CC BY
79
УДК 82
ББК 82.3 (2 Рус)
Краюшкина Татьяна Владимировна
кандидат филологических наук г. Владивосток Krayushkina Tatiana Vladimirovna Ph. D.
Vladivostok
Группа мотивов телесных, физиологических и эмоциональных состояний (на примере русской народной волшебной сказки с контаминацией сюжетов 511 Чудесная корова и 510А Золушка)* Group of Motifs of Bodily, Physiological and Emotional States (For Example, the Russian Folk Fairy Tale with Contamination of Plots
511 Miraculous Cow and 510A Cinderella) Статья посвящена неисследованной прежде теме - группе мотивов телесных, физиологических и эмоциональных состояний. На примере одного текста анализируется специфика использования этой группы мотивов в сказке.
The article deals primarily unexplored subject - a group of motives physical, physiological and emotional states. For example, a text analysis of specificity of this group of motifs in a fairy tale.
Ключевые слова: волшебная сказка, русский фольклор, состояния. Key words: Fairy Tale, Russian Folklore, States.
Русская народная волшебная сказка - явление сложное и многогранное. Развиваясь на протяжении столетий, она отразила разнообразные верования и представления русского народа. Значительная часть из них связана человеком, его социальным и семейным статусом. Большое внимание уделяется сказкой и группе мотивов телесных, физиологических и эмоциональных состояний.
Группа мотивов тесных состояний состоит из трех подгрупп. Первая -признаки тела. В нее входят следующие мотивы: пол, фазы жизненного цикла, размеры, красота, внешнее сходство, запах, гигиенические характеристики. Вторая подгруппа мотивов телесных состояний - особые состояния тела (появление на свет, сила и слабость, болезнь, болезненное состояние, телесное повреждение и исцеление, смерть и оживление, разрушение и восстановление тела, особенный сон, опьянение, похмельный синдром и отрезвление). В третью подгруппу - изменения внешнего облика - включены оборотничество, переодевание, прятки, ношение одежды, головных уборов, обуви и украшений, нагота.
Статья издана при финансовой поддержке Гранта Президиума РАН (код проекта 09-1-П25-01). Вестник ЧГПУ 5'2010 256
Группа физиологических состояний включает в себя голод и жажду, а также их утоление, экстерорецептивные ощущения (зрительные, слуховые, вибрационные, кожная чувствительность и осязание, обонятельные и вкусовые ощущения, отсутствие зрительных и слуховых ощущений и примыкающая к ним немота), физиологические потребности персонажей (обыкновенный сон и пробуждение, усталость и отдых, мочеиспускание). Эмоциональные состояния можно поделить на три вида: положительные эмоции, отрицательные эмоции или эмоциональные всплески (эмоция имеет место быть, но она точно не определена, в результате чего ее нельзя причислить ни к положительным, ни к отрицательным эмоциям).
Каждая волшебная сказка имеет свой набор мотивов телесных, физиологических и эмоциональных состояний. На примере одной сказки интересно проследить, какие именно мотивы используются, как они сочетаются между собой, почему отдается преимущество тем или иным мотивам. Для анализа возьмем русскую народную волшебную сказку с контаминацией сюжетов 511 Чудесная корова и 510А Золушка [4], записанную в Забайкалье.
Сказка начинается с описания персонажей, задействованных в ней: «Жил мужик с бабой, а у него была ишо баба, полюбовница. Тепериче у этой полюбовницы-то две девочки растут, а у законной-то жены - одна девочка» [3, 97]. Далее в сказке используется указание на фазу жизненного цикла, причем только у персонажей, относящихся к группе детей. Возраст дочерей описывается следующим образом: «Но и вот, те уж большие, на возрасте уж» [3, 97]. Брачный возраст в волшебных сказках разнится. Н.В. Зорин отмечает: «<...> крестьянская молодежь вступала в брак сравнительно рано. Парни женились с 18 лет, девушки выходили замуж в 16, т.е. сразу по достижении брачного возраста» [1, 29]. Т.е. для сказки важно указание не на конкретный возраст, который достигли дочери, а достижение ими брачного возраста.
Именно после этого и начинают развиваться события. Жена говорит мужу о том, что у него есть любовница, затем предсказывает будущие события: «<...> меня она сделат коровой. Первый год будите доить, а на второй намя-
со заколите» [3, 97]. Волшебные сказки сохранили веру русского народа в возможность человека изменять свой облик, принимая образ другого человека, превращаясь в животное или в птицу и даже в неодушевленный предмет. Исследователи традиционной культуры характеризуют оборотничество с позиции добровольности / невольности. При добровольном изменении облика персонаж соглашается изменить облик с помощью другого персонажа, обладающего способностью оборачивать. Невольное оборотничество происходит против воли персонажа - как следствие наказания, проклятия или наложенных чар. В анализируемой сказке используется мотив невольного оборотничества путем наложенных чар. Превращение в корову тоже не случайно. В сказках на сюжет 511 Чудесная корова представлено животное, помогающее героине. Корова, как и конь, в славянской этнографии связана со смертью. Если рассматривать смерть как изменение, переход в другое состояние, новое пространство, то становится очевидна связь смерти и коровы. Аналогию образов женщины и коровы дает свадебный фольклор. Сват говорил иносказательно родителям невесты: «У вас есть телочка, а у нас - бычок». Русская пословица, в которой вновь встречается сравнение коровы и женщины, подмечает: «Выбирай корову по рогам, а девку по родам». Об аналогии женщины и коровы говорит не только фольклор, но и данные этнографии: «Корова у восточных и западных славян считалась обязательной частью приданого невесты, в свадебном обрядовом комплексе и сопутствующем фольклоре корова ассоциировалась с женщиной, невестой» [5, 299]. Если в сказках сюжет 530 Сивко-Бурко герою помогает конь (мужской тотем, связанный с родом героя, подаренный отцом, мужской чудесный помощник), то в сказках на сюжет 511 Чудесная корова героине помогает чудесная помощница, женский тотем, связанный с родом героини, - корова.
Муж отрицает у себя наличие любовницы. Для большей убедительности в его речи используется эмоциональный всплеск. Это должно придать словам мужа большую достоверность: «- Да ты чё! Никого, никого!» [3, 98].
Затем мать предсказывает будущее дочери. Ее монолог прерывается плачем дочери и пояснениями сказочника. Сначала мать предсказывает свое ис-
Вестник ЧГПУ 5'2010
258
чезновение иносказательно, затем говорит о восприятии другими людьми умственного состояния дочери: «— Ты, <... >, дочка, меня больше не увидишь. Будешь ты одна. Тебя люди, <...>, считать не будут, будут тебя дурочкой считать» [3, 98]. Наличие или отсутствие персонажа в локусе (в данном случае -мире живых или мертвых) подается в сказке посредством мотива зрительного ощущения (не увидишь). Мотивы, относящиеся к группе зрительного ощущения, занимают в сказке ведущее место среди мотивов ощущений. Это связано с тем, что и в действительности человек порядка 90% информации получает именно посредством зрения. Именно поэтому отсутствие матери будет подано через зрительное ощущение дочери. В русских народных волшебных сказках встречаются, кроме того, и мотивы слепоты, а также состояние, которое можно обозначить как персонаж не видит. Отсутствие ума - один из признаков героя, вступившего в брачный возраст. Как правило, эта черта присуща таким героям, как Иван-дурак и Емеля-дурачок.
После предсказания матери героиня начинает выть: «Девка эта завыла» [3, 98]. Плач в сказке - самое сильное выражение горя. Как правило, плачут в сказках положительные персонажи. Мать успокаивает ее: «— Не вой, - мать опеть грит, - тебе, гыт, счастье будет. Ты выйдешь за купца <...>» [3, 98]. Затем мать говорит, что именно должна делать и чего не должна делать дочь. Нужно подготовить ямку в огороде, куда потом следует закопать кости коровы; а мясо коровы есть ни в коем случае нельзя, «а то все пропадет» [3, 98], т.е. героиня не сможет воспользоваться помощью тотемного животного - коровы.
Случается так, как и предсказывает мать. Значимыми оказываются три мотива состояний: во-первых, девочка отказывается пить молоко коровы, во-вторых, она сидит за печкой (в этом еще одно сходство героини с Иваном-дураком, связь образа которого с печкой четко прослеживается в сказках: он сидит на печи, мажется сажей), в-третьих, девочка еще и плачет постоянно. Героиня после превращения матери в корову «<...> воет, не ест» [3 , 98].
Наступает воскресенье. Девочка идет на огород, надевает подаренную матерью шапку-невидимку. Чтобы стать невидимым, сказочный персонаж должен
надеть чудесный предмет (в качестве него в русских волшебных сказках, как правило, выступают предметы одежды или украшения). Шапка-невидимка замещает другого помощника - куколку: «Ее на голову наденешь - тебя, <... >, никто не увидит» [3, 98]. Использование предметов, дающих невидимость, помогают персонажам спрятаться, чтобы их не видели посторонние. В анализируемой сказке вновь используются мотивы телесных и физиологических состояний. Девочка приходит на огород: «Правой ногой об землю ударят - выле-тат колодец, холодна вода. И вот она перекрестилась, попила эту воду, умылась. Опеть вторично стукат - вылетат ей платье шелково, полуботинки, зонтик и шляпочка с пером. Это все надела» [3, 98]. Девочка прибегает к изменению внешнего облика (она переодевается), причем надевает одежду высокого социального статуса. Все принимают ее за барыню. Не совсем понятно использование в сказке мотивов питья холодной воды и умывания ею. Скорее всего, они являются одним из этапов изменения облика, но сказка это не оговаривает. Более значимым является мотив переодевания. Мотив переодевания занимает в русской народной волшебной сказке второе по популярности место среди мотивов непосредственного изменения облика. Он имеет и сходство с традиционным ряженьем, и отличие. Так, указанный мотив связан с обрядовыми действиями, говорит об изменении сущности персонажа, преследует охранительную цель и свидетельствует о нарушении норм ношения одежды. Отличие же заключается в том, что если ритуальное ряженье сопровождалось изменением голоса (повышением или понижением тембра) или же полным молчанием, то в сказке об изменении голоса не говорится, а молчание свойственно, как правило, только Ивану-дураку (в некоторых сказках). Кроме того, в сказке персонажи лишь в редких случаях закрывают лицо - для того, чтобы спрятать свой настоящий облик. Как правило, переодетого персонажа не узнают вовсе или же одна часть персонажей узнает, а другая - нет. Так происходит и с девочкой. В церкви ее узнают сводные сестры и говорят об этом матери: «— <... > да каку барыню видели мы красивую-красивую! Идет во всем шелку она, полуботиночки, но на лицо - как наша Дунька!» [3, 98].
Девочку видит и решает высватать купец молодой. Молодость - одно из положительных качеств героя, она - непременная составляющая красоты. Девочка вновь прибегает к переодеванию и едет в церковь. Купец, чтобы узнать, кто такая понравившаяся ему девушка, смолит в церкви пол: «И когда обедня кончилась, она вышла, наступила на это место - полуботиночек-то остался. <... >. А купец шел сзади, поднял этот полуботиночек» [3, 99]. Купец объявляет, что возьмет в жены ту девушку, которой подойдет этот ботиночек. В сказке используется мотив эмоции: сестры радуются тому, что выйдут замуж за купца: «- Но, будем чичас мерить! За купца замуж пойдем! Жить богато будем!» [3, 99]. Сестры поочередно пытаются надеть ботинок. Для описания комичности ситуации используется мотив потливости. В этом случае мотиву потливости сопутствует мотив напрасно затраченных физических усилий. Дочери мачехи меряют ботинок с таким усердием, что обе «спотели, ничё не могут надеть» [3, 99]. Вслед за дочерьми пытается надеть ботинок и их замужняя мать, но и у нее не получается. Купец спрашивает, есть ли еще в доме девушки? Ему говорят о падчерице: «- Есь, <... >, дура на печке. Да она же дура, мы, <... >, ее и за человека не считаем» [3, 99].
Купец заходит за печку. И вновь используется мотив зрительного ощущения: жених видит и узнает свою невесту: «Взглянул - и он захохотал, и она захохотала, засмеялись там» [3, 99]. У положительных персонажей смех указывает на то, что они достигли желаемой цели. Этот смех не связан с причинением какому-либо персонажу вреда (даже антагонисту). Этот подтип смеха может принадлежать и паре персонажей. Сестры слышат смех и говорят о нем матери. Но мачеха отрицает возможность того, чтобы ее падчерица и была той самой девушкой, которую разыскивает купец. Падчерица мерит ботинок. Он оказывается впору. Дополнительным доказательством истинности невесты служит ее второй ботинок, который она тут же достает и обувает, а также платья, бывшие на ней в церкви. Туфли значимы в свадебной обрядности многих народов. Так, они были свадебным подарком невесте у австрийцев. Французы считали: «Единение (парность) означала и пара обуви. Не случайно жених должен был доста-
вить невесте туфли к свадебному наряду. <...> все участники праздника пытались примерить их невесте, но только жениху сопутствовала удача (читателю этот сюжет хорошо известен по сказке Ш. Перро «Золушка»)» [2, 196]. Но в сказке о Золушке сделан другой акцент: жених мерит туфельку всем потенциальным невестам.
Далее в сказке следует эмоциональный диалог между купцом и мачехой с ее дочерьми: «- Вот моя невеста! - А эти давай ругать: кого же, мол, дуру-то взял! Как он с ей жить-то будет?
- Ничё! - он говорит» [3, 99]. Кроме ботинка, падчерица показывает жениху и другие дары матери: «Она надеёт шапочку-невидимочку и пошли. Она правой ногой стукнула - вода! Ее попили, перекрестились. Опеть стукнула - одежда. Там извошшик вылетел с каретой. Сели и уехали» [3, 99-100].
Проведенное исследование позволяет сделать ряд важных выводов. Анализ группы мотивов состояний выявил следующие закономерности сюжетос-ложения русской народной волшебной сказки. Во-первых, группа мотивов состояний является основополагающей для построения сюжета. Во-вторых, мотивы состояний разнятся функциями, которые выполняют. Одни из них важны для развития сюжета. Если их изъять, то нарушится логика сказки или же сказка должна будет развиваться по другому сценарию. С другими мотивами дело обстоит иначе: в одних и тех же ситуациях возможно использование разных мотивов состояний, на развитие сюжета это не влияет, важно само наличие мотива, выполняющего конкретную функцию, но какой именно это мотив, не столь важно. Следует отметить, что выбор возможной замены весьма ограничен. Кроме того, мотивы выполняют и дополнительную функцию: если их изъять, то на развитии сюжета это не скажется. Мотивы могут являться и характеристиками персонажей, не имея при этом отношения к сюжетообразованию. В-третьих, для сказки важен принцип акцентации: сообщается, как правило, о возникновении нового состояния у персонажа, оно может и подробно описываться. Возникновение состояния актуальнее для построения сюжета, чем его прекращение. Мотив возвращения к исходному состоянию сказкой, как прави-
ло, лишь обозначается или же вовсе опускается. В-четвертых, в основном, отражение тех или иных состояний связано с общим взглядом на них, сформированным в традиционной культуре русского народа.
Библиографический список
1. Зорин, Н.В. Русский свадебный ритуал. - М., 2001. - 248 с.
2. Иванова, Ю.В., Покровская, Л.В. Народы Франции // Брак у народов Западной и Южной Европы / отв. ред. Ю.В. Иванова, М.С. Кашуба, Н.А. Красновская. - М., 1989. -С. 177-209.
3. Русские сказки Забайкалья [Текст]/ сост. В.П. Зиновьев. - Иркутск, 1983. - 352 с.
4. В статье используется классификация сюжетов по «Сравнительному указателю сюжетов. Восточнославянской сказки» (сост. Л.Г. Бараг, И.П. Березовский, К.П. Кабашников, Н.В. Новиков. - Л., 1979. - 437 с.).
5. Шапарова, Н.С. Корова // Н.С. Шапарова. Краткая энциклопедия славянской мифологии : ок. 1000 ст. - М., 2003. - С. 298-300.
Bibliography
1. Zorin, N.V. Russian wedding ritual. - M., 2001. - 248 pp.
2. Ivanova, J.V., Pokrovsky, L.V. The people of France // Marriage among the peoples of Western and Southern Europe / Tob. Ed. U.V. Ivanova, M.S. Kashuba, N.A. Krasnovskaya. - M., 1989. - P. 177-209.
3. Russian tales of Transbaikalia [Text] / status. V.P. Zinoviev. - Irkutsk, 1983. - 352 pp. 4. The article uses the classification of subjects on "Comparative index of subjects. Slavic fairy tale" (sost. L.G. Baraguey d', I.P. Berezovsky, K.P. Kabashnikov, N.V. Novikov. - L., 1979. - 437 pp.).
5. Shaparova, N.S. Cow / / N.S. Shaparova. A Brief Dictionary of Slavic mythology: approx. 1000 Art. - M., 2003. - P. 298-300.
