьёв B.C. Философия искусства и литературная критика. М., 1991. С. 35
13 Там же.
14 Соловьёв В. С. Из «Альбома признаний Т.Л. Сухотиной» // Соловьёв B.C. Философия искусстваи литературная критика. М., 1991. С. 643.
15 См. Соловьёв B.C. Красота спасет мир // Соловьёв B.C. Философия искусстваи литературная критика. М., 1991. С. 690.
16 Соловьёв B.C. Энциклопедические статьи. Прутков // Соловьёв B.C. Философия искусства и литературная критика. М., 1991. С. 563.
17 Соловьёв B.C. О лирической поэзии // Соловьёв B.C. Философия искусстваи литературная критика. М., 1991. С. 399.
18 Там же.
