CC BY
97
ГЮИСМАНС И БРЕТОН
Е.А. Комарова
(г. Иваново, Россия)
Аннотация. В статье рассматриваются преемственные связи между творчеством Гюисманса и принципами сюрреализма, отмеченные Бретоном в его работах и заключающиеся в преодолении вызываемого реальностью сплина при помощи юмора и сновидений.
Ключевые слова: сюрреализм; связь; сплин; юмор; сновидение
HUYSMANS AND BRETON E. Komarova
(Ivanovo, Russia)
Abstract. The article focuses on the analysis of successive associations between Huysmans ’ novels and surrealist principles noted by Breton in his works and representing humor and dreams as ways to break down spleen provoked by reality.
Key words: surrealism; association; spleen; humour; dream
Творчество Жориса-Карла Гюисманса (1848 - 1907), предвосхищающее развитие литературного процесса ХХ века, заключает в себе разнообразные художественные нюансы, которые отсылают сведущего читателя к более поздним эстетическим концепциям и позволяют с определенной степенью объективности установить сходство мысли и стиля писателя с творческой манерой следующего поколения его собратьев по перу.
Так, Ж. Бори в предисловии к роману Гюисманса «В гавани» (En Rade, 1887) пишет о трех семантических доминантах творчества писателя: психоанализе, сюрреализме и церкви («Trois tyrannies semantiques peuvent faire valoir des titres de propriete sur l’oeuvre de Huysmans: la psychanalyse, le surrealisme, l’Eglise») [1, p. 30].
Родство эстетики Гюисманса с сюрреализмом признавал и утверждал сам Андре Бретон. С его точки зрения, С. Малларме, Ж.-К. Гюисманс и Г. Моро воплощают самые редкие качества поэзии и искусства предшествующего века («ce que la poesie et l’art ont pu produire de plus rare ... Mallarme, Huysmans, Gustave Moreau») [3, p. 18]. Бретон с восхищением отзывается о новелле «С мешком за плечами» (Sac au dos, 1880) как о шедевре натурализма, который достаточно «чуточку приподнять над землей» («qu’il suffirait de ... maintenir un peu moins a ras de terre») [3, p. 29], чтобы составить представление об образе мыслей и настроении молодых поэтов двадцатых годов ХХ века. Он упоминает также роман «Сестры Ватар» (Les Soeurs Vatard, 1879) в связи с «незабываемым описанием» («inoubliablement decrit») одного из парижских кварталов [3, p. 146].
Во «Втором манифесте сюрреализма» Бретон включает Гюисманса в число первостепенных писателей наряду с Ж. де Нервалем, Ш. Бодлером, Лотреамоном, А. Рембо, Г. Аполлинером - писателей, которые «действительно стремились что-то сказать» («ces hommes que nous mettons en avant parce qu’ils ont vraiment voulu dire quelque chose») [4, p. 129]. Он отмечает, прежде всего, декадентские черты произведений Гюисманса: «Взгляните, на какие восхитительные и извращенные измышления оказались способны некоторые из современных произведений, о которых самое меньшее можно сказать, что в них царит особенно нездоровая атмосфера: Бодлер, Рембо, Гюисманс, Лотреамон, если ограничиться только поэзией» («Mais voyez de quelle admirable et perverse insinuation se sont deja montrees capables un petit nombre d’oeuvres toutes modernes, celles meme dont le moins qu’on puisse dire est qu’il y regne un air particulierement insalubre: Baudelaire, Rimbaud ., Huysmans, Lautreamont, pour m’en tenir a la poesie») [4, p. 109 -110]. Отметим, что в этом высказывании Бретон уже вторично говорит о Гюисмансе как о поэте.
Причины особого предпочтения, отдаваемого Гюисмансу основоположником сюрреализма, можно найти в «Наде», одном из ключевых про-
изведений Бретона. Он пишет: «Я обнаруживаю в Гюисмансе, в Гюисман-се-авторе «В гавани» и «Там, внизу», столь схожую с моей манеру оценивать все, что предлагается, с пристрастием отчаяния выбирать из того, что существует, что, хотя я, к своему великому сожалению, знаком с ним лишь по его произведениям, он мне ближе, чем любой из моих друзей. ... Никто до него не смог если не показать мне великое пробуждение машинального на опустошенной территории возможностей сознания, то, по крайней мере, по-человечески убедить меня в его абсолютной предопределенности и в бесполезности искать в нем лазейки для себя» («Je me trouve avec Huysmans, le Huysmans d’En Rade et de L&-bas des manieres si communes d,apprёcier tout ce qui se propose, de choisir avec la partial^ du dёsespoir parmi ce qui est, que si а mon grand dёpit je n’ai pu le connaitre que par son oeuvгe, il m’est peut-etre le moins ёtгangeг de mes amis. ... Nul avant lui n'a su, sinon me faire assister а ce grand ёveil du machinal sur le terrain гavagё des possibilitёs conscientes, du moins me convaincre humainement de son absolue fatal^, et de l'inutil^ d'y chercher pour moi-meme des ёchappatoiгes») [5, p. 16].
Это загадочное сродство Бретон объясняет гюисмансовским изображением невзгод существования, сплина, которым удручен современный человек: «Он посвятил меня в ту трепещущую тоску, которую вызывали в нем почти все картины жизни. ... Как же я благодарен ему за то, что он рассказал, нимало не заботясь о произведенном эффекте, обо всем, что его касается, что его занимает, о часах наитягчайшего отчаяния» («Il m’a fait part de cet ennui vibrant que lui causerent а peu pres tous les spectacles. ... Quel gro ne lui sais-je pas de m’informer, sans souci de l’effet а produire, de tout ce qui le concerne, de ce qui l’occupe, а ses heures de pire dёtresse») [5, p. 17].
Действительно, под влиянием философии А. Шопенгауэра, осознавая универсальное неблагополучие жизни, Гюисманс создает в романе «Наоборот» (A Rebours, 1884) образ человека, в котором вульгарная реальность вызывает острое неприятие, человека в состоянии глубокой хандры,
стремящегося вслед за Бодлером избежать тщеславия и суеты общества в уединенности идеального микромира. Неудовлетворенный и разочарованный, герой Гюисманса чувствует, как нарастает отвращение к жизни и давит хандра» («la degotoation de l’existence s’accentue et le spleen ecrase») [6, p. 204].
Не только дез Эссент, но и Жак Марль из романа «В гавани» (En Rade, 1886) бежит от никчемности повседневного существования и рутины семейной жизни, выбирая добровольное заточение в замке Лур. Синонимичные понятия «ennui» и «spleen» многократно встречаются в тексте романа, становясь своеобразным навязчивым лейтмотивом пребывания Марля в Луре: «необъяснимое ощущение дурноты навязчиво преследовало его» («une indefinissable sensation de malaise l’obseda») [7, p. 57], «это спокойствие сменялось неясными недомоганиями, непреодолимыми и смутными трансами» («cette tranquillite faisait place a d’incertains malaises et a d’imperturbables et confuses transes») [7, p. 103], «тоска начинала разрушать эту животную безмятежность» («l’ennui commenfait a rompre cette serenite animale») [7, p. 165], «Жак провалился в отвратительный маразм, достиг зенита собственной хандры» («Jacques s’abattit dans un affreux marasme, atteignit du coup le midi de son spleen») [7, p. 172].
Культивирование дерзкого и вызывающего применительно к языковой форме выражения побуждает Бретона включить тексты Гюисманса в свою «Антологию черного юмора». Черный юмор - «высший бунт духа» («revolte superieure de resprit») [2, p. 12], по выражению Бретона - является необходимым условием для поддержания «умственного аппетита» («le maintien de l’appetit mental») [2, p. 189]. Парадоксальным образом, именно избыток черных оттенков в художественной палитре Гюисманса, характерное для него нагнетание критики в трагических ситуациях, педантичное и язвительное изображение всевозможных неприятностей и самых ничтожных или, напротив, самых болезненных фактов реальности снимают все ограничения с принципа получения удовольствия читателем.
Предпочтение глава сюрреализма отдает романам «Семейный очаг» (En Menage, 1881) и «В гавани». В вошедшем в «Антологию черного юмора» отрывке из первого произведения ирония и гротеск помогают передать впечатления Андре, прислушивающегося к нелепым разговорам обывателей за соседним столиком в захудалой забегаловке. Его возмущает тривиальность беседы, посвященной достоинствам вставных челюстей. С точки зрения Бретона, Гюисманс умышленно использует юмор в качестве «продуманного терапевтического метода» («methode therapeutique reflechie»), «уловки, предназначенной помочь нам преодолеть наши собственные несчастья» («une ruse destinee a nous faire surmonter notre propre misere») [2, p. 190]. Специфический юмор Гюисманса создает впечатление, что писатель отказывается от наслаждения смехом, оставляя эту привилегию читателю, а его угнетенная позиция вызывает у последнего иллюзию превосходства над автором.
Едкий, подрывной юмор, свойственный произведениям сюрреалистов, можно обнаружить в романе «В гавани», который Бретон считал шедевром Гюисманса. Жак Марль заинтересован статьей, которая расхваливает «аромат», источаемый разлагающимися трупами: «птомаин, представляющий собой маслянистую бесцветную жидкость, распространяет медленный, но устойчивый запах боярышника, мускуса, жасмина, флердоранжа или розы» («la ptomaine, qui se presente a l’etat d’huile incolore et repand une lente mais tenace odeur d’aubepine, de musc, de seringat, de fleur d’oranger ou de rose») [7, p. 183]. В будущем, говорит себе Жак, «можно будет превращать кладбища в заводы, изготавливающие по заказу богатых семей концентрированные экстракты из предков, эссенции из детей, ароматические букеты из отцов» («on pourrait convertir les cimetieres en usines qui appreteraient sur commande, pour les familles riches, des extraits concentres d'aieuls, des essences d’enfants, des bouquets de peres») [7, p. 183].
Смех Гюисманса, совершенно в духе его «ошеломляющевозбуждающей» («atterrante-exaltante») писательской манеры [2, p. 191],
заставляет забывать о несчастьях, но в то же время писатель предлагает и иной, более эффективный, нежели юмор, способ избавиться от тревог в духе сюрреализма. Речь идет о сновидениях и мечтаниях. Дез Эссент надеется, что сможет «абстрагироваться в достаточной степени, чтобы вызвать галлюцинацию и заместить мечтой о реальности саму реальность» («s’abstraire suffisamment pour amener l’hallucination et pouvoir substituer le reve de la realite a la realite meme») [6, p. 75]. У сюрреалистов воображаемое также стремится стать реальностью: Бретон утверждает, что «все зависит от нашей способности к произвольному порождению галлюцинаций» («tout depend de notre pouvoir d’hallucination volontaire») [8, p. 89].
Дез Эссент, Жак Марль и Дюрталь из романа «Там, внизу» (La-bas, 1891) погружаются в сновидения или грезят наяву. Персонажам Гюисман-са снятся кошмары, наполненные чудовищами, отвратительными гибридами (Великий Сифилис, старик с яйцеобразным черепом, совокупляющиеся деревья). Они стремятся найти объяснение своим странным или страшным видениям. Так, Жак Марль терзается вопросами, упрямо силясь расшифровать смысл ночных загадок: «его преследовала непостижимая загадка Сна. Были ли эти видения, как долгое время полагал человек, путешествием души за пределы тела? ... Или, с точки зрения современных научных теорий, они являли собой лишь простое преобразование впечатлений реальной жизни, простое искажение ранее испытанных ощущений?» («l’insondable enigme du Reve le hantait. Ces visions etaient-elles, ainsi que l’homme l’a longtemps cru, un voyage de l’ame hors du corps? ...Ou bien encore etait-ce, selon les modernes theories de la science, une simple metamorphose des impressions de la vie reelle, une simple deformation de perceptions precedemment acquises?») [7, p. 78 - 79]. Отвергая иррациональное и одновременно наслаждаясь необъяснимым, Жак допускает существование столь неуловимой необходимой связи идей, что ее нить ускользает от анализа («une necessaire association des idees si tenue que son fil echappait a l’analyse») [7, p. 79].
Творчество Гюисманса до романа «В пути» (En Route, 1895) - на этой дате, положившей начало католическому периоду в творчестве писателя, как отмечается в «Антологии черного юмора», «мы его теряем» [2, p. 189] - признается Бретоном как новаторское, модернистское, предвосхищающее сюрреализм в силу отказа от природного начала в пользу воображаемого универсума и от логических категорий в пользу мечтания: «Гюис-манс с неподражаемым ясновидением сформулировал большую часть законов, которые управляют современной эмоциональностью, первым проник в гистологическое строение реального и вознесся с романом «В гавани» к вершинам вдохновения» («Huysmans, avec une clairvoyance sans ёgale, ait formute la plupart des lois qui vont regir l’affectiv^ moderne, pёnёtrё le premier la constitution histologique du reel et se soit ё^ё avec En Rade aux sommets de l’inspiration») [2, p. 191].
Действительно, культивируя дерзкое, причудливое, открывая произведение сновидениям и мечтам, Гюисманс создает новую форму литературы. Бретон отличает его от всех «эмпириков романа»: «Я упорно интересуюсь только теми книгами, которые открыты нараспашку, словно двери, и к которым не нужно подбирать ключ. К счастью, дни психологической литературы с романной фабулой сочтены. Я убежден, что удар, от которого она не оправится, ей нанес Гюисманс» («Je persiste а ne m,intёгesseг qu’aux livres qu’on laisse battants comme des portes, et desquels on n’a pas а chercher la clef. Fort heureusement, les jours de la liti^rature psychologique а affabulation romanesque sont comptёs. Je m’assure que le coup dont elle ne se relevera pas lui a ёtё porl€ par Huysmans») [5, p. 18].
Список литературы
1. Borie J. Preface // Huysmans J.-R. En Rade. P.: Gallimard, 1984. Pp. 7-37.
2. Breton A. Anthologie de l’humour noir. P.: Pauvert, 1966.
3. Breton A. Entretiens. P.: Gallimard, 1969.
4. Breton A. Manifestes du surrealisme. P.: Gallimard, 1967.
5. Breton A. Nadja. P.: Gallimard, 1964.
6. Huysmans J.-K. A Rebours. Le Drageoir aux ёpices. P.: Gallimard, 1975.
7. Huysmans J.-R. En Rade. P.: Gallimard, 1984.
8. Papaspiridou I. Huysmans et les surrealistes // Bulletin de la Sociёtё Joris-Karl Huysmans. 2011. № 104. Pp. 85-92.
