CC BY
109
В. М. Грязнова
ГОВОР КАЗАКОВ-НЕКРАСОВЦЕВ:
ОБРАЩЕННОСТЬ К ПРОШЛЫМ ЯЗЫКОВЫМ ЭПОХАМ
VIOLETTA M. GRYAZNOVA
NEKRASOVITE COSSACKS' PATOIS: APPEAL TO THE PREVIOUS LANGUAGE PERIODS
В статье выявляются и описываются такие черты грамматической системы говора казаков-некрасовцев, которые демонстрируют архаичность говора. Выявляются и описываются: особенности семантики и морфологического выражения категории одушевленности/неодушевленности, архаические явления в ее функционировании; проявления континуальности грамматической семантики существительного: диффузность граммем женского/среднего рода, родовая синонимия, смена граммемы рода; специфика способов образования и частных значений форм степени имени прилагательного.
Ключевые слова: грамматическая система говора, семантика, казаки-некрасовцы.
The article covers the peculiarities of grammar system of Nekrasovite cossacks' patois to define the obsolete words. The peculiarities of semantics and morphological explication of ani-mateness and inanimateness, archaic effects in its functioning are defined in the article as well as the explication of continuity of grammar semantics of the noun. The later one is manifested in diffusivity of feminine and neuter grammemes, gender synonyms, change of gender gram-meme and specificity of degrees of adjective formation and special cases of degrees of adjective meanings.
Keywords: grammar system of patois, semantics, Nekrasovite Cossacks.
Среди различных социальных групп русского этноса, проживающих на Ставрополье, находится особая социально-конфессиональная группа — это казаки-некрасовцы. Этнокультурное своеобразие казаков-некрасовцев обусловлено тем, что в течение двух с половиной веков они проживали в Турции, в условиях неславянского окружения и в то же время сохранили русский язык, русскую культуру и обычаи: систему этнических констант, которая и является той призмой, сквозь которую человек смотрит на мир и которая определяет этничность сознания человека.
Этническая культура казаков-некрасовцев выявляет значительное количество архетипических представлений древнерусского человека и даже славянина о членении, категоризации, структурировании и оценивании окружающего мира, что обусловлено изоляцией культуры, в том числе и языка казаков-некрасовцев, от общенациональной культуры и общенационального русского языка, а также неосознанным противостоянием носителя русской культуры и языка чуждой неславянской культуре и языку.
Современные некрасовцы — это потомки донских казаков, участников була-
винского восстания, которые под предводительством сподвижника К. Булавина
Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ (проект «Говор казаков-некрасовцев как исчезающий уникальный феномен архаической русской лингвокультуры» 2013 года, №13-04-00009)
Виолетта Михайловна Грязнова
Доктор филологических наук, профессор кафедры русского языка Гуманитарного института Северо-Кавказского федерального университета ► [email protected]
станичного атамана станицы Есауловской Игната Некрасова покинули пределы России в августе 1708 г. и ушли на Кубань. По преданию, Игнат Некрасов увел с собой на Кубань несколько тысяч казаков, при которых были женщины и дети.
Позднее казаки переправились на лодках через Черное море на Дунай, в Добруджу, а в начале XIX в., после долгих скитаний, оказались в малоазиатских владениях Турции и поселились на берегу озера Маньяс (Майнос), недалеко от города Бандырма Балыкесирского уезда. Там они основали большое селение Майнос. Селение просуществовало с 20-х гг. XIX в. до возвращения потомков некрасовцев в Россию в середине XX в.
В течение двух с половиной веков жизни вне России некрасовцы сохранили черты материальной культуры, свойственные донским казакам в начале XVIII в. в части устройства жилища, внутреннего убранства дома, национальной одежды, украшений. В своем сознании не-красовцы всегда воспринимали русскую речь как способ и средство выражения их национального русского облика: Двести лет ф Турсии прожыли, а к туркам мы ни прилу-чилися. Мы платю сваю ни смянили и язык ни пъламали.
Возвращению некрасовцев из эмиграции предшествовала их долгая и упорная борьба. В начале XX в. часть их, не желая служить в турецкой армии, добилась разрешения уйти в Россию. В 1912-1913 гг. партия из 150 семей, около 500 человек, переселилась на Кубань, где их потомки живут до сих пор в хуторе Ново-Некрасовском Приморско-Ахтарского района Краснодарского края.
Вторая партия переселенцев в количестве 1000 человек в 1962 г. обосновалась в Ставропольском крае в поселках Левокумском, Новокумском, Бургун-Маджары и Кумская долина, где они живут и работают и сейчас.
Говор казаков-некрасовцев в течение двух с половиной веков бытовал в неславянской среде, в полной изоляции от материнской основы. В связи с этим возникает вопрос: как же развивалась грамматическая система говора, самая устойчивая часть общей системы систем любой формы национального языка? Продолжал ли подчиняться тенденциям и законам великорусского языка островной говор казаков-некрасовцев, не имеющий никаких связей с другими русскими говорами на протяжении нескольких столетий?
Анализ грамматической системы говора ка-заков-некрасовцев выявил в нем факты, которые демонстрируют архаичность говора. Покажем языковые факты в говоре, которые демонстрируют его архаичность, обращенность к прошлым языковым эпохам.
Исследование показало, что процессы, начавшиеся в грамматической системе говора в пе-
риод его бытования в русской среде юга России, продолжались и в условиях изоляции говора от русскоязычной среды. В то же время характер протекания этих процессов: скорость, результаты, охват — зачастую являются специфичными, характерными только для говора казаков-некрасовцев.
1. Покажем это на таком участке грамматической системы имени существительного, как лексико-грамматическая категория одушевленности/неодушевленности.
В нашем материале встречаются архаические факты синтагматического проявления категории одушевленности/неодушевленности у существительных мужского рода единственного и множественного числа, называющих как лица, так и животных, птиц.
Так, у существительных мужского рода единственного числа, называющих лица, имеем как новые, так и старые формы винительного падежа: Мы наймём турягу, а гъварим чирак (=наемный рабочий)1. В одном высказывании находятся два одушевленных по семантическому признаку существительных, причем называющих один и тот же денотат, которые обладают то признаком одушевленности (турягу — винительный падеж, отличный от именительного падежа), то признаком неодушевленности (чирак — винительный падеж, равный именительному падежу). Полагаем, что форма винительного падежа лексемы чирак по парадигме неодушевленности обусловлена низким социальным статусом обозначаемого рода занятий человека, что является отголоском, «воспоминанием» о древнейшем этапе состояния категории одушевленности в древнерусском языке. Так, в берестяных грамотах XIV века неизвестный новгородец пишет: «Пришли ми цоловъкъ на жерепцъ...», обозначая формой В=И номинацию зависимого человека, слуги. Очевидно, специальное (морфологическое) маркирование категории одушевленности особой формой (В=Р) в случае употребления лексемы чирак в форме объекта могло восприниматься носителем говора как некорретное в социокультурном аспекте.
Архаических фактов синтагматического проявления категории одушевленности/неоду-
шевленности у существительных мужского рода в форме множественного числа в говоре казаков-некрасовцев гораздо больше, чем в форме единственного числа. Это обусловлено более поздним распространением омонимии В=Р в формах множественного числа. По мнению К. В. Горшковой и Г. А. Хабургаева, имена мужского рода с личным значением фиксируются в форме В=Р множественного числа с конца XIV века, в то время как аналогичные лексемы в форме В=Р единственного числа известны в памятниках ХШ-ХГУ^ вв. [2: 215-216]. Названия животных и птиц до середины XVII века в формах В=Р множественного числа в памятниках вообще не встречаются.
Приведем примеры: это тексты с омонимичными формами В=И множественного числа существительных, называющих как лиц, так и животных и птиц.
Турки мы боялися, крепки были върата, а он при-хадил, турчин. — Буйлы доюцца, а малаки запри-гають, малак тиха ходить, жару баицца. — Адин гот у нас дралися арлы с ийсами (= аистами), арлы налитали на ийсы пирид вайной.
Кроме того, существуют отличия в формальных показателях одушевленности во множественном числе существительных мужского рода: наряду с традиционными для русского национального языка флексиями -аф, -оф (орфографически -ов), -ей, в говоре казаков-некрасовцев имеется специфичные флексии -ах, -ох, -их.
Приведем примеры словоформ с традиционными и специфичными формальными показателями одушевленности во множественном числе существительных мужского рода. Наименования лиц.
Рускай заваюицца, а ани нам гразять: «Нашых людей ваш бёть, а мы вас, гявураф, парежым». — У нас ни называли учиники, а дьячки, а учитель дяк, он учил дьячкох. — С парахода вдарили тилигра-му: «Прасти, Исметь-Ининю, нас, къзакох, толька ты нас и видил». — При нашых прижывах две дефки за вдавцох пашли.
Наименования животных.
Балесь табак будить на быкоф, кофти зга-няить. — Зямли имели, коних, малакаф, афцу имели. — И кабаниках били, бирюки, чакалки пъпадалися.
По мнению В. Г. Орловой, флексия -ох в форме винительного и родительного падежа множественного числа в русских говорах (дьячкох, малакаф) — это результат фонетических изменений в тех говорах, в которых происходит переход от w губно-губного к в губно-зубному, когда под действием общей тенденции к оглушению согласных на конце слова звук w губно-губной мог превратиться в заднеязычный фрикативный х [6: 78]. Очевидно, происхождение флексии -их (коних) имеет аналогичное объяснение.
В собранном нами материале имеются случаи нарушения формального выражения категории одушевленности/неодушевленности во множественном числе: существительные всех трех родов, называющие предметы, имеют в винительном падеже формы, характерные для одушевленных лексем. Аццы паедуть, наручниках привязуть, булафках. — Яичках набьём ф сыр. В то же время названные лексемы в речи казаков-некрасовцев в винительном падеже множественного числа могут иметь и форму неодушевленных существительных: Яички пёть, сыплят исть.
Все перечисленные факты свидетельствуют о том, что процесс морфологического разграничения субъекта и объекта в речи некрасовцев даже в первой половине и середине XX столетия являлся живым, незавершенным в отличие от русского национального языка этого периода.
2. Перейдем к грамматической категории рода в говоре казаков-некрасовцев. В грамматической категории рода имен существительных в говоре казаков-некрасовцев нами были выявлены явления семантико-структурной диффузно-сти и родовой синонимии.
По мнению историков русского языка, явление родовой синонимии было характерно для языка древнерусских памятников, в котором «находят широкое отражение случаи родовой синонимии, т. е. случаи использования одноко-ренных синонимических образований, принадлежащих различным грамматическим родам» [4: 10]. По мнению В. М. Маркова, «особенно широко родовая синонимия отражается в приглагольных образованиях нулевой суффиксации, нередко выступая в пределах одного и того же документа или
в условиях одного и того же контекста при наличии нескольких списков» [Там же].
Примеров подобного рода можно привести очень много. Так, например, в «Материалах для словаря древнерусского языка» И. И. Срезневского легко обнаружить свидетельства употребления таких синонимичных образований, как за-воръ — завора, заставь — застава, оградъ — ограда, отрадъ — отрада, подъпоръ — подпора, при-сягъ — присяга, укоръ — укора и многих других.
Явление родовой синонимии сохранилось в грамматической системе имени существительного говора казаков-некрасовцев. Оно представлено незначительным количеством однокорен-ных синонимических образований, принадлежащих различным грамматическим родам: мужскому и среднему, женскому и среднему роду, мужскому и женскому.
1а. Сабано [събано], а, ы, средний род. То же, что сабан (м.р.), деревянная соха. Кость сагнутай, как сабано, пръглатнул.
1б. Сабан [сабан], а, ы, мужской род. Деревянная соха. Сабан диривяннай, наносник жылезнай, пъ бакам прибивали вухи. Ани диривяннаи, атварачива-ли землю на абои стораны.
2а. Хороньба [хъраньба], ы, мн. нет, женский род. Игра в прятки. Играим в гарю, в мечи, ф хърань-бу. — Хъраньбою играли, маслинкой играли — кот дитей крал.
2б. Хороньбо [хъраньбо], ы, мн. нет, средний род. Игра в прятки. Ф хъраньбо играли, в гарю, в ярки.
за. Кабарга [къбарга], и, и, женский род.
1. Позвоночник животного, рыбы. Къбарга — паз-ваночник у рыби, хрибёт. 2. Спина животного. И къбарга гаварим, и спина, и у каровы, и у кабана къбарга, у чилавека — спина.
зб. Кабарго [къбарго], а, и, средний род. То же, что кабарга (позвоночник животного, рыбы). Слышу кабан хрясь! Приклался, стренул — къбарго пириламили. — Сама вытиниш, варку разрубиш, къбарго разрушиш — вон сытай такой. // Ат варки да палавина къбарга идёть шшатина.
4а. Глыбь [глыпь], я, я, мужской род. Глубина. Паставиш винтиря ф камышу, рыба з глыбя идеть на миляк и ловицца. — Там на азирах глябя баль-шыи были.
4б. Глыбя [глыбя], и, и, женский род. Глубина. Ани папиритопли там в глыбе. — Какая глыбя!
Необходимо отметить, что подвергнутые анализу существительные говора казаков-не-красовцев, демонстрирующие явление родовой синонимии, не относятся к отглагольным мотивированным именам, образованным способом нулевой суффиксации, что, по наблюдениям В. М. Маркова, характерно для феномена родовой синонимии древнерусского языка. В нашем материале подобные существительные являются либо немотивированными, либо мотивированными, но образованными с помощью материальных, не нулевых, суффиксов. Кроме того, и В. М. Марков, и И. И. Срезневский описывали факты родовой синонимии на материале одноко-ренных синонимических образований, принадлежащих либо женскому роду, либо мужскому роду. В нашем материале зафиксированы факты родовой синонимии однокоренных синонимических существительных в сфере граммем средний род — мужской род, средний род — женский род. Полагаем, что в говоре казаков-некрасовцев мы имеем факты, репрезентирующие не только явление родовой синонимии, специфичной для древнерусского языка, но и дальнейшее развитие и укрепление этого грамматического феномена.
В настоящее время в литературном языке имеются лишь единичные примеры (проток — протока, соусник — соусница), которые представляют собою лишь слабые отголоски некогда широко распространенного явления родовой синонимии в русском языке.
Опишем проявления тенденции к диффуз-ности семантики грамматического рода в континууме женский род — средний род в говоре каза-ков-некрасовцев. Явление диффузности, в отличие от феномена родовой синонимии, репрезентируется в рамках значения одной и той же лексемы и связано с возможностью выражения в семантике одной и той же лексемы в говоре некрасов-цев то граммемы среднего, то граммемы женского рода. Л. Н. Булатова по отношению к южнорусским говорам в целом определяет такое явление, как колебания в роде, и приводит такие примеры: по второму стаду и по второй стаде и т. п. [1: 117].
В собранном материале более 30 существительных с неоднозначным грамматическим
родом, их морфологическая маркированность в различных контекстах бытования позволяет отнести подобные существительные и к женскому, и к среднему роду. Среди них вещественные имена (злато, пойло, пилено), собирательные (ста-рё-марё, сродство, стряпана), отвлеченные (ки-стила, хороньбо/хороньба), конкретные (версто, оградище, жерело, звяздо, клещо, кабарго, петлё, скирдо, сито, стенд, черто).
Специфика контекстов бытования существительных говора с неоднозначным грамматическим родом (словосочетания данных имен с прилагательными и местоимениями, предлож-но-падежные формы данных имен) позволяет разделить корпус собранных имен на две группы.
Первая группа — это существительные, предложно-падежные формы которых являются вариативными, их показателя могут относить данные имена то к среднему, то к женскому роду. Необходимо указать, что в начальной форме (форме именительного падежа) все существительные первой группы имеют безударную флексию, что в условиях акающего южнорусского говора не позволяет считать окончание именительного падежа единственного числа ясным грамматическим родовым маркером. Это существительные кисти-ла, оградища, пойла. К этой группе примыкают однокоренные синонимические имена с ударным окончанием хороньбо / хороньба, кабарга / кабар-го (соответственно, среднего и женского рода). В записанных текстах говора казаков-некрасов-цев имеем варианты падежных форм указанных имен, соответствующих:
а) то женскому роду — с кистилаю (тв. п. ед. ч. ж. р.), настроили ваградишшу (вин. п. ед. ч. ж. р.), пойлу пили (вин. п. ед. ч. ж.р.), играим ф хъраньбу (вин. п. ед. ч. ж. р.), хъраньбою играли (тв. п. ед. ч. ж. р.), у кабана къбарга (им. п. ед. ч. ж. р.),
б) то среднему роду — с кистилам (тв. п. ед. ч. ср. р.), и ф церкви в аградишша клали (вин. п. ед. ч. ср. р.), вдалси в пойла (вин. п. ед. ч. ср. р.), играим ф хъраньбо (вин. п. ед. ч. ср. р.), къбарго разрушиш (вин. п. ед. ч. ср. р.), палавина къбарга (род. п. ед. ч. ср. р.).
Полагаем, что перед нами классический случай диффузности семантики грамматическо-
го рода в континууме женский род — средний род, синкретизма грамматического рода в грамматической семантике неличного имени говора казаков-некрасовцев.
Вторая группа имен говора с неоднозначным грамматическим родом — это существительные, которые согласуются с определениями только женского рода. Это существительные версто, жыряло, злато, звездо, клещо, пилено, петлё, ста-рё-марё, стенд, стряпана, сита, сродства, скирдо, черто. Необходимо отметить, что в начальной форме (форме именительного падежа) данные существительные имеют преимущественно ударную флексию -о, которая считается в русистике однозначным грамматическим показателем среднего рода существительных (исключение составляют слова злата, нёба, сита, сродства, стряпана).
Приведем примеры согласования названных существительных с местоимениями и прилагательными, а также координации с глаголами прошедшего времени в роде и числе: злату-та фсю..., утришняя звяздо, светлая звяздо, фся нёба, пиляно святистая, пиляно бальшая, пит-лё павитая, большая скирдо, фсякаю старё-марё, за ету чирто, этай стяно, адна кляшшо, на це-лаю вярсто, широкая жыряло, свая сроцтва, стряпана была ..., частай ситай (сеим).
Подобные случаи сочетаемости существительного с ударной флексией -о и прилагательного в форме женского рода отмечены еще в древнерусском языке. Так, в «Слове о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича» (написано Епифанием Премудрым до 1394 года) в тексте плача вдовы князя Евдокии находим подобное употребление лексемы звездо. «Солнце мое, — рано заходиши, мЪсяц мой светлый, — скоро погибаеши, звтздо восточная, — почто к западу грядеши?» [5: 218].
В единичных случаях встречается согласование названных существительных говора, обладающих неоднозначным грамматическим родом, с определениями среднего рода: на реткая сита сеим (и существительное, и прилагательное имеют форму винительного падежа среднего рода).
Если сочетаемость имен второй группы говора, обладающих неоднозначным граммати-
ческим родом, с местоимениями и прилагательными, а также координация с глаголами прошедшего времени в роде и числе выявляют граммему женского рода, то сочетаемость с предложно-па-дежными конструкциями имен второй группы в большинстве случаев демонстрирует их отнесенность, наоборот, к среднему роду. На вярсто нада итить, сели адин am аднаво на вярсто (вин. п. ед. ч. ср. р.), на реткая сита сеим (вин. п. ед. ч. ср. р.), аш нёба подымали (вин. п. ед. ч. ср. р.), скла-дывають скирдом (твор. п. ед. ч. ср. р.), здаём фся-каю старё-марё (вин. п. ед. ч. ср. р.), а ета сито (предназначена) на стряпана (вин. п. ед. ч. ср. р.), ни пиришол за ету чирто (вин. п. ед. ч. ср. р.).
В единичных случаях сочетаемость с пред-ложно-падежными конструкциями имен второй группы демонстрирует их отнесенность к женскому роду. Злату-ma забрали (вин. п. ед. ч. ж. р.), ф клишшу памищаицца (вин. п. ед. ч. ж. р.), муку сеим ситай (твор. п. ед. ч. ж. р.), акрух стине пъла-жы (род. п. ед. ч. ж. р.). Окончание -е в родительном падеже единственного числа квалифицируем как вторичное, возникшее у существительных женского рода твердого варианта I склонения под влиянием существительных мягкого варианта, как в паремии «У голодной куме все хлеб на уме».
Нередко грамматические маркеры согласования и предложно-падежных форм противоречат друг другу: определения с исследуемыми существительными говора, а также координация с глаголами прошедшего времени репрезентируют женский род, а формы косвенных падежей данных имен — средний род. Продемонстрируем подобные факты противоречивости родовой семантики. Сел am миня на целаю вярсто (прилагательное стоит в форме женского рода, а форма вин. п. ед.ч. существительного демонстрирует средний род), складывають скирдом — большая скирдо (прилагательное стоит в форме женского рода, а форма твор. п. ед. ч. существительного демонстрирует средний род); здаём фсякаю ста-рё-марё (местоимение стоит в форме женского рода, а форма вин. падежа ед.ч. существительного демонстрирует средний род); а ета сито (предназначена) на стряпана — стряпана была (форма вин. п. ед. ч. существительного демонстрирует
средний род, а форма глагола — женский род существительного); на этай стяно рагошка прибита (прилагательное стоит в форме женского рода, а форма предложного падежа существительного стено демонстрирует средний род).
Что же является показателем родовой принадлежности в подобных исследуемых именах, обладающих неоднозначной родовой принадлежностью: формы согласуемых слов или пред-ложно-падежные формы? В. В. Колесов считает, что в южных говорах (в условиях фонетической редукции и развития аканья) «с ХVII в. родовая характеристика существительного сконцентрирована на имени прилагательном», а позже, на третьем этапе, после ХVII века, «становятся возможными и изменения в косвенных формах типа пузай, под пузаю, гумну сожгли» [3: 303].
Иное мнение высказывается в книге «Русская диалектология». Автор раздела «Имена», Л. Н. Булатова, считает, что все случаи согласования типа большая село нельзя трактовать как «указание на женский род существительного» (речь идет в целом о южнорусских говорах), так как «окончания женского рода у прилагательного в сочетании с существительным типа село имеют место в им. п. и вин. п., в то время как в других падежах обычно наблюдаются окончания, общие для ср. и муж. рода» [1: 116].
В грамматической семантике определенной группы неличных имен в говоре казаков-некра-совцев мы находим совмещение двух явлений: сочетаемость данных существительных: а) с определениями и глаголами прошедшего времени преимущественно женского рода (причем окончания женского рода у прилагательного в сочетании с существительным данной группы имеют место не только в именительном и винительном падежах, но и в других падежах — на этай стяно, частай ситай сеим, гусинай крылою абмяли), б) с предложно-падежными формами, являющимися маркерами как среднего, так и женского рода. Причем это явление относится как к существительным, генетически относящимся к среднему роду (злато, пойло, море, стряпано, сродство, сито), так и к существительным, генетически относящимся к женскому роду (звезда, стена, вер-
ста). Сказать, что родовая характеристика имени существительного в говоре казаков-некрасовцев сосредоточена на формах имени прилагательного, полагаем невозможным: эта характеристика является диффузной и по форме, и по содержанию.
Полагаем, что наши наблюдения над фактами говора не позволяют говорить об угасании категории среднего рода, фактическом её утрачивании в говоре казаков-некрасовцев, что характерно, по мнению ряда ученых, для северо-западных и южных говоров русского языка [3: 302; 4: 10]. Для говора казаков-некрасовцев характерно иное, более сложное явление в грамматической категории рода. Собранный материал и его анализ выявляют картину прежде всего континуальности семантики грамматического рода неличных существительных в рамках среднего — женского рода, проявления которой дают возможность квалифицировать такой процесс, как возникновение новой категории рода в говоре казаков-некрасовцев — грамматической категории немужского рода.
Уместно сопоставить изменения в грамматической категории рода говора казаков-некра-совцев с изменениями в данной категории в других старообрядческих говорах. Так, по данным Т. Б. Юмсуновой, в русских старообрядческих говорах Забайкалья существительные среднего рода переходят в мужской род. Синтагматические показатели этого процесса являются однородными, и явление диффузности не возникает: решето плетеный, один бревно, молоко свой, давление был, утро пришел [9: 84].
В целом в составе существительных говора казаков-некрасовцев выявляется как тенденция к убыванию категории среднего рода, которая проявляется в ряде морфологических, синтаксических явлений, так и тенденция к возникновению новых слов среднего рода, причем не только образованных по определенным словообразовательным моделям, но и возникающих как грамматические варианты на базе уже существующих существительных иной родовой принадлежности. В группе неличных имен существительных имеется «напряженная точка» — это формирование нового, немужского, грамматического рода при сохранении классической оппозиции, характер-
ной для русского языка, — средний — женский род — мужской род.
3. Обратимся к анализу форм сравнительной и превосходной степени имени прилагательного в говоре казаков-некрасовцев. Общеизвестно, что в современном русском языке качественные прилагательные имеют две степени сравнения: сравнительную и превосходную. Имя прилагательное в сравнительной степени обозначает качество, характерное для данного предмета в большей или меньшей мере по сравнению с теми же качествами в других предметах, а также по сравнению с качествами, которыми данный предмет обладал ранее или будет обладать в дальнейшем.
В говоре казаков-некрасовцев встречаются различные способы образования форм сравнительной степени, некоторые из них относятся к прошлым языковым эпохам:
1) при помощи суффиксов -ше и -ее, -ей от положительной степени прилагательного: Солодше [салошша], нрч. Сравн. степ. к сладкий. Курица жырная, а борщ салошша, бапка сама варила. — Сильнее [сильнее], нрч. Сравн. степ. к сильный. Он стал заметно сильнее (из сказки «Три цветка»)2;
2) с помощью формообразовательного суффикса -е от прилагательных с финалью -ейший, исторически подобные мотивирующие прилагательные являются полной формой сравнительной степени. Красивейше [красивейша], нрч. Сравн. степ. к красивый. Волга (Ольга) згарела на кавёр (=позавидовала). У мине ядрёный кавёр, красивейша. — Чапура белая, ну красивейша пави-ны. — Полнейше [палнейша], нрч. Сравн. степ. к полный. Полнее. Етат сын и выша был и палнейша, дибёлай. Данный способ образования формы сравнительной степени является архаическим, свойственным древнерусскому языку;
3) при помощи слов более, менее (этот способ называется аналитическим): Более тёмный лес спас бы его (из сказки «Три цветка»).
Необходимо отметить, что сложная сравнительная степень в устной неподготовленной речи некрасовцев нам не встретилась. Данная форма иногда наблюдается в текстах сказок некрасовцев, т. е. в обработанной устной речи.
Имя прилагательное в превосходной степени в своем прямом значении указывает на самую высокую степень качества в предмете по сравнению с теми же качествами в других однородных предметах. В устной неподготовленной речи не-красовцев нам не встретилась простая форма превосходной степени в прямом значении.
В обработанной устной речи некрасовцев (т. е. в текстах преданий и сказок) простая форма превосходной степени прилагательного также встречается редко. В нашем материале это формы с элятивным значением, распространенным, по мнению В. В. Колесова, уже в древнерусском языке. Наблюдаются две разновидности эля-тивной превосходной степени прилагательного по морфологическому выражению:
1) прилагательное в положительной степени + формообразовательный суффикс -ейш-:
Вот пошёл Иван. Шёл он, шёл, две станицы прошёл, а в третьей ночевать попросился. Пустили его в один дом. А у хозяев дочка была Ваниных годох. Такая девка была, красивая, умнейшая, что захочет, то и сделает (из сказки «Три цветка»);
Возлюбленнейший Иоанне, из уст твоих другая неправда. Я бога добром поминал и никогда имя божьего не хулил (из сказки «Иван-бражник»);
2) с помощью слова лучший, которое по своему происхождению является устаревшей простой формой сравнительной степени прилагательного хороший.
Носят они сарахваны из серебряной и золотой парчи, а рубашки из лучшего шёлка» (из предания «Город Игната»).
Форма сложной превосходной степени прилагательного в своем прямом значении встречается и в устной спонтанной речи, и в текстах сказок и преданий: сравнительная степень + слово всех:
Наш возир — фсех слажа рыба. — Синсари были, вон фсех дорожы, вон малинькай, сизай, чернай.
В текстах сказок и преданий некрасовцев наблюдается и другая форма сложной превосходной степени прилагательного: прилагательное в положительной степени + слово самый: Из всех это был самый умный человек (из предания «Казачий круг»).
В редком присутствии в говоре форм простой превосходной степени в ее прямом значении превосходства мы видим подтверждение мыслей В. В. Колесова о том, что «в русской ментальности идея превосходства не развивалась последовательно и регулярно» [3: 342].
В заключение необходимо сказать, что в грамматической системе имени существительного и прилагательного говора казака-некрасовца выявляется общее ядро информации и способов ее выражения, характерных для языкового сознания всего русского этноса, и особенные части и вкрапления, выделяющие казаков-некрасовцев как конкретное национально-лингвокультуроло-гическое сообщество.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Тексты говора здесь и далее даны из [7: 25-319].
2 Примеры из сказок здесь и далее из [8: 57-222].
ЛИТЕРАТУРА
1. Булатова Л. Н. Русская диалектология / Под ред. Л. Л. Касаткина. М., 2005.
2. Горшков К. В., Хабургаев Г. А. Историческая грамматика русского языка. М., 1981.
3. Колесов В. В. История русского языка. М.; СПб., 2005.
4. Марков В. М. Историческая грамматика русского языка. Именное склонение. М., 1974.
5. Памятники литературы Древней Руси. М., 1981. Т. 4.
6. Русская диалектология. М., 1965. С. 78.
7. Сердюкова О. К. Словарь говора казаков-некрасовцев. Ростов-на-Дону, 2005.
8. Тумилевич Ф. В. Русские народные сказки казаков-не-красовцев. Ростов-на-Дону, 1958.
9. Юмсунова Т. Б. Язык семейских — старообрядцев Забайкалья. М., 2005.
