CC BY
147
ИСТОРИЧЕСКАЯ ПАМЯТЬ И «ЛОКАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ»
УДК 93:902(093)
ГОРИЗОНТЫ И ТУПИКИ ИСТОРИЧЕСКОГО КРАЕВЕДЕНИЯ В РОССИИ*
С.П. Щавелёв
Курский государственный медицинский университет,
кафедра философии
E-mail: [email protected]
Статья посвящена истории краеведения в России, изложению особенностей этого процесса в различные периоды, начиная с XVI в. и до современности. Автором анализируются научное и культурное значение исторического краеведения, последствия воздействия политических доктрин и социальных условий на краеведческую деятельность, высказываются предположения о ее дальнейшей судьбе.
Ключевые слова: гуманитарные науки, краеведение, архивные комиссии, археологические съезды, Академия наук, Центральное бюро краеведения, региональные исследования, издательская деятельность, политические репрессии.
HORIZONS AND DEADLOCKS OF LOCAL HISTORY IN RUSSIA
S.P. Schavelev
The article is deals with the history of local history in Russia, presenting the features of this process in different periods, since the XIX century to the present. The author analyzes the scientific and cultural value of local history, the impact of political doctrines and social conditions in the regional studies, and perspectives of this branch of knowledge.
Key words: humanities, local history, the archival commission, Archaeological Congress, Academy of Sciences, the Central Bureau of local history, regional studies, publishing, political repressions.
Как известно, к рубежу XIX-XX вв. в России сложилась своеобразная организация гуманитарной науки, включая историю,
* Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ, проект № 14 -3301018 «Духовная практика как философская проблема: онтологические, эпистемологические, аксиологические аспекты».
134
палеографию, архивистику, археологию, этнографию, фольлори -стику, антропологию, и т.п. дисциплины ретроспективной направленности1. Одной из примечательных сторон этой организации было сотрудничество дипломированных специалистов и любителей - в столь впечатляющих масштабах, которых, пожалуй, не знали за пределами России. У более или менее профессиональных ученых из Академии наук и университетов имелась разветвленная сеть добровольных помощников на местах - в большинстве губернских, в отдельных уездных городах и даже кое-где на селе. Это были представители чиновничества, учительства, духовенства, сельских хозяев-помещиков, деятелей земства, расквартированного там и сям офицерства и тому подобных общественных групп. В разной степени присущий всем им дилетантизм чаще всего не мешал самоотверженной, на общественных началах выполняемой работе по сбору различных древностей, а также сведений о памятниках старины. В ту пору никто из них не называл себя «краеведом». Они считали себя любителями истории, этнографии, фольклористики, архивного дела, археологии. Хотя по сути они занимались именно тем, что в 1920-е гг. в Советской России получит название краеведения.
Вопрос о научном и культурном значении исторического краеведения сложен, деликатен и запутан в нашей историографии. Оценки соответствующего общественного явления колеблются в широком диапазоне. Многие представители университетской и академической науки относились и относятся до сих пор к своим добровольным и бескорыстным помощникам из провинции с иронией, если не с пренебрежением. Воронежец С.Н. Введенский
1 См.: Формозов А.А. Страницы истории русской археологии. М., 1986; Тушина И.В. Русская наука о классических древностях юга России (XVIII -середина XIX в.). СПб., 2002; Платонова Н.И. История археологической мысли в России. Вторая половина XIX - первая треть XX века. СПб., 2010; Смирнов А.С. Власть и организация археологической науки в Российской империи (очерки институциональной истории науки XIX - начала XX века). М., 2011; Тихонов И.Л. История российской археологии: формирование организационной структуры и деятельность научных центров в Санкт-Петербурге (XVIII - первая четверть XX в.). Автореф. дис. ... докт. ист. наук. СПб., 2013; Клейн Л.С. История российской археологии: учения, школы и личности. Т. I. Общий обзор и дореволюционное время. Т. II. Археологи советской эпохи. СПб., 2014; Захарова Е.Ю. История археологии Центрального Черноземья России (последняя четверть XVIII в. - 1970-е гг.). Дис. ... докт. ист. наук. Воронеж, 2015.
на следствии в ГПУ в 1931 г. показывал: «В области краеведческой работы можно отметить участие в ней только профессора Невзорова; остальные профессора [Воронежского университета] были к краеведению совершенно равнодушны, считая его каким -то бесполезным и ненужным придатком к науке, а не наукой»2.
Таково, надо признать, господствующее мнение дипломированных специалистов. Поищите профессионала, который бы не относился к дилетантам в своей узкой сфере без иронии, а то и вражды... В точных, естественных науках с их очень сложным формально-математическим аппаратом, опытно-экспериментальной техникой отчуждение от самозванцев вполне понятно. Время изобретателей «вечного двигателя» давно прошло. Что же касается наук гуманитарных, и отчасти наук о жизни (как они стали называться в наши дни), то здесь роль любителей сложнее. Ведь соответствующие источники если и не доступнее для истолкования, то по крайней мере подлежат поиску, сбору и хранению не только специалистами. Рукописи и старопечатные книги, предметы старинного быта, случайные археологические находки. Монументальные памятники старины, которым угрожает разрушение. Устное народное творчество, безвозвратно умирающее вместе с исполнителями. Уникальные природные ландшафты, их экосистемы. Метеориты, окаменелости, образцы палеофауны. Здесь везде есть, где приложить усилия практически любому желающему. Игнорируя поиски краеведов, замалчивая их достижения, кастовые ученые порой заимствуют их находки, а то и идеи без ссылки на первооткрывателей.
В других случаях краеведческое движение наоборот превозносилось как проявление народной, земской инициативы, высокое служение науке и просвещению3. В столь высоких оценках имелась доля истины. Представители Губернских статистических комитетов, Губернских ученых архивных комиссий, Церковно -исторических обществ, земских музеев и тому подобных организаций, будучи новичками, учениками в научной работе, как прави-
2 ГАОПИ Воронежской области. Государственный архив общественно-политической истории Воронежской области. Ф. 9353. Оп. 2. Ч. 8б. Л. 160об.
3 См.: Шмидт С.О. Краеведение в научной и общественной жизни России 1920-х годов / / Шмидт С.О. Путь историка. Избранные труды по источниковедению и историографии. М., 1997. С. 156-178; Бердинских В.А. Уездные историки: Русская провинциальная историография. М., 2003; Формозов А.А. Записки русского археолога (1940-1970-е годы). М., 2011.
136
ло, стремились овладеть правильной в свое время методикой раскопок, фиксации находок. Они довольно тесно сотрудничали с академическими и университетскими центрами Москвы, Санкт-Петербурга и других университетских городов.
Специалисты же из университетских центров, начиная с Москвы и Петербурга, их периодически консультировали, инструктировали на раскопках и музейных выставках, в архивах. Всероссийские, а затем и областные Археологические съезды объединяли и ученых, и любителей, и меценатов - общественных деятелей, и представителей власти. Ведь и сами ученые археологи в то время только формировали идейную и методическую парадигму своих занятий древностями и поэтому не слишком далеко опережали самодеятельных ревнителей отечественного прошлого. А археология в ту пору, лет сто назад, еще понималась гораздо шире теперешнего - как всяческое древлеведение. Так что на упомянутых съездах обсуждались не только результаты раскопок, но и вопросы церковной архитектуры, иконописи, архивных документов, исторической географии, нумизматики, палеонтологии и прочие тому подобные. Короче всё то, что потом получило бюрократическое наименование «вспомогательных исторических дисциплин».
Любителей старины объединяло патриотическое стремление лучше узнать прошлое своей родины и распространить это знание в народе. Но у представителей разных сословий и обществен -ных групп имелись и некоторые отличия в их археологической мотивации. Чиновничье, офицерское и особенно помещичье дво -рянство первым начало заниматься археологией (в только что упомянутом широком смысле этого слова - как «древлеведением» вообще). К разным «антикам», собирательству предметов старины дворян подталкивал и опыт зарубежных вояжей с обязательным посещением музеев и раскопок, и установка императорской власти (начиная с Николая I) проследить глубинные истоки российской государственности, и культуртрегерское отношение к зависимым от них крестьянам. Для стремительно набиравшего свой общественный вес купечества личные музеи и пожертвования на охрану памятников былого стали одной из козырных карт в игре на повышение своего социального статуса. Духовенство в ходе реформ Александра II получило право отдавать своих детей не только в духовные семинарии, но и в императорские университеты, и в прочие светские учебные заведения. Этим правом восполь-
зовались не только священники да причетчики, но и прочая «мелкая сошка» из низов служилого класса и даже зажиточного крестьянства. Так возникла и быстро росла разночинческая интеллигенция, из среды которой вышло больше всего краеведов4.
Рядовые заседания всякой ученой архивной комиссии, либо другого похожего общественного комитета любителей старины объединяли и высших чиновников губернии (порой вплоть до самого губернатора или вице-губернатора), и гимназических учителей, священнослужителей, офицеров, действующих и отставных, получивших образование разночинцев, вроде предпринимателей-меценатов да коллекционеров всякого рода. Вместе они решали вопросы проведения раскопок, устроения музеев, описания архивов. Представить себе такое впоследствии, в наши дни уже невозможно. А ведь это и были своего рода ячейки гражданского общества в довольно успешно модернизируемой России.
Показателем доброкачественности тогдашнего любительства в гуманитарных исследованиях стала целая плеяда выдающихся историков, археологов, этнографов, фольклористов, которые начинали накануне и сразу после революции именно в качестве краеве -дов. Как, скажем, П.С. Рыков в Саратове, А.А. Спицын и Д.К. Зеленин в Вятке, В.А. Городцов на Рязанщине, В.И. Стрельский и Ю.А. Липкинг в Курске, С.Н. Замятнин и М.Е. Фосс в Воронеже, и еще многие другие светила русской и советской науки. Правда, среди губернских и уездных любителей изучать прошлое родного края большинство составляли, конечно, куда более скромные фигуры. Встречались там и акцентуированные чудаки плюшкинского типа. Но у большинства имелось настоящее образование - гимназическое, университетское или богословское. Не только историко-филологический да юридический факультеты дореволюционных университетов, но и военные, инженерные, коммерческие институты, училища давали своим студентам глубокие и широкие знания древних и новых языков, истории мировой и русской культуры. Возможность периодических поездок в университетские центры страны и за границу насыщала академическое общение любителей и специалистов, тиражировала лучший опыт архивной, музейной, библиотечной работы.
4 Формозов А.А. Заметки о русской интеллигенции 1940-2000-х годов // Формозов А.А. Статьи разных лет / сост. С.П. Щавелев. Курск, 2008. С. 7.
138
Для такой громадной империи, как Российская, к тому же только начинавшей свою комплексную модернизацию европейского типа, нипочем было не организовать и не оплатить работу профессиональных гуманитариев разных специальностей по всем её градам и весям. На просторах такой страны никогда не хватало и никогда не хватит дипломированных кадров. А любители ар-хееологии и всей прочей старины находились повсюду. Они-то в меру сил и выявляли, собирали, описывали местные памятники истории и культуры. Таким образом, любительская историография накануне революции составляла необходимую и в общем полезную питательную среду академической науки и просветительской практики.
Разумеется, краеведческая активность совсем не отменяла для нашей страны необходимости развития профессиональных институтов гуманитарных наук - учебных, научно-исследовательских, музейно-лабораторных. Никакие краеведы не могли полностью заменить архивистов, археологов, филологов, искусствоведов, этнографов, антропологов, музейных работников и прочих гуманитариев со специальной подготовкой. Краеведы без ученых подобны маленькому ребенку, оставшемуся без взрослых. Известная критика ученых архивных комиссий Д.Я. Самоквасовым лишний раз это продемонстрировала. Но патриарх русской археологии осуждал прежде всего ту ситуацию, когда правительство прикрывало деятельностью кружков любителей старины кричащий дефицит средств для содержания государственных архивов, факультетов, музеев. А самим комиссиям тот же самый профессор Самоквасов активно помогал - личными деньгами, печатными изданиями, консультациями, участием в раскопках5.
Итак, в силу особых условий становления и развития русской науки (гигантские размеры территории страны, слабое финансирование, некоторое отставание от западноевропейских стандартов научной организации, имперская идеология правящих классов и неонародническая идеология интеллигенции, патриархаль -ный менталитет основного населения - крестьянства), сочетание профессионализма и любительства, по крайней мере в гумани-
5 Щавелев С.П. Историк русской земли. Жизнь и труды Д.Я. Самоквасова. Курск, 1998; Археология, история и архивное дело России в переписке профессора Д.Я. Самоквасова (1843-1911) / сост. С.П. Щавелев. Курск, 2007.
139
тарных дисциплинах, получилось вполне закономерным и в целом плодотворным.
Все изменилось после октября 1917 года. Ученое сословие разом потеряло свой престиж и даже материальные условия существования. «Бывших» специалистов массово выселяли, увольняли, лишали избирательных и других прав, высылали и арестовывали. Большинство академических центров, курировавших провинциальных помощников, перестало существовать (археологические общества, комиссии, институты и тому подобные). А те, что сохранились (Академия наук, университеты), были целиком поглощены собственной перестройкой на новый лад. Ученые архивные комиссии и тому подобные объединения на местах перед закрытием потеряли большую часть своих самых активных членов - те вынуждены были эмигрировать, либо остаться, но затаиться, отказаться от любой общественной деятельности. Напротив, у всякого рода разночинцев доступ к ценностям науки и культуры расширился. Их фигуры не так резко контрастировали с новой революционной властью, как профессора, офицеры да священники. Уже по одному этому обстоятельству - понижению общего уровня кадров - первые советские объединения краеведов не могли существенно превысить достижений своих непосредственных предшественников. Однако некоторая преемственность тут сохранилась, и кадровая, и организационная, а общественно-политические условия до поры, до времени благоприятствовали краеведческой работе. Она подавалась и представлялась в качестве слагаемого «культурной революции» - приобщения пролетариата и крестьянства к грамоте и вообще просвещению. Новые столичные центры краеведческой работы - Народный комиссариат просвещения, Центральное бюро краеведения оказывали какую-то методическую поддержку местным объединениям, пытались координировать и направить их работу, но уже не облад али для этого должным научным, академическим потенциалом, и к тому же сами находились под сильнейшим давлением большевистской политики и идеологии. Отсюда первое поколение советских краеведов налегало в основном на просветительскую, школь -но-учебную и агитационную работу, в гораздо меньшей степени занималось научными исследованиями, обработкой музейных коллекций и раскопками. Их основная заслуга - спасение какой-то части культурных ценностей из пламени Гражданской войны и последовавшей разрухи в стране. В общем, времени и денег на
реальную краеведческую работу советским любителям истории и природы родного края было отпущено слишком мало. Например, весьма типичное в своем роде курское краеведческое общество за все десять лет своего существования успело провести одни-единственные раскопки (роменского кургана на окраине города), да пару экскурсий со сборами подъемного материала6. 99% экспонатов и фондов археологической части их музея осталось от коллекций, накопленных Ученой архивной комиссией. Единственное появление столичных археологов в этот период на курской земле было связано со случайной находкой богатейшего погребения эпохи Великого переселения народов в районе р. Суджи, место которого шурфовали (безрезультатно) специалисты из Государственного исторического музея и Эрмитажа7. Периодические издания курских краеведов по собственно археологической части публиковали только планы будущих экспедиций, которым не суждено было сбыться. В других регионах страны краеведам удалось провести больше археологических исследований, но предреволюционного уровня эта работа нигде не достигла. Что, наверное, естественно для страны, недавно пережившей столь масштабные военно-революционные катаклизмы.
После неизбежной перегруппировки сил в первой половине 1920-х гг. и нескольких лет активной деятельности объединения краеведов СССР стали слишком удобной мишенью для тех, кто по заданию коммунистической партии отстреливал «врагов народа». У тех-то ведь в большинстве случаев никаких общих организаций на самом деле не было - ни «промпартии» у инженеров, ни «союза борьбы» у академиков. А у краеведов организация была, причем весьма разветвленная. Оставалось придумать ей нелегальное крыло. Что и было сделано чекистами8.
Вслед за известным «Делом Академии наук», сфабрикованным советской политической контрразведкой в 1929-1930 гг. в отношении столичных ученых-гуманитариев, репрессии против ин-
6 Щавелев С.П. Первооткрыватели курских древностей. Вып. 3. Очерки истории археологического изучения южнорусского края. Советское краеведение в провинции: взлет и разгром (1920-е - 1950-е гг.). Курск, 2002. С. 26-27.
7 См.: Мацулевич Л.А. Погребение варварского князя в Восточной Европе. Новые находки в верховье реки Суджи. М.; Л., 1934.
8 См.: Акиньшин А.Н. Судьба краеведов (конец 20-х - начало 30-х гг.) // Вопросы истории. 1992. № 6-7. С. 117-126; Щавелёв С.П. «Дело краеведов ЦЧО» 1930-1931 годов. (Курский «филиал»). Курск, 2007.
141
теллигенции распространились на провинцию. Кроме ленинградского и московского «штабов» этого «заговора», чекисты придумали воронежский «центр» «контрреволюционной монархической организации "Краеведы"». В Центрально -Черноземном округе сложилась особенно разветвленная структура краеведческих групп, а председатель воронежского городского и ответственный секретарь областного бюро краеведения историк С.Н. Введенский (1867-1940) периодически ездил в Ленинград для консультаций с академиком С.Ф. Платоновым, которого объявили руководителем «Всенародного союза борьбы за возрождение России». В качестве «филиалов» этой мифической «организации» были представлены группы краеведов из Воронежа, Задонска, Липецка, Острогожска, Тамбова, Орла, Курска, Старого Оскола. По версии следствия, в случае начала военной интервенции против СССР, эти группы на местах должны были «взять власть во избежание анархии». Резонные возражения вроде того, что «краеведы обычно люди пожилые, совершенно непрактичные, разве они способны справиться с анархией?» (Н.П. Анцыферов) - вызывали у следователей по этому делу только новые приступы агрессии по отношению к «запирающимся заговорщикам». В указанных городах с ноября 1930 по февраль 1931 года арестовали по нескольку (от четырех в Курске до четырнадцати в Тамбове) краеведов, а в Воронеже еще и представителей других учреждений и общественных групп, которые будто бы готовились вместе свергать советскую власть. Среди них находились бывшие дворяне, офицеры, чиновники, чины полиции, купцы, священнослужители - независимо от того, чем они занимались к моменту ареста, фотографы, музейные и научные работники, преподаватели, а также лица гораздо более прозаичных профессий, вплоть до сторожей и безработных. Личные знакомства, нередко случайные, превращались в глазах следствия в свидетельства организации заговора. Так «контрреволюционная организация» выросла почти до сотни человек. Единственным доказательством ее существования для чекистов могли стать и стали личные признания обвиняемых. Методы их получения выясняются из позднейшего реабилитационного заявления преподавателя Ф.Ф. Руднева (Орел): «Следствие сопровождалось угрозой расстрела и ареста моей семьи»9. Камера, в которой он сидел на
9 Щавелев С.П. «Дело краеведов ЦЧО» 1930-1931 годов. (Курский «филиал»). Курск, 2007. С. 134.
следствии, располагалась рядом с уборной, а форточка в окне камеры всю зиму была без стекла. В таких условиях одни подследственные сразу или через какое-то время дали все те показания, которые диктовали им следователи, но несколько обвиняемых (тот же Руднев, куряне Н.И. Пузанова, М.А. Резанцев) сумели выстоять и не оклеветать ни в чем не повинных людей. Чекисты потеряли к ним интерес после нескольких допросов, поняли, что признания их них не выжмешь. Так произошло с воронежским профессором М.Н. Крашенинниковым, которого обвинили в игнорировании марксизма. На что он и на воле, и в тюрьме повторял, что никакого марксистского языкознания пока нет и преподавать его он поэтому просто не мог. По мнению следователей, «запиравшиеся» оказались «достаточно точно изобличены показаниями других обвиняемых».
Решающим основанием для арестов и обвинения послужили всеобъемлющие признания С.Н. Введенского. Якобы «обратив [Археографическую] комиссию в штаб своего контрреволюционного союза, Платонов решил и Воронежский филиал [ее] обратить в одно из своих отделений». «Равным образом, столь же удачно выбран был Платоновым для его цели и фронт краеведческих обществ. Обнимая в своем составе старых педагогов, ответственных чиновников - пенсионеров разных ведомств, бывших служащих земства, статистических комитетов, архивных комиссий и по -добных им лиц, краеведческие общества содержат в себе много социальных элементов, чуждых советскому строю, а иногда прямо ему враждебных. Таким подбором членов, между прочим, в сильной степени страдают и краеведческие организации ЦЧобласти в городах которой, особенно в Воронеже, было много контрреволюционных и антисоветских элементов и объектов старого общественного строя, что способствовало быстрому развитию и укреплению идей контрреволюционной монархической организации.». Так что «под прикрытием научной работы проводилась антисоветская работа.»10. Ее целью было «уничтожение сов. строя и замена его буржуазно-демократической республикой» (эта последняя нестыковка с навязчивыми обвинениями в «монархизме» всех старых краеведов чекистов не смущала - все антисоветское они валили в одну кучу).
10 Щавелев С.П. «Дело краеведов ЦЧО» 1930-1931 годов. (Курский «филиал»). Курск, 2007. С. 156.
Кроме Платонова, «глава воронежского центра» показал на нескольких ученых, преимущественно историков, ленинградцев, -С.И. Тхоржевского, С.К. Богоявленского, академика А.Е. Ферсмана, И.М. Гревса, Н.П. Анциферова, А.И. Андреева, и на москвича, академика М.М. Богословского. «Их человеком» является будто бы и высланный из мест предыдущего заключения в Курск историк, бывший полковник старой армии Г.С. Габаев.
5 мая 1931 г. следствие по делу 92 краеведов ЦЧО закончилось. В соответствующем постановлении «уполномоченный 2 -го Отделения Секретно-политического Отдела Полномочного представительства ОГПУ по ЦЧО Кушнир» констатировал, что все подследственные «вполне изобличены в предъявленном им преступлении, предусмотренном ст. 58-10, 11 Уголовного кодекса». С этого дня все арестованные по этому делу «числились за коллегией ОГПУ». 66 человек оставались под стражей в Воронеже, 26 - в Курске, Орле, Тамбове. Суда краеведов не удостоили: коллегия ОГПУ в Москве заочно, без вызова обвиняемых, 5 июня вынесла внесудебный приговор. Власти не вывели краеведов на открытый судебный процесс, как «вредителей» некоторых других категорий, а приговорили втайне. Слишком уж контрастировали фантастические обвинения в подготовке военного переворота и мирные краеведческие занятия. Пятерых приговорили к расстрелу, большинство к заключению в концлагерь сроком от 3 до 10 лет, нескольких - к высылке в Северный край, Западную Сибирь, Казахстан. Рядовые, по версии следствия, «заговорщики» в целом получили не менее суровые наказания, чем их столичные «вербовщики» и «руководители» из числа сотрудников Академии наук и Центрального бюро краеведения. Среди 112 арестованных по собственно академическому делу в Москве и в Ленинграде расстреляли шестерых (бывших офицеров); 63 получили концлагерь на срок от 3 до 10 лет; 21 (среди них все сотрудники Академии наук) трех-или пятилетнюю ссылку. В черноземном деле картина схожая. Расстреляли лиц, как-то связанных в прошлом с царской «охранкой» и белым движением. На 10 лет обрекли даже не воронежских «руководителей», а их коллег из районов. По 5 лет концлагеря получили главные фигуранты всего провинциального дела, воронежские краеведы С.Н. Введенский, А.М. Путинцев, Т.М. Олейников, В.В. Литвинов; руководитель курских краеведов Г.И. Булгаков. Один-единственный, 92-й по счету обвиняемый - воронежец В.А. Преоб-
раженский оказался освобожден из-под стражи, следствие в его отношении прекратили.
Таков печальный итог «золотого десятилетия» (С.О. Шмидт) советского краеведения в Центральном Черноземье. В дальнейшем дееспособные объединения краеведов оказались ликвидированы по всей стране, их заменяли на липовые «кружки на производстве», а 10 июня 1937 г. СНК РСФСР окончательно «признал дальнейшее существование центрального и местных бюро краеведения нецелесообразным».
Кое-кто из осужденных по этому делу обращался в 1930-е гг. с прошениями о снятии с них судимости, а в 1950-1960-е - о реабилитации, но безуспешно. Лишь в июле 1978 г. Воронежский областной суд отменил вынесенный краеведам в 1931 г. приговор «за отсутствием события преступления». Несколько бывших сотрудников ОГПУ по ЦЧО, выступивших палачами краеведов, сами были расстреляны «за нарушение социалистической законности».
Сам термин «краеведение» отражал наивный пафос революционной переделки мира, привнесенный большевиками. Если кухарка может управлять государством, а матрос Железняк - национализированным банком, то почему недавние семинаристы, журналисты, техники, да и просто неквалифицированные рабочие да батраки не могут стать археологами, этнографами, археографами? Советские краеведы в своем большинстве искренне желали вписаться в культурную политику нового, большевистского государства - «сеять разумное, доброе, вечное», как завещали нашей интеллигенции народники, социалисты. Но никакого «спа-сиба сердечного», - метко заметил А.А. Формозов, - русский народ своим просветителям, историкам и учителям не сказал. Партия и комсомол быстро поставили краеведческие организации под жесткий идеологический и организационный контроль невежественных комиссаров. И без того мизерные дотации губернским объединениям краеведов урезали, затем вовсе отменили. «Проклятый царизм» накануне своего краха поставил губернские общества любителей старины на бюджетное финансирование, пусть и весьма скромное. Большевики оказались скупее. Советским краеведам удалось сделать немало полезного на своей научно-просветительской стезе, однако в разных регионах этот вклад был различен; в среднем - не слишком велик, заметно меньше дореволюционного. Достижения первого поколения советских краеведов преувеличены в последующей историографии, когда по обрыв-
145
кам их архивов некоторые все новые и новые историки стали писать о них книги, диссертации, выставлять себя их преемниками.
С начала 1930-х гг. организованное краеведение в нашей стране прекратило свое существование. С тех пор реальную работу с разного рода древностями в губернских центрах, а тем более в уездах могли проводить одиночки. Их объединения если и возникали, то чисто формально - оставались на бумаге партийно-хозяйственных отчетов, наравне с множеством дутых «кружков», блестяще высмеянных М. Булгаковым, И. Ильфом и Е. Петровым, А. Барто.
Показательна позиция краеведов, оказавшихся во время войны на оккупированной врагом территории11. Многие из них, практически в каждой захваченной области, пошли на службу к немцам. Как правило, по своей специальности - сотрудниками музеев и архивов, учителями средних школ. Потом это объяснялось желанием спасти те культурные ценности, которые не удалось эвакуировать. Такое соображение резонно. Например, курский архивист, активный член советского краеведческого общества Леонид Николаевич Позняков остался за убывшего в эвакуацию директора областного архива, обеспечил работу мизерного коллектива сотрудников и добился сохранения большей части архивных фондов советского периода (прятать эту часть документов от немцев Познякову помогала мужественная архивистка Варвара Тимо -феевна Богданова). Вот взятая наугад запись из служебного дневника этого архивиста за 1942, второй оккупационный в Курске, год: «Февраля 2. Печь дымилась и не согревала. [В здании архива, бывшей церкви] + 10 градусов. ... Ветер нанес чаду в комнату. Все переместились в помещение переплетной. Копирки нет, а какая есть негодная. Печатать нельзя. ... Поставили маяки глиной в трех местах. Заметно, что угол (старинного здания XVIII века постройки. — С. Щ.) опустился на несколько сантиметров. Сквозь трещину в одном месте видна крыша»12.
Но задумывались ли оставшиеся на оккупированной территории краеведы, что бы стало с Россией, победи ее Гитлер?.. Приведем отрывок из дневника еще одной курянки, оставшейся неиз-
11 См.: Ермолов И.Г. Коллаборационизм в сфере культуры и искусства на оккупированных территориях РСФСР в 1941-1943 гг. / / Вестник Тверского государственного университета. Серия «История». 2008. № 2. С. 39-57.
12 ГАКО. Ф. Р-330. Оп. 2. Д. 2. Л. 8-8об.
146
вестной, чью рукопись мне довелось опубликовать: «В июне [1942 г.] появились унгары (мадьяры. — С. Щ.), началась скупка полотенец с вышивками, открылся комиссионный магазин по продаже икон, драгоценностей, хрусталя, появились гражданские немцы, на рынках ходили с фотоаппаратами, снимали группы, типы, даже в церквях шли съемки во время богослужения, что видела сама в Серги -евском соборе. Церквей открыли много, поминали избавителя Адольфа» во время обедни. Журналов у них было много, где были снимки города Киева, Москвы, разных карикатур. Однажды я увидела большую карту до Волги; она была разделена на три части. От Ленинграда до Москвы написано Прибалтика, середина до Ростова Украина, а весь Кавказ, Крым [—] Туркмения, что означали эти карты так мне не удалось узнать»13.
Но большевики, вспомним, еще в 1930-е гг. закрыли отделы дореволюционного прошлого в губернских музеях, «чистили» ар -хивы от «неактуальных» фондов, физически устранили лучших краеведов. Выжившие коллеги вряд ли это забыли. Большая часть тех представителей провинциальной интеллигенции, которая запятнала себя сотрудничеством с вражеской администрацией, была после войны осуждена к лишению свободы, меньшая наказана потерей работы. Поскольку к тому времени знающих знатоков местной старины осталось совсем мало, связанные с войной коллизии их биографий в очередной раз ослабили краеведческий потенциал регионов.
В послевоенный период эволюции «краеведения» на местах оно становилось все более противоречивым. Отдельным областям повезло, там обосновались талантливые и энергичные личности, которые при поддержке столичных ученых выросли до ведущих специалистов по местным древностям, вещественным и рукописным. Таковы, например, учитель из уездного брянского Трубчевска Всеволод Протасьевич Левенок (1906-1985), ставший директором музея местного края, а впоследствии и сотрудником академического Института истории материальной культуры; следующий руководитель того же музея Василий Андреевич Падин (1908-2003); музейный сотрудник Федор Михайлович Заверняев (1919-1994) в са-
13 НИОР РГБ. Ф. 369. Ч. 414. Д. 21. Л. 5-5об. Подр. см.: Щавелев С.П. «Под немецкой сворой...» Дневник оккупации города Курска в 1941-1943 гг. / / События и люди в документах курских архивов. 110-летие архивной службы Курской области посвящается / под ред. В.Л. Богдановой. Курск, 2013. С. 33-42.
147
мом Брянске; военный врач Евгений Дмитриевич Петряев (19131987) в Вятке (Кирове); бывший юрист Владимир Иванович Самсонов (1886-1964) и учитель географии Юрий Александрович Липкинг (1904-1983) в Курске; еще целый ряд других музейных, вузовских, архивных, газетных работников, для которых краеведение стало вторым занятием и любимым призванием. Однако в целом по стране таких оставалось немного (сравнительно с тем, какова была численность предреволюционных и первых советских объединений их коллег).
Но свято место, как известно, пусто не бывает. На смену культурным, образованным краеведам в советской глубинке приходили «краеведы» самозваные, некультурные и необразованные, сплошь и рядом просто функционально неграмотные. Зато ретивые на рекламу своих начинаний, фанатичные в отстаивании местного приоритета по любому поводу, самоуверенные в обнародовании своих «достижений». Такие встречались и раньше, но тогда было кому считать и время от времени публично называть их маргиналами в науке и культуре. А теперь, наоборот, «белыми воронами» выглядели немногие выжившие интеллигенты старой закалки. Кое-что полезного представители очередной генерации краеведов приносили. Их заметки на разные темы с интересом читала массовая аудитория городских и районных газет. Они выступали перед школьниками, вели детские кружки в Домах пионеров и сельских клубах, а позже и познавательные программы на местном радио и телевидении. Кое-кто присоединялся к экспедициям столичных археологов и помогал им на раскопках, а в промежутках собирал для музея случайные находки разных древностей. Самым настойчивым удавалось собрать свои разыскания и наблюдения в целые книжечки, опубликованные областными, а после их закрытия межрегиональными издательствами. Однако качество всех этих работ, как правило, оставляло желать лучшего. Уверяя себя и других в пользе своих занятий, новоявленные «кра -еведы» на самом деле приносили немало вреда. Их материалы грешили фактическими ошибками и фантастическими версиями. Те, кто получил доступ к самостоятельным разведкам и раскопкам, проводили их не слишком методично. Далеко не все из того, что они нашли, оказалось в музеях, архивах или библиотеках. Собранные коллекции остались необработанными и значительной частью вовсе утрачены. Дальше - больше. Личности этого пошиба инициировали фальсификацию 1000-летних юбилеев
ряда областных центров Центральной России (начиная с Белгорода, который накануне вполне правомерно отметил свое 300-летие); пытались сделать то же самое и в Воронеже, и в Липецке, и в Курске, в других местах. Они фанатично стремились не установить, сколько же тому или иному поселению на самом деле лет, а во что бы то ни стало удревнить этот возраст до предельной, а то и запредельной даты14.
Выход на арену общественной деятельности неквалифицированных любителей краеведения - закономерное следствие экспансии так называемой массовой культуры, причем в ее не самых цивилизованных - советском и постсоветском вариантах. Краеведы новых призывов «в гимназиях не обучались». Советские средние школы и даже институты уже не учили иностранным языкам, а остальная гуманитарная подготовка стала слишком идеологизированной. Справедливости ради надо отметить, что моменты антинаучной идеологизации бывали, и не раз, присущи также профессиональной исторической науке. Причем и до революции, и особенно затем, с тех же до- и послевоенных времен и до сегодняшнего дня. Еще характернее для «кастовой науки» советского периода «просто» отход его представителей, попавших в провинцию, от авторских исследований, замыкание на преподавании истории, либо вообще смена профессии. В определенных ситуациях, пользу для историографии приносили не те, кто писал и публиковался, а те, кто молчал.
Перспективы любительской историографии сегодня не ясны. С одной стороны, ряд краеведческих инициатив получил поддержку новых меценатов, спонсоров, региональных властей. Выходят краевые справочники, периодические органы, сборники материалов, биографическая литература. Там, где с краеведами практически работают настоящие ученые, реальные достижения налицо. В столице сложилась целая историко -культурная дисциплина - москвоведение, и ее есть по каким пособия преподавать в школах. Все глубже наши представления и о «душе Петербурга»,
14 См.: Аббасов А.М. Вехи древнего Воронежа. Воронеж, 1995; Пархоменко И. Белгород: год основания? / / Воронеж. Историко-краеведческий сборник. Воронеж, 1993. С. 97-112; Рязанов Н.В. Когда основан город Курск? (Полемические заметки краеведа) / / Курск. Документы. Воспоминания. Статьи / отв. ред. и сост. А.Ю. Друговская. Курск, 1997. С. 5-19; Шмелев Ю.Н. Тайны Белгородского треугольника или страницы жизни из трех тысячелетий истории русов: расследование краеведа. М., 1995.
149
намеченной когда-то незабвенным Н.П. Анциферовым. Отрадным примером может служить Воронеж, где за последние десятилетия издана уже целая библиотечка полезной краеведческой литературы. Не так давно в Воронеже увидела свет региональная культурно-историческая энциклопедия15. Она получила высокие оценки специалистов. Университетские преподаватели сумели организовать и направить сбор словарного материала по множеству направлений, привлекая к нему не только своих коллег, чей круг все-таки ограничен, но и настоящих краеведов разных профилей (музыкального, спортивного, архитектурного и всяких прочих). Руководителями этого успешного проекта выступили доцент А.Н. Акинь-шин и профессор О.Г. Ласунский из Воронежского университета.
С другой стороны аналогичные по тематике опусы курских краеведов производят удручающее впечатление - «Краеведческий словарь-справочник "Курск"» и особенно «Большая курская энциклопедия» в нескольких томах при богатом полиграфическом оформлении переполнены абсурдными ляпсусами16.
Активность современных краеведов оттеняет некоторое снижение уровня гуманитарных исследований в провинциальных музеях, библиотеках и институтах (переименованных в университеты). Кризисные 1990-е гг. в высшей школе, других учреждениях науки и культуры российской провинции, похоже, до сих пор не закончились. Поэтому научная экспертиза и редактура, а то и элементарная корректура орфографических ошибок в краеведческих опусах ныне сплошь и рядом отсутствуют. Представители провинциальных, а то и столичных вузов нередко ставят свои имена с учеными степенями и званиями под низкосортными краеведческими изданиями. Как их «редакторы» и даже соавторы. Особенно охотно это делают бывшие «историки КПСС», переквалифицировавшиеся в «историков Отечества». За годы Перестройки и последующих реформ когорта краеведов расширилась, только вот в неожиданные стороны. Их рядов коснулась общая коммерциализация российской жизни. И если применительно к экономике, торговле рыночные отношения, по идее, во благо, то в области изучения и охраны памятников старины вряд ли.
15 См.: Воронежская энциклопедия / гл. ред. М.Д. Карпачев: в 2 т. Воронеж, 2008.
16 См.: Щавелев С.П. [Рец. на кн.:] Большая курская энциклопедия. Т. I. Кн. 1-3 / / Вопросы истории. 2006. № 4. С. 166-170.
150
Больше всего среди современных «краеведов» просто коллекционеров разных редкостей, древностей. Филателисты, филокартисты, нумизматы, антиквары, реконструкторы исторических костюмов и вооружения, тому подобные. Пестрая среда, где благородное меценатство и прежде, и теперь соседствует с вульгарной наживой, спекуляцией. Отсюда выходят и союзники, и конкуренты, и сообщники официальных музейщиков, галеристов, ученых. Идеалом, а правду говоря, - нормой для деятелей этого сорта являлась бы передача, пусть и по завещанию, своих уникальных собраний на государственное хранение. Отрадных примеров такого обогащения столичной и провинциальной культуры за счет ее энтузиастов немало. Но куда больше печальных примеров обратного рода - безвозвратной потери, распыления частных собраний после смерти владельцев, их продажи в частные же руки и за рубеж, ограбления государственных музеев, библиотек, архивов в интересах антикварного рынка, порчи памятников археологии. В 1990-2010-е гг. ситуация с провинциальными древностями резко усложнилась благодаря эпидемии так называемых «черных копателей» памятников истории и культуры. В последние годы они идут уже не по отдельным памятникам, а по всем подряд в том или ином районе. Если грабителей не остановить, в ближайшем будущем целые области будут стерты с археологической карты России.
Разграбление археологических памятников - почти столь же древняя традиция, как и их сооружение. Помоложе, но не намного, фальсификация предметов старины. В 2000-х гг. наступил новый этап в развитии криминальной археологии в нашей стране -как по масштабам незаконных раскопок, так и по широте оборота украденных у государства артефактов на антикварном рынке. К сожалению, редко кто из профессиональных ученых и музейных работников разделяют те выводы, которые логично вытекают из наших наблюдений над «черной археологией». Эти выводы были изложены (в том числе автором этих строк), в частности, на «круглом столе» в редакции журнала «Российская археология»17. На мое выступление последовал отклик сотрудников Курского музея археологии. Они убеждены, что ради спасения для науки информации о ценных, нередко уникальных находках приходится кон-
17 См.: Незаконные раскопки и археологическое наследие России. Материалы круглого стола, проведенного редакцией и редколлегией журнала «Российская археология» / / Российская археология. 2002. № 4. С. 70-89.
151
сультировать грабителей, принимать на экспертизу их находки, не мешать их разрушительной деятельности18.
А в следующем выпуске того же журнала была опубликована диаметрально противоположная по своим выводам и аргументам статья В.С. Флёрова, который убежден, что «соучастие ученого в торговле древностями - это вопрос не только юридический, но и профессиональной этики». Цитируется «Кодекс профессиональной этики» Международного совета музеев за 1986 год. В частности: «Музейные работники не должны атрибутировать или иным путем определять аутентичность предметов, в отношении которых может возникнуть подозрение, что они нелегально или незаконно приобретены. »19.
Жизнь, как мне представляется, рассудила наше разногласие с курскими музейщиками и их единомышленниками. Вот что пишет публикатор новых монетных находок: «Опасность складывающейся ситуации состоит не только в том, что, меняя владельцев, монеты безвозвратно теряют "паспортные данные" о своем происхождении, но и в том, что вымышленные сведения о месте обнаружения сребреников могут попадать в научную литературу. В качестве примера можно привести публикацию в журнале "Российская археология" (№ 1 за 2004 г.), где приведены недостоверные сведения о находках двух сребреников князя Владимира в Курской области20. Информация об одной из монет почерпнута на сайте "Кладоискатель Черноземья", где было указано неверное место ее обнаружения (близ д. Банищи) для направления по ложному следу конкурирующих кладоискателей из других регионов. В случае с другим сребреником, публиковавшимся ранее в журнале "Нумизматический альманах"21 и якобы найденном на Бесе-
18 См.: Зорин А.В., Стародубцев Г.Ю., Шпилев А.Г. О проблеме сохранения археологического наследия / / Российская археология. 2004. № 1. С. 120-125.
19 Флеров В.С. Найдено на аукционе «Christie». Роль эксперта в торговле древностями / / Российская археология. 2004. № 2. С. 121.
20 Зорин А.В., Стародубцев Г.Ю., Шпилев А.Г. О проблеме сохранения археологического наследия / / Российская археология. 2004. № 1. С. 120.
21 Молчанов А.А., Селезнев А.Б. Сребреник Владимира Святославича с Бе-сединского городища под Курском / / Нумизматический альманах. 2010. № 4 (15). С. 12-15.
динском (Ратском) городище в Курском районе, сама подлинность монеты вызывает большие сомнения»22.
В процитированной работе В.В. Зайцева содержится наблюдение, которое убедительно, почти экспериментально подтверждает, археологи каких регионов нашей страны теснее всего ассоциированы с грабителями памятников старины, и к чему это приводит. За последние 10-15 лет, отмечает этот автор, количество находок древнейших русских монет Х-Х1 вв. в сравнении с предыдущими годами значительно возросло. «Значительная часть ... монет происходит с территории современных Брянской и Курской областей Российской Федерации. . Находки сребреников в этих областях были известны и ранее. . В последние годы количество находок резко возросло. Так, за прошедшие 5-7 лет только в Брянской области было обнаружено не менее 15 экземпляров древнерусских монет. Однако большая их часть известна только по фотографиям и изображениям на Интернет-сайтах»23, так что проверить их на подлинность затруднительно.
Недавно увидела свет книга, очень похожая на монографию по нумизматике: прекрасная полиграфия, множество иллюстраций, выражение благодарности коллегам -коллекционерам и научным сотрудникам, включая довольно известных специалистов. Настораживает отсутствие указания редактора и рецензентов. По -давляющее большинство упомянутых в книге монет якобы тму-тараканского чекана содержится в частных коллекциях. Каков среди них процент подделок, трудно сказать, но наверняка немалый. Например, так называемые «монеты боярина Ратибора» явно копируют давно известные специалистам печати этого киевского посадника в Тмутаракани. Как видно, «монеты Ратибора создавались именно по образу и подобию его печатей, имеющих идентичную структуру», только добавлю, не в древние, а в новейшие времена фальшивомонетчиками для сбыта на антикварном рынке. Не случайно столь явные новоделы «появились в середине девяностых годов» (прошлого века. - С. Щ.) и «до недавнего времени эти чрезвычайно редкие монеты из-за их низкого качества и еще более неудовлетворительной сохранности не публиковались»24. Первая пу-
22 Зайцев В.В. О новых находках древнерусских монет Х-Х1 вв. // Средневековая нумизматика Восточной Европы. М., 2007. Вып. 2. С. 6.
23 Там же. С. 7.
24 Бабаев К.В. Монеты Тмутараканского княжества. М., 2009. С. 4.
153
бликация, признавшая их древнерусскими денежными знаками, не убедительна. Представить, что денежной эмиссией занялся бы не представитель княжеского Дома Рюриковичей, а кто-то из их подчиненных, для историка Руси невозможно - это противоречит всей системе научных знаний об ее социально-политической системе. На примере издания К.В. Бабаева видно, что коллекционеры подлинных и поддельных монет претендуют на научный статус, имитируют атрибуты профессиональной экспертизы своих сокровищ.
Таким образом, настоящим археологам сегодня приходится проявлять осторожность, принципиальность в общении с самодеятельными волонтерами по поиску древностей. К экспертизе и пу -бликации следует принимать только безусловно случайные находки, в отношении которых исключена возможность их получения путем несанкционированных раскопок. В большинстве случаев так оно и происходит. Однако имеются и отдельные случаи некритического заимствования добычи «черных копателей». Вот один из примеров сказанному, цитата из монографии, защищенной как докторская диссертация: «Краеведом из Курчатова А.А. Ка-туниным в осыпях склонов городища собраны представительные материалы, которые он передал в Курский государственный университет»25. Умолчанию подвергаются «методы» сбора - использование «краеведом» металлоискателя и, соответственно, лопаты для выкапывания засеченных под землей вещиц. Судя по большому числу и малой величине находок, культурного слоя на упо -мянутом городище «краеведом» было перелопачено немало (найдены наконечники стрел и копья, 14 бляшек от ременной гарнитуры, серебряный перстень).
«За кадром» цитаты остается и тот несомненный факт, согласно которому и упомянутый грабитель, и многие его «коллеги» по криминальной «археологии» идут по областным памятникам археологии уже не выборочно, а систематически - пользуясь приобретенной у тех же музейных археологов картой этих памятников. Следовательно, скоро в Курской области уже не останется памятников старины с неповрежденным культурным слоем.
Как видно, сегодня невнятный ярлык «краеведа» накрывает очень разных персонажей. Как вполне добросовестных любителей старины, так и полукриминальных, и прямо криминальных
25 Енуков В.В. Славяне до Рюриковичей. Курск, 2005. С. 263.
154
дельцов нелегального рынка древностей. Очень пестрая группа деятелей, где наряду с добросовестными любителями немало откровенных шарлатанов и просто психически убогих персон. Закрывать глаза на опасности для просвещения и культуры, исходящей от безоглядной поддержки всех подряд нынешних краеведов, было бы недальновидным для представителей науки и государственной власти. Активность современных краеведов приносит то пользу, то прямой вред памятникам культуры. В этой ситуации стоит развивать подготовку и улучшать трудоустройство специалистов общего профиля (археологов, историков, архитекторов и т. д.), которые затем по роду своей деятельности могут специализироваться на изучении тех или иных древностей того или иного региона. И, в частности, осуществлять объективную экспертизу краеведческих проектов, далеко не все из которых достойны поддержки из казенных и общественных средств.
