CC BY
18А.С. КАПТО доктор философских наук, завотделом политического анализа и стратегических оценок, зав.кафедрой ЮНЕСКО по социальным и гуманитарным наукам при ИСПИ РАН*
Постсталинская трансформация советской науки как отправная точка социологического ренессанса
Социологический ренессанс 60-80 гг., начавшийся в условиях отсутствия институализированной социологии как науки, нельзя всесторонне и объективно осмыслить, опираясь только на общественные науки, в лоне которых происходило эволюционное накопление социологического знания и постепенное создание предпосылок, позволивших со временем обрести социологии статус самостоятельной научной дисциплины. Крайне важен общий контекст развития советской науки на том этапе, когда осуществлялся переход от «сталинской науки» к новому ее состоянию в постсталинское время, составной частью чего и стал сам социологический ренессанс. А это означает, что социологическая наука не была и не могла быть «вещью в себе», она пробивала себе дорогу не автономно по отношению ко всему научному сообществу (хотя и было множество специфических моментов, свойственных только ей - социологической науке), а под воздействием целого ряда факторов, являвшихся общими для всего интеллектуального сообщества.
Термин «сталинская наука» - не журналистского происхождения, хотя он довольно широко использовался и публицистами, которые не обременяли себя стремлением соблюдать терминологическую точность. Содержание этого термина стало предметом серьезных исследований многих отечественных и зарубежных аналитиков. Сопоставление их не позволило до сих пор выработать единое мнение по этому вопросу и это не в последнюю очередь из-за смены приоритетов не столько в научной, сколько в политической конъюнктуре в постсталинское время. Основное внимание, например, западных исследователей ограничилось созданием образа «сталинской» науки как неподдающейся реформированию внутренними ресурсами. Подход к этой проблеме многих отечественных ученых проявился в стремлении выявить те черты «сталинской» науки, которые отличали ее, с одной стороны, от дореволюционной русской науки, а с другой - от науки западных стран. В контексте нашего исследования заслуживают особого внимания обзорные статьи президента Академии наук СССР в 1945-1951 гг. С.И. Вавилова, который в основу
* Капто Александр Семенович, e-mail: ekafursova@yandex.ru
реконструкции образа «сталинской» науки положил, по его мнению, такие основные, формообразующие её начала, как она: народная наука, партийная наука, практическая наука, плановая наука.
Советскую науку он называл народной потому, что «она целиком направлена на службу народу, и потому, что в нее влился широким
л
потоком народ из заводских цехов, с колхозных полей»1. Партийность советской науки, по его мнению, заключается в том, что «она движется и растет по тем направлениям, которые указываются как самые важные руководителем советского народа - Коммунистической партией во главе с её великим вождем И.В. Сталиным2. Третья особенность «сталинской науки» проявляется в ее «решительно» выраженной материалистической основе и практической направленности в служении народу. Неразрывная же связь науки с практикой делает ее «прежде всего мощным орудием материального производства социалистического
о
общества»3. В плановости «сталинской» науки, по мнению С.И. Вавилова, «состоит одна из ее основных и неразделимо с ней связанных особенностей, отличающих ее от беспорядочного и случайного роста науки в капиталистическом мире»4. Таков, по С.И. Вавилову, образ советской «сталинской» науки. К этому надо добавить еще один существенный момент - ее сформировавшийся еще до войны и хорошо зарекомендовавший себя в военное время мобилизационный характер, который в мирное послевоенное время давал серьезные сбои. Становилась совершенно очевидной необходимость реформирования этой модели в постсоветский период и поиска новых, отвечающих изменившейся общественно-политической обстановке в стране подходов к сотрудничеству науки с властью.
Научному сообществу сразу же после смерти Сталина в 1953 г. пришлось пройти сложный путь от начавшихся отдельных шагов по изменению организации советской науки до осуществленной в 1961 г. крупномасштабной реформы Академии наук СССР, кардинальным образом изменившей жизнедеятельность научного сообщества. Изменение приоритетов происходило за счет как более рационального использования в реформировании внутренних ресурсов научного сообщества, так и под воздействием изменившейся политической конъюнктуры, что дало повод для справедливых обвинений в административном вмешательстве властей в научную жизнь. И все же, как показало дальнейшее развитие событий, создать новый образ советской науки в постсталинском обществе немыслимо было без объединения усилий научного сообщества и власти, без нахождения между ними сотрудничества и взаимодействия. В числе важнейших
Вавилов С.И. Научный гений Сталина // Иосифу Виссарионовичу Сталину Академия наук СССР.
М., 1949, с. 11.
2
Там же, с. 99.
3
Там же, с.14.
4 Там же, с. 15.
задач, отраженных в письмах многих видных советских ученых в Президиум академии и ЦК КПСС, выдвигалась необходимость по-новому подойти к организации научных исследований, а Президиуму АН СССР - перейти к регулярному рассмотрению на своих заседаниях конкретных организационных вопросов жизнедеятельности академического сообщества.
Уже в 1954 г. серьезной ревизии подвергся один из основных категорических принципов организации сталинской науки - ее требование тесной связи с практикой. И инициировал это П.Л. Капица, в свое время отстраненный от ядерных испытаний и лишенный должности директора Института физических проблем из-за конфликта с Л.П. Берия, после ареста которого академик попытался выйти из опалы. В письмах Н.С. Хрущеву и Г.М. Маленкову он высказал ряд предложений по совершенствованию научной работы в стране, а в одном из них (письмо Хрущеву от 12 апреля 1954 г.) предпринял попытку представить альтернативный сталинскому практицизму в науке свой вариант соотношения практической науки и фундаментальных теоретических исследований. Его выводы, сформулированные в письме на примере ядерной физики, имеют важное значение и для других наук, в том числе и общественных. Свою мысль о том, что «передовая наука не идет на поводу у практики» (подчеркнуто нами. - А.К.), а сама создает новые направления в развитии культуры и этим меняет уклад жизни», он подтвердил словами: «Вспомним, как многие годы пренебрежительно относились у нас практики к научным работам по атомному ядру, так как не видели в них реального и быстрого выхода в жизнь. Если науку развивать по рецепту узкого практицизма, то никогда бы человечество не могло бы найти путей к использованию атомной энергии»2.
На этом основании он сделал однозначный вывод о необходимости «поднять на щит фундаментальные теоретические научные проблемы». К числу смелых по тем временам предложений П.Л. Капицы следует отнести и его аргументацию в пользу развития фундаментальных теоретических направлений науки, так как в этой области советские исследователи отставали от западных ученых. Такая постановка вопроса не вписывалась в начавшуюся в конце 40-х и продолжавшуюся в начале 50-х гг. кампанию против «низкопоклонничества» перед Западом и «космополитизма».
Следует отметить, что реформаторские идеи П.Л. Капицы прозвучали в унисон с готовившейся в то время реформой сталинской системы государственного управления. Сигнал академика был услышан реформаторски настроенными работниками ЦК КПСС, в результате чего Президиуму АН СССР была дана рекомендация рассмотреть «проект решения по письму Капицы» - без малейшего намека, в каком направлении это осуществить: поддерживать автора письма или указать
о
2 Капица П.Л. Письма о науке. М., 1989, с. 305.
ему на недопустимость выхода за пределы установившихся догм. Необычными оказались предложения П.Л. Капицы даже для президента академии А.Н. Несмеянова. Рассмотрение письма Капицы на заседании Президиума АН СССР 4 июня 1954 г. завершилось принятием официального решения, в котором признавалась важность разработки документа, обосновывающего необходимость организационных преобразований в академии. Но из-за отсутствия четкого ответа на предложение Капицы по поводу усиления фундаментальных исследований возникла необходимость возвратиться к его письму на заседании Президиума АН СССР еще раз 14 июня 1954 г. Выводы специально созданной экспертной комиссии, проанализировавшей состояние исследований по ряду проблем ядерной физики, вполне согласовывались с позицией Капицы и означали победу реформаторства, имеющего знаковое значение для всей постсталинской науки. Содержащийся в письме Капицы вывод о том, что советская наука нуждается в «более продуманных условиях научной работы, чем
о
те, которые существуют у нас сейчас»3, был «услышан» не только научным сообществом, но и партийными инстанциями.
К числу важных реформаторских акций в отечественной науке относится создание «Комиссии Курчатова» с целью дать оценку плану научно-исследовательских работ в области ядерной физики, выполненных под контролем ученого совета при Президиуме Академии наук СССР4.
Крайне важно, что «Комиссия Курчатова», повторяя тезисы письма П.Л. Капицы, сделала выводы, выходящие за рамки ядерной физики и имеющие общеакадемическое значение и претендующие на изменение научной политики в целом. На состоявшемся 11 июня 1954 г. закрытом заседании Президиума АН СССР внимание акцентировалось на таких проблемах, как необходимость преодоления отставания советских исследований в области ядерной физики от американских; приобретение «отвлеченными» (имеется в виду - общетеоретическими. - А.К.) исследованиями в области физики особого государственного значения и необходимость в их дальнейшем интенсивном развитии; укрепление материально-технической базы физических институтов, работавших по открытой тематике, разрешение публикаций исследований по общетеоретическим вопросам ядерной физики; введение в практику приглашения в СССР видных зарубежных специалистов; создание условий для широкого обсуждения актуальных научных проблем.
9 июля 1954 г. Президиум академии наук принял секретное постановление «Заключение экспертной комиссии по проблемам
3 См.: Иванов К.В. Как создавался образ советской науки в постсталинском обществе // Вестник Российской Академии наук, 2001, т. 71, №2, с.100.
4 Комиссия была создана в начале 1954 г. в составе академиков И.В. Курчатова (председателя), А.И. Алиханова, Л.А. Арцимовича, Д.В. Скобельцина, И.Е. Тамма.
ядерной физики», в котором наряду с признанием «серьезного отставания исследований, проводимых в Советском Союзе по ряду общих вопросов ядерной физики от аналогичных зарубежных исследований», ставилась задача «принять решительные меры к ликвидации создавшегося серьезного отставания в теоретических исследованиях»5. Были определены и конкретные меры: создание единого органа для координации руководства всеми работами по ядерной физике, не имеющими специальных технических приложений; организация в системе Академии наук нескольких новых лабораторий; значительное увеличение в академии числа мест для студентов и аспирантов по теоретической и ядерной физике, повышение в два раза объема главных физических журналов и др.
Атомный проект содействовал формированию в целом особых отношений между учеными и властью, наукой и политикой, наукой и идеологией. В закрытых и засекреченных научных структурах физиков-ядерщиков сформировался своеобразный «изоляционный» стиль организации их научной деятельности, построенный на тесных связях с военно-промышленным комплексом и отличающийся от режима сталинской академии, и это при том, что многие физики-ядерщики одновременно были сотрудниками как закрытых внеакадемических структур, так и сотрудниками, действительными членами и членами-корреспондентами академии.
Особые (прямые) отношения сложились у физиков-ядерщиков с властью. Даже президент Академии наук СсСр А.Н. Несмеянов вынужден был признать, что руководство физическими исследованиями «обеспечивалось, минуя организационные формы академии»6. Поэтому после того, как к середине 50-х гг. главная задача атомного проекта была решена (испытания водородной бомбы прошло в 1955 г., главные же проблемы создания термоядерного оружия были решены в середине 1954 г.) и оставалась инженерная работа (внедрение, усовершенствование), в содержании и стиле работы физиков-ядерщиков стали происходить существенные перемены, влиявшие на создание образа советской науки в постсталинской период: переход участников атомного проекта, ориентированных на проведение «мирных» исследований, в открытые академические институты, интеграция исследователей, которые ранее вели себя независимо по отношению к руководству академии, в академические структуры, рассекречивание некоторых ранее закрытых результатов исследований, поощрение контактов с зарубежными исследователями по ряду секретных проблем, наращивание академических ресурсов для проведения открытых, не секретных исследований в области ядерной и вообще теоретической физики, использование в жизни всего академического сообщества
5 См.: Иванов К.В. Как создавался образ советской науки в постсталинском обществе // Вестник Российской Академии наук, 2001, т. 71, № 2, с. 102.
6 Несмеянов А.Н. На качелях ХХ века. М., 1999, с. 146.
накопленного за годы работы в атомном проекте политического капитала. В научный обиход стала прочно входить терминология, получившая общенаучный статус: «новые гипотезы фундаментального характера», «основные принципиальные проблемы», «передовые области науки» и др.
Основными качествами новой советской науки становилось, как отмечалось в направленной в 1955 г. в ЦК секретной записке, подготовленной президентом академии А.Н. Несмеяновым совместно с председателем Государственного комитета Совета Министров СССР по новой технике В.А. Малышевым и министром высшего образования В.П. Елютиным, «коллективизм, широкий фронт научных работ, связь с производством, обширная и сравнительно со старой богатая научная база»7. Вместе с тем, в документе отмечались и «отрицательные стороны», вызванные тем, что в условиях «быстрой индустриализации» и «отсутствия иностранной помощи» усилия были направлены на «освоение нашей промышленностью зарубежных научных достижений»8.
В новых условиях, когда в некоторых областях техники был достигнут технологический паритет, приоритет отдавался отечественным исследованиям. Поэтому на ближайшее время ставилась задача «резко увеличить удельный вес ... научной разведки в неизведанных областях и перспективной работы, имеющей в виду вскрыть новые явления, установить новые связи, разработать новые научные методы»9. Проблеме внедрения была посвящена вторая секретная записка этих же авторов. Ключевой вопрос - существенное отставание советской науки от западных стран в области внедрения, на фоне более быстрого практического применения отечественных ученых за рубежом и впечатляющих успехов в области внедрения военной техники. Такое положение стало не в последнюю очередь следствием «того обстоятельства, что связь с промышленностью подменяется у нас привязанностью к промышленности» (подчеркнуто нами. - А.К.). Вывод: «Нужно, чтобы наука не была на поводу у промышленности»10.
А.Н. Несмеянов исходил из необходимости разделения фундаментальных и прикладных исследований как из нормы, подтверждая это множеством конкретных аргументов. Выступая на ХХ съезде КПСС, он подчеркнул, что академия не должна заниматься такими тривиальными исследованиями, как разработка конструкций автоматических дверей для московского ресторана «Прага» или изобретением новых видов стали для перьевых ручек.
7 Несмеянов А.Н., Малышев В.А., Елютин В.П. Важнейшие задачи развития науки в шестой пятилетке. РГАНИ. Ф.5. Оп.35. Ед.хр.2, с. 7.
8 См.: Иванов К.В. Указ. соч., с. 100.
9 Там же, с. 8.
10 Несмеянов А.Н., Малышев В.А., Елютин В.П. Организация научно-исследовательской работы в СССР и главных капиталистических странах, с. 85.
Предложенное им «разделение труда» в науке стало фактически черновым наброском академической реформы: «С целью усиления внимания фундаментальным вопросам науки в академии наук и крупных вузах сосредоточить проведение фундаментальных исследований, связанных с открытием неизвестных еще закономерностей и явлений природы, с таким расчетом, чтобы академии наук и ведущие вузы решали задачи научного прорыва, быстрого продвижения на ряде важнейших направлений. В отраслевых и межотраслевых научно-исследовательских институтах, специальных кафедрах вузов и крупнейших заводских лабораториях сосредоточить работы по применению новых научных открытий в производстве ... (подчеркнуто нами. - А.К.). Координацию по проблемам фундаментальной науки сосредоточить в АН СССР. Координацию по работам, относящимся к техническому прогрессу, сосредоточить в Гостехнике СССР»11. (Государственный комитет Совета министров СССР по новой технике. -А.К.).
Такой подход означал, в числе других новаций, придание постсталинской науке нового качества, а также не только четкое административное разделение функций прикладных и фундаментальных исследований, но и совершенствование всей системы организации науки, особенно механизмов планирования и контроля. К этому надо добавить и такие осуществившиеся по инициативе А.Н. Несмеянова меры, как повышение статуса Общего собрания академии, существенное снижение идеологической компоненты в организации научной работы, включая и деятельность
Л о
ученого секретариата Президиума АН СССР12, децентрализация управления, подтверждением чего является расширение полномочий бюро отделений, директоров институтов и заведующих лабораториями.
Перечисленные выше меры коренным образом меняли образ постсталинской науки и создавали благоприятные условия для выхода академической реформы на её новый, завершающий этап. Однако ситуация усложнялась тем, что, с одной стороны, в самом научном сообществе обнаружились серьезные противоречия по проблеме разделения фундаментальных и прикладных научно-технических исследований, что привело, в частности, к жесткому противостоянию руководства Президиума АН СССР (и лично А.Н. Несмеянова) Отделению технических наук АН СССР, а с другой - сказывалось отсутствие позиции политического руководства страны по коренным вопросам реформы: даже несколько фраз, произнесенных Н.С. Хрущевым по этому вопросу на ХХ съезде КПСС, означали скорее
11 Там же.
12 Ученый секретариат Президиума АН СССР - структура, которая была учреждена решением ЦК КПСС в марте 1949 г. Ее функции - слежение за идеологической корректностью и практической полезностью разрабатываемых в академии научных тем.
приглашение к реформе академии без четкого обозначения личной позиции советского лидера.
Противоречия же между сторонниками и противниками реформ обострялись. К.В. Иванов, например, анализируя выступление А.Н.Несмеянова на московском активе, в котором он предлагал для обсуждения модель «разделения труда» в науке, изложенную им в секретных записках для ЦК, заметил то, что он (Несмеянов), цитируя директивы ХХ съезда, «намеренно или случайно» опустил фразу «о концентрации усилий научных и материальных ресурсов научно-исследовательских институтов, главным образом, на научных проблемах, имеющих наибольшее хозяйственное значение», выделив при этом тезис о необходимости «обратить внимание на тот факт, что директивы призывают нас к тому, чтобы расширить теоретические исследования во всех областях знания». На такое «свободное» толкование президентом партийных документов Отделение технических наук АН СССР отреагировало резкой критикой. В частности, директор Института машиноведения А.А. Благонравов обратил внимание президента на то, что в директивах съезда речь идет не только о важности теоретических исследований, но и о необходимости приблизить науку к конкретным нуждам экономики. Поэтому, по утверждению Благонравова, роль Отделения технических наук приобретает особое значение, поскольку оно должно принять участие в решении множества наиболее важных задач, стоящих перед народным хозяйством страны'3.
Переломным для судьбы академической реформы стал состоявшийся в июне 1959 г. Пленум ЦК КПСС, рассмотревший вопрос о работе по выполнению решений хХ| съезда КПСС об ускорении научно-технического прогресса в промышленности и строительстве. Выступившие на пленуме академики А.Н. Несмеянов (речь произносил с трибуны пленума), А.В. Топчиев и Н.Н. Семенов (речи были приложены к стенограммам) напрямую об академической реформе не говорили, ограничились рассказом об общих задачах академии и о ее организационных проблемах, а более подробно остановились на перечислении конкретных научных достижений. Кроме того, Н.Н. Семенов предложил усилить фундаментальные исследования в академии, не затронув при этом вопрос о передаче прикладных исследований под юрисдикцию отраслевых министерств.
На этом фоне совершенно неожиданным явилось сделанное Н.С. Хрущевым в его заключительном слове заявление о необходимости убрать из АН СССР часть институтов прикладного профиля. «Думаю, -говорил он, - что создалось трудное положение в некоторых научных учреждениях Академии наук. Со мною отдельные ученые могут не согласиться, но я считаю, что неразумно, когда в Академии наук
13 См.: Иванов К.В. Как создавался образ советской науки в постсталинском обществе // Вестник РАН, 2001, т. 71, № 2, с. 107.
включили вопросы металлургии, угольной промышленности. Ведь раньше в Академии наук не было этих отраслей. Но вот взяли замечательного инженера и крупного ученого товарища Бардина. Он строил Кузнецкий комбинат, теперь посадили его в академию. И он правильно стал добиваться, чтобы ему построили соответствующий институт в Москве. Примерно также получилось с крупным специалистом по углю академиком Шевяковым ... Что же, товарищи, разве наука хуже может развиваться в Свердловске, Сталино или Днепропетровске, чем в Москве? Это неверно. Там, где жизнь, там и наука ... Лучше пойти по другому пути. Давайте создавать лаборатории при заводах, при фабриках, создавать институты и другие научные центры при совнархозах, куда, наряду с опытными, известными учеными, выдвигать больше молодежи . Мы попросим, чтобы Академия наук СССР, ее президент разработали предложения о дальнейшем улучшении деятельности Академии, ее отделений, филиалов и
14
институтов»14.
Что же или кто повлиял на столь радикальный шаг Н.С. Хрущева. Разумеется, это были люди не из партийного аппарата, а авторитетные ученые, имевшие, что крайне важно, возможность непосредственного общения с лидером страны. По мнению президента АН СССР А.Н. Несмеянова, идею реформирования академии советский руководитель мог вынести из личных разговоров с курировавшим разработку космических программ академиком М.В. Келдышем, который был убежденным сторонником реформы академии. Со времен А.Н. Несмеянов напишет: «Лишь М.В. Келдыш убежденно защищал те изменения которые он, став президентом Академии наук, и осуществил: это было увеличение числа отделений, каждое из которых было ответственно за некоторую большую важную проблему; ликвидация Отделения технических наук. Нам - большинству - казалось, что эти предложения неприемлемы по ряду соображений, а ликвидация
Отделения технических наук вызвала бы взрыв и по тактическим
1е;
причинам»15.
Словом, Н.А. Несмеянов в лице М.В. Келдыша имел могучего союзника по реформированию Академию наук, что и предопределило дальнейший ход событий. Уже 6 июля 1959 г. Президиум АН СССР адресовал Н.С. Хрущеву официальное письмо, в котором содержались одобрение и поддержка идеи, высказанной руководителем КПСС в заключительном слове на июньском 1959 г. Пленуме ЦК.
Ключевыми элементами письма АН СССР были предложения передать в непосредственное ведение промышленности ряд институтов Академии наук отраслевого и индустриального типа, а также реорганизовать Отделение технических наук в Отделение автоматики,
14
Речь Н.С.Хрущева на июньском Пленуме ЦК КПСС 1959 г. // Правда, 1959, 2 июля.
15 Несмеянов А.Н. На качелях ХХ века. М., 1999, с. 264.
телемеханики и радиоэлектроники. При этом содержался перечень институтов и лабораторий, которые передавались отраслевым министерствам и ведомствам. Развернувшаяся в печати бурная дискуссия по этим вопросам лишь обострила диалог между сторонниками и противниками реформаторских предложений и ничего не дала для приемлемого компромисса. В этих условиях для разрешения спорных вопросов в конце 1960 г. Советом Министров была создана специальная комиссия, в которую от правительства вошел его председатель А.Н. Косыгин, а от Академии наук - ее президент Н.Н. Несмеянов.
Окончательная точка была поставлена 3 апреля 1961 г., когда состоялось принятие Постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О мерах по улучшению координации научно-исследовательских работ в стране и деятельности Академии наук СССР». В нем, в частности, говорилось: «В целях сосредоточения Академии наук СССР на выполнении важнейших научно-исследовательских работ в области естественных и гуманитарных наук, а также для улучшения деятельности институтов отраслевого профиля по предложению Президиума Академии наук СССР передаются в ведение государственных комитетов Совета Министров СССР, министерств, ведомств и Советов Министров РСФСР ряд институтов и других научных учреждений, а также филиалы Академии наук СССР. За Академией наук СССР сохраняется научно-методическое руководство филиалами»16. Постановлением предусматривалось выведение из состава академии семи ее филиалов и более 50 институтов, принадлежавших, главным образом, Отделению технических наук; общее число сотрудников выведенных из академических структур - 20 тыс. человек. Легитимизация академической реформы ознаменовалась двумя поистине символическими событиями: совместное Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 3 апреля 1961 г. было опубликовано в «Правде» в день запуска первого пилотируемого спутника с Юрием Гагариным на борту, а 15 июня того же года один из самых убежденных сторонников академической реформы 50-летний академик М.В. Келдыш стал президентом АН СССР.
И все же несмотря на прорывной характер реформаторских мер по разделению фундаментальных и прикладных научно-технических исследований оставался ряд проблем, которые требовали более быстрого и компетентного разрешения. И на первом месте - конфликт между естествоиспытателями и философами. Спор между ними носил методологический характер, когда шел разговор о роли философии в развитии естественных наук, но нередко он получал и идеологическую окраску, когда расхождения в позициях использовались для придания обсуждаемым проблемам идеологизированного оттенка, приклеивания политических ярлыков. Пример тому - записка инструктора отдела науки
16 Правда, 1961, 12 апреля.
ЦК КПСС А.С. Монина, которую он представил руководству отдела в мае 1958 г. В ней в категорической форме вносилось предложение о том, что академик Л.А. Арцимович должен быть «немедленно отстранен» от «руководящей организационной работы», так как он «допускает в своей среде резко антисоветские высказывания и выпады против
Л 7
руководителей партии и правительства»17. В записке содержались идеологические обвинения также в адрес академиков А.И. Алиханова, Л.Д. Ландау, И.Е. Тамма. Противоречия особенно обострились на проводимых по плану Президиума АН СССР собраниях активов
Л й
академии18, которые проводились с целью обсуждения итогов ХХ съезда КПСС и стали хорошим поводом для легального обсуждения тех предложений по реформированию науки, которые содержались в уже упоминавшихся нами секретных записях президента АН СССР А.Н. Несмеянова.
Особенностью этих активов было то, что они готовились Президиумом АН СССР в тесном сотрудничестве с Отделом науки и учебных заведений ЦК, а отчеты об этих мероприятиях обязательно направлялись в ЦК КПСС. Активы прошли во всех подразделениях академии при четком соблюдении требований - представительство как по признаку специализации, так и географическому признаку. Участниками активов были не только сотрудники академии, но и приглашенные из других организаций и из партийных органов. О составе участников, например, ленинградского собрания свидетельствуют такие данные отправленного отчета в ЦК КПСС: 84 академика и члена-корреспондента, 375 сотрудников ленинградских учреждений АН СССР, 52 сотрудника филиалов АН СССР, 62 представителя предприятий, научно-исследовательских учреждений и вузов Ленинграда, 72 представителя партийных, советских и общественных организаций.
Что касается споров по принципиальным вопросам, то, например, академик Л.А. Арцимович изложил это следующим образом: «У наших философов в их философском реквизите имеются давно заготовленные философские костюмы для каждой отрасли науки, причем сшитые по одной и той же мерке, из одних и тех же цитат. По этой причине, когда на какую-нибудь отрасль науки этот костюм почему-то не лезет, то появляется тенденция подогнать путем хирургической операции эту отрасль науки под заготовленное для нее философское одеяние. Надо учесть, что новое научное содержание расширяет саму философию, а раз расширяет, следовательно, и изменяет. На основе любого
17
Илизаров С.С. Партаппарат против Тамма // Капица, Тамм, Семенов в очерках и письмах. М., 1998, с. 346.
18 Такая форма обсуждения важных решений партии и правительства предусматривалась Уставом ВКП(б) от 1939 г. Созывались активы не только партийными, но и другими организациями (профсоюзами, комсомолом, трудовыми коллективами, учебными заведениями, научными учреждениями и т.д.). Они носили неформальный характер, могли включать широкий спектр участников и предполагали не только ознакомление приглашенных с определенными документами, но и их критический анализ.
сочетания имеющихся цитат невозможно ничего сделать в современной науке, и деятельность философии в отношении философии естествознания окажется бесполезной»19.
Уловив конфронтационную тональность высказываний Л.А. Арцимовича, фактически означавших обвинение философов в их неверной интерпретации и непонимании современной науки, А.Н. Несмеянов так попытался сгладить ситуацию: «Я бы не согласился с К.В. Островитяновым в той его оценке выступления Л.А. Арцимовича, когда он с некоторым подозрением отнесся к нему: не собирается ли он, дескать, пересматривать основы нашей диалектико-материалистической философии, говоря, что каждое новое крупное физическое открытие должно менять философию. Конечно, я понимаю это так, что не
философию оно должно менять, а должно обогащать философию. Я не
20
сомневаюсь, что именно это он хотел выразить, вложить в свои слова»20.
Большие надежды на примирение между философами и естественниками возлагались на проведение Академией наук СССР в октябре 1958 г. Всесоюзного совещания по философским проблемам естествознания. «Основная задача настоящего совещания - укрепление
О Л
творческого единства между философами и естественниками»21, - такое заявление во вступительном слове сделал президент АН СССР А.Н. Несмеянов. В унисон ему председатель оргкомитета совещания К.В. Островитянов обратил внимание на то, что, «созывая настоящее научное совещание, Организационный комитет ставил задачу, чтобы эта дискуссия прошла в обстановке полного товарищеского содружества,
чтобы она привела к сплочению многочисленной армии советских
22
ученых в единый дружный коллектив»22.
Удалось ли достичь примирения и «полного товарищеского содружества», к чему призывал К.В. Островитянов? Ответ на поверхности - отказ принимать участие в обсуждении философских проблем естествознания таких авторитетных ученых, как Л.А. Арцимович, А.Ф. Иоффе, П.Л. Капица, Л.Д. Ландау, Е.И. Тамм, означал открытый саботаж со стороны тех, от кого зависело смягчение пренебрежительного отношения физиков-ядерщиков к философам. Разумеется, это не могло пройти мимо внимания партийных инстанций -в отчетах ЦК КПСС это было оценено как негативное явление.
В конечном итоге это повлияло на общий уровень всего совещания, на котором физиков представляли Д.И. Блохинцев и В.А. Фок, пытавшиеся несколько ранее обосновать с позиций марксисткой философии теорию относительности и квантовую механику23. В
19 Несмеянов А.Н. На качелях ХХ века, с. 238-239.
20
20 Несмеянов А.Н. На качелях ХХ века, с. 146.
21
Несмеянов А.Н. Вступительное слово президента АН СССР // Труды Всесоюзного совещания по философским вопросам естествознания. М., 1959, с. 7.
22 Речь акад. К.В. Островитянова // Труды Всесоюзного совещания по философским вопросам естествознания. М., 1959, с. 9, 10.
23 См.: Иванов К.В. Указ. соч., с .107.
принятой резолюции Совещания акцентировалось внимание на том, что «интересы самого естествознания и научной философии нашего времени ставят задачу усиления борьбы против идеализма и метафизики», ключ же в решении этой задачи - объединение усилий для совместной работы философов и естествоиспытателей «при обязательном условии глубокого изучения философами соответствующих разделов естественных наук и естественниками - диалектического материализма»24. Таким образом, это Совещание не разрешило весь клубок как сугубо профессиональных, так и отношенческих проблем между философами и естественниками, оно стало еще одним мероприятием, подобным тем, которые проводились ранее.
Конечно, на такой ход событий не могло не влиять «эхо» кампаний против генетики (1948), против новых направлений в физиологии (1948), против квантовой химии (1949-1950) и др., имевших четко выраженный идеологический характер. Такие кампании осуществлялись в виде борьбы с «антипатриотизмом» и «безродным космополитизмом», «низкопоклонством перед Западом», «объективизмом» и «абстрактно-академическим духом», с нарушениями «принципа партийности». Разумеется, за всем этим стояла политическая власть, режим. Положения принятого 1 мая 1944 г. постановления по идеологическим вопросам были по отношению к науке не только подтверждены, но и существенно дополнены новыми партийными установлениями.
В наращивании в это время идеологического ресурса в отношениях власти и науки большая роль отводилась состоявшейся в конце 1949 г. беседе Сталина с группой философов о книге Г.Ф. Александрова «История западноевропейской философии». Продолжал доминировать ставший каноном в философии сталинский «Краткий курс истории ВКП(б)», а работы вождя «Марксизм и вопросы языкознания» (1951) и «Экономические проблемы социализма в СССР» (1952) были возведены в ранг выдающихся достижений общественной мысли.
В развернувшихся после ХХ съезда КПСС дискуссиях о реформировании Академии наук СССР наряду с такими проблемами, как разделение фундаментальных и прикладных исследований, а также философскими проблемами естествознания, о чем говорилось выше, широкий научный и общественный резонанс имела продолжавшаяся полемика о генетике, особую остроту которой придавала включенность в это противостояние руководства АН СССР и властей, прежде всего Н.С. Хрущева. Корни же этого конфликта уходят в 1937 г., поэтому для полноты картины нам придется сделать небольшой исторический экскурс.
Дело в том, что на проходившем 29-30 марта 1937 г. активе Академии наук СССР, посвященном обсуждению решений февральско-
24 О задачах разработки философских вопросов естествознания. Решение Всесоюзного совещания по философским вопросам современного естествознания // Труды Всесоюзного совещания по философским вопросам естествознания. М., 1959, с. 604.
мартовского пленума ЦК ВКП(б) (на нем Сталин призвал усилить борьбу против «вредителей и врагов народа», а известный оппонент Сталина в руководстве партии член Президиума АН СССР академик Н.И. Бухарин прямо на пленуме был арестован), непременный секретарь АН СССР академик Н.П. Горбунов в резко критической форме обрушился на самостоятельно мыслящих ученых. Он обвинял их в том, что по их вине академия оказалась в стороне от разгоревшихся тогда дискуссий по вопросам генетики, являвшихся, по его словам, «серьезными политическими вопросами, имеющими и классово-воспитательное значение, потому что от правильности разрешения их зависит и правильная организация колхозов».
В этих формулировках четко просматривалось стремление провести линию партийного руководства в неидеологизированной отрасли науки, что содержалось и в его расширенном пассаже о необходимости «политической подготовки» академиков: «Политическое воспитание наших академиков мы должны поднять на высокий уровень. Вот, например, акад. Вильямс, он основательно изучает марксизм, диалектику. Владимир Леонтьевич Комаров также повышает свое политическое образование. А многие академики говорят, что они уже изучили марксизм. Например, Николай Иванович Вавилов серьезно думает, что он овладел позициями марксизма. Вернадский Владимир Иванович придерживается того же мнения о себе. А знаете, как он понимает марксизм? Он утверждает, что наша философия отстает от развития науки, а в буржуазных странах этого явления не наблюдается. Там и религия не отстает от науки. Маркс, Энгельс, Ленин и Сталин, по мнению Вернадского, являются не материалистами, а идеалистами,
ос
потому что они гегельянцы». Вот что говорит В.И. Вернадский»25.
Дело такими оценками не завершилось - актив принял решение провести 20-21 мая 1937 г. Общее собрание Академии наук. Как и следовало ожидать, на нем генетика и связанные с ней проблемы обсуждались с особой остротой. Разговор на собрании вышел за рамки научной дискуссии, в адрес Н.И. Вавилова и коллектива возглавляемого им Института генетики АН СССР прозвучали голословные утверждения и необоснованные упреки, которые транслировались от Лысенко и его покровителей из партийного аппарата.
Дело дошло даже до обвинений основоположника экспериментальной отечественной биологии члена-корреспондента АН СССР Н.К. Кольцова в развитии «теорий, льющих воду на мельницу расистских теорий фашизма». Позиция в этой ситуации Н.И. Вавилова была принципиальной и крайне жесткой, он дал достойную отповедь «лысенковщине» и ее покровителям. Он как теоретик защищал генетику от нападок Лысенко и в последующие годы. «Пойдем на костер, будем
25 Архив РАН. Ф.2. Оп.4. Д.1. Л. 159-160.
гореть, но от своих убеждений не откажемся»26,- так он заявил на одном из собраний во Всесоюзном центре растениеводства 15 марта 1939 г.
Принципиальность и бескомпромиссность Н.И. Вавилова в борьбе со лженаукой и партийными покровителями «лысенковщины» ему дорого стоили. 16 июля 1939 г. Л.И. Берия в письме В.М. Молотову испросил согласие на арест Н.И. Вавилова. Непосредственным поводом для такой акции послужило то, что после назначения в 1937 г. Т.Д. Лысенко президентом Академии сельского хозяйства Н.И. Вавилов и возглавляемая им школа «формальной генетики», якобы, организовали «систематическую кампанию с целью дискредитировать его как ученого»27. А дальше - арест 5 августа 1940 г., следствие, смертный приговор, перевод в октябре в Саратовскую тюрьму №1, где он умер 26 января 1943 г. Такова цена, которую заплатил академик Н.И. Вавилов за то, что он бескомпромиссно отстаивал истину, решительно опровергал наветы и клевету, не собирался становиться на колени перед теми, кто стал инструментом в руках «лысенковцев» и их покровителей во властных структурах в проведении фактически антинародной политики в отечественной науке.
Верность науке дорого обошлась и другим честным и принципиальным ученым: заместитель директора московского Института генетики П.К. Шкварников возглавил колхоз на Украине; активный участник дискуссии непосредственно с Лысенко Керкис Ю.Я. был уволен из Института и какое-то время работал в овцеводческом совхозе в Таджикистане; Ю.П. Мирюта (ученик Н.И. Вавилова) после увольнения стал трудиться в колхозе бригадиром; представительница московской генетической школы В.В. Хвостовая оказалась на скромной должности библиотекаря28.
И самый большой парадокс заключается в том, что жертвой в борьбе против «вредителей и врагов народа» стал не только бездоказательно обвиняемый властями Н.И. Вавилов и его сторонники, но и упоминавшийся выше непременный секретарь АН СССР академик Н.П. Горбунов, выступивший одним из главных действующих лиц по дискредитации Н.И. Вавилова, с той только разницей, что под репрессивную машину он попал раньше невинного академика: в конце мая 1937 г. он был снят со своего поста, в феврале 1938 арестован, весной того же года лишен звания академика, а в сентябре -расстрелян.
Так завершилось противостояние генетиков «лысенковщине» в довоенные годы. Собственно говоря, оно не завершилось, а законсервировалось на какое-то время в незавершенном и неразрешенном виде и достаточно было гласно и демократично
26 Поповский М. Дело академика Вавилова. М., 1991, с. 200.
27 Вавилов Н.И., Рокитянский Я.Г.Голгофа. Архивные материалы о последних годах жизни академика Вавилова (1949-1943) // Вестник РАН, 1993, №9, с. 4.
28 См.: Наука в Сибири, 1994, №7, с. 4.
проводимых упоминавшихся нами активов Академии наук по обсуждению итогов ХХ съезда КПСС, чтобы спонтанные, эмоционально окрашенные дискуссии буквально взорвали ситуацию вокруг «законсервированных» конфликтных проблем сталинской науки, что коснулось, прежде всего, генетики.
Расстановка сил в новой, послевоенной ситуации - фактически та же, что и в предвоенные годы: Т.Д. Лысенко - в фаворе у властей, прямое вмешательство партийных органов в неидеологизированную науку, наклеивание ярлыков и т.д. Выступая на состоявшемся в декабре 1956 г. общем собрании Академии наук СССР, ее президент вынужден был признать, что «в нашей биологии стала ускоряться привычка решать спорные научные вопросы путем зажима и подавления научных противников, наклеивания ярлыков и тому подобными ненаучными способами. Все это отрицательно сказалось на развитии в нашей стране биохимии, цитологии, цитогенетики, относительно которых у излишне подозрительных деятелей науки возникло мнение, что они противопоставлены мичуринской науке. Вообще надо сказать, что попытки установить официальные оценки большинством или более громким звучанием голосов не полезны науке. Необходимы свободные дискуссии, основанные на доказательной научной аргументации, а в спорных случаях - экспериментальная проверка в условиях специально созданных комиссий, представляющих все мнения»29. Нетрудно представить, что предложение президента об экспериментальной проверке было для Лысенко смертельно опасно: ведь проверка «теорий» наследственности сразу же положила бы конец его учению. Логика развернувшейся дискуссии не могла не возвратить ее участников к состоявшейся в 1948 г. сессии ВАСХНИЛ, которая, по мнению многих ученых, сыграла деструктивную роль в разрешении противоречий генетической науки.
Выступивший в сентябре 1956 г. на партийном собрании аппарата АН СССР с докладом «О состоянии и перспективах советской науки за последние пять-шесть лет» А.Н. Несмеянов заявил: «Сессия ВАСХНИЛ 1948 года сыграла отрицательную роль в развитии тех направлений биологической науки, которые я характеризовал как определяющие пульс биологии . Свободные дискуссии в науке полезны и способны осветить положение. Я считаю, однако, что опыт организационных мероприятий, последовавших за дискуссиями в ВАСХНИЛ 1948 г. и физиологической дискуссией 1950 г., был, в основном, отрицательным, потому что в закупоренной бутылке наука существовать не может . Без
оп
свободы мнений и свободы исследований нет прогресса в науке»30.
На этом этапе дискуссий о генетике трудности в разрешении спорных научных проблем объяснялись, не в последнюю очередь, тем,
29 Архив РАН. Ф.2, Оп.7, Д.108. Л. 49-50.
30 Архив РАН. Ф.1647, Оп.1, Д.167. Л.11. С.3.
что Н.С. Хрущев, развенчавший культ Сталина и сменивший его на посту лидера страны, как и его предшественник, всячески поддерживал Т.Д. Лысенко и защищал его. Когда на проходившем осенью 1956 г. Президиуме АН СССР при обсуждении вопроса о создании Сибирского отделения АН СССР прозвучала критика в адрес Лысенко, присутствовавший на заседании Н.С. Хрущев раздраженно заявил: «Лысенко в обиду не дам. Он по полям в сапогах ходит, а ваш Цицин в ботинках»31 (Н.В. Цицин - ботаник и селекционер, академик АН СССР с 1939 г. и ВАСХНИЛ - с 1938 г., дважды Герой соц. труда. - А.К.).
Так, в условиях либеральной «оттепели» развернулось второе (после довоенного) противостояние по проблемам генетики, прочертившее разделительные линии, с одной стороны, внутри научного сообщества, а с другой - между обновленчески настроенной частью научного сообщества и властью. На проходивших в 1956 г. академических активах (16-17 апреля - в Ленинграде, 24-25 апреля - в Новосибирске, 7-8 мая - в Москве) в очень острой форме был поставлен вопрос о деятельности Т.Д. Лысенко Причиной озабоченности многих ученых была существовавшая тогда незащищенность от необоснованных обвинений, прежде всего, идеологических и опасность повторения того, что связано с именем Лысенко. На ленинградском активе, например, член-корреспондент АН СССР Д.Н. Насонов отметил, что причиной серьезных недостатков в отечественной цитологии является «водворение насильственно созданных авторитетов - икон, которые своим словом, своим мнением подменяют истинные критерии научно-исследовательской работы каждого ученого-материалиста, эксперимента и наблюдения». По его мнению, создание имиджа Лысенко - дело рук его самого и его сотрудников, которые действовали «методами запугивания, благодаря чему целая биологическая область науки пришла в упадок». Солидаризируясь с ним, профессор В.Н. Тихомиров заявил, что сессия ВАСХНИЛ 1948 г. «открыла неограниченные возможности для аракчеевской обстановки, которая создалась в биологии»32.
Противоборство вокруг этой сессии ВАСХНИЛ зашло настолько далеко, что президенту АН СССР А.Н. Несмеянову пришлось приложить немалые усилия, чтобы, хотя бы частично, смикшировать создавшуюся ситуацию и не допустить пересмотра решений сессии ВАСХНИЛ. Позиция президента АН СССР была такова, что на сессии «стоял вопрос о борьбе материализма с идеализмом» и что «сессия обеспечила победу марксистско-ленинской методологии в биологической науке». Он подчеркнул: «Нельзя сводить все огромное значение сессии к деятельности отдельных лиц». Кого он имел в виду, говоря об «отдельных лицах?» Ответ содержится в последовавшей фразе: «У нас
31 Цит. по: Соловьев Ю.И. Молчали не все // Вестник РАН, 1994, т. 64, № 12, с. 1105.
оо
См.: Отчет секретаря Ленинградского обкома КПСС Козлова о собрании актива АН СССР в Ленинграде. 1956. РГАНИ, Ф.5. Оп.35. Ед.хр. 16, с. 29.
оо
нет оснований отрицать научные заслуги Т.Д. Лысенко»33. Попытка руководства Президиума АН СССР занять компромиссную позицию по этой проблеме означала действия в русле проведения «партийной линии», т.е. демонстрацию «солидарности» с Н.С. Хрущевым.
Половинчатости в оценке «лысенковщины» и лично Лысенко группа авторитетных ученых, представителей самых разных научных дисциплин противопоставила свою четкую радикальную критическую позицию. И произошло это на Общем собрании АН СССР в декабре 1956 г., на котором с докладом «Основные направления в работе Академии наук СССР» выступил А.Н. Несмеянов. Именно на этом мероприятии состоялась первая публичная отповедь членов АН СССР Т.Д. Лысенко34 .
Приводимые нами ниже фрагменты этой дискуссии - поучительный пример профессиональной честности и высокой гражданской ответственности тех, кто действовал без оглядки на власть и кто демонстрировал неприемлемость политической конъюнктуры в отстаивании научной истины. Академик Л.А. Арцимович начал свое выступление с сожаления, что в докладе президента АН СССР «некоторые печальные факты были очень . ослаблены». Он призывал сделать все необходимое, чтобы в дальнейшем «не могло повторяться такое положение, когда твердо установленные научные факты отвергались путем приклеивания ярлыков, чтобы настоящая философия диалектического материализма подменялась прагматизмом, чтобы совесть ученых молчала в то время, когда школьникам и студентам бабушкины сказки выдаются за последние достижения науки»35. А для «назидания будущим академическим поколениям» он предложил сделать вывод из того, что появилась тенденция возникновения таких научных школ, которые прикрываются «фамильными знаменами», присваивая себе права целых отраслей науки. В создании некоторых школ «павловской физиологии», «мичуринской биологии», «бутлеровского учения в органической химии» он увидел стремление некоторых ученых прикрыть себя от критики и иметь возможность «устрашать инакомыслящих»36. Такая оценка академика была подкреплена голосами с мест: «Правильно!».
В свою очередь, академик И.Е. Тамм, отметив фундаментальные сдвиги, происходящие в биологии, которую он поставил по значимости рядом с физикой (фотосинтез, который совершенно по-другому поставил вопросы экономики в сельском хозяйстве, проникновение в
33 См.: Отчет Президиума АН СССР о собрании актива в г. Ленинграде. 1956. РГАНИ. Ф.5. Оп.35. Ед.хр.16. С.151.
34 Продолжительное время многие считали, что впервые открытая критика Т.Д. Лысенко и его сторонников прозвучала в Академии наук СССР на Общем собрании 26 июня 1964 г. Со временем такая неточность была устранена.
35 См.: Первая публичная отповедь членов АН СССР Т.Д. Лысенко // Вестник РАН, 1994,т.64, № 12, с.1106.
36 Там же.
биологию методов физических и химических наук, из которых электронный микроскоп - только «скромное начало»; обнаружение в совокупности коллективных работ биологов, генетиков, биохимиков и биофизиков материальной основы наследственности и ее специфики), с сожалением сказал, что многое из отмеченного им осуществлено «не у нас, а за рубежом», что это «чревато для отечественной науки». Его аргументы: руководимый Лысенко Институт генетики «научной генетикой не занимался»; в создании Института радиогенетики никаких сдвигов нет (острота же проблемы - строительство атомных станций поставило вопрос о влиянии радиации на человека не только в смысле лучевой болезни, но и в смысле генетической наследственности); «все сказанное на сессии ВАСХНИЛ в 1948 г. не соответствует действительности»; «Мичуринская биология, как ее понимает академик Лысенко - это . злейшая карикатура на диалектический материализм»; точка зрения Лысенко «является субъективно-идеалистической точкой зрения на
оу
биологию»37.
Академик же В.А. Энгельгардт назвал знаменательным тот факт, что в докладе президента АН СССР поставлены «буквально бок о бок два ряда проблем, два раздела естественных наук, одинаковые по своей значимости» - ядерная физика и биология. Отметив, что «за минувшие десять лет у биологов не появилось чего-либо такого, что можно было бы сопоставить с успехами физиков и представителей других точных наук», он назвал и причины, которые привели к такому положению дел. Главные из них: последствия «прямого торможения работ в известных разделах, например, в области экспериментальной генетики», где «у нас были хорошие предпосылки и кадры, традиции»; отсутствие «своего задела», особенно в тех областях, которые попали в такое же положение, как и генетика, в частности, в цитологии. Принимаемые меры по исправлению такого положения дел он назвал имеющими «несколько абстрактный характер».
Академик А.П. Александров сосредоточился на анализе той части доклада президента АН СССР, которая не касалась его специальности -на генетике, отметив при этом, что ситуация с ней (генетикой) «гораздо
л
серьезнее, чем о ней говорили выступающие»1. Уточняя такой вывод, он заявил: «Дело в том, что у нас не только было задержано развитие генетики, но и в том, что некому сейчас вести исследования в этой области. Генетика была слаба и до тех событий, которые привели ее к стагнации. В частности, прикладная генетика у нас совершенно не была развита»2. По его оценке удручающе выглядела кадровая ситуация в генетике: с одной стороны, специалисты, которые были десять лет назад и которые уже тогда не находились на передовых рубежах, за прошедшее
37 Там же, с. 1107.
1 См.: Первая публичная отповедь членов АН СССР Т.Д. Лысенко // Вестник РАН, 1994,т.64, № 12, с. 1107.
2 Там же, с. 1107-1108.
время еще больше отстали; а с другой - «то, что студенты проходят ныне в вузах, даже отдаленно не напоминает современный уровень
о
знаний в области генетики»3.
И поскольку, обратил внимание В.А. Энгельгардт, «у нас нет никакой сколько-нибудь подготовленной молодежи», то «мы не только отстали, но и не имеем возможность восполнить это отставание в течение, вероятно, десятка лет»1. Не услышав в основном докладе на Общем собрании внятных предложений по исправлению допущенных ошибок, он обратился к президенту АН СССР с таким призывом: «Мне бы хотелось, чтобы Александр Николаевич в своем заключительном слове все-таки четко сформулировал, какие же позиции занимает в данном случае Академия наук, собирается ли Президиум и Александр Николаевич лично доложить правительству и ЦК о том, что здесь создалось аварийное положение?»2.
Член-корреспондент АН СССР В.Л. Рыжков, солидаризируясь со многими выступающими в оценке положения дел в генетике, изложил свое видение этой проблемы. Напомнив о том, что после открытия в свое время закона Менделя, когда стали известны элементы атомистики, комбинаторики, калейдоскопизма в генетике, новые научные достижения вступили в противоречие с концепцией организма как целого, он задался вопросом: а что же произошло с отечественной генетикой в 1948 г.? И дал ответ: «Произвели самую простую операцию - отменили всё реальное биологическое знание, приобретенное тысячами исследователей». Результат - «остался лишь «организм в целом». Остаться-то остался, но только утратил всякое содержание. Можно ли
о
назвать это диалектическим материализмом? Конечно, нет ...»3.
Выступивший в дискуссии академик Лысенко, не найдя никаких аргументов, чтобы возразить своим оппонентом, занялся критикой биологической части доклада президента АН СССР, усмотрев в нем подмену биологической специфики химией и физикой. Ответ президента был таков: «Трофим Денисович упрекает меня в том, что я говорил о биологической физике, о биологической химии, по существу, о химии и физике, но не о биологии и о ее центральных проблемах. Несколько раз это прозвучало и в других выступлениях - есть ли биологическая специфика. Нет, я понимаю, что есть биологическая специфика, которую никак не сведешь (это было бы безумием) к законам физики и химии, но это не значит, что физика и химия и та же самая механика не могут осветить для биологов многие из биологических закономерностей лучом прожектора, которые иными путями не осветишь». При этом он повторил ранее высказывавшееся мнение о необходимости мичуринскую науку
3
Там же.
1 См.: Первая публичная отповедь членов АН СССР Т.Д. Лысенко // Вестник РАН, 1994,т.64, № 12, с. 1107-1108. Там же.
Там же.
о о
«освободить от шелухи, которой довольно много»38. Так завершилась еще одна дискуссия по проблемам биологии, более ярко высветив не только позиции научных оппонентов, но и расстановку сил в этом вопросе между наукой и властью.
Как и предыдущие две дискуссии в научном сообществе - об отношениях между фундаментальной и прикладной наукой и по философским проблемам естествознания - это явилось отражением необходимости более последовательного реформирования советской постсталинской науки, выведения ее на новый качественный уровень в национальном и международном плане. В этих условиях не могла не реформироваться и формула «наука и власть».
Что же означали для отечественной социологии описанные нами процессы по созданию нового образа советской науки в постсталинском обществе? Ведь к моменту «оттепели» социологическая наука в СССР была в «лежачем состоянии» и ее ренессансу предстояло вписаться в общую канву постсталинского научного реформирования - иного пространства для нее просто не существовало. Поэтому вполне закономерен вопрос: какие выводы, вытекающие из научного реформаторства (особенно на начальном этапе - с 1953 по 1961 гг.) имели определяющее значение для возрождения советской социологической науки? Прежде всего, речь идет о существенных изменениях, а в ряде случаев и о ревизии, вавиловской версии сталинской науки как науки народной, партийной, практической и плановой. Концептуальными чертами реформаторского взгляда Н.А. Несмеянова на образ отечественной науки, отличавшими ее от вавиловского понимания, были ключевые элементы.
Во-первых, в отличие от вавиловского подхода к науке как к прочно установившейся и стабильной структуре с жестко определенными приоритетами и критериями оценки эффективности работы39 А.Н. Несмеянов рассматривал ее как быстро растущий и меняющийся организм, в котором новое и прогрессивное со временем превращается в излишнее, тормозящее, задерживающее развитие.
Во-вторых, если в толковании принципа партийности в науке для Вавилова была партия во главе с вождем, то для Несмеянова, как значится в его записках 1955 г. - «сила, обновляющая и стимулирующая науку», под которой он понимал «общественное мнение специалистов», которое «объективно отражает потребности развивающегося социалистического производства, обороны и культуры страны»40. Он -сторонник мероприятий по «созданию многих независимых центров в каждой области науки», обеспечению «свободных дискуссий» на
38 Архив РАН. Ф.2, Оп.7, Д.109. Л. 230.
39 См.: Иванов К.В. Указ. соч., с. 111.
40 См.: Несмеянов А.Н., Малышев В.А., Елютин В.П. Важнейшие задачи развития науки в шестой пятилетке. РГАНИ. Ф.5. Оп.35. Ед.хр.2, с. 9,10.
научные темы, устранению «монополии», осуществлению децентрализации управления академией и др.
В-третьих, вместо сталинского принципа связи науки с практикой получил новый подход - «обеспечение насущных нужд народного хозяйства». С 1955 г. вплоть до реформы 1961 г. советская наука делилась на три направления: а) занимающие приоритетное место фундаментальные исследования (термин «фундаментальная наука» прочно вошел в научный оборот в 1956 г., старый же аналог этого понятия - «чистая наука» осуждался), не дающие быстрых и прямых результатов, но обещающие существенные результаты в будущем; б) исследования, «революционизирующие технику» (например, работы по регулированию термоядерных реакций и строительству электронных вычислительных машин); в) давно освоенные и хорошо известные исследования, направленные на решение технических задач (разработки в области горнодобывающих установок, металлургии и др.).
В-четвертых, хотя А.Н. Несмеянову и не удалось добиться у партийных инстанций разрешения не планировать фундаментальные исследования, мотивируя тем, что «вряд ли можно точно определить
41
ожидаемый результат и сроки»41 для них, все же ему удалось решить ряд практических вопросов, связанных с планированием научных исследований - упрощены заявки на оборудование и материалы, что всегда занимало много времени и сопровождалось большой бюрократической волокитой; созданы мелкооптовые базы для обеспечения оперативной смены тематики; значительно упрощены формы, регламентирующие процедуры изменения сметы исследования в середине планируемого периода и др.
В-пятых, А.Н. Несмеянов, стремясь исключить противопоставление «народа» и «науки», ушел от упоминания термина «народность», отдав предпочтение новой характеристике - «коллективность научного творчества». Это означало, что успех в реализации научных новшеств зависит не только от исследователей, но и от практиков-инженеров, техников, рабочих, чиновников, объединенных в единый научно-практический производственный цикл.
Названные выше элементы обновляющегося облика постсталинской науки имели для общественных наук в одном случае прямое, в другом -косвенное значение. Но все они были хорошей методологической и практической базой для выработки тех моделей отношения между социологической наукой и властью, которые формировались и совершенствовались в период социологического ренессанса.
Капто А.С. Постсталинская трансформация советской науки как отправная точка социологического ренессанса. Цель настоящей статьи - исследование
41 Там же, с. 8.
механизмов отношения власти и социологии в переходный период постсталинской трансформации советской науки как отправной точки социологического ренессанса.
Ключевые слова: постсталинская трансформация, «оттепель», «перестройка», социологическое возрождение, научное реформаторство, научные приоритеты, фундаментальная наука.
Kapto A.S. The post-Stalin Transformation of Soviet Science as a Starting Point of Sociological Renaissance. The purpose of this article is to study the mechanisms of Soviet power and sociology relations in the transition period of post-Stalin transformation of the Soviet science as a starting point of sociological renaissance. Khruschev's "thaw" and Gorbachev's "perestroika".
Key words: post-Stalin transformation, "thaw", "perestroika", sociological revival, scientific reformation, scientific priorities, fundamental science.
