CC BY
37
ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ОБРАЗА АИССЕ В РОМАНАХ АББАТА ПРЕВО «ИСТОРИЯ ОДНОЙ ГРЕЧАНКИ»
И ИСХАКА МАШБАША «ГРАФИНЯ АИССЕ»
© Жачемукова Б.М.*
Кубанский государственный университет, г. Краснодар
В статье актуализируется проблема художественной интерпретации национального характера на материале романов аббата Прево и Исхака Машбаша. Прототипом главных героинь анализируемых текстов Тео-феи и Аиссе является черкешенка, попавшая в турецкое рабство и купленная французским дипломатом на невольничьем рынке, впоследствии автор знаменитых «Писем к госпоже Каландрини».
Национальная история очень бережно, по крупицам собирает сведения о личностях, прославивших свой народ. Особенное значение это имеет для малочисленных народов, как адыгейский, подвергшихся тяжелым испытаниям и переживших национальную трагедию. В современных условиях восстановления национальной идентичности проблема устойчивости и архетипичности национального характера, его сохранения в рамках другой культуры имеет непреходящее значение и актуальность.
История адыгейской девочки, похищенной в возрасте четырех лет из родного аула турками и ставшей невольницей, получила известность благодаря таланту, яркости натуры и удивительному внутреннему духовному содержанию Аиссе. Купленная на турецком невольничьем рынке французским дипломатом, давшим ей свободу, образование, достойное положение во французском высшем свете XVIII века, прекрасная черкешенка вызывала восхищение и поклонение многих величайших умов эпохи Просвещения. Сама она обладала незаурядным эстетическим мировосприятием, прекрасно разбиралась в культуре, музыке, была страстно увлечена театром и литературой. Среди авторов, воссоздавших образ «прекрасной черкешенки», купленной на стамбульском рынке за 1500 ливров графом де Ферриолем, такие имена, как аббат Прево, Мариво, Ж. Руа, Поль де Сен-Виктор, Кемпбелл Прейд, Жеан Д’Йевре, Андре Моруа, Кетеван Иремад-зе, Ш.-О. Сент-Бев, И.Машбаш и др.
Интерес к личности Аиссе в немалой степени обусловлен и её литературным даром. «Письма к госпоже Каландрини» считаются шедевром французской классической литературы. В России это произведение было опубликовано в 1985 году в академической серии «Литературные памятники».
* Аспирант кафедры Истории журналистики и коммуникативистики.
Аиссе была знакома с аббатом Прево и Вольтером, вызывала их искреннее восхищение и впоследствии стала прототипом героинь художественных произведений этих авторов - это образ прекрасной гречанки Тео-феи в романе «История одной гречанки» аббата Прево и лирический персонаж послания Вольтера «Черкесская нимфа».
Роман «История одной гречанки» описывает судьбу женщины, еще девочкой попавшей в сераль турецкого паши. Французский дипломат выкупает ее, с большими трудностями и опасностями узнает об её настоящем происхождении, затем, когда настоящая семья в силу меркантильных причин отказывается от Теофеи, увозит девушку во Францию.
Антуан Франсуа Прево (1697-1763) действительно был аббатом, хотя о его бурной жизни существовало множество легенд, достоверность которых не подтверждена. В мировой литературе он известен как автор повести «Манон Леско», и существует предположение, что сюжет о Манон Леско - также эпизод из его собственной жизни.
С именем Прево в мировой литературе ассоциируется представление о переходе романной формы на качественно новую ступень художественных и формальных поисков. В частности, в романе XVIII века возрастает роль повествователя. Её может принять на себя автор, беседующий с читателем, в ней может выступать путешествующий герой, встречающий на своем пути интересных людей и передающий их истории. Наличие героя-повест-вователя создаёт ощущение подлинности: читатель, благодаря знакомству с рассказчиком, лично соприкасается с происходящим и оказывается если не в гуще событий, то в непосредственной от них близости. Читатель узнаёт новое, не теряя ощущения, что это новое продолжает уже знакомую и невыдуманную историю. Жанр романа - путешествия, травелога получил развитие в немалой степени благодаря аббату Прево. По сравнению с популярным еще в этот период плутовским романом, произведение Прево идет по пути к углублению психологизма, к отходу от занимательной фабулы к изображению истинных чувств. Как психолог, Прево находился под влиянием великих драматургов эпохи классицизма - Корнеля и Расина, в трагедиях которых также господствуют необоримые страсти. Но там чувства представляются более отвлеченными и являются уделом мифологических героев или выдающихся исторических лиц (королей, полководцев), а в романах Прево страсть бушует в сердцах людей, занимающих в обществе более скромное положение; именно благодаря ей эти люди и возвышаются над общим уровнем. Поэтому страсть героев Прево приходит в столкновение с обычными факторами человеческой жизни, например, материальными обстоятельствами и семейными соображениями.
Также следует отметить, что Прево предвосхитил открытия романтиков в плане акцентирования внимания на «местном колорите». Действие романа начинается в Турции, и автор погружает нас в национальную ат-
мосферу, не ограничиваясь поверхностным описанием быта, пейзажа и костюма. Особую новизну здесь имеет аналитическое воспроизведение национального характера - турецкого греческого, французского, детерминированное погружением в историю и ментальный склад нации. Например, писатель очень подробно знакомит нас с традициями невольничества и рабства женщин в Турции через исповедь Теофеи: «... я могла установить только два начала, на которых зижделось мое воспитание: первое из них побуждало меня считать мужчин единственным источником благосостояния и счастья женщин; второе учило, что путем угождения, покорности, ласк мы можем в какой-то степени властвовать над мужчинами, в свою очередь подчинять их себе и добиваться от них всего, что нам необходимо для счастья» [1, с. 153]. Прототип Теофеи - Аиссе в реальной жизни не была турецкой наложницей, но Прево в романном художественном мире создает образ девушки, казалось бы воспитанной в этом духе и не имевшей в своем сознании альтернативы такой судьбе, но удивительным образом стремящейся к личностной свободе: «Порою я ловила себя на том, что погружаюсь в какие-то смутные мечты, в которых не могу себе самой дать отчета. Мне казалось, что чувства мои глубже моих познаний и что душа жаждет такого счастья, о котором я не имею ни малейшего представления» [1, с. 159].
Теофея проявляет бескорыстие, несвойственное женщине её воспитания и положения, она отказывает влюбленному в неё вельможе, бросающему к её ногам несметные сокровища, ради возможности стать свободной. К удивлению французского дипломата, спасшего её и надеявшегося на ответные чувства бывшей рабыни, она проявила неожиданное целомудрие. Подобное, казалось бы, неожиданное поведение несет глубокую идею, продиктованную жизнью и поведением самой Аиссе - невзирая на условия жизни, в которые человек попадает вне собственной воли и в определенной степени смиряется с ними, его внутренняя суть не разрушается, душа не развращается. При этом важно, что душевная чистота сохраняется при условии, что она заложена в личности от рождения. Как справедливо подмечает И. Шайтанов, «Прево перевёл на язык романной прозы то, чем до него владела лишь высокая трагедия Жана Расина, умевшего вызывать сочувствие к невольным грешникам. Роман сосредоточен не на трагической предопределённости, а на исключительности судьбы людей вполне обычных, даже заурядных во всём, что остаётся за пределами их любви. Любовь в романе не поднимает человека на божественную высоту, но открывает в его душе головокружительную и опасную глубину, которую едва ли не первым и дал почувствовать своим романом аббат Прево» [2, с. 5].
Основными качествами, определяющими суть её натуры, Аиссе считала добродетель и нравственную чистоту, которые сумела сохранить во французском свете, погрязшем в пороке. И Теофея, в трактовке аббата Прево, отойдя от гнетущей её среды, возвращается к живущим в её под-
сознании ценностям. Потрясенный рассказчик замечает: «Я не раз удивлялся тому, как охотно пользуется она возможностью высказаться в духе самой строгой морали. Я восторгался глубиной и непогрешимостью её суждений. Я никогда не старался внушать ей благонравие, ... значит, склонность к целомудрию, которую я предполагал в ней, является следствием её врожденных качеств, пробудившихся под влиянием случайно сказанных мною слов» [1, с. 201-202].
Теофея объясняет, что её желание бежать из развращенной Турции в просвещенную Европу проникнуто стремлением к нравственному спасению и очищению, на что её визави справедливо замечает: «Добродетель, о которой в Европе имеют столь высокие представления, на деле претворяется там не лучше, чем в Турции. Страсти и пороки вы встретите везде, где живут люди» [1, с. 205].
Сама героиня и конфликт романа Прево в какой-то степени типичны для просветительской эпохи, об этом пишет В.Р. Гриб: «Просветительская литература часто выводила на сцену «падших созданий» с целью их реабилитации, как жертв сословного угнетения. «Падение» изображалось как следствие внешних, социальных условий, не затрагивающее внутренней чистоты» [3, с. 399]. Но типичный конфликт между социальным злом и нравственной чистотой приобретает у Прево необычный ракурс рассмотрения - во-первых, у героини романа есть реально существующий в жизни прототип; во-вторых, девушка является иноземкой, мусульманкой, и автор акцентирует на этом внимание, подчеркивая, что своей чистотой и добропорядочностью Теофея обязана своему происхождению и национальной принадлежности. В романе, так же как и в письмах самой Аиссе, прослеживается сюжетный мотив критики нравов французской знати. Контрастность поведения духовно эволюционирующей Теофеи с поступками турков, французов и даже её брата и отца наводят на мысль о том, что такая натура, как главная героиня романа - явление редкое и нетипичное. Если провести параллели с судьбой Аиссе, то из её исповедальных писем явствует, что во всем Париже она нашла единственного близкого ей по духу человека - это госпожу Каландрини.
Париж не оправдывает мечтаний Теофеи о просвещенной Европе, здесь она встречает те же нравы, только в более завуалированной форме - ложь, притворство, наветы, сплетни, непристойные предложения, и в минуты разочарования у неё возникают мысли об уходе в монастырь, которым также не суждено сбыться.
Следует отметить, что в реальной жизни приобщение к европейской культуре сформировало интеллект Аиссе, развило в ней эстетическое начало. Аиссе много читала, любила театр, интересовалась поэзией, искусством. Неслучайно её «Письма к госпоже Каландрини» вошли в классику европейской литературы.
Синтез черкесской и европейской культур дал поразительный результат - девочка из черкесского аула стала одной из самых ярких, талантливых, образованных и красивых женщин Парижа, главным жизненным принципом которой была добродетель. Осознавая порочность общества, к которому она волей судьбы принадлежала, Аиссе постоянно подчеркивала в своих письмах, что для неё важнее всего сохранить женское достоинство, её добродетель, и в этом она оставалась черкешенкой: «Опыт и в самом деле показывает, что злосчастье и бедность не очень-то людям по вкусу и ценятся лишь тогда, когда человек при этом ещё и богат; и однако перед истинными добродетелями всякий склонит голову» [4, с. 13]. Показательны высказывания Аиссе по поводу театральных постановок и игры актеров, здесь она подмечает такие недостатки, которые никогда не были бы отмечены французскими критиками: «На мой взгляд, актрисе, играющей роль влюбленной, надобно выказывать скромность и сдержанность, сколь бы драматичными не были изображаемые обстоятельства. Страсть должна выражаться в интонации и звуках голоса. Юной принцессе следует держаться поскромнее» [4, с. 15]. Описывает Аиссе госпоже Каландрини, проживающей в Швейцарии, и парижскую жизнь, создавая яркую картину быта и нравов французской аристократии: сплетни, скандалы, интриги, браки по расчету, постоянные супружеские измены, тяжкие болезни и безвременные смерти; полное падение нравов, свары и заговоры при дворе, дикие выходки развратной знати, беспредельное ханжество, полное бесправие простых людей. В художественном мире романа Исхака Машбаша эти истории обретают новую жизнь, неся ту же идейную нагрузку, что и у Аиссе - обличение безнравственности и духовной гибели парижской аристократии: «... все, что ни случается в этом государстве, предвещает его гибель. Сколь же благоразумны все вы, что не отступаете от правил и законов, а строго их блюдете! Отсюда и чистота нравов. А я что ни день, то все больше поражаюсь множеству скверных поступков, и трудно поверить, чтобы человеческое сердце было способно наэто» [4, с. 23].
Сегодня интерес к творчеству Аиссе возрождается в контексте исследования диалога культур. Идейный уровень романа Исхака Машбаша «Графиня Аиссе» обнаруживает присутствие этого подхода к рассмотрению проблемы межкультурной коммуникации. Жанр исторического романа имеет глубокие традиции, основным принципом этого жанра является максимальная приближенность к отображаемому времени, требующая объективного, документально обоснованного подхода. Как отмечает Ю.М. Тха-газитов, «Современное художественное сознание отличается, прежде всего, синтезирующим восприятием истории человека, его культуры» [5, с. 188]. Поэтому именно в романе И. Машбаша, по сравнению с произведениями об Аиссе западноевропейских писателей предыдущих литературных эпох, можно отметить попытку объективного рассмотрения образа «француз-
ской черкешенки», сочетавшей в себе признаки и черкесской, и французской культур.
Структурно историческое полотно Исхака Машбаша содержит два плана, два художественных мира - французская действительность XVIII века и вступающая с ней в глубокое внутреннее противоречие адыгская ментальность, впитанная Аиссе с молоком матери и сохранившаяся в ней, несмотря на то, что девочка была вывезена с родной земли в возрасте 10 лет (следует уточнить, что по фактам, изложенным самой Аиссе, она была вывезена из Черкесии в возрасте 4 лет). Несомненно, что Аиссе не смогла бы выжить в чужой стране, если бы не приняла и не изучила её культуру, нравы, обычаи. Бабушка Чаба, советы которой навсегда запомнила Айшет, учила девочку: «С судьбою не поспоришь, с нею надо дружить, если не хочешь лиха на свою голову» [6, с. 24]. И когда Айшет окрестили в лионском храме, она громко повторила свое новое имя, но по-своему, подчеркнув, что остается черкешенкой - «Шарлотта-Элизабет Айшет!».
Психологизм, как черта творческой манеры И. Машбаша, отмеченная Ю. Тхагазитовым, обретает в романе новые оттенки. Критика нравов французского общества носит не поверхностный и дидактический характер, а внутренний - через поведение персонажей, их высказывания и внутренние монологи. Несмотря на специфику жанра исторического романа, требующего выраженной динамики развития действия, движение романного времени ближе к эпическому, оно размеренно и явно замедленно. Основным способом замедления романного времени становится обилие диалогов и внутренних монологов.
Также нетрадиционным для исторического полотна представляется скупость описаний интерьера, вещей, деталей одежды, схематичность портретов. Таким образом, следует, что для автора романа основной задачей было проникновение в духовную суть главных персонажей, показ процесса внутреннего разложения французского общества в контрасте с чистым, духовным сознанием девочки из «дикого края». Здесь можно найти схождения и с теориями «природного, естественного человека», идущими от Ж.-Ж. Руссо и романтиков, основанными на идее о том, что жизнь в цивилизации, в отрыве от природы разрушает душу человека. Этот тезис подчеркивается достаточно частотным обращением к теме природы. В данном аспекте опять же наблюдается контраст в восприятии природы Аиссе и французами. Турок Фахри, восхищающийся Черкесией, говорит: «Да, и мы с вами - грешные, а горы Черкесии, моря, поля, луга... - святая тайна» [6, с. 35]. Аиссе доверяет свои тайны дубу, напоминающему ей о дубе в родном дворе, свое понимание природы она озвучивает в следующих словах: «... я выскажу свое мнение о деревьях... Я действительно их люблю. И мне кажется, что они похожи на людей, а люди - на них» [6, с. 229]. И среди трех видов любви, существующих для неё, наряду с любовью к роди-
телям, к мужчине, третьим Аиссе называет любовь к природе. Мысль автора романа здесь прозрачна: природа - это то, что объединяет и делает людей разных культур и положения равными, для всех светит одно солнце и все живут и умирают под одним солнцем: «В бесконечном пространстве жизнь течет в своем единстве и многообразии. Каждому свое место и время, своя доля света и тьмы, из которых и складывается их сущность...
Это сущность не только земли, но и всей земной бесконечности, которую ничем и никогда не измерить. А надо ли измерять, вычислять? Главное, что она есть, что дает нам радость земного бытия» [6, с. 142-143].
Пантеистическое восприятие мира, особенно характерное для язычников, присуще и другим религиям. Внутренний диссонанс в сознании Аиссе, ее двойственность во многом объясняются навязанным ей двоебожием, «не сомневаясь, не задумываясь, она просила по-адыгски помощи у Аллаха, по-французски - у Иисуса Христа» [6, с. 275]. Аиссе спрашивает у себя в минуты растерянности: «Кто я такая? Француженка или черкешенка? Когда-то была черкешенкой, а теперь превратилась в француженку... А может, все мои несчастья происходят оттого, что я опять продолжаю молиться двум богам?.. Но ведь раньше, когда была маленькой, в Черкесии, я молилась, как и мои мама, папа, бабушка Аллаху... Да, мы всей семьей были верны Аллаху, но тяжкие испытания, выпавшие на нашу долю, нарушили всю мою жизнь. Кто повинен в этом? Те же люди, которые исповедовали ислам... Странным образом сошлись здесь адыги, турки, французы. Несмотря на разность языка и верований, у всех у них - одни и те же добродетели и пороки» [6, с. 276]. В этом эпизоде девочка-черкешенка приходит к глубокому пониманию истинных человеческих ценностей - неважно, к какой вере принадлежит человек, какому богу молится, главное - чтобы он имел свой собственный кодекс человеческих норм нравственности и морали, свое представление о добре и пороке. Может потому двоебожие для Аиссе не так травматично и в определенной степени приемлемо, что кодекс чести адыгэ-хабзэ, о котором она никогда не забывает, навсегда остается с ней.
Рисуя синтезированный образ, сочетающий черты различных культур, И. Машбаш, наряду с чертами европейской культуры, подчеркивает и ментальные, адыгские черты характера Аиссе, которые оказались неистребимыми в силу своей архетипичности. В частности, автор романа подчеркивает сдержанность в речах и манерах, добродетельность, преданность семье, уважение к старшим, бесстрашие и гордость Аиссе в те моменты, когда её пытаются унизить или склонить к недостойному в её понимании поступку. Реальная жизнь ввергает Аиссе, натуру цельную и чистую, в глубокую грусть.
Айшет, дочь черкесского князя Болета, оставила значительный след в истории французской культуры, вызывая уважение и восхищение народом, имеющим такие человеческие устои и рождающим столь красивых душой и телом людей. Её судьба неординарна, личность, сформированная двумя
культурами - адыгской и французской - ярка и самобытна, и это достоверно отражено в р омане аббата Прево «История одной гречанки» иисто-рическом полотне Исхака Машбаша «Графиня Аиссе».
Список литературы:
1. Аиссе. Черкесская нимфа. - Нальчик: Изд. центр «Эль-Фа», 1997.
2. Шайтанов И. Головокружительная глубина души // Предисл. к роману «Манон Леско». - М., 1998.
3. Ауэрбах Э. Прерванный ужин // Ауэрбах Э. Мимесис. - М., 1976. -С. 396-431.
4. Аиссе. Письма к госпоже Каландрини // Аиссе - черкесская нимфа: сб. произв. / Сост. М. Хафицэ. - Нальчик: Изд. центр «Эль-Фа», 1997. -464 с.
5. Тхагазитов Ю.М. Эволюция художественного сознания адыгов (Опыт теоретической истории: эпос, литература, роман) / Ю. Тхагазитов. - Нальчик: Эльбрус, 2006. - 278 с.
6. Машбаш И. Графиня Аиссе / И. Машбаш. - Майкоп: ОАО «Полиграф-Юг», 2008. - 504 с.
