CC BY
61
В.И.МЕЛЬНИК, Т.В.МЕЛЬНИК ГОНЧАРОВ И РУССКИЙ ФОЛЬКЛОР
Еще современники Гончарова почувствовали, что тема «Гончаров и русский фольклор» актуальна и многое должна была бы определить в творчестве романиста. Однако уловить природу фольклоризма писателя не удавалось, поэтому все ограничивались весьма общими замечаниями о присутствии «народной поэзии» в творчестве Гончарова. В этом смысле весьма характерно письмо И.С. Аксакова к М.Ф. Де Пуле от 6 июля 1859 г.: "Вы называете Обломова поэтической превосходной натурой, «поэтом -народным». Разве дворянским? Вы не объясняете нигде, что именно поэтического в этой натуре? Что общего между Обломовым и народными песнями, напр. «Вниз по матушке, по Волге»? Звучит ли этот бодрый мотив в натуре Обломова? нисколько. Он возрос не на народной, а на искаженной дворянской почве... Он чует что-то...» [1]. Славянофил И.С.Аксаков при всем своем отрицательном отношении к фольклоризму Гончарова, по его мнению, фольклоризму неорганичному, ущербному, - все же вынужден был признать, что Гончаров «чует что-то». Но что именно?
Наука XX века (в лице прежде всего А.Г. Цейтлина) попыталась впервые поставить вопрос в рамки академической проблемы. В сущности, А.Г.Цейтлину первому принадлежит заслуга в постановке научной проблемы «Гончаров и русский фольклор». В своей известной монографии исследователь впервые попытался хотя бы б малой степени систематизировать факты, относящиеся к проблеме восприятия романистом тех или иных жанров русского фольклора. В этом прежде всего и заключается заслуга А.Г.Цейтлина. Что же касается обобщений и выводов, то многие из них кажутся сегодня некорректными. В 1973 г. В.А,Никольский обратил внимание на мифологизм романа «Обрыв». При этом исследователь повторяет мысль А.Г.Цейтлина о том, что «включаясь в современные ему жаркие споры о фольклоре, Гончаров односторонне подходит к нему, усматривая в нем, в духе либеральных взглядов, лишь пережиток средневековья, свидетельство отсталости народных понятий» [2].
Писатель Ю.М. Лощиц блестяще опроверг тезис о том, что Гончаров смотрит на фольклор как бы свысока. Яркая и талантливая трактовка романа «Обломов», в котором Ю.М. Лощиц увидел прежде всего «сказочно-мифологическую подоплеку» [3], несколько одностороння, но с очевидностью убеждает, насколько глубоко и органично, с детских золотых лет, усвоил автор «Обломова» фольклорное мышление.
Впрочем, собственно научного исследования проблемы фольклоризма Гончарова после А.Г.Цейтлина, в сущности, не предпринималось. Констатируя состояние проблемы, Л.С.Гейро совершенно справедливо заметила: «Вообще, тема «Гончаров и русский фольклор» еше жлет своего исследователя» [4]. Сказанное Л.С.Гейро еще в 1982 г. остается верным и сегодня.
На традиционно сложившиеся представления о степени знакомства Гончарова с фольклором во многом повлиял... сам Гончаров, написавший в «Слугах старого века»: «Я не знаю быта, нравов крестьян, не знаю сельской жизни, сельского хозяйства, подробностей и условий крестьянского -существования или если знаю что-нибудь, то это из художественных и других очерков и описаний наших писателей. Я не владел крестьянами, не было у меня никакой деревни, земли; я не сеял, не собирал, даже не жил никогда по деревням. Ребенком девяти и десяти лет я прожил в деревне два года и ни в какое общение с крестьянами, конечно, входить не мог» [5]. Из приведенного отрывка не составит труда заключить, что Гончаров писатель более или менее «рафинированный», оторванный от русской фольклорной почвы. Благо, в произведениях его нет и тени этнографизма.
Однако все на самом деле не так просто. Лишенные внешнего этнографизма, гончаровские романы показывают глубокое и органическое усвоение автором специфики русского устного народного творчества. Прежде всего здесь следует назвать образ Ильи Обломова, в котором отраженным светом светятся главные, коренные мотивы русской волшебной сказки и былины о богатыре Илье Муромце. Откуда столь глубокое проникновение в дух русского фольклора?
К сожалению, научная биография Гончарова пока еще не написана, причем особенно темным периодом для исследователей является детство Гончарова. В частности, мы почти ничего не знаем о том, как шло соприкосновение будущего писателя с устным народным творчеством в этот чрезвычайно важный период его жизни. Ведь именно в детстве писатели, как правило, органично усваивают «золотой запас» народного творчества. «Я прожил в деревне два года», - пишет в «Слугах старого века» романист. Речь идет о селе, где Гончаров учился в частном пансионе священника Ф.С.Троицкого.
Главным источником познания фольклора, видимо, была его няня. О пей романист упомянул в воспоминаниях «На родине», а также в письмах к родным. Звали ее Аннушкой. К счастью, сохранилась ее фотография 1862 г., опубликованная А.Д.Алексеевым [6]. На всю жизнь Гончаров сохранил к няне сердечную любовь. В воспоминаниях Г.Н.Потанина приведен характерный эпизод, относящийся ко времени пребывания Гончарова в Симбирске в 1849 г.: «Трогательны были его беседы со слепой няней. Мне кажется, иногда он слов не находил, как бы нежнее ее назвать. «Голубка моя возлюбленная! Помнишь, какие волшебные сказки ворковала ты мне?..» И он поцелует голубку и погладит по голове. «Хочешь, я золотом засыплю тебя за них» Старушка обидится и шепчет с укором: «Эх, Ваня, Ваня неразумный! На что мне твои деньги в могилу? Мне всего на свете дороже твоя любовь!» - и разрыдается до истерики» [7].
Образ няни в «Сне Обломова» абсолютно верен реальности. Это главный источник гончаровского фольклоризма. В «Сне Обломова» Гончаров
перечислил, очевидно, лишь малую часть исполнительского репертуара Аннушки. Несомненно, в запасе у нее было бесчисленное множество не только сказок, но и песен, поговорок, былин. Следует помнить, что Симбирская губерния в XIX в. была одной из самых «фольклорных». Известно, что «Собрание народных песен П.В. Киреевского» в значительной его части составляет именно ¿материал, собранный в Симбирской губернии Н.М.Языковым и его родственниками. Сам Симбирск, население которого в середине XIX века составляло всего двадцать четыре тысячи человек, был городом хотя и губернским, но - в указанном отношении - не потерявшим еще связей с деревенской округой. Достаточно сказать, что большую часть песен семья Языковых собрала в своем собственном доме. Такова была фольклорная атмосфера в дворянском доме Симбирска. Такова же она была, очевидно, и в стоящем недалеко от дома Языковых купеческом доме Гончаровых, где главную роль для будущего писателя имела его няня.
О том, насколько глубоко интересовался Гончаров собирательской работой, активно шедшей в середине XIX в., можно лишь догадываться. В текстах писателя ни разу не упоминаются имена знаменитых фольклористов и собирателей. В то же время Гончаров наверняка в той или иной степени мог судить о фольклористике своего времени, ибо широкомасштабная работа фольклористов горячо обсуждалась в обществе. Косвенно степень его осведомленности подтверждает одно место из очерка «Слуги старого века»: «В ходивших в народ собирателях песен я видел - может быть, я грешу, говоря это, - более влечение к самим странствиям. Они собирали и записывали, что попадалось... Собирание песен, сказок, пословиц, конечно, полезно. Многие обогатили последними русскую литературу. И спасибо им!» [8].
С фольклористикой Гончарову приходилось сталкиваться и по долгу службы. Так, будучи цензором, в 1857 г. он подготовил цензорский отзыв о сочинении М.й.Семевского «Историко-этнографические заметки о Великих Луках и Великолукском уезде». Начавшиеся и, думается, неплохо известные Гончарову публикации фольклорного материала вряд ли, однако, дали ему более, чем впечатления самого раннего детства. Главное знакомство с фольклором было именно там, в Симбирске, в общении с няней Анной Михайловной.
«Обработанный, чистый, книжный», очень литературный язык Гончарова зачинался с «агу, агу», с прибауток и сказок Анны Михайловны. Этот язык не пестрит, конечно, пословицами и поговорками, оборотами народной речи, но и не чужд им. Романист знает их немало: «Если б не бы, да не но, были бы мы богаты давно» («На родине»), «Дурень ты, дурень, неразумный ты бабин, то же бы ты слово, да не так бы ты молвил» (из письма к М.М.Стасюлевичу от 12 февраля 1878 г.), «Не в пору гость хуже татарина» («Русские в Японии в 1853 г.»), «Не даром народ говорит, что дитя до семи лет — ангел, с семи до десяти — отрок» («Рождественская елка»), «Кто на морс не бывал, тот Богу не маливался» («Два случая из морской жизни»), «На грех мастера нет» (из письма
к М.М.Стасюлевичу от 29 мая 1887 г.), «Бог труды любит» («Обломов», ч. 4, гл. IX), «Ребенок громаден: дай Бог, чтоб не сравнивали его с «великой Федорой»!» (из письма к М.М.Стасюлевичу от 7 апреля 1869 г.).
Гораздо более, чем пословиц, в текстах Гончарова встречается народных оборотов речи: «Живем - хлеб жуем» («На родине»), «Хромать на обе ноги», «Тришкин кафтан» (из письма к М.М.Стасюлевичу от 7 мая 1868 г.), «Эка сорвиголова!», «Провал бы тебя взял!» («Счастливая ошибка»). В этом смысле исключительное место занимает роман «Обрыв», который пестрит народными выражениями, типа: «Медвежьи услуги» (ч. 5, гл. У), «Как в воду опущенная» (ч. 5, гл. 1У), «Пришел «веселыми ногами» (ч.5, гл.Х1), «Слыхал, что звонят, да не знаешь, на какой колокольне» (ч. 1, гл. У1). Особенно заметны эти выражения во второй главе: «Что Бог даст», «От рук отбился», «Пеняй на себя», «Дурак дураком», «Рожна, что ли, надо?», «Ни Богу свеча, ни черту кочерга», «Из угла в угол шататься», «Не выжила из ума»,* «Не в бровь, а прямо в глаз», «Куда ворон костей не носил», «В бараний рог согну», «Яйца курицу не учат», «На ладан дышишь», «Чтоб ему... издохнуть», «Люта спать!», «Сидишь, как чурбак», «Точно кулич в именины подносят» и т.д.
Анализ показывает, что если в раннем творчестве пословиц и поговорок почти нет, то в последующем их количество в гончаровских текстах нарастает. Эта тенденция заметна не только з художественных произведениях, по и в зпистолярии романиста.
Практически ничего не говорит Гончаров о народной песне. Лишь в «Лихой болести» (1838) есть эпизод, не слишком характерный для писателя: «Зинаида Михайловна, встав из-за стола, начала пощелкивать нежными пальчиками, притопывать ножкою и весело напевать вариации на тему: «А я, молодешенька, во пиру была...». Гончаров не обнаруживает особого вкуса к народной русской песне, относясь к ней как к экзотике. Гораздо ближе оказался Гончарову жанр былины. Судя по репертуару нянюшки Ильи Обломова, сам писатель в детстве выслушал немало былин, героями которых были Илья Муромец. Добрыня Никитич и Алеша Попович.
Особенно близка романисту, судя по всему, былина об Илье Мурох\ще. В очерке «Слуги старого века», рассказывая об Антоне, Гончаров замечает: «Он вытянул руку, точно бревно, и махнул. Вылитый Илья Муромец! Кого ударит, у того рука прочь». Антон в описании Гончарова есть олицетворение богатырского бессилия. Всем хорош Антон, и сила в нем немеренная, и работящ и т.д. Но есть в нем один-единственный порок, который сводит на нет все его достоинства. Антон иногда сильно пьет. Тоже по-богатырски. Гончаров тленно акцентирует богатырское пьянство, пьянство до полусмерти. Богатырское бессилие Гончаров в очерке определяет как черту национального менталитета: «О ты... зелено вино! Ты иго, горшее крепостного права: кто и когда изведет тебя, матушка Русь, из-под него? Князь Владимир Великий сказал: «Веселие Руси - есть пити!» - и это слово стало тяжкою вечною
заповедью для русского народа! Зачем он не прибавил: «пити, но не упиватися!» [5. С.341].
Столь подробно мы говорим об Антоне потому, что Гончаров может быть, далеко не случайно обмолвился сравнением «бессильного богатыря» Антона с Ильей Муромцем. Ведь именно в это время он работал над романом «Обломов», героя которого звали именно Ильей. Л.М.Лотман отметила, что «в Обломове есть нечто от богатыря, болезненно прикованного к месту и обреченного на неподвижность (образ былины, начинающей цикл былин об Илье Муромце)» [9]. Илья Муромец - своего рода символ для Гончарова. Это странное сочетание силы и бессилия (то, что писатель видел в современном положении русского народа). Это олицетворение духовной мощи русского человека, однако, в силу исторических причин «сидящего на печи» в неподвижности. В Антоне и параллельно оформляемом в это же время художественном образе Ильи Обломова романист увидел именно это.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Русская литература. 1969. N 1. С. 165.
2. Никольский В.А. Природа и человек в русской литературе XIX века (50-60-е годы): Калинин, 1973. С. 73.
3. Юрий Лощиц. Гончаров. М., 1986. С. 179.
4. Гейро Л.С. О проблемах научного издания И.А. Гончарова //Русская литература. 1982. N 3. С. 132.
5. Гончаров И.А. Собрание сочинений. В 8-ми томах. Т.7. 1954. С. 316.
6. И.А. Гончаров в портретах, иллюстрациях, документах. Пособие для учителей. Л., 1960, С, 29,
7. И.А. Гончаров в воспоминаниях современников. Л., 1969. С. 40.
8. Алексеев А,Д, Летопись жизни и творчества И.А, Гончарова. М.-Л., 1960. С. 318.
9. История русской литературы. В 4-х т. Т.З. Л., 1982. С. 183.
Мельник Владимир Иванович - доктор филологических паук, зав. кафедрой «Филология, издательское дело и редактирование» УлГТУ. Окончил Дальневосточный государственный университет. Имеет монографии и статьи в области филологии
Мельник Татьяна Викторовна - кандидат филологических наук, доцент кафедры «Филология, издательское дело и редактирование» УлГТУ. Окончила Киргизский государственный университет. Имеет публикации в области истории литературы.
