CC BY
159
ГОСУДАРСТВЕННОСТЬ, ЯЗЫК, АЛФАВИТ: ПРИМЕР КАЗАХСТАНА
Сауле Тажибаева
доктор филологических наук, проректор по учебной части Таразского государственного педагогического института
им. М.Х. Дулати (Тараз, Казахстан)
Тимур Козырев
кандидат филологических наук, доцент кафедры педагогики и общей филологии Таразского государственного университета им. М.Х. Дулати (Тараз, Казахстан)
Республика Казахстан — молодое государство, лишь в 1991 году обретшее независимость — ныне формирует свою национальную идентичность и формулу гражданственности. Общее место дискуссий о будущем РК — проблема отсутствия или, по крайней мере, слабости базы для формирования в стране гражданской нации, объединенной на основе единой системы ценностей. Эту проблему чаще всего рассматривают через призму межэтнических отношений, в свою очередь понимаемых прежде всего как отношения между «коренными» и «русскоязычными»1. В последнем аспекте сегодня наиболее остро (знаково) стоит вопрос о языке. После выступления президента страны на XII сессии Ассамблеи народов Казахстана важной частью вопроса о государственном языке стала и реформа алфавита. По нашему мнению, одна из основных проблем вызвана частым смешением и размытостью понятий во всем, что касается таких тем, как этнос, нация, национализм, национальное государство, гражданское общество. Эта безграмотность, унаследованная нашим обществом от советского времени, на каждом шагу приводит к недоразумениям, чреватым конфликтами — как минимум, между политиками. Авторы этих строк намерены высказать свое мнение по ряду наиболее актуальных аспектов названного круга вопросов в «треугольнике» государственность — язык — алфавит.
Как было уже сказано выше, межэтническая тема в стране ассоциируется в первую очередь с отношениями между «коренными» и «русскоязычными». Однако на деле ситуация видится более сложной. На данный момент расколото изнутри не только казахстанское общество, но и разделен государствообразующий казахский этнос. Налицо большая культурно-психологическая дистанция между русскоговорящей прослойкой городских казахов, интегрированных в постсоветскую русскоязычную культуру (в некоторой степени даже в западную), и казахоязычным населением, ориентированным на традиционные ценности. Сам факт наличия такого культурно-психологического разрыва усугубляется
1 Харитонова Н.И. Национальный вопрос в Казахстане [http://www.ia-centr/puЫю_php?id=30], 15 нюня
2006.
его наложением (в немалой степени) на объективные социальные различия между двумя вышеуказанными группами казахского населения. Этот «синдром разорванности» казахского культурно-духовного пространства, на наш взгляд, представляет собой основное препятствие на пути к формированию единого гражданского самосознания казахстанцев.
Упомянутая выше проблематика взаимоотношений «коренных и русскоязычных» также является актуальной, но дело в том, что для реального (не на словах, а на деле) объединения «коренных» и «русскоязычных» в политическую общность прежде всего необходимы именно духовное воссоединение и национальное становление самих казахов. В ином случае общность под названием «казахстанцы» останется без несущего каркаса и фундамента, что, в свою очередь, чревато крахом государственности. Далее мы постараемся показать, что необходимость именно этнического каркаса не противоречит идее гражданской модели нации.
Президент республики Н. Назарбаев ставит своей стратегической целью создание казахстанской политической нации по примеру французской2, которая служит своего рода эталоном для гражданских, правовых и демократических государств. Идея политической нации зачастую воспринимается (ошибочно) как идея общности чисто политической, не связанной с этническими ценностями, в первую очередь с языком и культурой. Соответственно, понятие политического или гражданского национализма понимается просто как политическая лояльность по отношению к данному государству. Такое восприятие вызывает, с одной стороны, иллюзию возможности создания единой нации без единого языка и культурного стандарта. Классический пример — требование придать русскому языку статус второго государственного. Из противоположного же лагеря идея гражданского национализма (опять же, неправильно понятая) подвергается острой критике как несостоятельная. Высказывается мнение, что такой «национализм» просуществует лишь до первого серьезного испытания и сама такая «нация» будет лишь общностью на бумаге. Отсюда делается вывод, что единственно приемлемой формой патриотизма является чисто этнический национализм, в данном случае казахский. В результате описанного выше идейно-теоретического недоразумения сформировались две принципиально непримиримые позиции, чреватые поляризацией общества, причем именно по этническому признаку, а это опаснее всего.
Итак, ключевым для нас служит понятие национализм. В советский период слово «национализм» было почти ругательным, и значение, которое в него вкладывали, было сугубо негативным: либо «ненависть к другим нациям», либо «идея превосходства своей нации над другими» (либо первое и второе сразу). В годы перестройки мы стали различать «правильный» национализм («любовь к своей нации и уважение к другим») и «крайний» (см. выше). Однако эта смена минусов на плюсы не приблизила нас к пониманию сути данного явления. Можно сказать, что национализм вообще — весьма широкое понятие без какой-либо негативной коннотации, близкое тому, что мы привыкли называть «национальным самосознанием». Точнее, национализм — глобальная тенденция, выражающаяся в том, что этничность (в первую очередь язык и культура) в наше время неизбежно становится фактором политики, орудием власти и неотделимым атрибутом гражданского самосознания. Современное государство, в отличие от государств докапиталистической, доиндустриальной эпохи, не может существовать без единого, общепонятного языка и единого культурного стандарта (см. выше, об этническом каркасе государственности). И наоборот: для своего выживания в современном мире этнос остро нуждается в государственности3. Народы, лишенные государственности, в XXI веке практически обречены либо на исчезновение, утрату своей индивидуальности, либо на сохранение ценой изоляции и отсталости — как племена, живущие в джунглях Амазонии.
2 См.: Там же.
3 См.: Геллнер Э. Пришествие национализма. Мифы нации и класса // Путь, 1992, № 1. С. 19, 22.
Ситуация, сложившаяся первоначально в Западной Европе в XVIII—XIX веков, была обусловлена как социально-экономическими, так и мировоззренческими причинами. С одной стороны, развитие технологий требовало, минимум, всеобщей грамотности, то есть умения читать и писать на каком-либо конкретном языке; развитие рынков также обостряло потребность взаимопонимания, по крайней мере, в пределах единого государства; разрушение сословных перегородок в обществе и повышение социальной мобильности людей еще более способствовало унификации языка и культуры. Если в докапиталистический период культурные различия, например, между крестьянином и бароном одной страны были гораздо сильнее, чем между двумя крестьянами или двумя баронами из разных стран, то в эпоху капитализма и индустриализации такая степень культурного расслоения внутри одного социума стала проблематичной. С другой стороны, если в докапиталистическую эпоху господствовала вера в священную, богоданную природу власти — именно поэтому османские султаны называли себя халифами (наместниками) Пророка, китайские императоры считали себя «сынами Неба», а христианские монархи венчались на царство в церкви и назывались «помазанниками Божьими», — то с ослаблением религии среди европейской образованной прослойки в XVIII—XIX веков возобладал взгляд, согласно которому источником легитимности власти выступает не сверхчеловеческая Высшая инстанция, а сам народ: законной считается власть, избранная им, либо действующая в его интересах, либо, по крайней мере, прикрывающая свои действия, опять же, интересами народа (так поступали все диктаторы XX века). Повышение политической роли языка и культуры привело к тому, что «народ» начали отождествлять с этносом (общностью, основанной на единстве языка и культуры), а государственность стали воспринимать как «слугу народа». Отсюда естественно вытекает лозунг «Каждому народу — свое государство!», то есть хорошо знакомая нам идея права наций на самоопределение. Что же касается самого понятия «нации» — не будет большой ошибкой сказать, что нация — этнос, ставший объектом политической лояльности для своих членов (осознавший себя субъектом политики) и поэтому стремящийся к политической самоорганизации, высшей формой которой является национальное государство. Однако наличие политической составляющей закономерно приводит к тому, что нация, несмотря на свой этнический фундамент, перестает быть чисто этнической категорией.
В советский период (вплоть до 1980-х гг.) тема национализма была табуирована. По меткому выражению одного из современных специалистов, «само лексическое поле, в котором могла бы идти дискуссия о национализме, было оккупировано и деформировано идеологией настолько, что на русский было трудно переводить западные тексты по национальной проблематике»4. Между тем на Западе наука о национализме представляет собой развитую отрасль социальной науки. В этой связи следует назвать таких выдающихся специалистов, как Эрнст Геллнер, Энтони Смит, Бенедикт Андерсон, Эрик Хобсбаум, Мирослав Грох и др. К сожалению, на русский язык переведены лишь труды Э. Геллнера, а на казахский переводов нет вообще. Между тем для научного сообщества ряда молодых государств (в том числе Казахстана), сегодня формирующих свою национальную идентичность, потребность в научных знаниях по теории национализма весьма велика.
В современной теории национализма принято выделять две основные модели национального строительства — этническую и гражданскую5. Эталоном гражданской нации в прошлом была Франция, ныне — США, Канада. В качестве примера этнической нации можно привести Японию с ее практически монорасовым и моноэтничным населением. Однако те же классики признают, что ни одна из реально существующих в мире наций не явля-
4 Национализм и формирование наций. Теории — модели — концепции / Отв. ред. А.И. Миллер. М., 1994. C. I-II.
5 См.: Kohn H. The Idea of Nationalism. N.Y., 1967.
ется на 100% «этнической» или «гражданской» — оба эти начала всегда присутствуют в той или иной пропорции6. Казахстан находится на распутье, выбирая свой вариант национального строительства. Как нам представляется, ситуацию в республике можно поместить приблизительно на середину шкалы, на одной из крайних точек которой находится американская модель, на другой — турецкая. При этом США представляют для нас естественный интерес как крупнейшая мировая супердержава, а Турция — как страна, родственная Казахстану по языку, культуре и религии. Кратко охарактеризуем обе названные модели.
Соединенные Штаты — классическая страна эмигрантов, где первоначально безоговорочно доминировали англосаксонский этнос, его культура и протестантская религия, однако в настоящий момент преобладает идеология «многокультурности», согласно которой в единое общество американцев скрепляет идеал политической свободы и демократии, разделяемый большинством. При этом хотя этнические, расовые и конфессиональные различия и существуют (даже охотно признаются государством), но они не играют решающей роли. В реальности от этой идеологемы неоднократно отступали; например, во время Второй мировой войны были интернированы граждане японского происхождения, а в настоящее время сильное давление испытывают на себе граждане мусульманского вероисповедания. Тем не менее господствует вышеуказанный взгляд на американское общество как на гражданскую (политическую) нацию, скрепленную эмоционально насыщенным идеалом политической свободы и демократии.
Турецкая Республика — государство, возникшее в 1923 году после распада Османской империи в результате Первой мировой войны. В становлении и дальнейшем развитии нового турецкого государства выдающуюся роль сыграл Мустафа Кемаль Ататюрк (1881— 1938 гг.) — лидер, сумевший мобилизовать массы и спасти страну в момент национальной катастрофы, а впоследствии поставивший Турцию на путь модернизации по европейскому образцу. Как бывший центр распавшейся империи, Турция оказалась полиэтничной страной, где помимо собственно малоазийских тюрков (турков) проживали и проживают греки, армяне, евреи, курды, арабы, боснийцы, помаки (болгары-мусульмане), лазы, грузины, «черкесы» (выходцы с Северного Кавказа), а также представители большинства тюркоязычных этносов бывшего СССР. В своем национальном строительстве Турецкая Республика пошла по пути, похожему на тот, по которому шли в XIX веке Франция и ряд других западноевропейских государств. Меньшинствами официально были признаны лишь те группы, чье отличие от большинства было не только этническим, но и конфессиональным: греки, армяне и евреи. Всех мусульман (без различия происхождения) объявили турками. В последующие десятилетия в стране жестко насаждали единую культуру на базе единого литературного турецкого языка, сформировавшегося в свое время на основе стамбульского диалекта. А идею существования в стране меньшинств, за исключением трех вышеназванных, до недавнего времени официально не признавали. В то же время следует подчеркнуть, что гражданин любого происхождения всегда считался полноправным гражданином Турции, мог занять любой пост в государстве (при условии добровольного принятия им турецкой идентичности, культивируемой государством). Например, президенты страны Исмет Иненю и Тургут Озал по происхождению были курдами.
В повседневном обиходе граждане Турции прекрасно осведомлены о своих этнических корнях, эта тема (до тех пор, пока она не политизируется) не является каким-либо «табу», но при этом единое самосознание реально существует и уровень общетурецкого патриотизма в обществе чрезвычайно высок. Лишь определенная часть курдов, точнее — компактно проживающих в юго-восточном регионе страны, наиболее экономически и социально отсталом, фактически так и не приняла общетурецкую идентичность. Тем не менее для подавляющего большинства граждан страны справедливым остается сказанное выше.
6 Cm.: Calhoun C. Nationalism and Ethnicity // Annual Review of Sociology, 1993, No. 19.
В целом турецкий патриотизм основан:
■ на идее Родины (Vatan), под каковой понимается сама почва и государственность с ее длинной историей (совместное противостояние христианскому миру в рамках единого Османского государства);
■ на успешно созданном культурном единстве населения;
■ на мусульманском религиозном чувстве, что официально не афишируется в связи со светским характером государства, но реально этот фактор играет чрезвычайно важную роль.
Фактически турецкий национализм по сути больше похож на этнический, нежели на гражданский, хотя и создан на базе гетерогенного этнического субстрата. Также следует заметить, что своим ярко выраженным государственническим уклоном турецкий национализм весьма напоминает русский.
Тем не менее в обоих описанных выше случаях реализован принцип «много этносов — одна нация». В США решающую роль сыграли уникальность американского социума как сообщества эмигрантов и наличие амбициозного, эмоционально насыщенного политического идеала, разделяемого большинством населения. Роль английского языка как важного элемента культуры, цементирующего это общество, также весьма велика, несмотря на мультикультурализм. В Турции же отношение к турецкому языку как к важнейшей культурной ценности и «цементу» нации, является почти культовым. Наряду с этим большую роль играет конфессиональное единство подавляющего большинства турецкого общества и длительная история общей государственности.
В чем полиэтничный Казахстан похож и чем он отличается от США и Турции? На что в будущем должны быть/могут стать больше похожими «казахстанцы»— на «американский котел» или на «турецкую нацию» кемалистского типа? С американским вариантом Казахстан сближают следующие черты:
■ не только этническая, но и конфессиональная неоднородность населения;
■ официальное признание и (в определенной степени) поддержка государством культурного многообразия;
■ краткость исторического периода, воспринимаемого всем населением как общая история (практически это только период после 1917 г.).
Сходство с Турцией состоит в следующем:
■ тенденция к доминированию тюркоязычных мусульман (свыше 60% населения);
■ отсутствие чисто политического (т.е. неэтнического и нерелигиозного) идеала с эмоциональным зарядом, достаточным для мобилизации всех жителей.
Кроме того, от обеих моделей Казахстан серьезно отличает то, что государственный язык (казахский), а также казахская культура здесь по ряду известных исторических причин не являются изначально доминирующими и наиболее престижными, а лишь постепенно становятся таковыми.
Теперь постараемся сформулировать общие выводы. Во-первых, очевидно, что перечисленные обстоятельства делают невозможным применение как сугубо американской, так и чисто турецкой модели национального строительства к казахстанскому обществу и требуют поиска своего пути развития. США и Турция решили одну и ту же проблему двумя противоположными путями, но в целом одинаково успешно. Казахстан, безусловно, не может пойти по чисто турецкому пути национального строительства, но и по исключительно американскому — тем паче не может. Здесь следует заметить, что французская модель национального строительства, предлагаемая президентом РК, представ-
ляет собой как раз нечто среднее между американской моделью и турецкой. С одной стороны, во Франции, как и в США, в сплочении изначально разнородного населения огромную роль сыграл амбициозный и эмоционально насыщенный политический идеал (знаменитое «Свобода, Равенство, Братство!»), и членом французской гражданской нации мог считать себя человек с любыми этническими корнями. С другой стороны, не меньшая роль отводилась французской культуре, в первую очередь французскому языку, которым на момент Великой французской революции владело меньше половины жителей страны и который насаждался всей мощью государственной машины и исключительно жесткими методами вплоть до середины XX века. В последние десятилетия эта политика смягчилась, но «языковой шовинизм» во Франции весьма силен и по сей день.
Мы не случайно акцентируем внимание на языковой стороне французской модели. Как уже отмечалось, идея строительства гражданской нации в Казахстане горячо приветствуется либо, наоборот, столь же горячо отрицается многими именно потому, что ее воспринимают (повторим, воспринимают глубоко ошибочно) как идею полного отказа от этнической составляющей казахстанской гражданственности. Иными словами, понятие гражданской нации вульгарно понимается как идея «можно-не-учить-казахский». Сторонники данной «идеи» часто ссылаются на трехъязычную Швейцарию и двуязычную Канаду, намекая на высокую конкурентоспособность этих стран, находящихся где-то в самом начале списка 50-ти. При этом упускается из виду, что Швейцария — конфедеративное государство, а Канада — федеративное (причем с сильным сепаратизмом во франкоязычной провинции Квебек). Это означает, что внедрение швейцарско-канадской модели в Казахстане свелось бы приблизительно к следующему: пойти (как минимум) на федерализацию страны, разделить единый Казахстан на две полунезависимые друг от друга единицы, в одну из которых вошли бы южный и западный регионы, в другую — северный и восточный; в юго-западной части сделать государственным языком казахский, в северо-восточной — русский. Все это номинально скрепляется общим флагом как символом формального единства. Однако очевидно, что нечто подобное для Казахстана неприемлемо в принципе и по сути (по множеству всем известных причин), а пропагандировать в РК «швейцарскую модель» можно либо по чистосердечному неведению, либо будучи тайным недругом этой страны.
Что касается унитарных государств — к таковым относится и должна впредь относиться Республика Казахстан, — ни в одном из них по два языка параллельно не функционируют. В качестве чисто юридического, формального исключения можно привести Швецию и Финляндию, где соответственно финское и шведское меньшинства составляют по несколько процентов населения, и соответствующие языки (финский в Швеции и шведский в Финляндии) объявлены вторыми государственными. Однако это лишь взаимный красивый жест доброй воли: в действительности в Швеции функционирует только шведский язык, а в Финляндии — только финский. С таким же успехом, к примеру, Россия могла бы (в качестве дружественного шага по отношению к соседнему Казахстану) объявить у себя казахский язык вторым государственным. Это был бы жест, безусловно, очень красивый, но ни к чему не обязывающий. Таким образом, мы видим, что государственное двуязычие либо существует в федеративных и конфедеративных государствах (неприемлемый для Казахстана вариант), либо является фиктивно-декоративным (т.е. явно не тем, чего добиваются активисты некоторых политических движений7).
Иначе говоря, идея равноправного двуязычия в унитарном государстве опровергается всем мировым опытом. Это означает, что в Казахстане языковой вопрос может быть решен лишь двумя путями:
7 См.: Интервью с председателем Республиканского славянского движения «ЛАД» И.С. Климошенко [http ://www.russians.kz/2006/12/12/intervj u_s_predsedatelem_respublikanskogo_slavjanskogo_dvizhenij a_lad_is_ klimoshenko.html].
либо а) государство должно рано или поздно добиться того, чтобы все граждане без исключения овладели государственным казахским языком, который, таким образом, станет доминирующим в обществе; в частности, к нему должна постепенно перейти функция языка межэтнического общения;
либо б) следует вернуться назад, к языковой ситуации советских времен, когда русский язык практически безраздельно доминировал, а казахский шаг за шагом вытеснялся на задворки общественной жизни.
Какой-либо третий, «компромиссный» вариант, увы, принципиально невозможен по причинам, подробно изложенным выше. Идея, согласно которой «казахоязычные» и «русскоязычные» могут сосуществовать как бы в «параллельных измерениях», полнокровно пользуясь каждый своим языком во всех сферах общественной жизни, «не мешая» друг другу, — к сожалению, просто технически неосуществимая утопия. Историческая необходимость неумолимо диктует, что рано или поздно один язык должен будет уступить место другому.
Далее мы постараемся убедительно показать, что для казахстанского общества единственно приемлем именно вариант «а» (см. выше), а вариант «б» может быть для него только губительным. Утопическая попытка увековечить безраздельное господство русского языка в Казахстане была бы не просто вопиющей несправедливостью по отношению к коренному казахскому народу. Точнее, так оно и есть с моральной точки зрения, но у данного вопроса имеется и сугубо прагматический аспект. Дальнейшее доминирование русского языка автоматически означало бы и сохранение до сих пор не преодоленной культурно-психологической разделенности казахстанского общества на две части по этноязыковому признаку. Повторим, это означает сохранение той пагубной ситуации, когда одна часть населения двуязычна, а другая — одноязычна, даже не понимает родного языка другой половины населения. Ведь язык, без которого можно реально обойтись без ущерба для карьеры, никто изучать не станет. Иными словами, эти две группы населения и впредь будут существовать в разных культурных мирах и (отчасти) в разных информационных потоках, то есть фактически быть не единым гражданским обществом, а двумя отдельными обществами под одной политической крышей — хрупкой и готовой рухнуть при первом же ощутимом потрясении. Напротив, чтобы все казахстанцы жили в одном культурном мире и в одном информационном потоке, чувствуя себя реально единым гражданским обществом, категорически необходимо, чтобы «русскоязычные» выучили казахский. Даже если считать, что именно двуязычие должно быть «визитной карточкой» Казахстана, и в этом случае такое двуязычие непременно должно быть всеобщим, объединяющим всех казахстанцев. Поскольку русский язык и так знают почти все, то проблема опять сводится к необходимости овладения государственным языком, что является гражданским долгом для каждого, кто им пока не владеет, но искренне считает себя гражданином Казахстана и желает этой стране блага.
Наконец, отметим еще один чрезвычайно важный момент. Выше мы постарались доказать, что именно русский язык в Республике Казахстан должен будет уступить свое место казахскому — и ни в коем случае не наоборот. Здесь мы опасаемся, что наше мнение может быть превратно понято как радикальный призыв изгнать русский язык из жизни казахстанского общества, что в действительности не так. Если вообразить, что в перспективе русский язык не будет иметь особого статуса, то есть юридических преимуществ перед немецким, корейским или дунганским (вряд ли так будет, но вообразим), даже в этом случае печальная участь оказаться отовсюду изгнанным и всеми забытым русскому языку в Казахстане не грозит хотя бы по той простой причине, что у русскоязычной диаспоры буквально рядом есть могучая метрополия в лице России, откуда поступает и, очевидно, и впредь будет поступать мощный поток культурной продукции на русском языке, которую потребляют и будут потреблять казахстанцы, причем отнюдь не только этничес-
кие русские. Поэтому мы уверены, что и в дальнейшем положение русского языка в казахстанской «языковой иерархии» будет хотя и ниже государственного казахского, но значительно выше любого другого из языков народов РК.
Поскольку речь зашла о государственном языке, следует сказать несколько слов также о переходе казахской письменности на латиницу. Эту идею неоднократно высказывали представители национально ориентированной казахской общественности (еще с конца 1980-х годов), а недавно официально озвучил президент страны на XII сессии Ассамблеи народов Казахстана, что вызвало горячую полемику в обществе. Наша точка зрения сводится к тому, что: а) переход на латиницу действительно необходим, и б) его следует осуществить именно сейчас, не откладывая на «более подходящий» момент в будущем. Постараемся ответить на неизбежно возникающие вопросы.
Во-первых, почему необходимо менять алфавит? Перед тем как подводить теоретическую базу под данный тезис, хотелось бы проиллюстрировать его конкретным примером из жизни. Не так давно одному из авторов этой статьи пришлось стать свидетелем глубоко возмутительной, унизительной ситуации, когда казахская семья выбирала имя новорожденному ребенку (девочке), и при этом сразу же были «забракованы» варианты Мелд1р и Рабига, так как представители старшего поколения опасались (увы, небезосновательно!), что девочку впоследствии будут называть «Молдир» или «РабиГа», а это отнюдь не благозвучно. Выражаясь просторечным языком, их волновало, красиво ли будет звучать имя девочки в исковерканном на русский лад виде. Если выразить эту мысль академическим слогом, они учитывали объективный факт господства русской орфоэпической нормы в языковом сознании казахстанцев, причем не только «русскоязычных», но и изрядной части «коренных». Чтобы осмыслить всю глубину этого национального унижения казахов, достаточно представить себе, как русская семья когда-нибудь побоится назвать своего ребенка, например, Иваном или Тимофеем, благоразумно исходя из того, что по-английски это будет звучать недостаточно красиво (соответственно, «Айван» или «Тимоти»). Без комментариев, не так ли?.. Искренне желая блага русскому народу, надеемся, что такой (воистину черный!) для него день никогда не настанет.
Теперь вопрос: неужели во всем виновата кириллица? Увы, именно она, точнее, и она. Вполне справедливо утверждение, что вопрос о переходе на латиницу не столько лингвистический, сколько политический. Однако это не делает смену алфавита менее необходимой. Действительно, с чисто лингвистической точки зрения можно сказать, что латиница и кириллица — две близкородственные графические системы и на основе любой из них можно создать вполне доброкачественный алфавит для любого тюркского языка, в том числе казахского. Однако в реальной жизни чисто лингвистическая точка зрения на вопрос оказывается однобокой, поэтому недостаточной. В условиях сильнейшего перманентного воздействия со стороны русской культуры в целом и русского языка в частности кириллица (сама по себе вполне безобидная) становится еще одним мощным фактором культурного давления. Например, звуки, отсутствующие в русском языке и потому обозначаемые «добавочными» буквами в казахском кириллическом алфавите, начинают восприниматься как «второсортные», непригодные для официального употребления в обществе. В описанном выше эпизоде с выбором имени для ребенка под такую «дискриминацию» попали звуки, обозначаемые буквами «е», «1» и «г» в красивых казахских женских именах Мелд1р и Рабига. Конечно, и само по себе доминирование русского языка в советское время, вне зависимости от того, каким алфавитом пользовался бы при этом казахский язык, могло бы стать причиной подобных явлений, но все же пользование кириллицей многократно усиливало этот эффект и продолжает так влиять по сей день. Напротив, если казахская письменность перейдет на другой алфавит и все буквы будут одинаково «нерусскими» — исчезнет и подспудное психологическое деление звуков родного языка на «нормальные» и «специфические».
Здесь можно задать законный на первый взгляд вопрос: не вызовет ли переход на латиницу то, что казахский язык окажется в таком же положении, лишь место русского языка займет, скажем, английский? Выражаясь по-обывательски, не будет ли это банальной сменой «шила на мыло», причем с изрядными экономическими издержками? По нашему убеждению, ничего подобного не произойдет. Действительно, каждый алфавит — своего рода «визитная карточка» той или иной цивилизации, выбор алфавита является в немалой степени также выбором цивилизационного вектора развития, как вполне справедливо замечают оппоненты реформы алфавита в Казахстане8. Однако воспринимать идею перехода казахской письменности на латиницу как банальный «дрейф в сторону Запада»9 представляется нам поспешным. Дело в том, что положение латинского алфавита в современном мире является в некотором роде уникальным. Этот алфавит используют во всех возможных смыслах далекие друг от друга страны, народы и языки буквально на всех континентах. Из одних лишь мусульманских стран дальнего зарубежья к таковым относятся Турция, Индонезия, Малайзия, Кения, Нигерия (первые три в числе общепризнанных лидеров исламского мира), а из тюркоязычных государств СНГ — Узбекистан, Туркменистан и Азербайджан. Кроме того, в немусульманской части Азии — Вьетнам и Филиппины, а также все страны Латинской Америки, Африки и Океании. Таким образом, латиница сегодня — фактически мировой, международный алфавит. Западная цивилизация когда-то принесла его нам, но он, образно выражаясь, давно оторвался от своей «цивилизационной пуповины» и обрел универсально-космополитический характер.
Напротив, кириллица — лишь один из многих региональных алфавитов, который четко ассоциируется с конкретным цивилизационным ареалом как алфавит православных славян. В связи с этим очевидно, что переход казахского языка на латиницу будет символизировать собой вхождение РК в мировое сообщество на правах полноправного его члена, тогда как кириллица символизирует лишь культурно-психологическую и, как следствие, политическую зависимость от России. (В каких уродливых и унизительных формах эта зависимость иногда проявляется, см. выше.) Мы убеждены, что это отнюдь не полезно для построения здоровых и взаимовыгодных отношений между Казахстаном и Россией, даст Бог, на века вперед. Хотя переход на латиницу и будет в определенном смысле означать «дистанцирование от России»10, это дистанцирование призвано лишь способствовать преодолению негативного наследия прошлого во имя блага обеих стран и их народов в будущем.
Теперь следующий вопрос: почему именно сейчас? Зачем торопиться и форсировать события? Неужели нельзя повременить до завершения переходного периода, когда экономика страны крепко встанет на ноги, и тогда браться за это дело, сложное и весьма недешевое? Наше мнение: нельзя. Это весьма важное для страны дело необходимо осуществить именно сейчас. В таком культурно-политическом вопросе, как смена алфавита, следует учитывать не только экономическую сторону вопроса (деньги у государства сегодня найдутся), но и его психологический аспект. Даже в первую очередь — именно морально-психологическую составляющую. Иначе говоря, реформу алфавита целесообразно провести так, чтобы причинить гражданам минимум дискомфорта. В настоящий момент, когда подавляющее большинство неказахов еще не овладело государственным языком и даже немалая часть казахов владеет только разговорной формой своего языка, — именно сейчас можно относительно безболезненно сменить алфавит, так как основная часть населения будет не переучиваться, а впервые изучит литературный казахский язык
8 См.: Интервью с председателем Республиканского славянского движения «ЛАД» И.С. Климошенко [http://www.russians.kz/2006/12/12/intervju_s_predsedatelem_respublikanskogo_slavjanskogo_dvizhenija_lad_is_ klimoshenko.html].
9 Там же.
10 Там же.
на латинице. Поэтому если менять алфавит, то именно сегодня. Напротив, если пройдет еще лет 10—20 и подавляющее большинство казахов (да и достаточно значительная часть представителей других национальностей) уже будет владеть литературным казахским языком — вот тогда провести реформу алфавита окажется намного сложнее (быть может, несколько легче по деньгам, но с многократно большими морально-психологическими издержками).
И наконец, перед тем как поставить точку, хотелось бы коснуться еще одной крайне важной темы. В начале этой статьи мы уже говорили о разделенности государствообразующего казахского этноса, о разорванности казахского культурно-духовного пространства. Мы считаем, что по своему масштабу этот вопрос не является только внутриказах-станским. Наряду с возвращением обрусевших городских казахов к родному языку, тем временем становящемуся государственным не на словах, а на деле, есть еще одно важнейшее направление, которому необходимо уделить пристальное внимание как государства, так и научного сообщества РК. Речь идет о казахском зарубежье и об оралманах, в первую очередь о тех, кто возвращается на историческую Родину из стран дальнего зарубежья. Ведь в республике даже та часть казахского народа, которая в советское время не подверглась ассимиляции, то есть сохранила родной язык и многие традиции, была вынуждена совершить «прыжок через столетия» вместе со всеми остальными, в результате чего утратила значительную долю традиционной культуры и менталитета. Напротив, казахи дальнего зарубежья (особенно оставшиеся в мусульманском мире) сохранили то, что было общим для всех казахов накануне большевистского «великого перелома».
Эти две когда-то оторванные друг от друга (в буквальном, физическом смысле!) части казахского народа нуждаются сегодня друг в друге и в помощи друг друга. Казахстан-цам необходимо вернуть то наследие, которым обладают оралманы, для чего, в свою очередь, необходимо систематически изучать языковые особенности и фольклор оралманов, традиции и исторические предания, сохраненные их стариками. (Следует заметить, что исследования, ставящие своей задачей восстановление целостной картины языкового состояния, а также литературного и фольклорного наследия казахов в международном масштабе, отсутствуют в мировой научной практике.) Самим же оралманам необходимо помочь вписаться в современное казахстанское общество с его изменившимся до неузнаваемости за время их отсутствия менталитетом. Для этого следует создать сеть адаптационных центров для оралманов, где они изучали бы русский язык, историю Казахстана (особенно ее советский период), наконец, где им просто оказывали бы психологическую помощь и консультации. Чтобы эти люди не чувствовали себя на земле своих предков иностранцами и таковыми их не воспринимали окружающие, в том числе собратья-казахи (что печальнее всего).
Кроме того, мы часто забываем, что казахское зарубежье — это не только оралма-ны. Многие сегодня возвращаются на историческую Родину, но не меньшее количество остается на своих местах проживания. Конечно, в первую очередь это касается казахов, в свое время обосновавшихся в развитых странах Западной Европы, в Турции, но не только их. Метрополия, то есть суверенная Республика Казахстан должна систематически поддерживать связь с этими диаспорами, не ограничивая сферу своего интереса лишь возвращением казахов «домой». Необходимо систематически работать и с теми, кто не возвращается и в обозримом будущем не вернется. Точно так, как поддерживают связь со своими диаспорами Израиль, Армения, Греция, Ирландия. Для этого в первую очередь целесообразно сформировать единое информационное пространство, объединяющее ка-захстанцев и казахов диаспоры, для начала, например, создать качественный международный казахский веб-сайт. Организация единого информационного пространства тем более важна потому, что и казахский этнос в Казахстане, и казахское зарубежье нуждаются в культурно-духовном воссоединении. Дистанция между казахом из Афганистана и
казахом из Швеции, минимум (!), не меньше, чем между городским обрусевшим «шала-^аза^ом» и его аульным соплеменником в самом Казахстане. И этот разрыв следует преодолеть. Кроме того, необходимо создать полную базу данных по академическим работникам, крупным бизнесменам, людям искусства и т.д. из числа казахов зарубежья — как дальнего, так и ближнего, — чтобы активно привлекать их к сотрудничеству.
Наконец, РК должна систематически оказывать культурную поддержку казахским диаспорам, которые предпочитают оставаться на местах своего проживания, но при этом хотят остаться казахами — не забыть свой язык, историю и культуру. По договорам с руководством соответствующих диаспор в страны их проживания целесообразно направлять, например, преподавателей казахского языка, истории Казахстана, а также домбры и т.п. Необходимо наладить регулярное снабжение этих диаспор соответствующей культурной продукцией, как-то казахские фильмы, компакт-диски с музыкой и др. Отчасти такую работу уже ведет Министерство культуры РК (по крайней мере, с казахами Турции), но, по нашему убеждению, для достижения максимального эффекта этим должна заниматься специализированная структура, возможно, в тандеме с упомянутой выше сетью адаптационных центров для оралманов из дальнего зарубежья.
И, что очевидно, решение вопросов о государственном языке и казахском алфавите, которым была посвящена основная часть этой статьи, именно в пользу решительного внедрения казахского языка как государственного и скорейшей латинизации казахского алфавита, является весьма актуальным и для успешного решения упомянутого вопроса — как для налаживания связей с казахским зарубежьем, так и для более успешной адаптации оралманов в казахстанское общество. С одной стороны, очевидно, что для создания международного казахского информационного пространства латиница подходит намного больше кириллицы. С другой — чтобы казахи, вернувшиеся на историческую Родину, могли действительно чувствовать себя дома, необходимо создать условия, при которых эти люди овладели бы казахским языком на уровне, в принципе достаточном для полноценного члена этого общества. Наконец, само то, что эти проблемы — язык, письменность и создание международного казахского сообщества под эгидой независимого государства Казахстан — оказываются столь тесно взаимосвязанными отнюдь не случайно и служит еще одним (косвенным) доказательством нашей правоты относительно государственного языка и реформы алфавита.
Подведем итоги. Мы убеждены, что единая гражданская нация в Республике Казахстан может и должна стать реальностью. Но для этого необходимо осознание как того, что нация не просто (и не только) этнос, так и того, что гражданская модель нации лишь открытая дверь для желающих добровольно натурализоваться, но отнюдь не культурноязыковая «всеядность», тем более не отказ от языка и культуры государствообразующего этноса. Последний же остро нуждается во внутреннем воссоединении, и лишь при этом условии сможет стать несущим каркасом гражданской нации и государства. Сегодня Казахстан стоит намного ближе к достижению этой цели, чем порой кажется на первый взгляд, и нельзя остановиться на полпути, точнее — перед окончательным броском вперед. Естественно, успеха нам никто не гарантирует. Чтобы благополучно миновать все «подводные рифы» на этом пути, необходимо много труда, а также четкое понимание и осознание поставленной цели как руководством страны, ее научным сообществом, так и простыми гражданами.
