CC BY
106мастерство изображенного. Что касается целостной, исторической оценки Г., то Набоков скрупулезно объективен в изложении биографии писателя "как яркого явления русской общественной жизни": он точно отбирает факты и версии, не обращаясь к тому ложному, что так или иначе умаляло значимость писателя-деятеля. Набоков выступал в данном случае в качестве несущего традицию русского искусства для иноязычного восприятия: в его позиции не было "беспамятства", было достойное представление определенной линии русского искусства в мировом опыте. Самую высокую степень признания Г. Набоков связывал с пьесой "На дне" и ее воплощением на сцене Московского художественного театра, этого "храма подлинного и отточенного искусства" (Набоков В. Лекции по русской литературе... М., 1996. С.377). Включая имя Г. в курс лекций о известнейших русских писателях, Набоков поддерживал выработанный эмиграцией еще в 20-е ценностный критерий: рассматривать горьковские достижения ("На дне", "Детство") в панораме лучшего, что появилось в русской литературе ХХ в.
И.А.Ревякина
ГРИБОЕДОВ Александр Сергеевич (1795-1829)
Личность Г., его жизненная и творческая судьба неординарна и загадочна. "О Грибоедове, действительно, сохранилось гораздо меньше рассказов и воспоминаний, чем о других великих наших писателях, и среди русских читателей, читавший и много раз видевший на сцене "Горе от ума", знает об его авторе лишь страничку школьного учебника" (Словцов Р. Грибоедов в воспоминаниях современников // ПН. 1929. 21 февр.). Г.Адамович отмечал: "О каждом из крупнейших русских писателей мы, даже не будучи биографами их, знаем, что это были за личности и характеры ... Грибоедов ускользает от нас и такой ускользающей, почти загадочной тенью, он в нашей памяти остался" (Адамович Г. Смерть Грибоедова // ПН. 1929.
7 февр.). О противоречиях гениальной личности сказал П.А.Струве в своей речи, произнесенной на грибоедовском вечере Белградского "Союза русских писателей и журналистов": "Великие творцы всегда ясно ощущают, что лицо и гений как-то в них различествуется... У них, у великих творцов наибольшее расстояние между лицом живущим и гением творящим..." (Струве П.А. Лицо и гений Грибоедова // Россия и славянство. 1929. 20 апр.).
Анализируя книгу Ю.Тынянова "Смерть Вазир-Мухтара" (Берлин, 1929), Б.Сосинский писал: "Грибоедов — необыкновенно сложная, богатая и разносторонняя личность. Душевная жизнь Грибоедова, автора сатиро-реалистического "Горя от ума", проходила в какой-то романтической, трагической и, если хотите, мистической сгущенности. Что-то тяжелое, гнетущее исходит из него — какой-то холод, нас и окружающих его людей пугающий — мы не ждем от него улыбок и, когда он смеется, нам не приятно и не весело. Самолюбивый, надменный и честолюбивый (не к писательской славе, а скорее к политической), он очень одинок, скрытен и замкнут. К людям Гри-
боедов равнодушен... Отношения его к женщинам проходят в каком-то полусне" (Сосинский Б. Гибель Грибоедова // Воля России. 1929. № 2. С. 158). Г.П.Струве, высказываясь по поводу все той же книги Ю.Тынянова о смерти Г. усомнился, удалось ли автору "дать цельный портрет Грибоедова, приблизить к нам этого интересного, необыкновенно разносторонне одаренного человека, писателя, дипломата, музыканта, лингвиста, человека полного внутренних противоречий,
загадочного, человека — по меткому выражению самого же Тынянова — распространявшего вокруг себя "острый запах судьбы"?" (Струве Г.П. Роман о Грибоедове // Россия и славянство. 1929. 9 февр.).
Оценки личности Г. разноречивы, но сходятся в одном: "Это был человек блестящего ума и обширного образования ... В университете он прошел три факультета — философский, юридический и математический. Он прекрасно знал мировую литературу в подлинниках ... Попав на службу в Персию, он с жаром погрузился в изучение персидского языка и истории Востока". Однако, "были в его молодости периоды, когда он, казалось, топил свою душу в кутежах, рассеянной светской жизни, в любви, авантюрах и дерзких выходках, в которых чувствуется какой-то рассчитанный вызов приличиям света" (Кизеветтер А. Литературные отражения эпохи Александра I. "Горе от ума" // Кизеветтер А. Исторические силуэты: люди и события. Берлин, 1931. С. 148).
Интересно рассмотреть два словесных портрета Г., отражающие восприятие этого человека его же современниками:
"Лица Грибоедова мы имеем два поэтических изображения. Одно, в стихах, принадлежит Баратынскому, и так и озаглавлено: "К портрету Грибоедова". Другое изображение, в прозе, принадлежит не кому иному, как Пушкину.
... Ум, холод, воля. Такими свойствами был отмечен этот "необыкновенный человек", как его охарактеризовал Пушкин. Но холодный ум, в котором оледенел "ярый тон" страстей, не только не принижал и не понижал душу необыкновенного человека. Наоборот, закалившись и отвердев, эта душа возвысилась. Совладав со страстями, она приобрела способность глубоко и прочно любить. Вряд ли Пушкин был прав, говоря о "добродушии" Грибоедова. Но мы знаем его доброту, которую познали его друзья, доброту стойкую и твердую" (Струве П.А. Лицо и гений Грибоедова // Россия и славянство. 1929. 20 апр.).
В.Ходасевич утверждал: "Грибоедов был человеком большого ума, большого образования, своеобразного, очень сложного и в сущности обаятельною характера. Под суховатой, а часто и желчной сдержанностью, хоронил он глубину чувства, которое не хотело сказываться но пустякам. Зато в достойных случаях проявлял Грибоедов и сильную страсть, и деятельную любовь. Он умел быть и отличным, хоть несколько неуступчивым, дипломатом, и мечтательным музыкантом, и "гражданином кулисы", и другом декабристов. Самая история его последней любви и смерти не удалась бы личности заурядной" (Ходасевич В. Грибоедов // В. 1929. 14 февр.). Р.Словцов, передавая воспоминания о Г. современников, отмечал: "Главными отличительными его свойствами — говорил в своих "записках" Н.А.Полевой — были большая сила воли и независимость в сужде-ниях и в образе жизни. Он не находил ничего невозможного для ума и воли. Тот же Полевой передает поразивший его рассказ Грибоедова, доказывающего, что человек может повелевать собою совершенно и даже сделать из себя все" (Словцов Р. Грибоедов в воспоминаниях современников // ПН. 1929. 21 февр.).
К.Парчевский выражал сожаление, что из музыкальных произведений, сочиненных автором "Горя от ума", "до нас дошли только два вальса, музыка к антракту и финалу комедии "Своя семья" Хмельницкого и Шаховского и аранжированная Глинкой
"Грузинская песня" (Парчевский К. Вальсы Грибоедова // ПН. 1938. 4 авг.).
Г. порой называют "автором одного произведения". Ему достаточно было написать только "Горе от ума", чтобы войти в сокровищницу русской литературы. П.Д.Боборыкин в статье, посвященной 100-летию ''Горя от ума", с восхищением восклицал: "До сих пор не верится, что уже больше ста лет назад такая вещь могла быть задумана и вылиться из под пера русского писателя, и в такой форме, изумительная но языку, каким после него не владели так, как он, этот
гениальный москвич; изумительная по глубине содержания, творчеству лиц, остроумию, благородства подъема авторской души" (Боборыкин П.Д. Великая годовщина // ПН. 1920. 9 окт.).
Иследователи творчества писателя признавали, что все, написанное Г. до и после "Горя от ума", не представляет литературной ценности. Однако, в понимании этого вопроса еще много неразгаданного. "Неясность Грибоедова усиливается еще тем, что "Горе от ума" единственное его долговечное создание, все же остальные его наброски — сколько бы ни пытались его поклонники возвеличить и эту часть грибоедовского наследия — незначительны и признаков особой талантливости не обнаруживают. К тому же, по личным признаниям Грибоедова, нам известно, что знаменитая его комедия представляет собой далеко не то, о чем он мечтал", — писал Г.Адамович. Приводя некоторые факты творческой биографии писателя, а главное — расхождение замысла и исполнения "Горя от ума": "Ведь Грибоедов жаловался, что он исказил конец, снизил тон ее, и ... ему рисовалась в первоначальном замысле не столько картина нравов, сколько байроническая поэма с образами туманными, грандиозными, где Чацкий негодовал бы не на московских бездельников и приживалов, а на несправедливость Бога или рока", — Адамович делает следующее предположение: "Может быть, именно то, что ценим мы в "Горе от ума" ("блеск, точность и меткость диалога, афористичность доброй половины стихов, законченность и полнота характеристик"), не удовлетворяло Грибоедова и представлялось ему недостойной высокого искусства мелочностью" (Адамович Г. Смерть Грибоедова // ПН. 1929. 7 февр.).
В.Ходасевич отмечал, что, признавая творческое бессилие Г. до и после "Торя от ума", история литературы не стремится дать ему
объяснение, "точно бы умолкая перед неисследимыми глубинами творческой психологии", хотя "многое могло быть тут объяснено не без пользы для установления правильного взгляда на само "Горе от ума". В.Ходасевич распределил все написанное Г. до "Горя от ума" в соответствии с двумя разнящимися линиями, по которым двигался творческий гений писателя: "С одной стороны, это были лирические стихи, попытки творчества поэтического... Эти попытки слабы . Другой цикл грибоедовских писаний составляют пьесы и отрывки легкого комедийного и водевильного характера. ...Они качественно гораздо выше грибоедовской лирики. В них есть известная сценическая ловкость ... После "Горя от ума" ... от комедийного жанра Грибоедов решительно отвертывается. Он пишет важные лирические стихи и набрасывает трагедию высокого стиля". Таким образом, Ходасевич доказывает, что никакого "падения" творчества после создания Грибоедовым комедии не было, а дело все в предъявляемых к себе непомерных требованиях автора. В написании произведений "поэтического и трагедийного искусства большого стиля", к которым всеми силами стремился Грибоедов, "он был беспомощным". (Ходасевич В. Грибоедов // В. 1929. 14 февр.).
Вопрос о поэтическом даровании автора "Горя от ума" нередко ставится исследователями его творчества под сомнение. П.А.Струве говорил, что "Грибоедов вовсе не был писателем, писателем-художником, как другие русские великие писатели. Он был прежде всего — умным человеком . В чем в самом деле состоит писательское дарование Грибоедова, единственным памятником которого осталось "Горе от ума"? Оно состоит прежде всего в искусстве меткого слова — эпиграммы, в первоначальном историко-литературном смысле этого слова, и затем в изумительной передаче виденного и слышанного... Грибоедов был писатель-эпиграммист и писатель-наблюдатель... "Горе от ума" не есть плод вдохновения. Это плод мысли и напряженного, редкостного в истории литературы вообще, труда. ... Ум и воля Грибоедова ... и дали изумительное произведение, значение и место которого исключительны в истории русского словесного искусства" (Струве П.А. Лицо и гений Грибоедова // Россия и славянство. 1929. 20 апр.).
На основе подлинных документов: писем, архивных материалов, сочинений персидских историков В.Ф.Минорским была написана статья "Цена крови" Грибоедова. Неизданный документ".
Автор ее пытается пролить свет не только на трагические и судьбоносные события жизни и смерти писателя, но и передать часть тех ощущений, сомнений и предчувствии, которые несомненно испытывал писатель в то время. "Грибоедову было 23 года, когда его назначили впервые на службу в Персию, и с тех пор жизнь его тесно переплелась с Востоком. Но лишь внешне, — пишет автор. — Не любил Грибоедов эту страну. Для него с его влечением к литературе, музыке, театру, веселым приключениям, с его честолюбием... Персия была мрачной ссылкой... Грибоедов интересуется Востоком... но все это, занимая ум, оставляло пустыню в сердце. Этот разлад внутренней жизни и внешних впечатлений проходит сквозь всю жизнь Грибоедова, и нелегко было его выдержать. Сам характер Грибоедова, неровный, резкий, порывистый и прямой, так мало подходил к безвольному Востоку. Нужно гораздо больше спокойствия, созерцательности и юмора, чем у автора бичующих монологов Чацкого, чтобы схватить и оценить ритм пестрой и несвязной жизни, привыкнуть к смеси суеверий и преувеличений, сладких вежливостей н вычурных обрядностей, наивных вероломств и видимой податливости, за которой кроется цепкая и упорная самооборона против внешнего вторжения в вековой уклад быта ... Перед глазами невольно встает грозная твердыня московских устоев, светлые проблески дружбы, непонятность, промахи, обиды сердца, "миллион терзаний"... Даже во сне видится далекая и волнующая столица. В служебном изгнании, среди чуждого Востока создавались картины "Горя от ума", — пишет В.Минорский (Русская мысль. 1923. № 3-5. С. 333-335 ).
"Что такое Грибоедовская Москва с исторической точки зрения?" — спрашивает П.А.Струве. И отвечает: "Мы знаем, что Гри-боедовская Москва, — это та же Москва, которую изобразил Лев Толстой в "Войне и мире". Но Грибоедов изобразил эту свою Москву, как сатирик и обличитель. Он не только изобразил, но истолковал, упростил, "стилизовал", окарикатурил ее. И вот тут произошло эстетическое чудо!.. Меткое слово Грибоедова вдохнуло в портреты и карикатуры какую-то пребывающую жизнь, придало их временным чертам изумительное значение" (Струве П.А. Лицо и гений Грибоедова // Россия и славянство. 1929. 20 апр.).
О сатирическом изображении Москвы в "Горе от ума» писал и критик Р.Плетнев: "Конечно, Москва и москвичи в "Войне и мире"
Л.Толстого привлекательны, симпатичны, часто патриоты, во многом люди чести и совести ... Грибоедов же — сатирик!.. Сатира есть сатира, комедия нравов и быта должна насолить и... пересолить, обличить и подчеркнуть зло в обществе, в социальных отношениях, в формах быта" (Плетнев Р.В. А.А.Чацкий в "Горе от ума" Грибоедова: Попытка развенчания героя // НЖ. 1980. № 139. С. 95).
За всю историю исследования творчества Г. много раз возникает вопрос: где автор в "Горе от ума"? Ю.Иваск приводит разные толкования современников писателя образа Чацкого. "Вяземский, — отмечал критик, — сближает его со Стародумом, а Пушкин сказал о нем: он не умен, зато автор, Грибоедов, очень даже умен" (Иваск Ю.П. Записки читателя. О Грибоедове // Опыты. 1955. № 4. С.87). У Г.Адамовича читаем следующее высказывание о Г.: "Федор Сологуб в коротенькой, ядовитой и остроумной статье утверждал, что судя по портрету, Грибоедов был скорей всего Молчалиным ... Пушкин разделяет Грибоедова и Чацкого, надо заметить, немного слишком своевольно и как-то не договаривая. Полного знака равенства между Грибоедовым и Чацким поставить конечно нельзя. ... Грибоедов не был так простодушен, как его создание, не был так порывист. Мысли же Чацкого, эта смесь просвещенного либерального национализма с общеромантическими отголосками, были его мыслями, и он только охлаждал их некоторым "умением жить", свойством, которым бедный Чацкий похвастаться не мог" (Адамович Г. Смерть Грибоедова // ПН. 1929. 7 февр.).
Ю.Айхенвальд сравнивал образ Чацкого сразу с двумя "вечными образами" мировой литературы — Гамлетом и Дон Кихотом. "В трибуне московских салонов, — писал он, — живут черты Гамлета, который противопоставляет свою неумолкающую критику, свою неугомонную и пытливую думу пошлой непосредственности окружающего мира. Чацкий тоже, как тоскующий датский принц, должен был сбросить со своих разочарованных глаз пелену мечтаний и увидеть жизнь во всей ее низменности и лжи. И Гамлета только потому не ославили безумным, как его русского преемника, что он сам успел и сумел надеть на себя личину сумасшествия. В этой участи ума слыть безумием есть нечто роковое... Правда, в противоположность шекспировскому герою, Чацкий в своем размышлении, в своем
осуждении не достигает философской высоты: ... он критик не бытия, а быта, не мира, а только его отдельного, маленького уголка. Но не потому ли именно он и не уходит всецело в тоску, не ограничивается одним бесплодным сарказмом отрицания? ...Его слово звучит как дело, он борется, и в этой борьбе он напоминает того, кто Гамлету противоположен: в этой борьбе его постигает грустная участь Дон Кихота" (Айхенвальд Ю.И. Грибоедов // Айхенвальд Ю.И. Силуэты русских писателей. Берлин, 1929. Т. 1. Цит. по кн.: Айхенвальд Ю.И. Силуэты русских писателей. М., 1994. С. 50).
М.Осоргин, делясь своими впечатлениями от нового итальянского перевода "Горя от ума", писал о далеко не новом в литературоведении вопросе влияния Мольера на Грибоедова и созвучиях "Мизантропа" и "Горя от ума". Итальянский переводчик Л.Савой, читаем мы в статье М.Осоргина, "указывает на "нравственный оптимизм" Чацкого, на его молодость, веселость, природную приветливость и мягкость, на его горячий патриотизм, — вообще на черты, резко отличающие его от мольеровского героя". Чацкий видится М.Осоргину в образе "жизнерадостного, остроумного и образованного молодого человека, и не пустого хулителя, а полного рвения работать, и потому совершенно неспособного остаться в обстановке рутины "минувшего века"; в образе героя, "столь отличного не только от Альцеста ("Мизантроп"), но и от Онегина и Печорина, позеров без внутреннего душевного содержания" (Осоргин М.А. Грибоедов по-итальянски // ПН. 1933. 19 янв.).
А.Д.Бем, рассуждая о значении и месте "Горя от ума" в творчестве Достоевского, писал: "В Чацком он ( т.е. Достоевский) подметил одну черту, которая ему была всегда дорога, хотя он ее и осуждал. Черта эта — неприспособленность к жизни, "фантастичность" характера, полное неумение найти свое место в жизни... Его привлек не ум Чацкого... а его сердце. В понимании
Достоевского.... комедия Грибоедова "Горе от ума" претворилась в
трагедию "Горе от сердца" ... Сам центральный образ князя Мышкина в романе "Идиот" какими-то нитями связан с образом Чацкого... Чацкий — Дон Кихот — рыцарь Бедный . Они-то и послужили Достоевскому опорой при создании им образа "вполне прекрасного человека". Высшей точкой и завершением этого идеального художественного ряда был для Достоевского образ Христа" (Бем А.Л.
"Горе от ума" в творчестве Достоевского // Бем А.Л. У истоков творчества Достоевского: Грибоедов, Пушкин, Гоголь, Толстой и Достоевский. Прага, 1936. С. 21-27).
В продолжение сказанного А.Л.Бемом философ, богослов и критик В.Н.Ильин писал: "История знает великую комедию ума, закончившуюся ужасающей трагедией, могущей смело назваться предтечей трагедии Голгофы ... Сам хозяин и Творец вселенной (по выражению Сенеки) разделяет участь посланных им в мир "мудрых книжников и пророков". Он оклеветан "хитрой враждой", предан в любви и возведен на Голгофу своими близкими — именно за то, что он — "свет разума" (Ильин В.Н. Горе от ума — вечное горе // В. 1963. № 140. С. 74 ). В статье "Судьбы идей 60-х гг." В.Н.Ильин говорит о том, что "пьеса Грибоедова... показывает заговор "человека улицы", так называемого "нормального человека", против гения, со стремлением его оклеветать вполне сознательно, с преступным намерением поступить с ним как поступали с другими пророками, с Сократом и с самим Богочеловеком — Христом. Таков и общий дух идей 60-х гг." (В. 1967. № 41. С. 54).
Неудивительно, что "трагическая гибель Грибоедова поразила лишь небольшой сравнительно круг знавших его людей. Для огромной массы тогдашнего русского культурного слоя это имя не говорило почти ничего. При жизни автора "Горя от ума" появились, и то с цензурными купюрами, всего лишь несколько сцен из бессмертной комедии ... Для людей равного к Грибоедову круга ... он был все еще человек, принесший из военной жизни репутацию отчаянного повесы, дурачества которого были темой множества анекдотов" (Слов-
цов Р. О Грибоедове // ПН. 1929. 9 июля). С другой стороны, "ни к одному великому литературному произведению русская общественность, т.е. сами читатели, не проявляли такого живого и любовного интереса, как к Грибоедовской комедии. Об этом красноречиво говорит то обстоятельство, что она получает еще в рукописях такое распространение, с которым вряд ли могли соперничать печатные произведения той эпохи" (Струве П.А. Лицо и гений Грибоедова // Россия и славянство. 1929. 20 апр.).
Г. дважды был в Персии, находясь на дипломатическом посту секретаря русской миссии. "Туркманчайский договор, поставивший Персию почти в вассальную зависимость от России... в значительной
степени был делом рук Грибоедова" (Швырев А. Грибоедов в Пер-сии // ПН. 1929. 7 февр.). В третий раз, отправляясь уже послом в Тегеран, "Грибоедов предчувствовал свою судьбу. Об этом сохранился целый ряд несомненных свидетельств. "Там моя могила, чувствую, что не увижу более России", — говорил он. Он хорошо знал тогдашнюю политическую обстановку в Персии, ненависть к русским и раздражение, которое должна была вызвать его миссия — заставить персов выполнить тяжелые условия мира. Персию, как место своей дипломатической карьеры, он выбрал сам" (Словцов Р. О Грибоедове // ПН. 1929. 9 июля). Р.Сосинский отмечал, как явственно передан в книге Ю.Тынянова "Смерть Вазир-Мухтара" рок смерти, убыстряющий ритм жизни последних десяти месяцев Грибоедова: "Некоторая быстрота, лихорадочная поспешность человека обреченного, неминуемо идущего к гибели и почти осознающего это — поспешность в любви к женщине, в творчестве, в воплощении своих политических идей, в езде по России, Кавказу, Персии" (Сосинский Б. Гибель Грибоедова // Воля России. 1929. № 2. С. 159).
"Одна из самых глубоких и трогательных эпитафий начертана вдовой Грибоедова над его могилой: "Ум и дела твои бессмертны в памяти русских, но для чего пережила тебя любовь моя?" (Ходасевич В. Грибоедов // В. 1929. 14 февр.). "По рассказам, в день венчания у Грибоедова был сильный приступ малярии; в момент обмена кольцами из дрожащих рук Грибоедова кольцо выпало — дурное предзнаменование. Тело Грибоедова было предано земле в монастыре св. Давида на склоне горы Мтацминда, высоко над Тифлисом. Его похоронила здесь, по его желанию, вдова Нина Чавчавадзе-Грибоедова, оставшаяся верной памяти мужа" (Иванов А. Судьба А.С.Грибоедова. Экология исторических памятников и могил // НЖ. 1986. № 163. С. 281).
В чем же тайна неувядаемости грибоедовского гения, воплощенного в его "одиноком" литературном произведении? "Горе от ума" не оставляет бесстрастными читателей наших дней прежде всего потому, что в эту комедию вложен подлинный характер души ее творца. Под ярким блеском художественного стиха здесь чувствуется не наблюдательность спокойного моралиста, но горячее возмущение поэта, ненавидящего людскую пошлость, отвратительное лицемерие людей толпы, и бросающего в лицо этой
толпе "стих, облитый горечью и злостью" (Кизеветтер А. Литературные отражения эпохи Александра I. "Горе от ума". С. 148). "Горе от ума" потому простерло свою художественную силу далеко за исторические пределы своей эпохи, оно и теперь потому сохраняет свежесть и красоту, что дает не только бытовую, временную страницу, но и, под своей старинной оболочкой, в нарядах и убранстве отжившей моды, хранит своеобразное отражение вечных типов литературы, отвечает на исконные стремления и тревоги человеческою духа", — писал Ю.Айхенвальд. (Айхенвальд Ю.И. Силуэты русских писателей. С. 49-50).
Ж.И.Стрижекурова
