CC BY
37
ЯЗЫКОЗНАНИЕ
Русский язык
DOI 10.24411/2499-9679-2018-10040 УДК 811.161.1: 81'42
З. Ю. Петрова
https://orcid.org/0000-0001-5390-8029 О. И. Северская
https://orcid.org/0000-0002-6277-9756
Говорящий мир человека в русской поэзии XVIII-XX вв.
Статья представляет собой вторую часть работы, в которой анализируется употребление слов со значением речи в метафорических и сравнительных конструкциях в русской поэзии конца XVIII-XX вв. Цель представленного в ней и проведенного на материале Национального корпуса русского языка исследования - описать «говорящий» внутренний мир человека и «речевые» проявления категорий, значимых для социума. В ходе анализа образных контекстов, выделенных и классифицированных по предметам сравнения и олицетворяющим предикатам, авторам удалось выявить универсальные и дифференциальные «речевые» характеристики внутреннего и внешнего поэтических миров. Им в равной степени свойственно говорить, шептать, лепетать, что-то твердить, вещать. Однако для внутреннего мира более характерна профетичность (он чаще, чем внешний, вещает и пророчит), а некоторая его идеализация находит отражение в более редком использовании в компаративных тропах стилистически сниженных предикатов болтать, брюзжать. Более важна для внутреннего мира, чем для внешнего, градация «говорения» по силе звучания от шепота до крика, вопля, что можно объяснить соответствием диапазону вкладываемых в «сообщение» эмоций. Отмечено, что сущности внутреннего мира человека гораздо чаще шепчут, лепечут, бормочут, а неполная артикулированность «внутреннего голоса» соответствует характеру разговора человека с самим собой. Логично, что метафорический перенос в ряде случаев поддерживается метонимией, чего нет в олицетворениях мира, окружающего человека. Таким образом, в статье представлены выводы, важные для различения представлений о характерном для поэзии внутреннем диалоге и поэтической коммуникации с внешним миром.
Ключевые слова: метафора, сравнение, олицетворение, лексико-семантическая группа «Речь», внутренний диалог, внутренний мир человека, социальный план, поэтический язык, русская поэзия, корпусный анализ.
_LINGUISTICS_
Russian language
Z. Yu. Petrova, O. I. Severskaya
Speaking Human World in the Russian Poetry of the 18-20th centuries
The article is the second part of the work which examines the use of words with the meaning of speech in metaphors and similes in the XVIII-XX centuries Russian poetry. The aim of the study conducted on the material of the Russian National Corpus is to describe «talking» inner human world and the «voice» of social categories. The analysis of the figurative contexts, selected and classified by tenors and vehicles of metaphors has identified common and differential «speech» characteristics of internal and external poetic worlds. Both of them speak, whisper, babble, say over and over again, pontificate. However, the inner world is more prophetic (it pontificates and prophesies more often). Some kind of its idealization is reflected in the rare use of stylistically «low» predicates chatter, grumble. The gradation of «talking» according to the sound volume is more important for the inner world than for the outer world, from whisper to shout, scream, which can be explained by the according range of emotions embedded in the «message». It is noted that the entities of the inner human world are much more likely to whisper, babble, murmur, and incomplete articulation of the «inner voice» corresponds to the nature of the inner speech. Metaphorical transfer in some cases is supported by metonymy, which is not present in the personifications of the external world. Thus, the article presents the conclusions that are important for distinguishing between the ideas about the internal dialogue in poetry and poetic communication with the outside world.
Keywords: metaphor, simile, personification, lexical-semantic group «Speech», internal dialogue, inner human world, social plan, poetic language, Russian poetry, corpus-based analysis.
© Петрова З. Ю., Северская О. И., 2018
В поэзии «говорит» буквально все. Слова лек-сико-семантической группы (ЛСГ) «Речь» в метафорических и сравнительных употреблениях сочетаются с весьма широким кругом предметов сравнения. В первой части нашего исследования материала Национального корпуса русского языка (НКРЯ [2]), результаты которого уже опубликованы [3], рассматривались семантические классы «Окружающий мир» и «Время». Вторая же часть посвящена «говорящим» сущностям внутреннего мира, жизненного цикла, судьбы человека, «речевым» проявлениям социума и истории.
Класс «Внутренний мир человека» включает такие подклассы, как «Душа, сердце», «Интеллект», «Чувства», «Свойства характера и способности человека». Сочетая эти слова-понятия с лексемами со значением речи, говорящий (лирический герой) начинает прислушиваться к тем сообщениям, которые «звучат» в его внутреннем мире. И это логическим образом дополняет подробно описанную И. И. Ковтуновой [1, с. 72-77] поэтическую традицию обращения поэта к мечте, мысли, памяти, сердцу и душе, в которых эти сущности предстают не как субъекты, а как адресаты речи во внутреннем диалоге.
С е р д ц е и д у ш у часто характеризует основной, нейтральный в отношении громкости, предикат говорить: Что есть всему Творец, сомненья не имею; Мне сердце говорит о Нем (Ни-колев, 1795); Поэт - наставник всех влюбленных: Он учит сердце говорить, В молчанье уст запечатленных Понятным для другого быть (Карамзин, 1796); Язык мой скован - и молчит; <... > А сердце внятно говорит, Чего язык не произносит (Бенедиктов, 1837); И сердце гордое, что билось так спокойно, Заговорило вдруг сильней и горячей... (Апухтин, 1885); Где сердце хочет говорить, Молчать там должен робко ум (Горький, 1891); Сердце давно говорило мне: верь (Кузьмина-Караваева, 1912); Правду сердце мое говорило (Блок 1914-1915); Тревогой странною и радостью томимо, Мне сердце говорит: «Вернись, вернись назад!» (Бунин, 1916); ясней моя душа заговорила... (Дельвиг, 1826); Душа притворствует, лукавит И говорит: «Вперед!» (Блок, 1899); Но упрямая душа Говорит, что лишь вначале, В утро, чуждое печали, Радость счастья хороша (Бальмонт, 1903); Почему же вновь, душа немая, О любви заговорила ты? (Баркова, 1954), -в этих случаях звук проявляется на фоне тишины, а степень громкости и отчетливость «говорения»
обозначается дополнительно, определяющими глагол наречиями сильнее, яснее и под.
Используются в образах и относящиеся к противоположным полюсам шкалы громкости слова шептать, шепот: Владыки нет... Да, - нет его, -мне шепчет дух (Бобров, 1801-1804); Нам сердце так ясно шепчет порой: Рождены мы для чего-то иного (Григорьев, 1845); А когда нам шепчет сердце, Мы не боремся, не ждем (Гумилев, 1908); Только сердце под ветхой одеждой Шепчет мне, посетившему твердь: «Друг мой, друг мой, прозревшие вежды Закрывает одна лишь смерть» (Есенин, 1921); А сердце еще не сгорело в страданье, Все просит и молит, стыдясь и шепча, Певучих богатств и щедрот мирозданья На этой земле, золотой как парча (Д. Андреев 1941); и кричать, крик: Напрасный сердца крик! (Пушкин, 1817); И в сердце сдавленные речи, Навеки смолкшие слова Безумно ждут желанной встречи, И сердце не кричит едва (Брюсов, 1901); И было время - я молился Слезами горькими, Зевес; Но ты с высот своих небес На крик души не преклонился (Губер, 1845); Я смотрю в немую ночи тьму, И душа моя кричит невольно: Почему мне тяжело и больно? (Горький, 1904); И робкий вздох, и крик души Язык-могильщик поджидает... (Барт, 1918); Ну, а ты действительно услышал Крик души веселой и больной И на миг тоску мою утишил, Сделался игрушкой заводной (Ме-жиров, 1974); вопить, вопль: Кто сам, преданья раб послушный, Готов оковы был носить И вопли сердца малодушно В забавах света заглушить... (Плещеев, 1846); Не внемлешь ты сужденьям света, Затем что выше ты его, Что он не может дать ответа На вопли сердца твоего (Щербина, 1851); и ухо волной снесено / и дух мой вопит безголосый... (Крученых, 1913); В слезах, в занозах, в судорогах Вопит душа, которой нет (Барт, 1936). Как можно заметить, поэты стараются уйти от стертой метафоры крик души, которая имеет общеязыковое значение 'возглас, порожденный непосредственной сильной эмоцией / выстраданное, наболевшее', либо заменяя субъект, душу - сердцем, либо смещая акцент с абстрактного состояния на конкретное действие, либо изменяя предикат, превращая крик в вопль.
Различаются олицетворяющие с е р д ц е и душу предикаты по артикулированности, четкости «высказываний». Изредка сердце лепечет, как бы говоря невнятно, несвязно: Там видел я пару божественных глаз; И сердце лепечет, вос-помня тот взор: Люблю я Кавказ!.. (Лермонтов,
1830); А сердце все - люблю тебя! - лепечет (Бенедиктов, 1835); звучит и душ легких лепет (В. Иванов, 1904). Но гораздо чаще душа и сердце что-то твердят, твердо и настойчиво что-то повторяя: «Грустно!» - сердце, ты твердишь, А любить ее велишь (Дмитриев, 1803); Мне сердце все твердит: любовь в ее груди, А опыт говорит: уйди, уйди, уйди! (Апухтин, 1862); Только сердце твердит и твердит, Что второе пришествие будет (Одарченко, 1948); И сих речей отзывы, как во сне, Твердит душа с собой наедине (Вяземский, 1831); А ты, душа, усталая, глухая, О счастии твердишь, - который раз? (Блок, 1912). Возможно, эти образы основываются на впечатлении от биения, ритма сердца, зависящего от силы эмоций.
Сердцу и душе поэты между тем не разрешают прекословить предначертанному: О сердце, будь как этот камень: Своей судьбе не прекословь (Мережковский, 1904); Не прекословь, душа, не прекословь, Не ты запутала, не ты развяжешь петли (Тихонов, 1913-1919). Однако признают за ними способность пророчить: И явно в сердце дрожь пророчит... (Ломоносов, 1741); Сердце пророчит забвенье целящее (Клюев, 1912); И тайный трепет сердце гложет, Пророчит явь, несет беду (Кузьмина-Караваева, 1916); Но сердце темное пророчит. Что ждет меня - какая чаша? (Хлебников, 1921); О сердце, не пророчь О близости волнующих касаний, О шелесте цветов в глухой ночи! (Вега, 1936); О чем же ты грустном Пророчишь, душа? (Кольцов, 1829); К чему душа ослепшая пророчит? (Голенищев-Кутузов, 1943); а также вещать - эта лексема с высокой поэтической стилистической окраской употребляется и в самом начале рассматриваемого временного периода, и в современной поэзии: В тебе мне есть все благо, Сердце вещает (Тредиаковский, 1730), Что ткешь ты мне, душа, из вздора и святыни, Вещаешь мне о чем? (В. Блаженный, 1972).
Часто в русской поэзии встречаются конструкции, в которых предикат указывает на речевое взаимодействие - души с душой : И каждый час Друг с друга не спускали глаз; Все вместе; только ночь одна их разводила; Но нет, и в ночь душа с душою говорила (Дмитриев, 1795); Двух душ неслышный разговор, Боюсь, понятен всем... (Лохвицкая, 1896-1898); Еще мы чужие в мгновенье при встрече, Лепечем банально ненужные речи, Не смеем спросить, не хотим отвечать, Но души успели друг друга узнать И взором единым (но полным печали!) О всем расспросили, на все отвечали. Шепнули упреки с минутной мольбой
И снова беседу ведут меж собой (Брюсов, 1898), или сердца с сердцем : Только слышно, как колотят белье на пруду, Да как падает где-то яблоко звуком тугим, Да как шепчется чье-то сердце тихо с сердцем моим (П. Соловьева (Allegro), 1908). Возможен и разговор души и тела (например, в стихотворении Н. А. Некрасова «Разговор», построенном как диалог тела и души), души и сердца с явлениями внешнего мира : С ветрами шепчется Душа скитальная (Герцык, 1906-1909); Вздыхают вешние вершины И с ними шепчется душа (Герасимов, 1919); Тихо сердце, как осень, горит, / словно в красное зеркало леса / загляделось, не чувствуя веса, / с отраженьем своим говорит (Жданов, 1978-1991).
К речевым проявлениям души и с е р д -ц а близка «речь» такой сущности внутреннего мира человека, как внутренний голос , которая может присутствовать как тайный голос, чей-то голос, кто-то (в сердце, душе и т. д.), все во мне: И тайный голос мне твердит, не умолкая: «Безумец!» (Надсон, 1881); Отчего, когда так страстно Жаждем мы запретной встречи, Чей-то голос шепчет властно Укоризненные речи? (Льдов, 1896); Надежду сменит сладостная грусть, <... > И кто-то тихий шепчет: «Ну и пусть!» (Кузмин, 1908-1909); Но все во мне кричит, вопит: Я жив, я жив, я жив! (Амари, 1920).
Класс предметов сравнения «Интеллект» включает элементы ум, разум, рассудок, сознание, память, воображение и обозначения «продуктов» их деятельности - мысль, дума, мечта, греза и др. Все эти сущности поэты наделяют речью, употребляя при этом предикаты говорить: Рассудок говорит: «Все в мире есть мечта!» (Карамзин, 1796); Ум сам заговорит, когда пора придет! (Случевский, 1889); Мой разум говорит: все цепью неизменной Ведет к Его добру, величью и гордыне... (Лозина-Лозинский, 1912); Мысль говорит: «Твоих стихов Что голос, еле слышный, может?» (Брюсов, 1915); твердить: «Пора вам с рифмами расстаться!» - Рассудок мне твердит сегодня и вчера (Батюшков, 1817); На хладный свой язык мне разум переводит, Что втайне чувство создает; Оно растет, оно восходит, А он твердит: оно пройдет! (Бенедиктов, 1837); Для лучшего нам время не пришло, А то, что есть, толпе необходимо, - Твердит наш ум... но сердцу тяжело: Законность зла ему невыносима! (Щербина, 1853); Хоть память и твердит, что между нас могила, <... > Не в силах верить я, чтоб ты
меня забыла... (Фет, 1887); Тебе мечта твердит: «исполни!» (Брюсов, 1916); вещать: Смутные мысли бегут и вещают: Там, с поднебесной, другой стороны Светлые краски теперь проступают; Тучи обласканы, жизни полны (Случевский, 1901); беседовать: Приди, Мечта, беседовать со мною, Игривая наперсница небес (Загорский, 1824).
Голос интеллектуальных сущностей, как правило, довольно тих и не вполне артикулирован, им свойственно лепетать, издавать лепет: Уныло всхлипывали волны, И я под их волшебный шум, Их вздохи и неясный ропот Настроил лепет первых дум И первых чувств любовный шепот (Бенедиктов, 1837); И вот мечта, вскрывая сумрак дальний, Лепечет свой рассказ (Брюсов, 1918); Потуплены ресницы И трепетны уста - Иль это небылицы Лепечет мне мечта? (Верховский, 1921). Но еще чаще они шепчут, будь то м е ч т а : Тихо мне шепчет мечта неотлучная: Вот наша жизнь пред тобой, Та же комедия, длинная, скучная, Разве что автор другой (Апухтин, 1857); Только мечта золотая Шепчет: «Яздесь, я с тобой!» (Лохвицкая, 18961898); И шепчет гордо и невинно Мне про стихи мои мечта... (Ходасевич, 1919), надежда : Надежды шепчут мне с улыбкой молодою: «Гроза пройдет, гроза, как сон, пройдет!» (Будищев, 1890), дума : О, когда б ты могла, дорогая, Знать, как тягостно борется дума моя С обаяньем наставшего рая, Сколько шепчет она мне язвительных слов... (Надсон, 1883), сознанье : Сознанье шепчет мне так гордо: «Ты - звук всемирного аккорда, Ты - цепи жизненной звено» (Мережковский, 1894), у м : Ум шепчет: перестань (Бальмонт, 1899), память : О чем-то память шепчет мне... (Блок, 1902); Мне память шепчет вновь минувшего рассказ (Голохвастов, 1903); А память шепчет: «Друг, поверь» (Куз-мин, 1920); Лет пять, должно быть, не был там, / а память шепчет еле: «Тогда / в кафе / журчал фонтан / и плавали форели» (Маяковский, 1921). Однако эти сущности могут заявить о себе и во весь голос, кричать: Ты видишь: я душой не лицемерю, Хоть разум мне кричит, что нет тебя! (Бальмонт, 1897); И мысль, прожженная огнем, Кричит невольно и кому-то: «Не надо вспоминать об нем!» (Брюсов, 1923). Как можно заметить, для поэтов важна именно сила звучания подобной внутренней речи, а ее содержание раскрывают распространяющие предикаты дополнения -либо прямая речь, либо существительные со зна-
чением сообщения: рассказ, небылицы, определенные слова и т. п.
Особо надо отметить р а з г о в о р ы разума (рассудка) и души (сердца), в которых часто представлена борьба двух начал в человеке - рационального и эмоционального. Лирический герой воспринимает речь и того, и другого начала, но часто разум, рассудок замолкает перед доводами сердца: Умолкнет разум беспристрастный -Лишь сердце будет говорить (Карамзин, 1796). Победителем рассудка может быть и чувство, например, речь Эрота звучит убедительнее: «Молчи, молчи!» - Рассудок говорил, А плут Эрот: «Скажи: ты сердцу мил!» <... > «Будь счастлива!» - Эрот ей [пастушке] прошептал, Рассудок что ж? Рассудок уж молчал (Пушкин, 1814). Рассудок и душа ведут между собой спор: прекословит рассудок голосу души у В. Иванова (1913-1918), но и душа рассудку противоречит: «Да!» - грозно говорил рассудок, / «Нет!» - ответила душа неукротимо (Берггольц, 1934). Но при этом разум и душа не обязательно ссорятся: сердцу вновь, как легковерный друг, рассудок шепчет утешенье, например, у К. Фофанова (1896).
В XIX в. в этом классе тропов встречаются и производные существительные - обозначения субъекта речи по его речевым характеристикам: рассудок - брюзгливец (Жуковский, 1809), воображение - говорун (Жуковский, 1820), мысль -болтунья (Баратынский, 1837-1838).
Элементы следующего класса предметов сравнения - « Ч у в с т в а » (любовь, страх, ужас, тоска, горе, надежда и др.) - встречаются с теми же предикатами: говорить, вещать, твердить, шептать, кричать, использующимися в течение всего исследуемого периода. В ХХ в. появляется сочетание обозначений эмоций с глаголом бормотать: в груди бормочут счастье и жалость, в частности, в стихах И. Чиннова (1965), - так же, как и в олицетворениях внешнего мира, о которых шла речь в первой части публикации наших результатов [3, с. 88].
Глагол наиболее широкого значения - говорить - сочетается с предметами сравнения страсти, горе и радость: Не судит ни об ком рассудок беспристрастный, Лишь страсти говорят (Карамзин, 1796); Надежды нет, мечта молчит, <... > Лишь горе с сердцем говорит (Ростопчина, 1848); Какое дело, Когда любовь в душе заговорит... ? (Апухтин, 1860-1865); Даже радость и гордость даже Нынче громко не говорят (Тихонов, 1920-1921).
У любви спектр «речевых действий» наиболее широк: она не только говорит (например, песней -любовь говорит у Ю. Верховского), но и вещает: Весь дух мой в скорби унывает, И смерть вещает мне любовь (Хемницер, 1782); твердит: Вражда твердила мне: Оснельде он злодей, Любовь твердила мне, что верный друг он ей (Сумароков, 1768); шепчет: Вот непокорная любовь Им шепчет: вы свободны оба (Тимофеев, 1834); лепечет: если я позову - / «приди», / ты приди / и коснись груди, / где любовь лепечет - / «жива еще», / и скажи: / «Человек, гряди!» (Кирсанов, 1967); кричит: Влекусь к Любви, - заносит ржавый нож, Грозя гангреной, мстительная Слава. К ней поверну, молю ее, - «Направо! - Кричит Любовь: -А я-то что ж?» (Северянин, 1912).
Твердить, то есть настойчиво что-то повторять человеку, способны также и другие эмоции -вражда (как в приведенном выше примере из Сумарокова), отрадное чувство: Но отрадное чувство твердило Там внутри, в глубине: - Может быть, хоть одну из морщин этих ранних родило Сожаленье ко мне... (Минский, 1890); тревога: И мне тревога тайная твердит, Что ты уже смертельно жизнью ранен (Полонская, 1936). Иногда субъектом речи предстает некое смешанное чувство, как в этом случае: То ревность по дому, тревогою сердце снедая, Твердит неотступно: Что делаешь, делай скорее (Блок, 1914), где тревога смешивается с ревностью, за которой стоит не столько «сомнение в любви и верности» (что тоже возможно, если дом - это метонимия), сколько, в соответствии с устаревающим значением, «горячая приверженность» дому, тоже яркое чувство.
Такие о т р и ц а т е л ь н ы е э м о ц и и , как страх, ужас и тоска характеризуются глаголами речи противоположных полюсов громкости. Страх шепчет и орет: «Быть может, это сновиденье?» - Рассудку шепчет тайный страх (По-долинский, 1834-1836), Страх орет из сердца (Маяковский, 1916); ужас шепчет и кричит: Глухою ночью ужас громко шепчет... (Эрбер, 1918), В сердце бедном моем <...> горе кричит на страсть, ужас кричит на горе (Бродский, 1964); тоска шепчет и кричит: Только мне с тоскою Справиться невмочь, Как ее прогнать я Ни стараюсь прочь. Где б я ни был - всюду Шепчет мне она: «А твоя на веки Отцвела весна!» (Плещеев, 1873), Когда душа в цепях, в душе кричит тоска, И сердцу хочется к безбрежному приволью (Бальмонт, 1903).
Среди других сущностей внутреннего мира человека наибольшей «разговорчивостью» отличается совесть. Она говорит: Заговорила громко совесть В душе... (Масальский, 1828); Заговорила вслух встревоженная совесть (Жемчужни-ков, 1856), вещает: Флор, смутны взоры обращая, Так близко Лизы зреть не мнит; Но совесть, дух его смущая, Вещает, кто пред ним лежит (Княжнин, 1778); твердит: И совесть укорно твердила: Погибли с ним - И Вы и вскрывший письмо судьбы! (Шершеневич, 1913-1915), вопит: Вопль совести, упреки бесполезны; Поэт заснул в губительном чаду (Вяземский, 1829), шепчет: Везде, как неотступный страж, за мной, Как злой, неумолимый гений, Влачится [совесть] вслед - и шепчет мне порой Невнятно повесть преступлений!.. (Рылеев, 1821-1822); О, если б мог я заглушить Укор, что часто шепчет совесть! (Плещеев, 1857), бормочет: Бормочет совесть, шевелясь во сне... (Поплавский, 19311935); лирический герой ведет с ней переговоры: Одни глядятся в ласковые взоры, Другие пьют до солнечных лучей, А я всю ночь веду переговоры С неукротимой совестью своей (Ахматова, 1936).
Умением разговаривать поэты наделяют и способность следовать подсознательным, безотчетным чувствам - инстинкт : Шагни, и еще раз, - твердил мне инстинкт И вел меня мудро, как старый схоластик, Чрез путаный, древний, сырой лабиринт Нагретых деревьев, сирени и страсти (Пастернак, 1916), и свойства личности человека - например, гордость: В нем гордость говорила Сильней любви (Мережковский, 1890), отвагу: Но кричит отвага: «Попробуй!», Шагни-ка через «нельзя»! (Колосова, 1920-1937).
Отличительной особенностью олицетворений эмоций (и некоторых других проявлений и свойств человека) является их употребление в таких высказываниях, где наблюдается их экстерио-ризация, переход из внутреннего мира человека в мир внешний, функционирование в качестве самостоятельных сущностей. Такие контексты можно встретить и с глаголами речи, например: Но с Вакхом румяным обрел я былое: Златой виноградник я сам рассадил. <...> И холодом смерти в нем время не дует, И сердце не видит обманчивых снов, Лишь шумно порою в нем Дружба пирует Иль скромная шепчет приветы Любовь (Коншин, 1821), ср.: В огромном разобщении людей Одна любовь кричит о единенье, И потому благодаренье ей! (Самойлов, 1965); Заговорила сдержанная злоба Вдогонку шествию довремен-
ного гроба! (Случевский, 1881). В этом случае метафорический перенос сочетается с метонимией, также мотивирующей олицетворение.
В семантическом классе « Ж и з н е н н ы й ц и к л , с у д ь б а ч е л о в е к а , р а з-л и ч н ы е ж и з н е н н ы е о б с т о я т е л ь-с т в а » (жизнь, смерть, юность, младость, старость, несчастье, лихо и пр.) самый широкий диапазон глаголов речи характеризует с м е р т ь . Она говорит: Пока живем пьянящею игрою, Мы думаем, что жизни нет конца, Но Смерть к нам неожиданно приходит И говорит: «Ты должен умереть» (Бальмонт 1902); И к каждому развязно по приезде Подходит смерть и говорит на ты (Поплавский, 1920-1924); Легким голосом иного мира Смерть со мной все время говорит (Адамович, 1929), восклицает: Тоска, мрача мой век постылый, Падет на сердце, как гора; Застынет кровь в груди унылой, И смерть воскликнет мне: пора!.. (Гнедич, 1806), шепчет: [Смерть] Тем, кого она полюбит крепче, Кто ужален в душу злой тоскою, Как она любовно ночью шепчет О великой радости покоя! (Горький, 1892); Ты шлешь очам бессонным сон могильный, Несчастному, кто к пыткам присужден, Как вольный ветер, шепчешь в келье пыльной, И свет даришь тому, кто тьмой стеснен (Бальмонт, 1894); Прильнула и шепчет невнятно Мне бледная, бледная смерть (Белый, 1906), бормочет: Протоколы жизни расследывая, Смерть бормочет что-то бессвязно (Шершеневич, 1913-1915).
Лексемы ЛСГ «Речь» используются в олицетворении и других понятий этого класса -жизнь : Порою улыбнется счастье, Ответно жизнь заговорит (Кольцов, 1829); Тут не одно воспоминанье, Тут жизнь заговорила вновь... (Тютчев, 1870); Мне говорила жизнь: «Не верь!» (Якубович, 1898); Жизнь твердит мне: «Стыдись, малодушный!» (Надсон, 1882); Правдива смерть, а жизнь бормочет ложь... (Гумилев, 1916); с у д ь б а , р о к : В снах утра и в бездне вечерней Лови, что шепнет тебе Рок (Брюсов 1907); Но сквозь приветливую речь Судьба твердит одно и то же (Кузмин, 1911-1912); И в шеле-стиных голосах Все то же бормотанье рока... (Сологуб, 1923); Факел, ночь, последнее объятье, За порогом дикий вопль судьбы (Ахматова, 1936); Говорит Судьба: - Не плачь, сейчас помилую (Чиннов, 1984). Наделяются речью и циклы человеческой жизни - ю н о с т ь , м л а д о с т ь : О славе ли, о гордой ли свободе Доверчиво мне юность говорит (Тепляков, 1836); Спиридону шепчет младость: «Наскочи скорей - и в бой,
Драться где ему с тобой!» (Некрасов, 1840), старость : Старость бездушная шепчет
напрасно: Бойся любви молодой! (Голенищев-Кутузов, 1877); [Старость] Увы, не отогнать докучную старуху! Без устали она все движется вперед, То шепчет и язвит, к его склонившись уху, То за руку его хватает и ведет (Апухтин, 1886).
В поэтическом подкорпусе НКРЯ нам встретились и отдельные примеры сочетания глаголов говорения с существительными, за которыми стоят некоторые абстрактные понятия социального плана, - такие как и с т и н а : Когда же истина любезна Тебе вещает, как труба, Внимай, - она тебе полезна, Хотя и кажется груба (Херасков, 1769); с л а в а : «Молчи!» - ему вещает слава (Сумароков, 1769); И мирных Муз минутные дары, И лепетанье славы шумной... (Пушкин, 1822); история : История - / врун даровитый, / бубнит лишь, / что были / царьки да князьки: / Ираклии, / Нины, / Давиды (Маяковский, 1924); Когда он обращался к фактам, То знал, что, полоща им рот Его голосовым экстрактом, Сквозь них история орет (Пастернак, 1923-1928) и др. Что касается нравственных категорий, то добро предстает молчаливым, говорят и вещают в поэзии о нем другие; а вот л и х о и з л о - это активные «речевые деятели»: Лихо ко мне прижимается, шепчет мне тихо: «Я - бесталанное, всеми гонимое Лихо!» (Сологуб, 18911893); Я духом слаб, и нет кругом опоры. Зло шепчет мне: «Свой факел погаси!» - Нет, нет! (Федоров, 1896).
Кроме того, метафоры речи характеризуют такие порождения ума и духа человека, как молва и сплетни (особые формы речи), а также стихи (плоды творчества).
В сочетании с первыми употребляются такие слова ЛСГ «Речь», как шептать, шепот: Из дома в дом по улицам столицы Страшилищем скитается Молва; Уж прорвалась к убежищу царицы; Уж шепчет там ужасные слова (Жуковский, 1819); Смутно шепчет молва о великом бойце, Полном диких страстей и порывов прекрасных. (Якубович, 1892); Что мне этот шорох, что мне лепет, Что мне шепот будничной молвы! (Самойлов, 1962); кричать, крик: И что молва кричит о мне... боюсь! (Лермонтов, 1830); Не спорил я. Что значит крик молвы? (Огарев, 1842); говор: Смолкнул яркий говор сплетней... (Фет, 1847); производные от глагола болтать: Болтливыя молвы не требуя похвал, Я подвиг бытия означил тесным кругом: Пред алтарем души в смиренье
клятву дал Тирану быть врагом и жертве верным другом (Вяземский, 1819); Где пресыщаются умы За недостатком аппетитов Болтаньем сплетницы-молвы! (Полежаев, 1830).
Стихи и связанные с ними понятия (рифма, ямб, хорей, цезура) отличаются говорливостью: Тебя, звезду мою, найдет Поэта вестник расторопный, Мой бойкий ямб четверостопный, Мой говорливый скороход: Тебе он скажет весть благую (Языков, 1831); Положился На белый стих, -свободный, говорливый, Вместительный и к прозе не брезгливый, - Чтоб рассказать о том, о сем, - зараз Все помянуть - и дело, и безделье (В. Иванов, 1912), и болтливостью: Меж тем, быть может, среди них, Кто знает - кто узнает? - Прошла... (Но тут болтливый стих Стыдливо умолкает) (Д. Кнут, 1938). И эти качества стихи иногда заимствуют у внешнего мира, поэтическим воплощением которого они и являются: А хорей говорлив, как весной Ручеек серебристый и зыбкий: Как дитя, омрачится тоской И опять озарится улыбкой... (Якубович, 1885), -здесь налицо не только двойное олицетворение, но и оживление стертой общеязыковой метафоры, стоящей за глаголом говорить в его значениях 'свидетельствовать о чем-либо, указывать на что-либо; проявляться в чем-либо'.
Это заметно и в других контекстах, где олицетворяющий с т и х и глагол говорить имеет синкретичное значение, объединяющее прямые и переносные смыслы: Цезура говорит молчаньем... (Ходасевич, 1916); Лишь ветер злей и злей Бьет локтем в переплеты рам Шутливый прерывая разговор, И кажется - один он верен той, О ком заговорил Развязно Седой насмешник ямб (Мариенгоф, 1921).
Кроме того, стихосложению сопутствует лепет рифм: Рифма, звучная подруга... <... > В прежни дни твой милый лепет Усмирял сердечный трепет - Усыплял мою печаль (Пушкин, 1828); О, Рифма, / бедное дитя, / у двери найденный подкидыш, / лепечешь, / будто бы хотя / спросить: / «И ты меня покинешь?» (Кирсанов, 1971), но им доводится и брюзжать: Ведь последний стих разительно прекрасен! Воображению он сильно говорит; Но рифма вздорная косится и брюзжит! (Жуковский, 1815). А самому стиху свойственно шептать и шептаться с другими: И каждый стих с другим, как близкий брат, хоть шепчет другу друг: чуть-чуть подвинься (Бродский, 1963).
Зачастую слова ЛСГ «Речь», в метафорическом значении характеризующие внутренний мир чело-
века, его жизненный цикл, социальные сущности, сочетаются с другими лексемами семантической категории «Человек», что усиливает антропоморфность образов.
Это могут быть сочетания с различными обозначениями лица, с олицетворяющими предикатами, не относящимися к ЛСГ «Речь», например, в приводившихся выше олицетворениях с о в е -с т и в образе неотступного стража, р а с -с у д к а - в образе легковерного друга сердца, старости - в образе докучной старухи, или же с м е р т и и с т р а х а : Смерть и страх По подворотням, незаметно, Толкутся, как биржевики, Бормочут, ссорятся и поют (Багрицкий, 1921-1923) и т. д.
Такие сочетания характерны и для предметов сравнения семантической категории «Окружающий мир» («Природа», «Предметы»). Чаще всего в подобных контекстах олицетворяются листья : Точно друзья <...> Листья друг друга лобзают с рыданием, Шепчут горячий привет (Фофанов, 1893), деревья : Шепчет пихта, как старуха (Клюев, 1916), верба-старуха поросли крестит и шепчет под нос (Клычков, 1923), Тополь-ленивец, разбужен, / жмется от холода, листьями что-то лопочет (С. Петров, 1940), Березы, вы школьницы! Полно калякать, Довольно скакать, задирая подолы! (Заболоцкий, 1946), ветер (ветры): Там <...> ветра-ключаря гнусавый разговор (Клюев, 1916-1918), Шепчут мне странники ветры: / брат, вспоминаешь ли ты? (Набоков, 1922), За окном бормочет ветер, Безответственный дурак... (Саша Черный, 1931); часы : Часы стенные в тишине Одно и то же сипло, глухо Лепечут в мерной болтовне, Как сумасшедшая старуха (Огарев, 1854-1855), Словно старый антикварий, Тихо шепчутся часы (Саша Черный, 1910).
При этом можно говорить о некоторой устойчивости сочетаний метафорических предикатов и образов сравнения. Так, глагол лепетать при разных предметах сравнения дополняется одним и тем же образом - дети: Ивы плакучей сребристые листья, как малые дети, Над головою моей лепетали невнятные речи (Щербина, 1854), Дремало море в неге сладких грез, И, как дитя, волна чуть лепетала, Плескаясь мерно об утес (Якубович, 1882), [листья] Мы лепечем пред смертью, как дети больные (Минский, 1896), О, Рифма, / бедное дитя, // у двери найденный подкидыш, // лепечешь, / будто бы хотя // спросить: / «И ты меня покинешь?» (Кирсанов, 1971).
Важное место в ряду дополнительных средств
олицетворения занимают обозначения э м о ц и о н а л ь н ы х с о с т о я н и й и действий.
Это могут быть г л а г о л ы , среди которых по частоте лидирует ласкать (дарить ласками, ласкаться): Вешний резвый ветерок <... > приветно шепчется с листами и дарит ласками цветок (Кольцов, 1830), Лишь у ног Говорил ручеек И прозрачной волной к ней ласкался (Ершов, 1834), У Черного моря чинара стоит молодая; С ней шепчется ветер, зеленые ветви лаская (Лермонтов, 1841) и под.; представление о ласках может и конкретизироваться: Дождь всего исцеловал, <...> Заболтал, заговорил взахлеб (Самойлов, 1986). «Говоря», мир может также рыдать, грустить, ликовать, хохотать: Об чем беспрестанно, шумя и бушуя, Ты, море, так сладко душе говоришь, Об чем, то рыдая, то буйно ликуя, Порою хохочешь, порою грустишь? (Некрасов, 1839), смеяться: И смеясь, лепетала волна... (Ф. Сологуб, 1897), улыбаться: Улыбается солнце и шепчет без слов... (А. Коринфский, 1892), Осень живет на свободе, улыбается, шепчет и ягодой рядит кусты (Поплавский, 1934), бояться: И сердце забилось, робея. Боится и шепчет: «Оазис!» (Бальмонт, 1897), тосковать: Тоскуя, Тихонько шепчется с осиной ветерок... (А. Федоров, 1898) и др.
Для метафорических глаголов речи еще более характерны сочетания с н а р е ч и я м и , обозначающими эмоциональные состояния, - как внутренний, так и, в особенности, внешний мир может «говорить» грустно, горестно, печально, угрюмо, уныло, тоскливо (с тоской), безотрадно, тревожно (в тревоге), в страхе, испуганно, жалобно, или, напротив, весело, радостно, в восторге. При этом отрицательные эмоции, приписываемые поэтами «говорению», сопутствуют ему чаще и более разнообразны, чем положительные. Довольно много в подобных олицетворениях наречий, образованных от прилагательных, обозначающих те или иные черты характера человека: смело, робко, кротко, гордо, властно и т. п., или же указывающих на чувства, проявляющиеся в отношениях и диалоге: ласкательно, любовно, нежно, томно, страстно, ревниво и т. д. Часто в двойных олицетворениях используются и наречия, характеризующие эмоциональность высказывания: мирно, грозно, строго, изумленно, насмешливо, вкрадчиво и под.
Имена существительные - производные от глаголов речи - сочетаются с прилагательными, обозначающими эмоции: томный говор водопада
встретился нам у Майкова (1838), мельницы говор унылый - у А. К. Толстого (1840-1849), жалобный говор чингури - у Полонского (1848), грустный говор топоров - у Луговского (1956), а веселый говор хмельной струи - у Эренбурга (1912); листвы веселый разговор упоминает Молчанов (1926); грустный лепет листка найдем у Фета (1842), страстный лепет моря - у Мея (1844), колосьев - у Белоцветова (1936), листьев робкий лепет - у Червинского (1893), листьев задумчивый лепет - у Бродского (1962) и т. д.
«Эмоциональное» определение может в тропе-ическом контексте относиться не к предикату, а к субъекту: Шепчет нахмуренный лес... (Никитин, 1858); Старость бездушная шепчет. (Голенищев-Кутузов, 1877); О чем-то детском шепчет ключ веселый... (Мережковский, 1890).
Дополнительные эмоционально-оценочные смыслы могут быть выражены и в содержании сообщения. Так, в уже приводившихся раньше примерах совесть - укоряет и шепчет что-то в укор, укоризненные речи произносит и чей-то голос; дума шепчет язвительные слова; рассудок -шепча, утешает... В природе звучат, например, грозные, невнятные слова моря (Мережковский, 1889), слова рокового укора волн (Гумилев, 1910), нежные слова звезд (Мережковский, 1890-1892) и травы (Горький, 1910), ласковые речи ярко-красного заката (Брюсов, 1918), радостный псалтырь реки (Саша Черный, 1917); кроме того, качаются старые ели, о тревоге своей говоря (Г. Иванов, 1917); метель знакомыми словами о любви так нежно говорит (Уткин, 1944); мир <... > снова что-то страшное бормочет (Бродский, 1961). Заметим, что эмоциональный компонент «речевого действия» может и подразумеваться, как, в частности, радость при приветствии, когда у Фофанова листья шепчут горячий привет (1893), у Червинского листьев робкий лепет шлет таинственный привет (1893), у Брюсова звезды, колдуньи мечтательные, приветствия шепчут мечтам (1912), у Есенина крапива шепчет шаловливо: «С добрым утром!» (1914), или же грусть при прощании - имплицитная у Федорова: Тихонько шепчется с осиной ветерок (1898), эксплицированная у Брюсова: Ветер порывистый, ветер чуть слышный Горестно шепчет прощальную речь (1907).
Слова ЛСГ «Речь» могут сопровождаться в тропах и о б о з н а ч е н и я м и о с о б ы х п с и х о ф и з и ч е с к и х с о с т о я н и й .
Чаще всего это элементы ЛСГ « С о н » : И, дремля в волшебной грезе, Липа дубу шепчет тайно: «Посмотри, как в чаще леса Хорошо необычайно! (Фофанов, 1887); Слыша тихий стон метели, шепчут сосны, шепчут ели, В мягкой бархатной постели им отрадно почивать (Бальмонт, 1893); Смутно травы шепчутся сухие, - Сладкий сон их нарушает ветер (Бунин, 1894); И, закрыв золотые ресницы, Звезды шепчут в таинственном сне... (Тиняков, 1904); И ветер шепчет слов бессвязных вереницы, Как спящий человек (Лившиц, 1934); Лепет струйки полусонной... (Слу-чевский, 1880); А листья робкие застенчивой осины Все так же трепетно лепечут в полусне... (Фофанов, 1892); Но, как словам лжеца, прошептанным во сне, Я верю лепету объятой сном природы (Минский, 1893); древней рощи усыпленный лепет (В. Иванов, 1902); Под сенью ив зеленых дремлет заводь, Тростник над ней лепечет, как во сне (Тиняков, 1910); Мы едем в город, вспоминая безмолвно о лете... Скрипят рессоры и сонно бормочет багаж (Саша Черный, 1914); Мельница бормочет спросонок (Кузмин, 1918); Лист бормочет ото сна (Платонов, 1919-1922); Тополя бормочут, засыпая... (Вс. Рождественский, 1924); Раскачиваются тополя лениво, бормоча «засни» (Юрков, 1927); И ветер в листьях, не досыпая, лопотал (Лавров, 1932) и др. Редко, но все же упоминается в поэзии ХХ в. сон со знаком «минус»: лепет волн бессонных мы нашли у Голени-щева-Кутузова (1925-1926), ручейков бессонных болтовня встретилась у Пастернака (1946).
Особое внимание поэты обращают на и з -м е н е н н ы е и п о г р а н и ч н ы е с о-стояния, такие как бред, безумие, дурь, сумасшествие, опьянение, болезнь, переход от жизни к смерти: в бреду что-то шепчут листья (К. Р., 1885) и деревья (Федоров, 1898), слышится бред торопливый полубезумного ручья (Пастернак, 1941) и бред воды (Берггольц, 1944), бормочет сумасшедший лист (Луговской, 1927), бормочут и пьяный ветерок (Саша Черный, 1919), и пьяная березка (Вега, 1963-1969), сад, от бронхита свистя, шепчет непонятное имя (Багрицкий, 1927); травы предсмертный лепет улавливает, например, Баркова (1954). Но и сами эти состояния наделяются речью в воссоздающих внутренний мир человека образах, - например, «говорят» болезнь, сон : Но глухо мне болезнь вещает; Слова ее мрут на устах (Пнин, 1805); О говори же мне скорей: что шепчут сны? (Случев-ский, 1888); Сонмы снов моей покорны власти, Лишь один, непокоренный мной, О каком-то
необъятном счастье Мне лепечет каждою весной (Лохвицкая, 1902-1904).
В компаративных тропах, характеризующих «говорящий» окружающий мир, наряду с обозначениями эмоций, чувств и состояний сознания и организма в целом используются и лексемы семантического поля « И н т е л л е к т » , также усиливающие антропоморфность образов: дубы столетние <...> шепчут ветвями с глубокою думой / О давней, забытой поре (Пальмин, 1875); В тени обманчивой и шаткой Как будто шепчется листва, И полны позднею догадкой Ее предсмертные слова... (Льдов, 1892); колеса все лопочут / не в угоду, наугад (Петров, 1934); в недоуменье / и вслух - сам с собой разговаривал парк (Мансветов, 1933); И когда Он в воду ноги опустил, вода Заговорила с ним, не понимая, Что он не знает языка ее (Тарковский, 1954).
Таким образом, внутренний мир человека «заражает» своей эмоциональностью, способностью чувствовать и осмысливать мир внешний, еще больше его «очеловечивая» и одновременно вступая с ним в диалог.
Исследованный материал показывает, что в метафорах, олицетворяющих внутренний мир человека, его жизнь и смерть, жизненный цикл - от юности до старости, принятые в обществе нравственные категории и социально-значимые понятия, а также время в его социальном аспекте, используются практически те же самые «универсальные» предикаты, что и в компаративных тропах, представляющих «говорящий» окружающий мир: говорить (разговор), шептать (шепот), лепетать (лепет), твердить. Между тем внутреннему миру в большей мере, чем внешнему, присуща способность к предсказанию, что выражается в более частом употреблении с различными предметами сравнения глаголов вещать и пророчить. Поэты, по нашим наблюдениям, слегка идеализируют мир человека и реже, чем это делается по отношению к внешнему миру, используют для его характеристики стилистически сниженную лексику, хотя она и присутствует в отдельных контекстах: позволяя внутреннему миру и творческим началам болтать и брюзжать, поэты тем самым способствуют фамилиаризации внутреннего диалога. Несмотря на то, что олицетворяющие тропы могут экстериоризировать эмоции, чувства и мысли, эти сущности чрезвычайно часто шепчут [4, с. 284-291], лепечут, бормочут, и не вполне артикулированное их звучание соответствует интериоризированной, представленной «внутренним голосом», человеческой речи.
Важнее, чем для внешнего, для внутреннего мира оказывается градация «говорения» по силе звучания: все сущности мира человека способны «высказываться» в диапазоне от шепота до крика, вопля, ора, что соответствует как накалу передаваемых их «речью» эмоций, так и важности самого сообщения.
В целом же набор предикатов со значением речи, используемый при создании образов сущностей внешнего мира, оказывается гораздо более обширным и разнообразным [3]. По-видимому, это объясняется конкретностью и многообразием мира, окружающего человека, и некоторой абстрактностью категорий и сущностей его внутреннего мира и социального плана.
Библиографический список
1. Ковтунова, И. И. Поэтический синтаксис [Текст] / отв. ред. Н. Ю. Шведова. - М. : «Наука», 1986. - 205 с.
2. Национальный корпус русского языка [Электронный ресурс]. - Режим доступа: www.ruscorpora.ru.
3. Петрова, З. Ю., Северская, О. И. Говорящий мир русской поэзии ХУШ-ХХ1 вв. [Текст] // Верхневолжский филологический вестник. - 2018. - № 1. - С. 78-90.
4. Северская, О. И. «Шепот, робкое дыханье.»: концепт ШЕПОТ в русской поэзии ХУШ-ХХ вв. [Текст] / О. И. Северская // Корпусный анализ русского стиха-2. Сб. научных статей / отв. ред. В. А. Плунгян, Л. Л. Шестакова. - М. : Азбуковник, 2014. - С. 277-303.
Bibliograficheskij spisok
1. Kovtunova, I. I. Pojeticheskij sintaksis [Tekst] / otv. red. N. Ju. Shvedova. - M. : «Nauka», 1986. - 205 s.
2. Nacional'nyj korpus russkogo jazyka [Jelektronnyj resurs]. - Rezhim dostupa: www.ruscorpora.ru.
3. Petrova, Z. Ju., Severskaja, O. I. Govorjashhij mir russkoj pojezii XVIII-XXI vv. [Tekst] // Verhnevolzhskij filologicheskij vestnik. - 2018. - № 1. - S. 78-90.
4. Severskaja, O. I. «Shepot, robkoe dyhan'e...»: koncept ShEPOT v russkoj pojezii XVIII-XX vv. [Tekst] / O. I. Severskaja // Korpusnyj analiz russkogo stiha-2. Sb. nauchnyh statej / otv. red. V A. Plungjan, L. L. Shestakova. - M. : Azbukovnik, 2014. - S. 277-303.
Reference List
1. Kovtunova I. I. Poetic syntax / editor-in-chief N. Yu. Shvedov. - M. : «Nauka», 1986. - 205 pages.
2. National case of Russian [An electronic resource]. -Access mode: www.ruscorpora.ru.
3. Petrova Z. Yu., Severskaya O. I. The speaking world of the Russian poetry the 18-21st centuries // Verkhnevolzhsky Philological Bulletin. - 2018. - No. 1. -Page 78-90.
4. Severskaya O. I. «Whisper, shy breath ...»: a concept SHOPOT (WHISPER) in the Russian poetry of the 18-20th centuries / O. I. Severskaya // Case analysis of the Russian verse-2. Collection of scientific articles / editor-in-chief V A. Plungyan, L. L. Shestakova. - M. : Azbukovnik, 2014. - Page 277-303.
Дата поступления статьи в редакцию: 15.04.2018 Дата принятия статьи к печати: 16.05.2018
