CC BY
80
УДК 821.161.1.09 Н.А. Нестюричева
РЕМИНИСЦЕНТНОЕ ИЗМЕРЕНИЕ ПОВЕСТИ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО «СЕЛО СТЕПАНЧИКОВО И ЕГО ОБИТАТЕЛИ»
Расширяется обозначенный ранее достоевсковедением круг литературных «первоисточников» повести «Село Степанчиково и его обитатели». В поле зрения автора реминисценции из романов М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени», И.А. Гончарова «Обломов», из комедий А.С. Грибоедова «Горе от ума», Н.В. Гоголя «Ревизор».
Ключевые слова: реминисценция, пародия, пародийный план.
Благодаря Ю.Тынянову повесть Ф.М. Достоевского «Село Степанчиково и его обитатели» давно и прочно связана с понятием «пародия»: ученый рассматривал данный текст как «определенную» пародию, в которой «второй план ограничен одним произведением» [19. С. 212] - «Выбранными местами из переписки с друзьями» Н.В. Гоголя.
Дальнейшие исследования, однако, показали, что описанные Тыняновым соответствия между произведениями Достоевского и Гоголя - лишь верхушка айсберга и пародийный план повести много шире и разнообразнее. На разных уровнях текста в «Селе Степанчикове» происходит постоянное обращение к произведениям разных жанров и авторов. На это обращали внимание многие исследователи и читатели. В качестве пародийных источников повести, образующих многосоставный второй план, назывались «Тартюф» Мольера [1; 15], «Дом в деревне» Я. Полонского [14], «Мертвые души» Гоголя, «Нахлебник» Тургенева [1], стихотворение «Осада Памбы» Козьмы Пруткова [4].
Однако и это, на наш взгляд, далеко не полный список «пратекстов» одного из первых послека-торжных произведений Достоевского, которым он заявлял о своем возвращении в литературу и на которое в этом плане возлагал очень большие надежды: «Этот роман, конечно, имеет величайшие недостатки и, главное, может быть, растянутость; но в чем я уверен, как в аксиоме, это то, что он имеет в то же время и великие достоинства и что это лучшее мое произведение. <...> На нем основаны все лучшие надежды мои и, главное, упрочение моего литературного имени» [11. С. 326], - пишет Достоевский брату 9 мая 1859 г. из Семипалатинска.
«Село Степанчиково» в определенном смысле слова повесть о литературе. С ее помощью Достоевский словно возобновляет начатый им в середине 40-х гг. «процесс со всею нашей литературою» (Там же. С. 135), преодолевает свою пространственную отдаленность от российских столиц и вписывает себя в круговорот той жизни, которая уже много лет бурно развивается без его участия. Ему было психологически и эстетически необходимо связать свое литературное прошлое со своим заново начинающимся литературным настоящим, вот почему в этой повести возник - не мог не возникнуть! - Гоголь. Но не только Гоголь. Для Достоевского важно было на страницах первой публикуемой после ссылки повести вступить в творческий диалог с волнующими его текстами и их авторами.
Иногда это концептуальное (чаще всего полемическое, нередко пародийное) взаимодействие с предшественниками и современниками, иногда это живой след творческого освоения чужого художественного опыта - как, например, в случае реминисцентных отсылок к публикуемому одновременно с «Селом Степанчиковым» роману И.А. Гончарова «Обломов».
В самом начале повести Достоевского рассказчик, еще только направляющийся в Степанчико-во, становится свидетелем спора между Бахчеевым и его камердинером Гришкой и по ходу сцены описывает последнего следующим образом: «Этот "Гришка" был седой, старинный слуга, одетый в длиннополый сюртук и носивший пребольшие седые бакенбарды. Судя по некоторым признакам, он тоже был очень сердит и угрюмо ворчал себе под нос. Между барином и слугой немедленно произошло объяснение» [10. С. 20]. Знакомство читателей романа Гончарова «Обломов» со стариком-слугой Захаром начинается с похожего портрета: «В комнату вошел пожилой человек, в сером сюртуке, с прорехою под мышкой, откуда торчал клочок рубашки, в сером же жилете, с медными пуговицами, с голым, как колено, черепом и с необъятно широкими и густыми русыми с проседью бакенбардами, из которых каждой стало бы на три бороды» [6. С. 9]. Портрет Гришки тем более узнаваем, что далее следует перепалка между барином и слугой, по тональности и практической бессмысленности похожая на ежедневные препирания гончаровских героев.
За этим мимолетным, не имеющим концептуального характера для понимания повести Достоевского сходством героев приоткрывается немаловажный историко-литературный сюжет взаимоотношений двух писателей.
В 1846 г. Достоевский - еще только начинающий, но с большими претензиями писатель, не знающий ни литературных неудач, ни слома каторги, - переживает все, что происходит в текущей русской литературе, как событие глубоко личное, имеющее влияние на его будущность. В одном из его писем брату, М.Ф. Достоевскому, читаем: «Явилась целая тьма новых писателей. Иные мои соперники. Из них особенно замечателен Герцен (Искандер) и Гончаров. 1-й печатался, второй начинающий и не печатавшийся нигде. Их ужасно хвалят. Первенство остается за мною покамест, и надеюсь, что навсегда» [11. С. 120]. До публикации «Обломова» еще больше десяти лет, а Достоевский уже ревниво предубежден против нового таланта. В то же время из воспоминаний врача С.Д. Яновского мы узнаем, что отдельно напечатанный в 1849 г. «Сон Обломова» Достоевский «цитировал с увлечением» [9. С. 163].
Полностью роман «Обломов» впервые опубликован в журнале «Отечественные записки» в январе-апреле 1859 г. «Село Степанчиково» задумывалось, если судить по личной переписке Достоевского, много раньше, но Достоевский до последнего момента имел возможность редактировать еще не опубликованную рукопись. В письме Михаилу Достоевскому из Семипалатинска, датированном маем 1859 г., он попутно, в рамках другой темы, роняет чрезвычайно интересную реплику: «Ты пишешь мне беспрерывно такие известия, что Гончаров, например, взял 7000 за свой роман (по-моему, отвратительный), и Тургеневу за его "Дворянское гнездо" (я наконец прочел. Чрезвычайно хорошо) сам Катков (у которого я прошу 100 руб. с листа) давал 4000 рублей, то есть по 400 рублей с листа. Друг мой! Я очень хорошо знаю, что я пишу хуже Тургенева, но ведь не слишком же хуже, и, наконец, я надеюсь написать совсем не хуже. За что же я-то, с моими нуждами, беру только 100 руб., а Тургенев, у которого 2000 душ, по 400?» [11. С. 325]. Характеристика романа Гончарова, данная как будто между делом, позволяет утверждать, что к моменту создания окончательной редакции «Села Степанчико-ва» (рукопись была отправлена брату в мае-июне 1859 г.) Достоевский, во-первых, был знаком с текстом «Обломова», а во-вторых, размышлял - пусть и в негативном плане - об этом произведении, а значит, мог и невольно подпасть под влияние «отвратительного» романа, хотя бы в частностях.
О том, что роман Гончарова по-настоящему заинтересовал Достоевского, пишет И.А. Битюгова [2]. Исследовательница обращает внимание на вошедшую в литературное предание реплику Достоевского о том, что его «положительно прекрасный персонаж» - князь Мышкин - тоже «идиот», но выше, лучше, благороднее гончаровского, и, в свою очередь, задается вопросом: что может роднить этих двух персонажей, тогда как отношение Достоевского к Гончарову и его творчеству всегда было неопределенным? К образу Обломова, то высоко оценивая роман, то находя его слабым, Достоевский, по замечанию исследовательницы, обращался при работе не только над «Идиотом», но и над «Подростком».
В обнаруженной аллюзии нет концептуального, тем более полемического смысла. Но Достоевский, как нам кажется, неявно заимствовал живую реалию помещичьего быта.
Еще одним литературным ориентиром для писателя было творчество М.Ю. Лермонтова. О том, что и в отношении к Лермонтову Достоевский испытывал противоречивые и, кажется, взаимоисключающие чувства, пишет В.И. Левин, подробно анализирующий с этой точки зрения «Записки из подполья»: «Достоевский считал Лермонтова одной из высочайших вершин русской литературы. Вместе с тем его отношение к Лермонтову - отнюдь не хрестоматийное поклонение. Нередко в сознании Достоевского Лермонтов всплывал как своего рода олицетворение злобности. <...> Демоном представлялся Лермонтов Достоевскому, и - "демонической" властью своего великого таланта захватывал его Лермонтов. Но все в Достоевском сопротивлялось этому» [12. С. 144]. Прямая ссылка на Лермонтова как на воплощение зла появится в романе «Бесы» - об одном из самых загадочных и зловещих своих героев Достоевский говорит: «В злобе, разумеется, выходил прогресс против Л-на, даже против Лермонтова» [8. С. 165]. Здесь имеется в виду декабрист Лунин.
Немаловажным в контексте темы представляется и отмеченное К. Мочульским охлаждение по-слекаторжного Достоевского к романтическими устремлениям юности: «Перед страшной реальностью "Мертвого дома" романтические идеалы рухнули» [15. С. 142]. Несомненные следы этого психологического и эстетического процесса мы обнаруживаем в повести «Село Степанчиково».
Герой-рассказчик, романтически настроенный молодой человек, пытается подвести гуманистическую основу под поведение тиранствующего приживальщика Фомы Опискина, разглядеть в нем жертву и страдальца: «Фому угнетали — и он тотчас же ощутил потребность сам угнетать; над ним ломались - и он сам стал над другими ломаться. Он был шутом и тотчас же ощутил потребность завести и своих шутов» [10. С. 13]. Сам Фома развивает и подтверждает эту мысль: «Меня унижают; следственно, я сам должен себя хвалить — это естественно!» (Там же. С. 74).
И в самой этой логике, и в ее стилистическом оформлении узнается исповедальный монолог Печорина: «Все читали на моем лице признаки дурных чувств, которых не было; но их предполагали - и они родились. Я был скромен - меня обвиняли в лукавстве: я стал скрытен. Я глубоко чувствовал добро и зло; никто меня не ласкал, все оскорбляли: я стал злопамятен; я был угрюм, - другие дети веселы и болтливы; я чувствовал себя выше их, - меня ставили ниже. Я сделался завистлив. Я был готов любить весь мир, - меня никто не понял: и я выучился ненавидеть» [13. С. 273]. Однако смысловая и стилистическая перекличка в данном случае носит полемический, более того - пародийный - характер: Достоевский снижает, комикует, дискредитирует романтическое оправдание героя несовершенством окружающего его общества. Если обнаруженные нами отсылки к «Обломову» и «Герою нашего времени» носят единичный характер, служат легкими реминисцентными штрихами при создании новой картины действительности, то взаимодействие текста повести Достоевского с текстом комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума» представляется более основательным и эстетически значимым.
А.Л. Бем указывает на то, что комедия Грибоедова была высоко оценена Достоевским: об этом свидетельствует постоянное цитирование писателем фрагментов «Горя от ума» в письмах и черновиках, обдумывание образов комедии и вовлечение их в свою творческую орбиту. Бем анализирует идейно-художественное воздействие комедии на романы Достоевского «Униженные и оскорбленные», «Идиот», «Подросток», в частности, останавливается на том, какие персонажи более всего привлекали внимание Достоевского. Писатель проявлял несомненный интерес к Чацкому, в котором он, с точки зрения Бема, «подметил одну черту, которая ему была всегда дорога, хотя он ее и осуждал. Черта эта - неприспособленность к жизни, "фантастичность" характера, полное неумение найти свое место в жизни. <...> В Чацком Достоевский почувствовал родственный себе образ, вызывающий в нем сочувственный отклик» [3. С. 421]. Но не менее живой интерес Достоевский питал к Молчалину, которого, по признанию, высказанному в «Дневнике писателя» за 1876 г., разгадал только спустя почти сорок лет после публикации комедии.
Однако уже в тексте «Села Степанчикова» обнаруживаем обращение Достоевского к образу Молчалина: в повести есть персонаж, чья стратегия поведения очень напоминает молчалинское приспособленчество, - Мизинчиков. Полковник Ростанев, рекомендуя рассказчику собравшееся в имении общество, о Мизинчикове отзывается так: «Милый, добрый, смирный, почтительный. Слыхал ли от него здесь кто и слово? всё молчит. Фома, в насмешку, прозвал его "молчаливый незнакомец" — ничего: не сердится. Фома доволен; говорит про Ивана, что он недалек. Впрочем, Иван ему ни в чем не противоречит и во всем поддакивает» [10. С. 38]. Подчеркнутая немногословность Мизинчикова, как и «бессловесность» Молчалина, - не просто характерологическая черта, а своего рода «маска» -за молчаливостью и в том и в другом случае таится вполне внятно сформулированный про себя житейский расчет, корысть. Мизинчиков хладнокровно рассуждает, делясь планами с рассказчиком: «А так как я не достану ничего службой, сам же по себе ни на что не способен и не имею почти никакого образования, то, разумеется, остается только два средства: или украсть, или жениться на богатой» (Там же. С. 96).
Не только молчаливый подлый расчет сближает Мизинчикова с Молчалиным, но и логика поведения и судьбы (тайный умысел с последующим разоблачением и крушением выношенных в тиши планов) позволяет говорить о сходстве этих персонажей.
Сближает «Село Степанчиково» с «Горем от ума» и мотив сумасшествия. Рассказчик в «Селе Степанчикове» именно словом «сумасшествие» описывает и объясняет (пытается объяснить) происходящее вокруг, да и самого себя: «Скажите: я в сумасшедшем доме или нет?» (Там же. С. 77); «Так, значит, дядя поступил со мною, как сумасшедший!» (Там же. С. 79); «Ведь это сумасшедший дом, если хотите знать!» (Там же. С. 93); «"Ну, чудаки! их как будто нарочно собирали сюда!" — подумал я про себя, не понимая еще хорошенько всего, что происходило перед моими глазами, не подозревая и того, что и сам я, кажется, только увеличил коллекцию этих чудаков, явясь между ними» (Там же.
С. 49-50). И хотя в желтый дом попадает только лакей Видоплясов, остальные, по словам Мизинчи-кова, «не сумасшедшие, потому что еще не сидят в сумасшедшем доме» (Там же. С. 97).
В «Горе от ума», конечно, картина иная. Чацкого объявляют сумасшедшим по причине его нравственно-психологической, идеологической чуждости фамусовскому обществу, в его сумасшествие всерьез никто не верит, «сумасшествие» Чацкого - знак отверженности, одиночества; в то время как в Степанчикове в той или иной степени «безумны» все. Но и в том и в другом случае показан эффект коллективного гипноза, когда люди оказываются во власти общей идеи, общей мании и утрачивают способность самостоятельно, трезво и адекватно оценивать ситуацию. Несомненно, есть сходство между положением и поведением Чацкого и героя-рассказчика, который тоже выступает в роли чужака, попавшего «с корабля на бал», тоже находится во власти романтических иллюзий и безуспешно пытается влиять на ситуацию, которую сам не понимает до конца, и поэтому часто невольно ведет себя нелепо и смешно.
Есть и другие немаловажные отсылки к комедии Грибоедова в повести Достоевского. Так, в «Горе от ума» есть герой, по-видимому, подаривший Опискину имя: «Вот сам Фома Фомич, знаком он вам? <...> При трех министрах был начальник отделенья. Переведен сюда... <...> слог его здесь ставят в образец!» [7. С. 57]. Похоже, Достоевский не случайно степанчиковского «властителя дум» называет так же, как у Грибоедова зовется автор текстов, по поводу которых Чацкий бросает свою знаменитую реплику: «Я глупостей не чтец, а пуще образцовых» (Там же).
Фома Фомич Опискин, вслед за своим грибоедовским тезкой заставил обитателей Степанчико-ва преклоняться перед своим несуществующим талантом, его речи не просто «ставят в образец», а тиражируют, распространяют, формулировками его охотно пользуются все, даже изначально скептически настроенный рассказчик, и это позволяет говорить не о случайном совпадении имен героев, а о нарочитой авторской аллюзии к Грибоедову в образе Опискина.
Есть в «Селе Степанчикове» и более очевидные текстуальные отсылки к комедии «Горе от ума». Так, в речи Анфисы Петровны Обноскиной («Я верю, что науки, искусства... ваяние, например... ну, словом, все эти высокие идеи имеют, так сказать, свою о-ба-я-тельную сторону, но они не заменят дам!.. Женщины, женщины, молодой человек, формируют вас, и потому без них невозможно, невозможно, молодой человек, не-воз-можно!» [10. С. 49]) узнается сходное по глубинной своей сути негодование грибоедовской княгини по поводу ее племянника князя Федора:
От женщин бегает, и даже от меня!
Чинов не хочет знать! Он химик, он ботаник,
Князь Федор, мой племянник [7. С. 79].
Характеристика, которую Чацкий дает одной из типичных представительниц московского общества («А тетушка? все девушкой, Минервой? / Все фрейлиной Екатерины Первой? / Воспитанниц и мосек полон дом?» [7. С. 20]), становится одной из составляющих образа генеральши, неизменно окруженной несчетным количеством «приживалок и мосек» [10. С. 9], которые не просто образуют вокруг нее толпу, но и дублируют её поведение, усиливают эффект от всех производимых ею действий. А.В. Архипова высказывает предположение, что образ генеральши, которая «процветала в обществе приживалок, городских вестовщиц и фиделек» (Там же. С. 7) «возник не без воздействия сюжетов П.А. Федотова, создавшего в 1844 г. серию рисунков "Болезнь Фидельки" и "Смерть Фидельки", на которых изображена капризная барыня, окруженная слугами, приживалками и комнатными собачками» [1. С. 520].
Однако вполне резонно предположить, что в образе генеральши есть и черты иронически упомянутой Чацким тетушки, и влиятельной в глазах фамусовской компании старухи Хлестовой с ее «арапкой-девкой и собачкой», и самого Павла Афанасьевича Фамусова. О генеральше сообщается: «В своем городке она была важным лицом. Сплетни, приглашения в крестные и посаженые матери, копеечный преферанс и всеобщее уважение за ее генеральство вполне вознаграждали ее за домашнее стеснение. К ней являлись городские сороки с отчетами; ей всегда и везде было первое место, — словом, она извлекла из своего генеральства всё, что могла извлечь» [10. С. 7]. Статус как источник жизненных благ не только демонстрируется, но и настоятельно афишируется Фамусовым в его «назидательных» монологах. Что касается списка занятий Крахоткиной, то он вполне мог иметь в качестве одного из своих первоисточников календарь Фамусова, куда слуга Петрушка заносил званые обеды, похороны, крестины, на которых Фамусов должен был присутствовать в качестве почетного гостя.
В комически поданной готовности полковника Ростанева преклониться перед «научными» авторитетами угадывается неявная отсылка к такому же пустопорожнему пиетету перед чужой премудростью грибоедовского Репетилова, который горд тем, что знается с людьми «умнейшими» [7. С. 87]. Характеристика одного из этих умнейших, данная тем же Репетиловым («Но если гения прикажете назвать: / Удушьев Ипполит Маркелыч!!!! / Ты сочинения его / Читал когда-нибудь? Хоть мелочь? / Прочти, братец, да он не пишет ничего.» [7. С. 89]), перекликается с итогами литературной деятельности Фомы, которого в Степанчикове чтят как талантливого литератора: «мы разбирали оставшиеся после него рукописи; все они оказались необыкновенною дрянью» [10. С. 130], - резюмирует рассказчик.
В образе самого героя-рассказчика несомненны отсылки к образу Чацкого. Резкая смена настроений, вспыльчивость, юношеская горячность («Мало-помалу я так вдохновил и настроил себя, что, по молодости лет и от нечего делать, перескочил из сомнений совершенно в другую крайность: я начал гореть желанием как можно скорее наделать разных чудес и подвигов» [10. С. 19]); предпочтение занятий науками службе, причастность к литературе, критический взгляд на оставленное петербургское общество и на новое окружение, которое он настойчиво квалифицирует как собрание умалишенных, - все это в той или иной мере позволяет говорить о некотором типологическом сходстве героя Достоевского с героем Грибоедова.
Сходна и реакция «дядюшек» на непредсказуемое по последствиям появление в доме молодых людей. Фамусов настойчиво советует Чацкому сдерживать себя при важном госте, полковнике Скалозубе: «Пожалуйста, сударь, при нем остерегись», «Пожало-ста, при нем веди себя скромненько», «Пожало-сто, при нем не спорь ты вкривь и вкось, / И завиральные идеи эти брось» [7. С. 32]. Роста-нев почти вторит ему, уговаривая племянника: «Вообще будь осторожен, почтителен, не противоречь, а главное, почтителен...» [10. С. 37].
А.Л. Бем обращает внимание на то, как Достоевский воспринимал Чацкого: «Его привлек не ум Чацкого, которого он, вслед за Пушкиным, не склонен был видеть, а его сердце. Комедия Грибоедова "Горе от ума" претворилась в понимании Достоевского в трагедию "Горе от сердца". "Глупое сердце" Чацкого сделало его образ притягательным для Достоевского, потому что "глупое сердце" всегда его влекло к себе» [3. С. 208]. Это важное замечание подтверждается содержанием образа рассказчика в «Селе Степанчикове»: в этом персонаже актуализировано благородное сердечное начало. Что же касается постоянного желания Сергея Александровича поучать и критиковать, то оно чаще всего подается в ироническом освещении, а коллизии горя от ума здесь нет вообще.
Примечателен в контексте наших размышлений эпизод первого появления рассказчика в гостиной Ростанева: молодой человек спотыкается о ковер и вылетает на середину комнаты. Этот психологически и сюжетно значимый конфуз отсылает к дважды использованной Грибоедовым сюжетной модели. В четвертом действии «Горя от ума» Репетилов влетает в дом Фамусовых в качестве нежданного и несвоевременного гостя и - падает. Это, в свою очередь, перевод в пародийный план ситуации Чацкого, который так же неожиданно ворвался в дом Фамусова на правах своего и - споткнулся об отчужденность Софьи и враждебность общества.
Рассказчик Достоевского в определенном смысле располагается между Чацким и Репетиловым: у него, как и у Чацкого в оценке Достоевского, «глупое сердце», трепещущее жаждой справедливости и не позволяющее до конца отвергнуть даже Фому Фомича, и, в то же время, наивный, затуманенный прописными истинами взгляд на мир. Впрочем, этот молодой человек, запутавшийся в отношениях с обитателями Степанчикова, мечущийся из стороны в сторону и даже пытающийся подвести гуманистическую базу под безумные и злые поступки Опискина, тем не менее, наделен пристальной наблюдательностью и ему доверено быть рассказчиком. А это последнее обстоятельство, в свою очередь, усложняет созданную Достоевским картину, усугубляет ее пародийный потенциал, ибо пародийными смыслами здесь насыщены не только объекты, но и субъект повествования.
Таким образом, обращаясь к комедии Грибоедова в повести «Село Степанчиково и его обитатели», Достоевский, с одной стороны, вращивает героев и ситуации в уже сложившийся литературный контекст, делает их узнаваемыми и тем самым «подтверждает» их достоверность, а с другой стороны, высвечивает в уже знакомых явлениях новые черты, усугубляет, доводит до абсурда или, напротив, смягчает, как в случае рассказчика, детали и характеры, которые, в свою очередь, порождают новые смыслы и новый контекст.
О пародийных отсылках к личности Н.В. Гоголя и его книге «Выбранные места из переписки с друзьями» мы, опираясь на сложившуюся в литературоведении традицию в освещении темы, уже писали (см.: [16. С. 17]), однако в данном случае считаем уместным обратиться к другому гоголевскому источнику образов «Села Степанчикова», использованному, в отличие от «Переписки» не как предмет пародии, а так же, как и «Горе от ума», - в качестве литературного фундамента для развития заданного в первоисточнике характерологического, в том числе пародийного, потенциала.
На одну из реминисценций из «Ревизора» в тексте повести в свое время указал Ю. Тынянов. Высказывание Фомы Фомича: «Посмотрю, устрою вас всех, покажу, научу и тогда прощайте: в Москву, издавать журнал! Тридцать тысяч человек будут сбираться на мои лекции ежемесячно» [10. С. 12-13], - он интерпретирует следующим образом: «Тридцать тысяч человек на лекциях - это, конечно, тридцать пять тысяч курьеров Хлестакова, но, может быть, здесь речь и о неудачном профессорстве Гоголя» [19. С. 441].
Есть в тексте повести и другие отсылки к комедии. Так, например, Коровкин, приезда которого так ожидал полковник Ростанев, является в имение совершенно пьяным, и Мизинчиков спрашивает его, не хочет ли он заснуть. Ответная реплика Коровкина напоминает рассуждения испуганного Хлестакова об опасности попасть в тюрьму. Коровкин: «Куда? в сарай? Нет, брат, не надуешь! Я уж там ночевал... А впрочем, веди... С хорошим человеком отчего не пойти?..» [10. С. 157]. Хлестаков: «Экая бестия трактирщик, успел уже пожаловаться! Что, если он в самом деле потащит меня в тюрьму? Что ж? если благородным образом, я, пожалуй... нет, нет, не хочу!» [5. С. 30]. Именно эту реплику Хлестакова Достоевский цитирует в письме брату Михаилу в сентябре 1844 г., в очередной раз досадуя на свое бедственное положение: «Главное, я буду без платья. Хлестаков соглашается идти в тюрьму, только благородным образом. Ну а если у меня штанов не будет, будет ли это благородным образом?..» [11. С. 101].
Другой пример. Хлестаков, принятый за ревизора и вследствие этого попавший в выгодное для себя положение, у каждого своего посетителя берет взаймы: «Это от судьи триста; это от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот... Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот... Ого! За тысячу перевалило...» [5. С. 63]. Городничему при этом он обещает: «Покорнейше благодарю. Я вам тотчас пришлю их из деревни...» (Там же. С. 32).
Коровкин, также ложно принятый за ученого, а в самом деле, как и Хлестаков, оказавшийся человеком «с большой дороги», еще при первой встрече занимает у полковника Ростанева двадцать пять рублей серебром. Переночевав в сарае, он быстро собирается и уезжает - не забыв, однако, распорядиться, чтобы извозчик накормил лошадей. Лакей Видоплясов передает Ростаневу его слова: «А за врученную, три дни назад, сумму-с велели почтительнейше благодарить-с и сказать, что вышлют долг с одною из первых почт-с» [10. С. 163].
Вообще в имении полковника Ростанева «хлестаковых» множество: это и Фома Фомич, возомнивший себя гением, потому что все в доме принимают его за гения; это и девица Перепелицына, требующая уважения к себе только за то, что она подполковничья дочь; это и Мизинчиков с Обнос-киным, которые, ничего не имея за душой, собираются жениться на приданом Татьяны Ивановны.
О том, как высоко ценил Достоевский созданные Гоголем характеры, узнаем из воспоминаний многих его современников. Н.Н. Страхов пишет: «Помню, как Федор Михайлович делал очень тонкие замечания о выдержанности различных характеров у Гоголя, о жизненности всех его фигур, Хлестакова, Подколесина, Кочкарева и пр.» [9. С. 276]. После возвращения из ссылки, сделавшись членом Литературного фонда, Достоевский даже принимал участие в литературном спектакле по пьесе «Ревизор», с радостью и безо всяких колебаний приняв на себя роль почтмейстера Шпекина. П.И. Вейнберг вспоминает приготовления Достоевского к исполнению этой роли и данную им характеристику избранного персонажа: «Это <...> одна из самых высококомических ролей не только в гоголевском, но и во всем русском репертуаре, и притом исполненная глубокого общественного значения... Не знаю, как мне удастся с нею справиться, но играть её буду с большим старанием и большою любовью...» (Там же. С. 331).
Вариации на тему Хлестакова в творчестве Достоевского, похоже, имеют под собой и автобиографическую основу. Л.И. Сараскина обращает внимание на то, что формулировки, с помощью которых Достоевский в письмах брату 40-х гг. передает наслаждение, вызванное успехом публикации первого романа, - не то пародия, не то имитация интонаций Хлестакова («Всюду почтение неимоверное, любопытство насчет меня страшное», «Все меня принимают как чудо» [11. С. 115] и др.). Ис-
следователь акцентирует разницу в положении Хлестакова и Достоевского: «Однако незабвенный Хлестаков насчет своей известности ("Да меня уж везде знают"), как мы помним, все выдумывал. А сочинитель Достоевский говорил истинную правду» [18. С. 142], однако это принципиальное отличие не отменяет стилистического сходства, природа которого не вполне ясна: хотелось бы видеть здесь самоиронию и сознательную игру приемом, однако, похоже, что это созвучие продиктовано другим. Достоевский был так бесконечно самолюбив и так искренне верил в свой гений, что в данном случае приписывать ему желание сымитировать или спародировать гоголевского персонажа необходимо с учетом того, что он и сам мог вполне искренне, безотносительно к тексту комедии Гоголя, радуясь собственному громкому успеху, высказываться подобным образом. Этот момент подводит нас к размышлению об одном из интереснейших аспектов пародии в творчестве Достоевского - самопародии, то есть пародии, обращенной на самого автора.
Достоевский в «Селе Степанчикове» «не только пародировал Гоголя, но и поднимал на смех собственные страхи и пороки» (Там же. С. 331), полагает Л.Сараскина. И действительно, в образе рассказчика можно увидеть если не пародию, то дружеский шарж не только на любого начинающего писателя, но и на раннего Достоевского. Похоже, это взгляд из другого времени, со стороны, на пыл и неосторожность молодости, когда он, сам еще только соскочивший со сковороды, попал в большой и сложный мир литературы с тем же, что и у рассказчика, стремлением «как можно скорее наделать разных чудес и подвигов» [10. С. 19]. Рассказчик постоянно упрекает себя за то, что слишком молод, и именно этим обстоятельством объясняет свое поведение и те многочисленные неловкие ситуации, в которые он попадает. «Молодость иногда не в меру самолюбива, а молодое самолюбие почти всегда трусливо» (Там же. С. 42) - говорит он о себе, и сквозь эти слова просвечивает признание Достоевского в собственном излишнем, почти хлестаковском молодом самолюбии.
Однако тема самопародии в творчестве Достоевского требует отдельного детального рассмотрения. Здесь же подведем итоги сделанных выше наблюдений.
В повести Достоевского «Село Степанчиково и его обитатели» мы обнаружили отсылки к произведениям, которые до сих пор не рассматривались в данном контексте: это романы И. А. Гончарова «Обломов», М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени», комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума»,
H.В. Гоголя «Ревизор»; связь с последней «Степанчикова» представляется гораздо более существенной, чем было выявлено ранее.
Эти наблюдения, вслед за изысканиями Л. Лотман, К. Мочульского, Б. Гаспарова, А. Архиповой, опровергают мысль Тынянова о том, что повесть «Село Степанчиково и его обитатели» относится к простому типу пародий: пародийный план здесь не ограничивается одним произведением, а в сжатом, концентрированном виде вбирает в себя наиболее значимые и для Достоевского, и для современной ему русской литературы смыслы и идеи.
Далеко не всегда связь «Села Степанчикова» с названными текстами однозначная и четкая, зачастую распознать реминисцентный характер героев и элементов сюжета непросто: Достоевский ставит своего рода эксперимент, транспонируя чужие образы и мотивы в другие пространственно-временные и социальные условия. За всеми приведенными в качестве примеров отсылками видится огромный труд профессионала-литератора, пролагающего свой собственный путь в тщательно и ревниво осваиваемом им пространстве отечественной литературы.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
I. Архипова А.В. Комментарии: Ф.М. Достоевский. Село Степанчиково // Достоевский Ф.М. Собр. соч.: в 15 т. Л.: Наука, 1988. Т. 3.
2. Битюгова И.А. Роман И.А. Гончарова «Обломов» в художественном восприятии Достоевского // Ф.М. Достоевский. Материалы и исследования. Л.: Наука, 1976. Т. 2.
3. Вокруг Достоевского: в 2 т. Т. 1. О Достоевском: сб. ст. / под. ред. А.Л. Бема. М.: Рус. путь, 2007.
4. Гаспаров Б.П. Мистификация - это наука. URL: http://old.russ.ru:81/journal/edu/99-01-18/gaspar.htm
5. Гоголь Н.В. Собр. соч.: в 7 т. Т. 4. Драматические произведения. М.: Худож. лит., 1985.
6. Гончаров И.А. Обломов // Гончаров И.А. Полн. собр. соч.: в 20 т. СПб.: Наука, 1998. Т. 4.
7. Грибоедов А.С. Горе от ума // Грибоедов А.С. Соч. / подгот. текста, предисл. и коммент. В. Орлова. М.; Л.: Гослитиздат, 1959.
8. Достоевский Ф.М. Бесы // Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: в 30 т. Л.: Наука, 1974. Т. 10.
9. Ф.М. Достоевский в воспоминаниях современников. М.: Худож. лит., 1964. Т. 1.
10. Достоевский Ф.М. Село Степанчиково и его обитатели // Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: в 30 т. Т. 3. Л.: Наука, 1972.
11. Достоевский Ф. М. Публицистика и письма // Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: в 30 т. Т. 28(1). Л.: Наука, 1985.
12. Левин В.И. Достоевский, «подпольный парадоксалист» и Лермонтов // Изв. Академии наук СССР. Отд. литературы и языка. М.: Изд-во АН СССР, 1972. Т. 31, вып. 2.
13. Лермонтов М.Ю. Полн. собр. соч.: в 5 т. М.; Л.: Academia, 1935-1937. Т. 5. Проза и письма. 1937.
14. Лотман Л.М. «Село Степанчиково» Достоевского в контексте литературы второй половины XIX в. // Ф.М. Достоевский: Материалы и исследования. Л., 1987. Т. 7.
15. Мочульский К.В. Достоевский. Жизнь и творчество. Paris, 1980.
16. Нестюричева Н.А. Николай Гоголь и Фома Опискин: полемика и / или пародия // Филолог. 2012. № 19.
17. Нестюричева Н.А. Пародийный принцип организации системы персонажей в повести Ф.М. Достоевского «Село Степанчиково и его обитатели» // Филолог. 2013. № 23.
18. Сараскина Л.И. Достоевский. М.: Мол. гвардия, 2011.
19. Тынянов Ю.Н. Достоевский и Гоголь (К теории пародии) // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. М.: Наука, 1977.
Поступила в редакцию 23.09.13
N.A. Nestyuricheva
Reminiscential measurement of Dostoevsky's novel «The village Stepanchikovo and its inhabitants»
In this paper a list of famous literary «primary sources» of Dostoevsky's novel «The village Stepanchikovo and its inhabitants» is supplemented by detecting the text allusions to the story of Mikhail Lermontov's novel «A Hero of Our Time», Ivan Goncharov's novel «Oblomov», Griboedov's comedy «Woe from Wit», Gogol's comedy «The Inspector».
Keywords: reminiscence, parody, parody plan.
Нестюричева Надежда Андреевна, аспирант
ФГБОУ ВПО «Пермский государственный гуманитарно-педагогический университет» 614990, Россия, г. Пермь, ул. Сибирская, 24
Nestyuricheva N.A., postgraduate student
Perm State Humanitarian Pedagogical University 614990, Russia, Perm, Sibirskaya st., 24
