CC BY
399
Список литературы
1. Айзенберг М. Аннотация. - [Эл. ресурс]: http://www.nlobooks.ru/node/863, свободный. Загл. с экрана (дата обращения: 9.09.2014).
2. Блум Х. Страх влияния. Карта перечитывания / пер. с англ. - Екатеринбург, 1998. - 351 с.
3. ГаспаровМ.Л. Поэтика «серебряного века» // Русская поэзия «серебряного века», 1890-1917: Антология. - М., 1993. - С. 5-40.
4. Гладкова Е. С. Прозаические наброски Пушкина из жизни «света» // Временник Пушкинской комиссии. - М.; Л., 1941. - Кн. 6. - С. 305-322.
5. Дашевский Г. Аннотация. - [Эл. ресурс]: http://www.nlobooks.ru/node/863 (дата обращения: 9.09.2014).
6. Лотман Ю. М. Структура художественного текста. Семиотические исследования по теории искусства. - М., 1979. - 285 с.
7. Малинова-Тзиафета О.Ю. Из города на дачу: социокультурные факторы освоения дачного пространства вокруг Петербурга (1860-1914). - СПб., 2013. - 336 с.
8. Петрунина Н. Н. Проза Пушкина: Пути эволюции. - Л., 1987. - 333 с.
9. Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: в 16 т. Т. [17]. Справочный. - М., 1959.
10. Тамарченко Н.Д. Теория литературы: учеб. пособие: в 2 т. / Н. Д. Тамарченко, В. И. Тюпа, С. Н. Бройтман; под ред. Н. Д. Тамарченко. - М., 2004. - Т. 1. Теория художественного дискурса. Теоретическая поэтика.
11. Тюпа В. И. Постсимволические эстетики адресованности // Дискурс. - 2002. -№ 10. - С. 6-13.
12. Фридлендер Г. М. Два этюда о прозе Пушкина // Известия АН СССР. Серия лит. и яз. - 1995. - Т. 54. - № 6. - С. 4-12.
13. Шваб Л. Поверить в ботанику. - М., 2005. - 80 с.
Калганова В.Е., Калганова А. С.
Художественная функция дуэли в творчестве А.С. Пушкина
В статье исследуется феномен дуэли, ее художественная функция в произведениях A.C. Пушкина.
Ключевые слова: Пушкин, литература XIX века, поединок, дуэль, русское дворянство, автор, читатель.
В отечественном литературоведении в 60-е годы прошлого века стал возрождаться интерес к повседневной жизни русского дворянства, в том числе к дуэли. В этом отношении знаменательны работы Ю. М. Лотмана: комментарий к роману «Евгений Онегин» и лекция о дуэли в цикле телевизионных «Бесед о русской культуре» (переработанный и дополненный вариант этого цикла опубликован в 1994 году [3, с. 50]. Они до сих пор являются одним из лучших теоретических осмыслений феномена русской дуэли. Вышедшая в 1989 году книга о Пушкине Я. А. Гордина «Право на поединок» затрагивает проблему поединков постольку, «поскольку Пушкин выбрал именно дуэль, чтобы разрубить роковой узел, затянувшийся в конце его жизни» [1, с. 5]. Дуэльные главы этой книги собраны и дополне-
35
ны в другой работе этого же автора - «Русская дуэль», опубликованной позже [1, с. 6].
Рассмотрим своеобразие поединка в повести А.С. Пушкина «Капитанская дочка». До конца XVIII века в России на поединках не стрелялись, а рубились и кололись. Дуэль на шпагах (такую дуэль А. Пушкин называл «паршивой») или саблях гораздо меньше угрожала жизням соперников, нежели обмен пистолетными выстрелами. При анализе поединка в повести «Капитанская дочка» становится очевидным иронический оттенок его изображения. Насмешка видна уже в эпиграфе, взятом из Княжнина: «- Ин изволь и стань же в позитуру. / Посмотришь, проколю как я твою фигуру!». Повод для дуэли в повести на самом деле серьезный: Гринёв отстаивает честь дамы, и Швабрин действительно заслуживает наказания. Но забавность ситуации придают детали повествования: когда Гринев отправляется к гарнизонному поручику Ивану Игнатьичу с предложением быть его секундантом, то застает того «с иголкою в руках: по препоручению комендантши он нанизывал грибы для сушения на зиму». Предложение Гринева удивило Ивана Игнатьича: «Вы изволите говорить, <...> что хотите Алексея Иваныча заколоть и желаете, чтоб я при этом был свидетелем? Так ли? Смею спросить». Получив утвердительный ответ, он воскликнул: «Помилуйте, Пётр Андреич! Что это вы затеяли? Вы с Алексеем Иванычем побранились? Велика беда! Брань на вороту не виснет. Он вас побранил, а вы его выругайте; он вас в рыло, а вы его в ухо, в другое, третье - разойдетесь; а мы уж вас помирим. А то: доброе ли дело заколоть своего ближнего, смею спросить? <...> Ну, а если он вас просверлит? На что это будет похоже? Кто будет в дураках, смею спросить?» [4, с. 204]. «Переговоры» с секундантом заканчиваются отказом последнего, и всё дальнейшее повествование выглядит более похожим на пародию, нежели на саму историю дуэли. Но всё не так однозначно. Пушкин имел удивительное чутье на исторический колорит и особое внимание к быту. Этой фабулой он представил столкновение двух эпох. Пылкое отношение к поединку Гринёва кажется мальчишеским потому, что оно сталкивается с иными представлениями людей из провинции. Обыватели, удаленные от столицы, не воспринимали дуэль как необходимый атрибут дворянской жизни. Иван Иг-натьич подходит к дуэли с позиции здравого смысла. С его точки зрения, дуэль, не имеющая оттенка судебного поединка, может только потрафить самолюбию дуэлянтов и является абсурдной: «Да и зачем же мне тут быть свидетелем? <...> С какой стати? Люди дерутся; что за невидальщина, смею спросить? Слава Богу, ходил я под шведа и под турку: всего насмотрелся» [4, с. 204].
Некоторые женщины поддерживали традицию поединка, разделяя идею чести со своими современниками-мужчинами. Другие представительницы прекрасного пола отвергали дуэль как институт, который заставлял страдать без надобности всех участников события, не решая при этом изначальной проблемы. В «Капитанской дочке» формулировку такого
36
женского взгляда на данный вопрос Пушкин вкладывает в уста Маши Мироновой, которая рассуждает о странности мужчин: «За одно слово, о котором через неделю верно б они позабыли, они готовы резаться и жертвовать не только жизнью, но и совестию, и благополучием тех, которые...». Введение автором в произведение такой точки зрения подрывало статус дуэли как символической процедуры и разоблачало ее жестокую суть.
В провинциальной России того времени многие просто не понимали «столичной блажи». Б.В. Томашевский отмечает: «Еще в 1830 году в "Литературной газете" мы читаем такое замечание Пушкина: "Люди светские имеют свой образ мыслей, свои предрассудки, непонятные для другой касты. Каким образом растолкуете вы мирному алеуту поединок двух французских офицеров? Щекотливость их покажется ему чрезвычайно странной, и он чуть ли не будет прав". Это замечание использовал Пушкин в "Капитанской дочке"» [5]. Вот как рассуждала о поединках героиня повести Василиса Егоровна Миронова, говоря о причинах перевода Швабрина из гвардии в окраинный крепостной гарнизон: «Швабрин Алексей Иваныч вот уж пятый год как к нам переведен за смертоубийство. Бог знает, какой грех его попутал; он, изволишь видеть, поехал за город с одним поручиком, да взяли с собою шпаги, да и ну друг в друга пырять; а Алексей Иваныч и заколол поручика, да еще при двух свидетелях! Что прикажешь делать? На грех мастера нет».
Трудно сказать, смог бы сам Гринев объяснить разницу между поединком и вооруженной дракой, но он был человеком иной эпохи, который подспудно ощущал свое право на дуэль, - это не до конца понятное, но такое притягательное действие! С другой стороны, рыцарские, хотя и неясные, представления Гринёва опоединке совсем не совпадали со столичным гвардейским цинизмом Швабрина, для которого было важ-
но убить противника (что он уже однажды сделал!), а не соблюсти определенные правила чести. Он хладнокровно предлагает обойтись без секундантов, хотя это и было против правил. Может быть, это происходит потому, что Пушкин хотел выставить Швабрина особенным злодеем, а может быть, потому что писатель показывает сложившуюся в то время ситуацию: дуэльный кодекс был размыт и еще не определен.
Внезапное появление во время дуэли Савельича - слуги Гринева -позволило Швабрину нанести предательский удар (сказалось отсутствие секундантов, которые должны были следить за правильностью ведения поединка). Данный поворот дела демонстрирует определенное (отрицательное) отношение Пушкина к проведению «незаконных», неканонических дуэлей, которые открывали возможность для убийств, прикрытых дуэльной терминологией. А следует признать, что в армейском захолустье среди скучающих и изнывающих от безделья офицеров такие обстоятельства возникали не так редко.
В пятой главе в словах Савельича мы находим отношение к дуэли людей недворянского сословия: «Не я, проклятый мусье всему виноват: он
37
научил тебя тыкаться железными вертелами, да притопывать, как будто тыканьем да топаньем убережешься от злого человека». По мнению Томашевского, в этой повести «идея дуэли представляется в новом, необычном виде», приобретая комический эффект. Старшее поколение считало, что дворянин в любом деле (военном, государственном и даже в частной жизни) должен думать о пользе Отечества. В молодости ему необходимо готовиться к своему поприщу, изучать науки, а не прожигать жизнь в попойках, ссорах и тем более поединках. Шпага дается дворянину «на защиту Отечества, а не для дуэлей с такими же сорванцами, каков ты сам» (из письма Гринева-старшего сыну).
Рассмотрим описание дуэли в повести «Выстрел». Сам А. С. Пушкин в дуэли вступал неоднократно. Может быть, поэтому герои в его произведениях дерутся с таким азартом. Случай, описанный в повести «Выстрел», входящей в цикл «Повестей покойного Ивана Петровича Белкина», взят из жизни автора. Как-то в бытность в Кишиневе (июнь 1822 году) Пушкин играл в карты с офицером генерального штаба неким Зубовым. В генеральных штабах принято было карты передергивать, а когда мечут банк, то и подавно. Пушкин проигрался, но выразил друзьям свое мнение, что лично он за такие проигрыши платить бы запретил. Оскорбительный намек Пушкина дошел до Зубова. Соперники по карточной игре решили сделаться таковыми на дуэли - стреляться в винограднике за Кишиневом. Пушкин пришел с фуражкой, наполненной черешней. Пока Зубов суетился, целился, Пушкин неспешно завтракал ягодой. То ли Зубов поменял свое желание убить противника, то ли его отвлекла черешня, но он стрельнул мимо. Пушкин ушел, не стреляя, но и не помирившись с соперником.
В повести «Выстрел» все происходит драматичнее и фатальнее, чем было в жизни. Уже эпиграфы настраивают читателя на серьезный лад. Один взят из поэмы Баратынского «Бал»: «Стрелялись мы», другой из повести «Вечер на бивуаке» Бестужева-Марлинского: «Я поклялся застрелить его по праву дуэли (за ним остался еще мой выстрел)». Первоначально Пушкин предполагал к «Выстрелу» дать эпиграф из «Евгения Онегина»: «Теперь сходитесь» (гл. 6, строфа 30). В повести А.С. Пушкина «Выстрел» происходит выделение из произведения частей, объединяющих каждую часть особо тематическим единством, или так называемое разложение произведения [5, с. 26]. Каждая часть повести (их две) обладает своей темой. Повесть разлагается на историю встреч рассказчика с Сильвио и графом и на историю столкновения Сильвио с графом. В свою очередь, первое разлагается на историю жизни в полку и на историю жизни в деревне, второе - на первую дуэль Сильвио с графом и на последнюю их встречу. Центральный герой повести - бывший гусар Сильвио (из повествования понятно, что имя героя изменено). Когда-то он служил военным, но потом по неизвестной причине вышел в отставку; его история была связана с какой-то тайной. У него был крутой нрав, злой язык, опытность (ему было около тридцати, и за это молодые люди почитали его стариком) - все
38
это создавало ему «многие преимущества» перед остальными. Жил Сильвио небогато и расточительно одновременно: ходил он пешком, в изношенном сюртуке. Но обед его состоял из двух или трех блюд, и шампанское лилось рекой. Из-за сурового нрава Сильвио никто не осмеливался спрашивать о его состоянии и доходах. Он интересовался книгами на военную тематику, охотно давал их читать другим, не требуя вернуть; зато и сам никогда не возвращал хозяину взятую им книгу. Сильвио большинство времени проводил в упражнениях по стрельбе из пистолета, из-за чего стены в его комнате были в дырках, как пчелиные соты. Единственной роскошью его «бедной мазанки» была богатая коллекция пистолетов. Автор замечает, что герой достиг такого искусства в стрельбе, что если б он «вызвался пулей сбить грушу с фуражки кого б то ни было, никто б в полку не усумнился подставить ему своей головы».
Офицеры проводили свободное время за игрой в карты. Один раз между Сильвио и поручиком произошел конфликт. Офицер, разгоряченный вином, игрою и смехом товарищей, считая себя обиженным, в бешенстве схватил со стола медный шандал и запустил его в Сильвио, который едва успел отклониться от удара. Присутствующие смутились. Все не сомневались, что последствием будет дуэль, и полагали своего товарища уже убитым. Каково же было удивление офицеров, когда ее не последовало. Сильвио довольствовался легким объяснением и помирился. Это изменило о нем мнение молодежи: «недостаток смелости менее всего извиняется молодыми людьми, которые в храбрости обыкновенно видят верх человеческих достоинств и извинение всевозможных пороков». Однако со временем всё было забыто, и Сильвио опять приобрел прежнее влияние. И только потом читатель понимает, почему этой дуэли не случилось.
Повествование ведется от лица офицера, которому в первой части повести Сильвио рассказывает историю дуэли, произошедшей с его сослуживцем в полку. Этот сослуживец был умен, красив, храбр и во всем превосходил Сильвио, что заставляло последнего испытывать к нему зависть и сильную злобу. Повода для ссоры долго ждать не пришлось. После ссоры на балу была назначена дуэль на пистолетах. Первый выстрел по жребию достался врагу Сильвио. Тот прицелился и прострелил... лишь фуражку. Соперник в ожидании ответного выстрела Сильвио спокойно ел черешню, поэтому Сильвио предложил ответить офицеру на выстрел когда-нибудь в другой раз, не оговаривая сроки. Прошло шесть лет. Сильвио получил письмо, в котором говорилось, что его давний враг собирается вступить в брак. И вот теперь Сильвио собрался завершить некогда начатую дуэль. Во второй части повести офицер-рассказчик случайно встречается с противником Сильвио по дуэли, а ныне графом, который оказался его соседом по имению, и узнает продолжение истории. Как видим, в повести дуэль выполняет сюжетообразующую функцию.
В романе «Евгений Онегин» дуэль изображена трагически. Чтобы лучше понять роль дуэли в судьбе героев, необходимо прокомментировать
39
некоторые технические стороны поединка того времени. Дуэль подразумевала строгое и тщательное соблюдение ритуала. Именно точное следование установленному порядку отличало поединок от убийства. Но в России не существовало строго кодифицированной дуэльной системы, поэтому необходимость строгого соблюдения правил вступала в противоречие с такой ситуацией. В то время в русской печати не было дуэльных кодексов, не было и юридического органа, который смог бы взять на себя полномочия упорядочения правил ведения поединка. Приходилось обращаться к знатокам, живым носителям традиций и арбитрам по вопросам чести. Данную роль в романе «Евгений Онегин» играет Зарецкий.
После столкновения сторона, считающая себя оскорбленной, требует удовлетворения (сатисфакции), иными словами, дуэль начинается с вызова. С этого момента соперники не должны вступать ни в какое общение; эту функцию берут на себя их представители - секунданты. Оскорбленный должен выбрать себе секунданта и обсудить с ним тяжесть нанесенной ему обиды, потому что от этого зависел характер будущей дуэли. Она могла состоять в формальном обмене выстрелами, а могла предполагать гибель одного или даже обоих участников. После этого обсуждения секундант обязан был направить сопернику картель (письменный вызов).
Главная роль секундантов сводилась к обязанности приложить максимум усилий к примирению враждующих сторон. «На обязанности секундантов лежало изыскивать все возможности, не нанося ущерба интересам чести и особенно следя за соблюдением прав своего доверителя, для мирного решения конфликта. Даже на поле боя секунданты обязаны предпринять последнюю попытку к примирению» [3, с. 96-97].
Условия дуэли Пушкина и Дантеса были очень жестокими. Таковыми же были условия поединка Онегина и Ленского. Хотя в романе, кажется, нет причин для смертельной их вражды. Зачем понадобилось автору сводить друзей в смертельном поединке? Пушкин устраивает проверку своим героям разными способами: любовью, отношением к тем или иным жизненным явлениям. Но для глубокого изображения образов потребовалось что-то более весомое - это проверка убийством. Между Ленским и Онегиным были хорошие дружеские отношения до сцены на балу. Что помешало последнему быть благородным на именинах Татьяны? Чем объясняется его раздражение? Во-первых, Ленский обещал, что у Лариных никого не будет, а дом полон гостей. Онегин, так тщательно охраняющий свое уединение, вынужден общаться с присутствующими, что его не может не раздражать. Во-вторых, попав на бал, он вспоминает свой привычный способ поведения, принятый в свете, то есть играет с чувствами. В его поведении есть намерение показать Татьяне непрочность любви, изменить идиллический мир Ленского. Но среди искренних людей, каковыми являются Ленский и Татьяна, игра с чувствами превращается в игру с судьбами. И Онегин, сам того не желая, подталкивает события к катастрофе. Он даже не предполагал, чего будет стоить его намерение «Ленского взбесить»: легкий флирт Онегина закончился вызовом на дуэль.
40
Пушкин не говорит напрямую о том, что на решение Ленского стреляться оказал влияние Зарецкий. Но по некоторым деталям нетрудно догадаться, кто именно склонил восторженного юношу к подобному решению. Зарецкий, по словам автора, был горазд «друзей поссорить молодых / И на барьер поставить их». Из чего можно сделать вывод, что именно он склонил молодого поэта к дуэли. Барьеры предположительно находились на «благородном расстоянии», то есть на дистанции в 10 шагов. Зарецкий развел друзей на 32 шага, поэтому каждый мог сделать 11 шагов, хотя Зарецкий мог определить дистанцию между барьерами и менее 10 шагов. Требование, чтобы после первого выстрела противники остановились на месте, на котором он их застал (что являлось возможным смягчением условий дуэли), видимо, отсутствовало. Это подталкивало участников поединка к наиболее опасной тактике: на ходу не стреляя, быстро выйти к барьеру и на очень близком расстоянии целиться в неподвижного противника. Именно в таких случаях жертвами становились оба дуэлянта. Будучи распорядителем дуэли, Зарецкий, хотя и был «в дуэлях классик и педант», во время проведения поединка допускает большие упущения. Можно прийти к выводу, что он сознательно игнорирует всё, что могло устранить кровавое разрешение конфликта. При первом посещении Онегина, когда Зарецкий передавал картель, он должен был обсудить возможность примирения. В прямые обязанности секунданта входила попытка покончить дело миром. Всем было понятно, что никакой кровной обиды нанесено не было и дело заключается в недоразумении. Всем, кроме восемнадцатилетнего Ленского...
После передачи картеля Зарецкий «встал без объяснений <...>, имея дома много дел». Секундант мог остановить дуэль и в другой момент: появление Онегина со слугой вместо секунданта было недопустимым. Это являлось прямым оскорблением (секунданты, как и противники, должны были быть одного социального уровня) Зарецкого, а одновременно и грубым нарушением правил проведения дуэли, по которым секунданты должны были встретиться перед поединком и составить его правила. Этого сделано не было. Можно было не допустить кровавого исхода поединка, объявив Онегина неявившимся, так как он опоздал более чем на час. «Заставлять ждать себя на месте поединка крайне невежливо. Явившийся вовремя обязан ждать своего противника четверть часа. По прошествии этого срока явившийся первым имеет право покинуть место поединка, и его секунданты должны составить протокол, свидетельствующий о неприбытии противника» [2, с. 56]. Очевидно, что Зарецкий ведет себя не как сторонник строгих правил проведения дуэли, а как лицо, заинтересованное в максимально скандальном и шумном (а в отношении к дуэли означает кровавом) исходе поединка. И участник дуэли Онегин, и секундант Зарецкий нарушают правила. Первый для того, чтобы продемонстрировать свое раздражительное, если не сказать презрительное, отношение к истории, а второй
41
чтобы развлечься, потому что видит в дуэли забавную историю и предмет для сплетен.
Онегин, попав в эту историю против собственной воли, до последнего момента не верит в серьезность ситуации: «пускай поэт дурачится; в осьмнадцать лет оно простительно». Несмотря на то, что герои друзьями стали «от делать нечего», получив картель от Ленского, Онегин чувствует свою вину, сознавая, что «уж был не прав...», «тайный суд» совести призывает его осудить себя. Всё поведение Онегина на дуэли говорит о том, что автор хотел сделать его убийцей поневоле. Для Пушкина, неоднократного участника дуэлей, и для внимательного читателя, знакомого с дуэлью не понаслышке, очевидно, что тот, кто желает безусловной смерти противника, не стреляет с ходу, с дальней дистанции и под дулом чужого пистолета, отвлекающего внимание. Вместо этого он, идя на риск, даст по себе выстрелить, потребует противника к барьеру и с короткой дистанции выстрелит в неподвижную мишень. Онегин не отказывается от поединка, соглашается участвовать в фарсе. В сцене дуэли Зарецкий является представителем света. Онегин, считая себя свободным от предрассудков, оказывается человеком своего круга и хранителем условностей. Пушкин таким образом показывает двойственность характера главного героя.
Может возникнуть второй вопрос: почему Онегин стрелял в Ленского, а не мимо? По негласным правилам дуэли, демонстративный выстрел в сторону служил дополнительным оскорблением и не способствовал примирению. Если были приняты жесткие правила, то в случае безрезультатного обмена выстрелами поединок начинался сначала и жизнь противнику можно было сохранить только ценой собственной смерти или раны. Общественное мнение формировали бретерские легенды, поэтизировавшие убийцу, а не убитого.
Необходимо учитывать еще одно существенное обстоятельство. «Дуэль с ее строгим ритуалом, представляющая целостное театрализованное действо - жертвоприношение ради чести, обладает строгим сценарием. Как всякий жесткий ритуал, она лишает участников индивидуальной воли. Остановить или изменить что-либо в дуэли отдельный участник не властен» [3, с. 102]. Автор спрашивает уже во время поединка: «Не засмеяться ль им пока / Не обагрилась их рука, / Не разойтиться ль полюбовно?» И отвечает: «Но дико светская вражда / Боится ложного стыда». Чувство Онегина названо ложным стыдом. Это ли не ответ автора на заданные читателем вопросы! Онегин, обладатель холодного сердца, которому было несвойственно дружество, демонстрирует отчужденность как свое характерное состояние. Душа Онегина жива, но не обнаруживается в поступке. Лишь смерть Ленского освободит эту душу из плена, заставит проявиться открыто «в тоске сердечных угрызений», скитаниях, поисках цели жизни, любви.
Ленский был наделен романтическим мироощущением, которое, в глазах Пушкина, было основой декабризма. В Ленском показан вольнолю-
42
бивый романтик, идущий к трагическому финалу. Пожалуй, острее всего внутренняя связь Ленского с героями 14 декабря проступает в его ранней гибели. Шестая глава, в которой гибнет Ленский, была написана после известия о гибели декабристов. Вряд ли совпадение судьбы героя пушкинского романа и героев русской истории является простой случайностью. Именно к Ленскому относится эпиграф 6-й главы из Петрарки: «Там, где дни облачны и кратки, родится племя, которому умирать не трудно».
Из большого диалога голосов и правд романа «вырастает важная для пушкинской концепции человека проблема выбора жизненного пути, неизбежно встающая перед каждым приходящим в жизнь» [6, с. 37]. Дуэль в романе - кульминация, переломный момент в судьбах всех героев. Ленский убит, Татьяна увидела наяву, что идеальный герой ее мечтаний способен на убийство (именно так воспринимали дуэль в провинции). Онегину нечем гордиться. И тут в полном смысле реализуется эпиграф ко всему роману: «Проникнутый тщеславием, он обладал сверх того еще особенной гордостью, которая побуждает признаваться с одинаковым равнодушием в своих как добрых, так и дурных поступках, - следствие чувства превосходства, быть может мнимого».
Список литературы
1. Гордин Я. А. Право на поединок. - Л., 1989. - 477 с.
2. Дурасов В. Дуэльный кодекс. - СПб., 1908. - 132 с.
3. Лотман Ю.М. Роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин». Комментарий: пособие для учителей. - Л.: Просвещение, 1983. - 416 с.
4. Пушкин А.С. Повести. Романы. - М., 2003. - 360 с.
5. Томашевский Б.В. Теория литературы. Поэтика: учеб. пособие / вступ. статья Н.Д. Тамарченко. - М.: Аспект Пресс, 1999. - 334 с.
6. Удодов Б.Т. Русская литература XIX века: (Пушкин, Лермонтов, Гоголь). Книга для учителя. - Воронеж, 1996. - 379 с.
43
