CC BY
27А.Г. Аллахвердян
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АППАРАТ РЕПРЕССИЙ КАДРОВОГО СОСТАВА СОВЕТСКОЙ НАУКИ
КАК ОБЪЕКТ ИСТОРИКО-НАУКОВЕДЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ
DOI: 10.31249/scis/2020.00.02
Аннотация. Государственной научной политике в СССР и ее общеизвестным достижениям посвящены многочисленные исследования российских науковедов и историков науки, однако негативным, социально-репрессивным аспектам политики управления советской наукой не уделяется достаточного внимания. Репрессии стали одним из основных компонентов научно-кадровой политики государства в сталинскую эпоху. Декларируемый в науковедческой литературе системный анализ развития советской науки, ограниченный лишь ее бесспорно выдающимися достижениями, без осмысления истоков, причин и механизмов действовавшего в тот же самый период репрессивного государственного аппарата резко снижает достоверность в исследованиях советской науки. Цель данного исследования - продолжить осмысление многообразной и драматической практики государственных репрессий в системе советской науки, ибо в истории мировой науки никакая другая развитая в научном смысле страна мира не переживала столь масштабных и трагических событий в функционировании научного социума.
Abstract. Numerous studies by Russian scientists and historians of science are devoted to the state science policy in the USSR and its well-known achievements, but not enough attention is paid to the negative, socially repressed aspects of the Soviet science policy. Repressions became one of the main components of the state's scientific and
personnel policy in the Stalinist era. The systemic analysis of the development of Soviet science declared in the scientific literature, limited only by its indisputably outstanding achievements, without understanding the origins, causes and mechanisms of the repressed state apparatus that operated in the same period, sharply reduces the overall picture of the reliability of the study of Soviet science. The purpose of the study is to comprehend the diverse and dramatic practice of state repression in the system of Soviet science, because in the world history of science no other developed country has experienced such large-scale and tragic events in the functioning of the scientific society.
Ключевые слова: власть и наука; сталинская эпоха; советская наука; государственная научная политика; ограничения профессиональных прав ученых; репрессии научных кадров.
Keywords: power and science; Stalin's era; Soviet science; state scientific policy; restrictions on the professional rights of scientists; repression of scientific personnel.
Тема «репрессированной науки» [12; 13] - одна из сравнительно новых тем в историографии отечественной истории науки. Данная тема органично вписывается в рамки более общей и традиционной для истории науки тематики - «власть и наука», ибо речь идет о волне систематических репрессий государственных органов в отношении научного социума и научных работников в 1920-1950-х годах. Теме репрессий и идеологических запретов в сфере науки посвящены многочисленные исследования зарубежных и российских философов, политологов, юристов, социологов и историков науки [2; 5; 8; 10; 12; 13; 15; 16; 17]. Согласно словарю иностранных слов, репрессия - это «карательная мера, наказание, применяемое государственными органами» [14, с. 527]. Весьма близкое значение изложено в толковом словаре: репрессия - это «карательная мера, исходящая от государственных органов» [11, с. 700]. Здесь же слово «карательный» трактуется как «имеющий целью жестоко наказать, произвести расправу» [11, с. 271]. Применительно к советскому сообществу ученых и с учетом специфики научных исследований используется более широкое толкование понятия репрессии, расправы над учеными в самых различных формах. В сталинский период, писал академик Д.С. Лихачев, «в науке насаждалось представление, что с самого начала исследования может быть правилен только один путь, одно истинное направление, одна научная школа и, разумеется, только один глав-
ный ученый, "вождь" своей науки. Движение науки вперед мыслилось как расправа с теми, кто был не согласен с единственным, изначально правильным направлением. Вместо научной полемики - обличения, разоблачения, запрещение заниматься наукой, а во множестве случаев - аресты, ссылки, тюремные сроки, уничтожение. Уничтожению подвергались не только институты, лаборатории, ученые, научные школы, но и книги, рукописи, данные опытов. "Вражеские вылазки", "классовые враги в науке", "вредители", "буржуазная контрабанда в науке" и пр. - такими выражениями пестрели "научные труды" 1930-1950-х годов. Людей преследовали за хранение книг с именами арестованных, за их упоминание в трудах, а, с другой стороны, за отсутствие ссылок на "труды корифеев". Последние, как предполагалось и утверждалось, никогда не ошибались, не говорили и не писали что-либо случайно, без великого смысла. Все это разрослось до масштабов тотальной социальной политики» [12, с. 5-6].
Довоенный период. Репрессии в научном социуме являются одним из ярчайших примеров социальной турбулентности в истории отечественной науки [1]. Опыт развития науки в СССР представляет особый интерес, поскольку в истории мировой науки ни одна другая развитая в научном смысле страна мира не переживала подобных трагических событий. Репрессированная наука, отмечает историк науки И.И. Мочалов, - это «уникальный, не имеющий аналогов в мировой истории феномен. Вообще говоря, история знала немало репрессивных акций против деятелей науки и культуры, проявлявшихся в самых разных формах, от сравнительно мягких, либеральных до жестких и жестоких, вплоть до физического уничтожения людей... Однако эти акции, при всей их возможной и реальной масштабности, оставались все же относительно локальными и никогда не разрастались до размеров подлинного национального бедствия, как это случилось у нас. Репрессированная наука именно как социальный феномен, как явление, охватывающее собой не только отдельных ученых, а целые науки и научные направления и даже науку в целом (Большую науку), - исключительное "достояние" нашей отечественной истории» [10, с. 189].
В длинном списке советских ученых, арестованных и обвиненных в серьезных преступлениях, было немало людей, отмечает историк науки Грэхэм Л.Р. (США), ставших (либо до, либо после ареста) «звездами первой величины» [2] в самых разных, прежде всего, в физико-технических и медико-биологических областях
научного знания: три физика - лауреаты Нобелевской премии -Л.Д. Ландау, П.Л. Капица, А.Д. Сахаров; глава советской программы космических исследований, руководивший запусками первых в мире искусственных спутников, С.П. Королев; выдающийся авиаконструктор А.Н. Туполев; президент ВАСХНИЛ Н.И. Вавилов; директор Пулковской обсерватории Б.П. Герасимович; директор Института математики и механики МГУ и президент Московского математического общества Д.Ф. Егоров; директор Ленинградского астрономического института В.Н. Нумеров; директор Почвенного института им. В.В. Докучаева Б.Б. Полынов; директор НИИ функциональной диагностики Д.Д. Плетнев; директор Института инфекционных заболеваний С.В. Коршун и многие другие представители научной элиты, включая академическую. Даже звание «члена Академии наук СССР не служило абсолютным защитным зонтиком - не менее 105 академиков и членов-корреспондентов подвергались арестам, 44 из которых в результате репрессий погибли» [16, с. 5-6].
Конечно, и в дореволюционной России правительство активно вмешивалось в академическую жизнь (например, при выборе почетным академиком М. Горького), однако при советской власти вмешательство достигло немыслимого беспредела. Это особенно наглядно проявилось в конце 1920-х годов в связи с процессом советизации Академии наук. 1929 год в историографии истории науки, отмечает историк науки С.С. Илизаров, стал одним из поворотных рубежей. Среди многих событий важнейшими стали: так называемое академическое дело, завершавшее советизацию Академии наук; «жесточайший погром в Академии наук, выразившийся в изгнании 128 человек из числа ее 960 штатных сотрудников и 520 - из 830 внештатных», в отстранении от должности непременного секретаря академика С.Ф. Ольденбурга - главного спасителя и конструктора системы по встраиванию академии в Советское государство, в аресте и ссылке многих академиков [4, с. 25].
Оценивая изменения численности кадрового корпуса советской науки в исторической динамике, нельзя не учитывать систематический характер репрессий в отношении ученых в различных научных дисциплинах. Они носили массовый характер и затронули в первую очередь элиту научного сообщества. «Пагубность глобального сталинского террора для будущего страны, для исторических судеб ее народов преувеличить невозможно, - отмечал М.Г. Ярошевский. - Жертвой террора стала преимущественно наиболее работоспособная часть населения - та возрастная категория,
которая, аккумулируя лучшие силы нации, определяет ее процветание. Разрушался генофонд народа, его творческий потенциал. И это, конечно, не могло не предопределять ослабление энергии следующих поколений, в том числе и тех, чьими талантами обусловлен научно-технический прогресс. Волна кровавых репрессий поглотила и часть студенческой молодежи, считавшейся властями потенциально опасной для тоталитарного режима. О том, что истреблялась молодежь, служащая резервом будущей науки (и тем самым наносился непоправимый ущерб этому будущему), свидетельствуют редкие прецеденты, когда в силу случайного стечения обстоятельств студенты и аспиранты, оказавшиеся в застенках НКВД, уцелев, становились известными учеными. Им повезло. Но сколько молодых людей, которые впоследствии могли бы составить славу отечественной науки, погибли в безвестности в этих застенках и во мраке ГУЛАГа» [5, с. 199].
Послевоенный период. Прошедшие войну фронтовики, работники тыла, многострадальный советский народ вздохнули с облегчением, когда наступил долгожданный мир. Замечательный период краткого радостного расцвета вселял надежду на лучшее будущее, но длился он всего около двух лет - до осени 1947 г., оказав сильное воздействие на развитие всех слоев населения, включая научную интеллигенцию. После тяжелейшей победы советского народа над фашизмом в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг. наступил мирный период восстановления экономики. Но «наползла новая волна репрессий. ХХ век не скупился на потрясения для нашей страны» [1, с. 51].
Конечно, пик репрессий пришелся на довоенный период, прежде всего на 1937-1938 гг., но и в послевоенный период сталинская «машина террора» в обществе продолжила свою работу, хотя и в иных формах и менее жестоких проявлениях. В 1948 г. возобновились «аресты ранее репрессированных и начались новые аресты, в том числе бывших фронтовиков и "излишне смелых и самобытных". Но... эти два года (1945-1947) сохранили, пусть не в целом, а отдельными островками, наследие прошлого. Поколение послевоенной интеллигенции, поколение студентов и аспирантов. составили основу регенерации нервной системы общества после террора прошедших десятилетий и партийно-государственного "руководства" наукой. - отмечал биофизик, профессор, историк советской и российской науки С.Э. Шноль. - После войны народ-освободитель осмелел - нужно было поставить его на место» [17, с. 19, 27].
В послевоенный период Сталин и его партийные соратники продолжали держать под «неусыпным контролем» развитие отечественной науки и судьбы ученых. Бесцеремонно вторгаясь в развитие различных областей научного познания, Сталин не ограничивал себя идеологическими запретами. Ведущие специалисты были лишены права выступать экспертами в решении научных вопросов, а векторы развития науки, ее финансирование и руководство направлялись сообразно сталинским запретам. Безусловная подчиненность сталинским приказам заменила логику развития научных дисциплин [15, с. 10]. Если же какие-то значимые научные направления в гуманитарных или естественных науках оказывались в «немилости» вождя, то они становились объектом удушающего партийного контроля. Достаточно представить себе подобный контроль «над исследованиями в области экономики, истории, этнографии, филологии, географии. Не меньше этот удушающий контроль был в биологии, химии, физике... Для уничтожения целых научных направлений собирали "сессии" - конференции с участием членов академии и профессоров. Там по указанию и под контролем партийных "вождей" произносили доклады доверенные лица из числа пошедших на это ученых. В этих докладах обличали "буржуазную реакционную науку и ее апологетов" - как правило, наиболее активных и выдающихся научных деятелей. После чего публиковали резолюции этих "сессий" в печати или рассылали их в виде закрытых, т.е. секретных писем от имени ЦК КПСС по научным учреждениям и университетам. И... плохо было тем, кто не сразу изменял свои убеждения, публично отрекаясь от истинной науки» [17, с. 20].
Сталинские репрессии были направлены не только против целых научно-дисциплинарных сообществ, но и против их конкретных представителей, как правило, крупных авторитетных ученых, которые не подчинялись давлению государственных органов и их руководителей. Как уже отмечалось, по словам академика Д.С. Лихачева, расправа с учеными выражалась не только в жестоких (арестах, ссылках, тюремных сроках, расстрелах), но и в более «мягких» (обличениях, разоблачениях, ограничениях и запретах) формах и проявлениях.
Драматическая судьба академика П.Л. Капицы. Прежде чем остановиться на послевоенном периоде, вкратце опишем довоенный период жизни и научной активности П.Л. Капицы. Он родился 9 июля 1894 г. в семье военного инженера. Свою научную активность он начал проявлять на кафедре А.Ф. Иоффе на элек-
тромеханическом факультете Петроградского политехнического института, который окончил в 1918 г. После серии оригинальных публикаций, получивших высокую оценку коллег, в 1921 г. Капица был командирован для научной работы в Англию, где длительное время работал в Кавендишской лаборатории Кембриджского университета, которую возглавлял Э. Резерфорд [7, с. 5]. В 1929 г. он был избран действительным членом Лондонского королевского общества (Британская академия наук), а в 1930 г. назначен профессором-исследователем Королевского общества и директором Мондовской лаборатории при Кембриджском университете. Важно подчеркнуть, что Капица, находясь вдали от СССР, занимался не только повышением индивидуальной научной квалификации. Живя в Англии в течение многих лет, Капица постоянно поддерживал контакт с Родиной.
По сложившейся традиции в августе 1934 г. П.Л. Капица приехал в СССР повидать близких и посетить в качестве консультанта Физико-технический институт в Харькове, а в конце сентября он узнал об официальном запрете вернуться в Англию. Наступил один из самых драматических периодов в его профессиональной и личной жизни. Его референт П.Е. Рубинин, работавший с ним долгие годы, писал, что 1935 г. был самым трудным в жизни Капицы. «Порою даже кажется, что он был на грани нервного заболевания. Больше всего Капица страдает из-за того, что не может "копошиться" в своей лаборатории» [6, с. 7]. Но, несмотря на горькие страдания и испытания, при содействии власти за четыре года (1934-1938) Капица все-таки создал «с нуля» Институт физических проблем [3], где наконец получил возможность продолжить научные исследования.
С начала своего основания Институт физических проблем занимался физикой низких температур. Именно здесь были созданы первые установки по сжижению газов, которые так сильно помогли во время войны. Здесь Капица открыл явление сверхтекучести, и через много лет, в 1978 г., за это открытие получил Нобелевскую премию. Но в 1945 г., после того как он отказался заниматься атомным проектом и после последовавшего затем конфликта с Берия, он попал в опалу. Капица пробыл в опале девять лет. И только после смерти Сталина в 1955 г. Петр Леонидович был реабилитирован в глазах научной общественности и восстановлен в должности директора Института физических проблем.
В заключение отметим, что, конечно, у каждого из репрессированных советских ученых была своя неповторимая личная и
профессиональная судьба, однако объединяет их то, что в мирное время они незаконно подвергались жестоким наказаниям и расправам за «научно-творческое инакомыслие» и ложно приписываемое им участие в политических организациях антигосударственной направленности. Трудно не согласиться с тем, что тема репрессированных наук и ученых наряду с историко-научным имеет важный социально-этический аспект как часть более широкой проблемы взаимоотношений между наукой и властью. Парадокс заключается в том, что власть, испытывающая потребность в результатах научного труда, в процессе своей эволюции может не просто приносить в жертву науку, а организационно противодействовать развитию знания. Конечно, это наблюдается не всегда и не везде [9, с. 5]. Но в управлении советской наукой в полной мере имело место сочетание, с одной стороны, поощрения труда ученых, а с другой - репрессий в отношении их. Хронологически и то и другое сосуществовало в одни и те же годы формирования и реализации государственной научной политики. Оба этих аспекта непрерывно сопровождали друг друга, хотя интенсивность и формы применения репрессий в социально-научной среде менялись в разные периоды функционирования советской науки.
Список литературы
1. Батурин Ю.М., Кузнецова Н.И. Методология исторического исследования социальной турбулентности // Вихревая динамика развития науки и техники. Россия / СССР. Первая половина ХХ века: в 2 т. - М.: ИИЕТ РАН, 2018. -Т. 1: Турбулентная история науки и техники / отв. ред. чл.-корр. РАН Ю.М. Батурин; Ин-т истории естествознания и техники им. С.И. Вавилова. -С. 40-69.
2. Грэхэм Л.Р. Устойчива ли наука к стрессу? // Вопросы истории естествознания и техники. - 1998. - № 4. - С. 3-17.
3. Есаков В.Д., Рубинин П.Е. Капица, Кремль и наука: в 2 т. - М.: Наука, 2003. -Т. 1: Создание Института физических проблем. 1934-1938 гг. - 654 с.
4. Илизаров С.С. Рождение, гибель и возобновление профессии «историк науки» / Государственная политика организации науки и эволюция ее кадрового состава: 1918-1930 // Вихревая динамика развития науки и техники. Россия / СССР. Первая половина ХХ века: в 2 т. - М.: ИИЕТ РАН, 2018. -Т. 1: Турбулентная история науки и техники / отв. ред. чл.-корр. РАН Ю.М. Батурин; Ин-т истории естествознания и техники им. С.И. Вавилова. -С. 11-29.
5. Калядина С.А. Фрагменты «дела ленинградской студенческой террористической организации». Репрессированная наука. - СПб.: Наука, 1994. - Выпуск 2 / под общей редакцией профессора М.Г. Ярошевского. - 320 с.
6. Капица П.Л. Письма о науке. 1930-1980. - М.: Московский рабочий, 1989. -400 с.
7. Капица П.Л. Эксперимент. Теория. Практика. - М.: Наука, 1974. - 288 с.
8. Куманев В.А. 30-е годы в судьбах отечественной интеллигенции. (Очерки). -М.: Наука, 1991. - 295 с.
9. Мелуа А.И. От редактора-составителя к книге «Репрессированная наука». -СПб.: Наука, 1994. - Выпуск 2 / под общей редакцией профессора М.Г. Ярошевского. - 319 с.
10. Мочалов И.И. Репрессированная наука: становление феномена // Подвластная наука? Наука и советская власть / Рос. акад. наук, Ин-т философии; сост., науч. ред. С.С. Неретина, А.П. Огурцов. - М.: Голос, 2010. - С. 189-226.
11. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. - М.: Азъ Ltd., 1992. - 907 с.
12. Репрессированная наука / под общей ред. проф. М.Г. Ярошевского. - Л.: Наука, 1991. - 559 с.
13. Репрессированная наука / под общей ред. проф. М.Г. Ярошевского. - СПб.: Наука, 1994. - Вып. 2. - 319 с.
14. Современный словарь иностранных слов. - СПб.: Дуэт, 1994. - 752 с.
15. Сойфер В.Н. Сталин и мошенники в науке. - М.: Добросвет, 2012. - 609 с.
16. Томилин К.А. Физики и борьба с космополитизмом // Подвластная наука? Наука и советская власть / Рос. акад. наук, Ин-т философии; сост., науч. ред. С.С. Неретина, А.П. Огурцов. - М.: Голос, 2010. - 319 с.
17. Шноль С.Э. Герои, злодеи, конформисты отечественной науки. - Изд. 4-е. -М.: Книжный дом «Либроком», 2010. - 720 с.
