CC BY
110
ЭПИСТЕМОЛОГИЯ & ФИЛОСОФИЯ НАУКИ, Т. X, № 4
юблема текста в эпистемологии и науке
Поводом для настоящего обсуждения явилась статья И. Т. Каса-вина «Проблема текста: между эпистемологией и лингвистикой» (См.: Эпистемология & философия науки. 2006. Т. VIII. № 2), обмен мнениями по которой состоялся на заседании сектора социальной эпистемологии Института философии РАН еще до ее публикации, в феврале 2006 г. В данном разделе представлен ряд критических комментариев к статье вместе с ответом автора.
MÉ
¡i!!
гманитарное знание и последствия
*
«лингвистического поворота»
В. Н. ПОРУС'
Каждый пишет, что он слышит. В статье И.Т. Касавина я услышал озабоченность неопределенностью, какой характеризуется нынешняя «семиотическая культурология»: она, с одной стороны, выглядит «междисциплинарным движением», объединяющим различные науки (от лингвистики до биологии, от математики до истории культуры), а с другой, вопрос о научности этого движения, по выражению автора, утрачивает актуальность: «...«искусство», «дискурс», «нарратив», «сценарий» - вот поня-
* Статья подготовлена в рамках проекта «Коммуникативная рациональность как эпистемологическая проблема», грант РГНФ № 06-03-00301 а.
X и
и >.
ас и X Ч
R Ю X Л
с
ф
X я
м
I
тия, в контексте которых происходит его самоопределение»1. Или, по-другому, понятие «текст», поставленное в центр внимания лингвистики, а также психологии, социальной антропологии, социологии и охватившее едва ли не все предметное содержание этих наук, разрослось до отождествления со всей культурой и даже со всей социальной реальностью, что усилило и без того значительные сомнения в научности гуманитарного знания. За что боролись?
Вынужденно кратко я обозначу свое отношение к этой проблеме, сама постановка которой, думаю, в высшей степени симптоматична.
В рассуждениях о научности гуманитарного знания есть особенность: они чрезвычайно насыщены метафорами, так что и не понять, где проходят границы этой метафоричности. Став заложником метафоры «Текст - реальность гуманитарного знания», трудно ответить на вопрос, а существует ли иная реальность, не замещенная текстом, а представленная им. Привлекательность метафоры понятна, если учесть, что анализ текстов - задача соответствующих наук, и потому радикальный способ «онаучивания» гуманитаристики - сделать ее «областью междисциплинарных научных исследований», образованной текстами как «предметами-посредниками»2, так что само их «посредничество» как бы игнорируется и не входит в поле зрения науки. Так достигается цель: «гуманитаристика» переодета в тогу научности. Но остается ли она при этом гуманитарным знанием?
Вопрос непраздный, как могло бы показаться энтузиастам, для которых «эмпиричность» есть синоним «научности», и потому они готовы добиваться ее любой ценой - даже ценой превращения культуры в «текст», за исследование которого уже принялся синклит соответствующих научных дисциплин.
Ф. де Соссюр, конечно, прав в том, что «сама по себе» языковая деятельность ускользает от эмпирического исследования. Лингвистика создает свою особую эмпирию (ее особость - предмет специальных методологических исследований). И ей это удается. Но следует ли из этого, что надо окончательно подчиниться метафоре «текста» и полагать всю «гуманитаристику» совокупностью X разных форм лингвистики?
X Это может вести (и ведет) к тому, что метафора обретает роль
Ч «ключевого понятия», которое избыточно расширяется: культура,
К да и весь мир человека, интерпретируются как Текст. Это некогда
I имело сакральный смысл (если мир - реализованный замысел Л
с —:-
Ф Касавин И.Т. Проблема текста: между эпистемологией и лингвисти-
X
и
и >.
кой // Эпистемология и философия науки. 2006. Т. VIII. № 2. С. 36.
" См.: Лекторский В.А. Субъект, объект, познание. М., 1980. С. 167.
ГУМАНИТАРНОЕ ЗНАНИЕ
И ПОСЛЕДСТВИЯ «ЛИНГВИСТИЧЕСКОГО ПОВОРОТА»
11; I
Создателя, то понимание этого замысла можно сближать с пониманием Его Текста), но когда метафора утратила свои связи с религией и богословием, она и этот смысл утеряла. И движение пошло в другую сторону - задача методологического «онаучнива-ния» гуманигаристики подчинила себе сам предмет исследования.
Одна из современных форм превращения названной метафоры в движок методологического мейнстрима «лингвистического поворота» - теория речевых актов (SAT - speech acts theory). Совокупность человеческих взаимодействий в ней представлена как сеть, сплетенная из отдельных коммуникативных актов. Это имеет методологический смысл, если помнить, какой черты не должно переходить идеализационное усилие. Но поступают иначе: исходную идеализацию теории «разбавляют», наделяя языковые объекты (акты произнесения речи) вполне конкретными - социальными, психологическими, и разве что не физико-химическими -свойствами и характеристиками. Например, локуция и иллокуция (термины, прямо взятые из лингвистики) привязывают речевые акты к конкретным условиям их совершения (локализация в пространстве языка и за его пределами). И конечно же замечают, что границы между языком и «средой его обитания» не могут быть абсолютно жесткими (что, впрочем, совершенно очевидно). Но чтобы сохранить интенцию «лингвистического поворота», а заодно и выполнить условия «онаучивания» гуманитаристики, называют языком и то, что является только условием его использования (так сказать, «оязычивают» всю реальность). Это как если бы на вопрос следователя, почему выстрел, убивший оленя, был сделан в заповедной зоне, находчивый браконьер отвечал бы, что оленя убил не выстрел, а вся совокупность обстоятельств, приведших к этому печальному событию, начиная с изобретения пороха.
Концепцию SAT сопоставляют с функционально-коммуни-кативной теорией языка FCS (functional-communicative speech theory). И.Т. Касавин видит во второй концепции ряд преимуществ по сравнению с SAT и отмечает, что большинство современных ^ философов языка ориентируются именно на нее. Думаю, что это w связано прежде всего с популярностью методологической про- >. граммы функционализма в целом3. Но вряд ли FCS действительно * так уж радикально «противостоит» SAT. Она лишь выступает как X более либеральная форма методологического «онаучивания» лин- ^ гвистики и других гуманитарных исследований. ® _ X
3 О методологических преимуществах и недостатках функционализма ц см: Порус В.Н. Функционализм: методологическая программа или фило- J софская парадигма? // Эпистемология и философия науки. 2006. Т. VIII. ^ №2. С. 5-15. \Ш
Действительно, надо бы строго различать и описывать относительно независимым образом коммуникативные действия и структуры языка, в которых эти действия выражены. Понятно, что действие и разговор о действии - не одно и то же: одно дело сказать «Я дал ему по морде», другое - осуществить эту операцию. Из второго получается драка, тогда как первое может быть рассказом о галлюцинации. Но для того чтобы описать действия, все равно нужен язык, и он должен быть определенным образом структурирован. Вообще, чтобы установить какое-то отношение между структурами языка и структурами «реальности», необходимо выполнить ряд идеализирующих условий; например, такие условия были названы в «Трактате» Л. Витгенштейна. Что из этого получилось, известно: о чем нельзя говорить, о том следует молчать. Не получается ли, что в области гуманитаристики следует молчать буквально обо всем? Ведь реальность здесь выпрыгивает за рамки структур языка, и «запихать» ее обратно в эти рамки никак нельзя.
О том, что свойства текста влияют на характер его восприятия, известно всем. Если текст перенасыщен наукообразными терминами, не прибавляющими к нему никакого реального содержания, то нормальный человек скажет просто: «Болтовня!». Разумеется, лучше, чтобы текст отвечал каким-то оптимальным условиям понятности. Но сформулировать общую теорию «понятности текста» вряд ли кому-то удастся; слишком многообразны эти условия - от сообразительности и образованности реципиента до «чистоты» информационного канала между ним и текстом. Хороший пример у Ю. Кристевой: во Франции Х1У-ХУ вв. была распространена практика «блазонов» - громких сообщений на городской площади о ходе военных действий или состояниях рынка. Эти сообщения произносились так, чтобы заключенная в них информация сочеталась с хвалебной ее оценкой. Но вышло наоборот: чем больше восхвалений властям содержалось в «блазонах», тем больше они воспринимались как издевательство и хула4. Бесспорным доказа-^ тельством идиотизма Швейка для военных врачей было то, что он, и повторяя официальную милитаристскую пропаганду, выкрикивал на улице здравицы императору, втащившему свою страну в войну. ^ Теперь спросим: какая общая теория могла бы сформулировать Ч требования, соблюдение которых сообщало бы одному и тому же (К тексту однозначную понятность или, по крайней мере, оптимизировало бы его понимание во всех возможных ситуациях или хотя бы в большинстве из них? Это была бы или очень тривиальная
Ф —
I 4
(О
Кристева Ю. Закрытый текст // Кристева Ю. Избранные труды. Раз-
'шш рушение поэтики. М., 2004. С. 154.
ГУМАНИТАРНОЕ ЗНАНИЕ
И ПОСЛЕДСТВИЯ «ЛИНГВИСТИЧЕСКОГО ПОВОРОТА»
теория, без которой легко обойтись, или же невообразимо сложная, применение которой было бы совершенно немыслимо.
Это, впрочем, не означает, что исследование определенных закономерностей, которым подчинена связь текста с процессами его
ривающая текст во всех его «ипостасях», фазах становления,
С. 256-277.
1 ж
восприятия и понимания, бесполезно. Напротив, очень даже полезно, если его целью является не создание какой-то супертеории, а, скорее, выяснение границ, в которых «лингвистический поворот» способен обозначить какие-то реальные перспективы науки о текстах.
Вероятно, более «либеральная» концепция БСБ действительно открывает какие-то новые возможности для текстологии. Она принимает точку зрения «холизма» при рассмотрении коммуникативных процессов, направленных на то, чтобы «языковыми средствами достичь индивидуальной или социальной цели, релевантной по отношению к некоторой иной, внеязыковой и более социально значимой деятельности»5, связывает лингвистические штудии с традициями герменевтики. Но, повторю, она все же остается в пределах «лингвистического поворота» со всеми его издержками.
Интересны предположения И.Т. Касавина о том, что текстология может и даже должна включать в себя рассмотрение уровня «порождения смыслов». Я писал о том, что понимание в одном из своих модусов является процессом взаимного «со-творения» смысла того, что понимается'1. В одном из модусов (речь шла о понимании в искусстве), но не во всех. Но не станет ли рассмотрение именно этого модуса продуктивным в гуманитаристике? А почему бы и нет? Во всяком случае, это сблизило бы текстологические исследования с философскими (эпистемологическими) и, что более важно, остудило бы пафос лозунгов о превращении гу-манитаристики в область эмпирических, то бишь научных, исследований - прошу понять, я не против науки о текстах, но против того, чтобы шаблоны «научности» применялись без разбора там, где это глупо (как применение физико-химико-биолого-фи-зиолого-психологической теории «вкусного супа» как руководства ^ к действиям повара). и
То же можно сказать об идее «лингвистики дискурса» как пе- >, реосмыслении «генеративной лингвистики»7. У меня сомнение - в * развитие уже высказанных. Наука (или комплекс наук), рассмат- ЗС
ю
5 Касавин И.Т. Цит. соч. С. 39. ЯС
6 См.: Порус В.Н. Искусство и понимание: сотворение смысла // За- ц блуждающийся разум? Многообразие вненаучного знания. М., 1990. Ф
7 Касавин И.Т. Цит. соч. С. 41. щш
контекстах, функциях и ролях - от замысла до знакового воплощения, от свойств знаковых систем до условий их понимания, от психологии восприятия текста до социологических факторов, определяющих его значимость в коммуникациях, - не утопия ли это? Такая наука больше похожа на миф. Или на имитацию самой себя. Отсюда и сомнения в ее статусе. И если так, то приходится признать, что «лингвистический поворот» завел в тупик, из которого пора как-то выбираться.
Возвращаться ли назад по тому же пути, но в обратном направлении? Еще раз: если «лингвистический поворот» ведет к тому, чтобы рассматривать любой культурный объект как текст (со всеми вытекающими последствиями), то «разворот» - к тому, что понятие «текст» расширится до понятия «культурный объект вообще» (последствий из этого вытечет ровно столько же, и они будут также неприемлемы). Не пришлось бы метаться между тупиками, зеркально отображающими друг друга!
Хорошо бы выйти на иной путь. По которому ученые и эпистемологи шли бы вместе, не пытаясь ни обогнать, ни - боже упаси! - сталкивать друг друга на обочину. Идти, обмениваясь мнениями, сравнивая цели и ценности, прислушиваясь к критике и учитывая опыт пройденного. Тогда вопрос «Что такое «лингвистический текст», изолированный от процесса коммуникации?» просто не мог бы возникнуть как тема для обсуждения.
Но это мечты. А в реальности мы опасливо прислушиваемся к ворчанию о «ненаучности» философской эпистемологии и ждем новых - очень научных - поворотов, ведущих в старые тупики.
!
