CC BY
247
ПРОБЛЕМЫ ЯЗЫКОЗНАНИЯ И ТЕОРИИ КОММУНИКАЦИИ
1
Е.Б. КОНДРАТЬЕВА
Елена Борисовна Кондратьева — кандидат филологических наук, доцент кафедры французского и восточных языков СПбГУЭФ.
В 1997 г. окончила восточный факультет СПбГУ по специальности «китайская филология».
Автор более 10 публикаций.
Сфера научных интересов — филология Китая, лингвистика. ^ ^ ^
ГРАММАТИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ КИТАЙСКОГО ЯЗЫКА ЭПОХИ ТАН
Эпоха Тан (УП-Х вв. н. э.) занимает особое место в истории китайской литературы. Этот период знаменуется формированием художественной прозы как самостоятельного явления. Кроме того, эпоха Тан известна расцветом поэтического творчества в Китае. Такие поэты, как Ли Бо, Ду Фу, являются ее ярчайшими представителями.
Литературный язык эпохи Тан представлен большим количеством разнородных текстов. Мы остановимся на трех из них, а именно: философской прозе (текстах жанра «гувэнь»), новеллах (чуаньци) и дуньхуанских бяньвэ-нях («меняющихся текстах»).
В конце VIII в. в Китае под руководством писателей Хань Юя (768-824) и Лю Цзунъюаня (773-819) развернулось движение «фугу» («движение за возврат к древности», или «за древний стиль литературы»). Это движение ставило своей задачей напомнить императору и его подданным о забытых конфуцианских принципах человеколюбия и справедливости. Хань Юй и Лю Цзунъюань считали, что надо учиться языку у древних письменных памятников, и своими сочинениями демонстрировали, что лишь отказ от чрезмерного количества параллелизмов приводит к художественному успеху [11, с. 47].
В плане идейного содержания движение «фугу» ратовало за отказ от даосизма и буддизма и за возвращение к правильному, «изначальному пути». Хань Юй в своем трактате «Изначальный путь» называет себя учеником Конфуция и ссылается на «Луньюй», оперирует названиями конфуцианских канонических книг и именами древних царей, говоря о конфуцианской традиции и ее преемственности.
Лю Цзунъюань, в отличие от Хань Юя, более терпимо относился к другим учениям, и не случайным является его частое обращение к таким литературным формам, как аллегории, притчи [там же]. Он проповедовал демократические убеждения. В частности, в «Истории об охотнике за змеями» на примере истории семьи змееловов утверждается мысль о том, что «жестокий правитель страшнее жестокого тигра».
Жанр, в котором исполнены произведения Хань Юя и Лю Цзунъюаня, называется «гувэнь» — философская проза. Язык же, на котором они написаны, принято называть «вэньянем» [15, с. 86; 5, с. 13]. Однако при анализе текстов обнаруживается, что их структура и грамматическое содержание (грамматические конструкции и основные служебные слова) практически полностью соответствуют языку текстов, написанных на классическом древнекитайском языке (под которыми мы подразумеваем тексты Хань Фэйцзы, Мэнцзы, Чжуанцзы, «Чжаньго цэ», «Цзочжуань»), за исключением некоторых отдельных особенностей. В этих текстах встречаются все элементарные конструкции древнекитайского языка (ДЯ), а также большинство выделительных и усложненных конструкций. Что касается служебных слов, которые, как считают некоторые лингвисты, меняются от эпохи к эпохе гораздо быстрее, чем конструкции, то их употребление остается таким же, как в ДЯ.
Как уже отмечалось, в истории китайской литературы эпоха Тан ознаменовалась формированием художественной повествовательной литературы. Появляется жанр «чуаньци» — «повествования об удивительном».
ГРНТИ 16.41.53 © Е.Б. Кондратьева, 2011
В современной синологии чуаньци принято называть новеллой, хотя многие произведения по технике изложения и фабульным схемам более напоминают повести [1, с. 4]. Слово «чуаньци» впервые появилось как заголовок сборника писателя середины IX в. Пэй Сина «Повествования об удивительном». Наименование этого сборника превратилось в термин, специально обозначающий сюжетную прозу танского времени. Это является свидетельством того, что уже в VIII-XI вв. фабульная проза осознавалась как самостоятельное явление [там же]. Своими истоками новелла восходит к рассказам-быличкам III-VI вв., так называемым «рассказам о духах», и сама является по существу рассказом о волшебном, потустороннем. Существуют также точки зрения, что у истоков чуаньци стоит историческое жизнеописание (историография), а кроме того, что новелла тесно связана со сказом танского времени [там же, с. 3-5]. Жанр новеллы оказал влияние на развитие театра и драмы, так как сюжеты многих из чуаньци легли в основу драматических произведений XIII-XVII вв. [13, с. 6]. Повлиял он и на формирование другого жанра — «хуабэнь», городской повести [1, с. 7].
Принято считать, что языком новелл является вэньянь — письменный язык, формирующийся в эпоху Тан на базе древнекитайского языка [15, с. 84; 5, с. 13]. Однако от настоящего вэньяня новеллу отличает наличие большого количества новых служебных элементов, свойственных разговорному языку (байхуа) той эпохи, а именно: счетных слов к существительным, показателей ориентации в пространстве лай и цюй, суффиксов существительных, некоторых результативных суффиксов, связки ши. Кроме того, в новеллах встречаются такие грамматические явления, которые были характерны именно для среднекитайского языка, и до, и после того не встречающиеся в письменных памятниках. Это, в частности, употребление отрицательного наречия мо — «никто» в среднеки-тайском значении «не», «не надо», предлога юй в новых значениях, модального глагола хэ — «должен», а также местоимения-самоназвания моу — «я, безвестный».
Следует отметить, что по своему грамматическому содержанию новеллы очень отличаются друг от друга. Каждый текст имеет свои особенности и характерные служебные элементы. Это же относится и к частоте употребления разговорных элементов.
Третьим видом текстов, выбранных для рассмотрения, является бяньвэнь. Бяньвэнь — жанр литературы, который, наряду с юйлу, считается наиболее близким к разговорному языку эпохи Тан. Бяньвэни называют «дуньху-анскими», так как эти тексты были обнаружены в древнем городе Дуньхуан в начале XX в. В толковании учеными происхождения жанра «бяньвэнь» существует много разногласий. Прежде всего вызывает вопросы то, в какой мере жанр «бяньвэнь» связан с религией, буддизмом. Большая часть исследователей сходятся во мнении, что жанр «бяньвэнь» обязан своим происхождением монахам, которые сочиняли рассказы сказочного характера по мотивам классических сутр. Со временем устный жанр трансформировался в письменный. Характерной особенностью бяньвэнь является сочетание прозы и поэтического текста. Однако в рамках разговора об особенностях прозаических текстов эпохи Тан мы не будем касаться поэтической части текста.
Большинство бяньвэней относятся к произведениям буддийского канона, но есть и рукописи, содержащие сюжеты на исторические и светские темы. Нами были выбраны для рассмотрения два текста небуддийского характера — «Бяньвэнь об У Цзысюе» и «Бяньвэнь о Шуньцзы», а также «История о Лушаньском Юань-гуне» — бянь-вэнь, связанная с буддизмом. Перед нами не стояла задача сравнения языка бяньвэней друг с другом, но отметим, что, по наблюдениям И.С. Гуревич, процент разговорных элементов в буддийских бяньвэнях по сравнению с небуддийскими является высоким [2, с. 94-101].
Много споров вызывает перевод самого термина «бяньвэнь». Большинство исследователей исходят из значения «бянь» — «изменяться». В. Меер характеризует бяньвэнь как transformation texts, что мы переводим как «преобразованные тексты», «трансформированные тексты». Однако, как отмечает сам автор, до конца неясным остается вопрос, какой же именно трансформации подвергся текст [16, p. xi]. Некоторые ученые полагают, что «бянь» указывает на изменение литературной формы, сочетание стихов и прозы. Известный синолог П. Пельо предлагал две интерпретации термина: первая из них указывает на связь с буддизмом и со значением «изменение в потоке событий», вторая же — на разнообразие форм литературного произведения. Он предлагает определение "changing text" — «меняющийся текст», «варьирующийся текст».
Таким образом, несмотря на обилие вопросов, возникающих вокруг самого жанра и интерпретации его названия, «бяньвэнь», несомненно, является характерным жанром эпохи Тан, в значительной мере отразившим ее разговорный язык.
Говоря в целом о языке бяньвэней, необходимо отметить значительно меньшее, чем в ДЯ, общее количество служебных слов на единицу текста, а также явное превалирование количества двуслогов над однослогами. Это касается не только знаменательных, но и некоторых служебных слов, например наречий, указывающих на совместное участие субъектов (объектов) в действии (ситуации) (бинси, сицзе, гунтун).
Рассматривая грамматику вышеперечисленных текстов, целесообразно сравнить их с текстами, написанными на классическом древнекитайском языке, под которыми понимаются тексты IV-I вв. до н. э. Следует также упомянуть, каким образом и в какой мере их грамматика соотносится с вэньянем — письменным литературным языком, формирующимся в эпоху Тан на основе ДЯ.
Сравнение проводилось по следующим основным признакам.
1. Наличие служебных слов ДЯ в исходном, первоначальном значении. Это признак текстов, написанных на ДЯ и на вэньяне. Он оказался характерным для текстов жанра «гувэнь» и большинства новелл.
2. Изменение значений служебных слов ДЯ и появление большого числа новых служебных слов (счетных слов, суффиксов существительного, показателей ориентации в пространстве, результативных глагольных морфем, модальных глаголов и др.). Признак характерен для бяньвэней и части новелл.
3. Количество двуслогов на единицу текста. Их число также постоянно увеличивается. Уже в текстах I в. н. э. (в том числе в знаменитых «Исторических записках» Сыма Цяня) мы наблюдаем большее, по сравнению с классическими текстами, количество двусложных сочетаний, обладающих теми или иными признаками сложных слов. Наименьшее количество двуслогов обнаруживается в текстах жанра «гувэнь» (их число так же мало, как и в текстах классического ДЯ), наибольшее — в бяньвэнях. Для новелл число двуслогов можно считать средним, кроме того, оно варьируется в зависимости от специфики каждого текста.
4. Употребление знаменательных слов в необычных функциях. Чем дальше язык от ДЯ, тем меньше подобного рода употреблений. Знаменательные слова в ДЯ — существительные, прилагательные, глаголы, числительные, локативы. Необычными для существительного являются функции сказуемого без дополнения или с дополнением, а также определения к сказуемому. Для прилагательного необычные функции — именные, а также функция сказуемого «придать объекту некое свойство». Числительное в необычной функции выступает как сказуемое с дополнением или как именной член, а глагол — как именной член [9, с. 9]. Уже в «Исторических записках» уменьшается число слов в необычных функциях. Наибольшее количество таких употреблений характерно для жанра «гувэнь». В то же время в новеллах в необычных функциях выступают в основном локативы и некоторые существительные, изредка и глаголы меняют свои значения. В бяньвэнях в необычных функциях выступают локативы, глаголы, иногда — прилагательные.
5. Способы выражения актуального членения предложения. Чем дальше отстоит язык от классического ДЯ, тем меньше в нем предложений с измененной синтаксической структурой. Большое количество их мы наблюдаем в текстах жанра «гувэнь». Таких конструкций мало в бяньвэнях. В танских новеллах, несмотря на многообразие такого рода конструкций, число их употреблений ограниченно.
При рассмотрении первого вида текстов (жанра «гувэнь») напрашивается вывод, что они написаны практически на ДЯ. Конструкции повторяют конструкции классического ДЯ. Служебные слова также сохраняют свои исходные значения. Отдельные же примеры нетипичных для ДЯ явлений можно рассматривать как случайно попавшие в текст, так как их число слишком мало.
Анализ второго вида текстов — танских новелл — представляется более сложным. Во-первых, мы можем сделать вывод о том, что нельзя говорить об общих особенностях всех новелл вообще. Новеллы по грамматическим характеристикам очень сильно отличаются друг от друга. Язык одних близок к вэньяню, в других встречается много новых элементов (счетных слов к существительным, суффиксов существительных, показателей ориентации), свойственных разговорному языку той эпохи. Эта особенность была отмечена также И.С. Гуревич в работе «Линь-цзи лу», где в качестве дополнительного источника рассмотрена новелла «Пещера разудалого отшельника». Автор отмечает «буквально "засилье"» существительных с суффиксом цзы в тексте» [3, с. 217]. В то же время не во всех текстах отмечается наличие большого числа слов с суффиксами. Например, как отмечено в работе С.Е. Яхонтова «Письменный и разговорный китайский язык в УП-ХШ вв. н. э.», в новелле «Повесть об Ин-ин» встречается всего одно слово с суффиксом цзы [15, с. 85]. Однако в ней мы наблюдаем значительное количество существительных, употребленных со счетными словами. «Повесть о красавице Ли», рассмотренная в этой же работе, не содержит слов с суффиксом цзы и существительных со счетными словами, однако в ней употребляется новое местоимение-самоназвание моу — «я», а также наречие гун — «вместе», отрицание мо в значении «не», а также служебный глагол дан, указывающий на долженствование или будущее время [там же].
Таким образом, мы можем сказать, что наличие новых элементов сближает новеллы с бяньвэнями.
Однако, в отличие от бяньвэней, для которых характерно значительно меньшее, чем в ДЯ, общее количество служебных слов на единицу текста, в новеллах их количество по-прежнему велико. Кроме того, в новеллах мы наблюдаем подавляющее большинство древнекитайских служебных слов, употребляемых в исходных значениях.
Говоря о конструкциях, следует отметить, что в новеллах встречается большинство древнекитайских конструкций с особыми глаголами и прилагательными. В общей сложности было рассмотрено 10 новелл, и во всех, кроме отмеченных выше трех, встречаются выделительные конструкции, хотя общее число последних на единицу текста гораздо меньше, чем в ДЯ. Среди слов, выступающих в необычных функциях, в новеллах мы наблюдаем только локативы и иногда — существительные. Уменьшение количества слов, выступающих в необычных функциях, также характерно для вэньяня.
Если говорить о лексике, то число двуслогов в новеллах, в отличие от бяньвэней, невелико. И эти двуслоги отличаются от двуслогов в бяньвэнях. Последние содержат, в частности, некоторые наречия, образованные путем
повтора, а также двусложные прилагательные. В новеллах же двуслоги можно поделить на следующие три большие категории: сочетания однородных сказуемых, в которых выпадает союз эр; существительные — сочетания синонимов или антонимов; двусложные сочетания, пришедшие из ДЯ.
Перечислим основные новые служебные слова, встретившиеся в новеллах, а также отметим имевшие место изменения грамматических значений служебных слов.
Местоимения. Все личные местоимения, встретившиеся в новеллах, сохраняют свои древнекитайские значения. Кроме того, слова сян и цзянь иногда «заменяют» личные местоимения. На этом хотелось бы остановиться подробнее.
В танских новеллах наблюдаются такие грамматические явления, которых не было в ДЯ и которые позже исчезли. В частности, к таким явлениям относится изменение значений и функций слов сян и цзянь. В классическом ДЯ глагол сян имел значения «внимательно смотреть», «изучать», «определять судьбу по лицу». В служебном значении он использовался для выражения взаимного залога [14, с. 62]. При этом не ясно, связаны ли логически знаменательное и служебное значения сян. Однако еще в ДЯ сян как служебное слово не всегда выражало взаимность. Например, в выражении сян чуань — «по преданию», «от одного поколения к следующему», или в выражении у син сян кэ — «пять элементов друг друга по очереди побеждают» (это значит, что огонь подавляет металл, но металл побеждает дерево, а не огонь (нет обратной направленности)), сян означает одностороннюю направленность действия.
По мнению Люй Шусяна, со времен династии Хань-Вэй сян указывает «на одностороннюю направленность действия» и «косвенным образом выполняет местоименную функцию» [8, т. II, ч. 1, с 58], замещая местоимения 1, 2 или 3-го лица [7, с. 34]. С.Е. Яхонтов пишет, что в поздний период древнекитайского языка сян часто употребляется вместо любого личного местоимения в функции дополнения и приводит пример из «Соушэньцзи» [14, с. 63]. В новеллах встречается достаточное количество примеров, где сян в положении перед глаголом не выражает взаимность, хотя все же вызывает сомнение то, что можно назвать его личным местоимением любого лица.
Слово цзянь. В классическом ДЯ глагол цзянь — «увидеть» служил для выражения страдательного залога и часто употреблялся с глаголами действия и глаголами чувства. При этом дополнение, обозначающее активно действующий субъект, обычно вводится при помощи предлога юй2 в конце предложения после глагола-сказуемого.
По мнению Люй Шусяна, цзянь со времен династии Вэй-Цзинь (Ш-ГУ вв.), кроме выражения страдательного залога, иногда «косвенным образом выполняет функцию местоимения» первого лица [8, т. II, ч. 1, с. 58-59; 7, с. 46]. В работе С.Е. Яхонтова также сказано, что служебное слово цзянь в поздний период древнекитайского языка употребляется вместо местоимения первого лица и приводится пример опять же из «Соушэньцзи» [14, с. 63].
В новеллах также встречаются предложения, которые выглядят как активные, но при глаголе нет дополнения — местоимения первого лица. Можно сказать, что в предложении с цзянь дополнение-местоимение опускается, как оно может опускаться, например, после предлога или в конструкции с отрицанием, но вызывает сомнение утверждение, что глагол может стать местоимением.
Кроме того, употребление сян и цзянь для обозначения лица, по-видимому, придает речи вежливый оттенок [там же, с. 62], что подтверждается примерами из новелл.
Говоря о местоимениях, следует отметить, что моу в значении «безвестный» может выступать вместо местоимения первого лица в вежливой речи. Неопределенное местоимение хо может означать «бывает так, что» и употребляется в этом случае вместо глагола ю.
Предлоги. В новеллах встречаются те же предлоги, что и в классическом ДЯ. Все они сохраняют свои прежние значения, за исключением предлога юй3 («вместе с»), который в предглагольной позиции встретился в значении «для» (вместо вэй), а также после глагола, вместо предлога юй2 (вводит адресат).
В новеллах встречаются также глаголы-предлоги цзай, сян в своих исходных глагольных значениях «находиться в», «обращаться лицом к», «поворачиваться к». В то же время встречаются отдельные примеры, где они имеют предложную функцию.
Отрицания. Имеются в виду отрицательные местоимения и наречия. Отрицательное местоимение мо, кроме своего прежнего значения «никто из», «ничто из», встречается в новых значениях «не» (вместо бу) и «не надо» (как у в ДЯ). Отрицание фоу (а также вэй) в конце предложения, как и в текстах эпохи Хань, служит для образования вопроса.
Вопросительные слова и модальные глаголы. В новеллах встречается новый модальный глагол хэ — «должен» и вопросительное слово чжэн — «как», получившие распространение в эпоху Тан.
Глаголы-связки и каузативные глаголы. Появляются новая связка ши и новый каузативный глагол цянь, последний характерен также для языка бяньвэней.
Для выражения пассива в отдельных случаях в новеллах встречаются специальные глаголы (мэн бэй), также характерные для языка бяньвэней. Используется и конструкция вэй ... со, типичная для языка Сыма Цяня.
В заключение назовем некоторые тексты, которые содержат наибольшее количество тех или иных разговор-
ных элементов (напомним, всего было рассмотрено 10 новелл разных авторов). Так, больше всего существительных с суффиксом цзы содержат новеллы «История У-шуан» Се Тяо и «Пещера разудалого отшельника» Чжан Вэньчэна. В «Истории У-шуан», кроме того, много существительных со счетными словами, и есть примеры, где употреблены показатели ориентации в пространстве. Большое число существительных со счетными словами мы встречаем в «Повести об Ин-ин». Употребление показателей ориентации в пространстве характерно также для новелл «История Лю И» Ли Чаовэя, «Пещера разудалого отшельника», «История Хо сяо-юй» Цзян Фана. В последней неоднократно встречаются связка ши и существительные с суффиксом цзы.
Язык бяньвэней ближе всего к разговорному (байхуа). Он содержит большое количество новых, по сравнению с ДЯ, служебных слов и элементов, в том числе в нем наблюдаются некоторые явления, характерные только для среднекитайского языка, исчезнувшие позже. Например, в бяньвэнях предлог юй3 получает новые значения: вводит лицо, в пользу которого совершается действие; употребляется вместо предлога юй2 (в конструкции с глаголами со значением давания); употребляется вместо предлога и, вводя инструментальное дополнение.
В то же время бяньвэни содержат самое большое число двуслогов, что можно считать одной из главных особенностей жанра. Кроме двусложных глаголов и существительных, они содержат также прилагательные и наречия, образованные путем повтора. Кроме знаменательных слов (отметим, что этот термин здесь употреблен условно), в бяньвэнях много двусложных служебных слов. Наличие двусложных слов связано, по-видимому, с тем, что тексты «бяньвэнь» являются ритмической прозой, произносимой вслух.
Отметим новые служебные слова и конструкции, свойственные бяньвэням.
1. Служебные слова.
Местоимения. Из личных местоимений употребляются местоимение 2-го лица ни, местоимения 3-го лица та и и. Кроме того, встречается служебное слово сян, которое может заменять местоимение любого лица. В текстах встречается также местоимение цзыцзя — «сам», «свой», указательное местоимение ши — «это» и та в значении неопределенного лица «кто-то», «другой человек». Местоимение гэ — «каждый» употребляется в качестве определения к существительному.
Предлоги. Большинство предлогов пришло из ДЯ, но многие из них получили новые значения.
Новые значения получает древнекитайский предлог юй2 (вместо вэй или и), вводя дополнение места, он может стоять перед глаголом. Предлог юй3 получает несколько новых значений: вводит существительное-адресат, лицо, в пользу которого совершается действие (переводится «для»), с глаголами, имеющими значение давания, вводит косвенное дополнение, указывающее на лицо, которому что-то передается. Кроме того, юй3 может вводить дополнение со значением объекта перед глаголом (вместо и).
Древнекитайские глаголы цзай, сян встречаются в предложных значениях. Цзай вводит обстоятельство места, сян значит «в сторону», «по направлению». Глагол-предлог цзян вводит дополнение объекта действия, может вводить инструментальное дополнение; в сочетании с глаголом вэй в значении «считать, полагать, что А это В» вводит первое дополнение, кроме того, как и и в ДЯ, может выступать в значении «с» (имея при себе). Глагол-предлог ба выступает как маркер препозиции дополнения. Предлог цун вводит дополнение со значением лица, у которого что-то берется. Появились два новых предлога: гун — «с» и юань — «из-за».
Наречия. Появляются новые наречия, указывающие на совместность действия — гун и ду, а также ограничительные наречия чжи — «только» и дань — «только». Из отрицательных наречий для бяньвэней характерным является новое отрицание мо — «не», «не надо». Отрицание фоу, как и в позднем ДЯ, находясь в конце предложения, образует вопрос.
Вопросительные слова. Новое вопросительное слово шэнь — «что» может также служить определением к существительному. Применительно к лицам употребляются новые слова ашуй и шэньжень. Встречается также вопросительное слово чжэн, выражающее риторический вопрос.
Новые элементы. Кроме того, в бяньвэнях широко употребляются счетные слова к существительным (гэ, тоу, коу, шуан, тяо и многие другие), суффиксы существительных (цзы, тоу) и префикс а. Характерным является также употребление глагольных модификаторов. Остановимся на них подробнее.
В бяньвэнях мы наблюдаем широкое употребление сложных глаголов. С одной стороны, это глаголы, образованные из синонимичных или близких по значению глагольных корней. С другой — глаголы, в которых второй корень обозначает результат или направление движения (действия). Если второй элемент повторяется в сочетании с разными глагольными корнями, мы называем его модификатором. Он может либо непосредственно следовать за глагольным корнем, либо быть отделенным от первого корня другими словами. В этом состоит основное отличие глаголов с модификаторами от глаголов, состоящих из синонимичных корней [4, с. 79].
В текстах встретились следующие модификаторы: чжо (по мнению И.С. Гуревич, имеет значение случайно достигнутого результата) [3, с. 244], цюэ — «от себя», цюй — «к себе», дао — «прибыть», означает достижение результата, чу указывает на то, что действие направлено от говорящего. Модификатор лай указывает, что действие направлено к говорящему. Он присоединяется к разным глаголам, в том числе и к тем, которые не означают дви-
жения или действия, которое может иметь какое-либо направление, как в случае с глаголом хуа — «меняться» (хуашэньсялай — «превратился»), и тогда лай имеет значение просто результата. Причем в этом случае лай употребляется вместе с ся, как и в современном китайском языке (ср. сесялай — «написать»). Лай может отделяться от главного глагола дополнением. В отдельных случаях мы наблюдаем сложные глаголы с двумя модификаторами — дэ и лай; первый указывает на результат (см. ниже), а второй — на направленность действия к говорящему, причем лай также отделен от глагола и дэ дополнением: майдэ ни лай — «купил тебя», чжайдэ тао лай — «удалось нарвать персиков».
Отдельно рассмотрим глагольный показатель дэ. В классическом ДЯ дэ был знаменательным глаголом «получить», а, находясь перед главным глаголом, получал значение возможности совершения действия. В позднем ДЯ дэ мог указывать и на результат действия [12, с. 50]. В бяньвэнях он сохраняет все свои значения, хотя случаи употребления дэ как знаменательного глагола единичны. Иногда он, находясь перед главным глаголом, указывает на возможность/невозможность совершения действия. Но в большинстве случаев дэ выступает как глагольный модификатор со значением результата действия и стоит после глагола. В некоторых случаях одновременно с результатом дэ указывает также на возможность его достижения в будущем [3, с. 242]. Очень распространенным при этом является его употребление вместе с модальными глаголами нэн — «мочь» и кэ — «можно», что указывает на то, что форма возможности/невозможности с дэ лишь зарождается в текстах разговорного и близкого к разговорному жанров этой эпохи [там же]. О формировании формы возможности/невозможности говорят также примеры с инфиксом бу перед морфемой дэ. Кроме того, встретились примеры, где дополнение стоит между частями сложного глагола с инфиксом дэ.
2. Конструкции.
Следует отметить употребление связок вэй и ши и отсутствие связки е в конце предложения. Появляются новые каузативные глаголы цзяо и цянь (в служебном значении).
Для выражения пассива употребляются знаменательные глаголы с пассивным значением цзао, мэн, бэй, которые могут управлять целым предложением. При этом употребление того или иного глагола несет в себе модальный оттенок: мэн указывает, что действие оценивается как желательное, а цзао и бэй — что действие нежелательное [6, с. 141].
Название субъекта в конструкции с таким глаголом может быть опущено, тогда сказуемое оказывается непосредственно после пассивного глагола: Чжунчэнь цзянь янь, суй бэй чжу лу («Преданный подданный увещевал (государя) и затем был казнен и опозорен»). Иногда глагол в страдательной конструкции имеет после себя еще одно дополнение. Это происходит: а) в случае, если сказуемое страдательного глагола выражено одним из глаголов со значением давания, которые управляют двумя дополнениями; б) если дополнение обозначает предмет, являющийся неотчуждаемой принадлежностью (например, частью тела) лица, обозначенного подлежащим [10, с. 223-224]. Наличие такого дополнения не нарушает структуры страдательной конструкции.
В таких предложениях сказуемое предложения, которым управляет пассивный глагол, имеет после себя дополнение, которое может совпадать или не совпадать с подлежащим всего предложения. Если подлежащее совпадает, то в большинстве случаев это местоимение, указывающее на объект. Такую конструкцию с оговоркой можно рассматривать как некую особую «полную форму» пассивного предложения, так как это местоимение-дополнение сближается по значению с существительным — предметом, обозначающим «неотчуждаемую принадлежность» лица, выраженного подлежащим. В некоторых случаях это возвратное местоимение шэнь, в других — местоимение 3-го лица сян или чжи.
Говоря в целом о грамматике бяньвэней, необходимо отметить, что в этих текстах гораздо реже, чем в ДЯ, встречаются примеры с формально выраженным актуальным членением предложения. Знаменательные слова также крайне редко выступают в необычных функциях. В основном встречаются примеры с локативами и глаголами.
Таким образом, при рассмотрении грамматических особенностей жанра «гувэнь», танских новелл и дуньху-анских бяньвэней обнаружилось, что в соответствии с изложенными критериями наиболее близкими к древнекитайскому языку являются тексты жанра «гувэнь», наибольшее количество разговорных элементов наблюдается в бяньвэнях. Новеллы занимают промежуточную позицию, при этом с грамматической точки зрения новеллы сами по себе являются текстами наиболее разнородными.
ЛИТЕРАТУРА
1. Голыгина К.И. Новелла средневекового Китая. М., 1980.
2. Гуревич И.С. Еще раз о бяньвэнь ... (заметки) // ПП и ПИКНВ XVIII годичная научная сессия О ИВАН СССР (доклады и сообщения): 1983-1985. Ч. III. М., 1985.
3. Гуревич И.С. Линь-цзи лу. СПб., 2001.
4. Гуревич И.С. Очерк грамматики китайского языка III-V вв. (по переводам на китайский язык произведений буддийской литературы). М., 1974.
5. ЗографИ.Т. Среднекитайский язык. Опыт структурно-типологического описания. СПб., 2005.
6. Зограф И.Т. Бяньвэнь о воздаянии за милости. Ч. 2: Грамматический очерк и словарь. М., 1972.
7. Люй Шусян. Сочинения по грамматике китайского языка. Пекин, 1955.
8. Люй Шусян. Очерк грамматики китайского языка. М., 1961.
9. Никитина Т.Н. Грамматика древнекитайских текстов. Благовещенск, 2001.
10. Райская Г.Н. Страдательная конструкция в китайском языке // Вопросы корейского и китайского языкознания. Л.: Изд-во ЛГУ, 1958.
11. Серебряков Е.А., Родионов А.А., Родионова О.П. Справочник по истории литературы Китая (XII в. до н. э. — начало XXI в.). М., 2005.
12. Словарь наиболее часто употребляемых слов древнекитайского языка. Пекин, 1992.
13. Фишман О.Л. Танские новеллы. М., 1955.
14. Яхонтов С.Е. Древнекитайский язык. М., 1965.
15. Яхонтов С.Е. Письменный и разговорный китайский язык в VII-ХШ вв. н. э. // Жанры и стили литератур Китая и Кореи. М., 1979.
16. Mair V.H. Tang transformation texts. Cambridg (Mass.); London: Harvard University Press, 1989.
