Научная статья на тему 'Своеобразие влияния И. А. Гончарова на мировой литературный процесс'

Своеобразие влияния И. А. Гончарова на мировой литературный процесс Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
2627
192
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
ГОНЧАРОВ / ТРАДИЦИЯ / ФОЛЬКЛОР / АНТИЧНОСТЬ / GONCHAROV / TRADITIONS / FOLKLORE / ANTIQUITY

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Мельник В. И., Мельник Т. В.

В статье предпринята попытка выявить механизм взаимодействия И. А. Гончарова с фольклорной и античной традицией. Исследуются проявления поэтики волшебной сказки в романах Гончарова, а ткаже процесс и результаты усвоения Гончаровым "уроков античности". Русский фольклор и античное искусство определяются как базисная традиция творчества писателя.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

The peculiarity of Goncharov's influence on the global literary process

In the article there is an attempt to bring out a mechanism of Goncharov's interaction with folk and ancient tradition. The displays of poetics of magic tale in Gon-charov's novels and also a process and results of Goncharov's learning of «antiquity lessons» are researched. Russian folklore and ancient art are determined as a basic tradition of the author's creative work.

Текст научной работы на тему «Своеобразие влияния И. А. Гончарова на мировой литературный процесс»

СВОЕОБРАЗИЕ ВЛИЯНИЯ И. А. ГОНЧАРОВА НА МИРОВОЙ ЛИТЕРАТУРНЫЙ ПРОЦЕСС

В. И. Мельник, Т. В. Мельник

Работа выполнена при поддержке РГНФ. Грант 08-04-00079а «И. А. Гончаров и мировой литературный процесс».

Исследователи так или иначе уже обращались к проблеме литературных традиций в творчестве И. А. Гончарова. Особенно часто речь идёт о влиянии на его творчество А. С. Пушкина1 и Н. В. Гоголя2. Влияние на Гончарова мировой и русской литературы - от античных авторов до его современников - изучено значительно хуже. Изучение мировой и отечественной литературной традиции в творчестве Гончарова - всё ещё в перспективе будущего. И совсем плохо обстоит дело с попытками выявить влияние самого автора «Обломова» на русский и мировой литературный процесс. Начать с того, что в научный оборот всё ещё не введён необходимый литературный фактический материал. Нам слишком мало известно о фактах открытого, а потому так или иначе фиксируемого влияния Гончарова на современников и позднейших авторов. Но главное заключается в проблеме «скрытого» влияния Гончарова на литературный процесс. Дело в том, что «открытые», «фиксированные» случаи влияния по своему литературному значению, как правило, весьма незначительны. Гончаров не оказывает и не может оказывать влияния своим слишком «нейтральным» стилем. У него нет таких философски определённых идей, как, например, у Ф. М. Достоевского. Тем не менее факт его заочного присутствия и воздействия на современный литературный процесс несомненен. И. А. Гончаров был «тихим» писателем. Все свои великие художественные открытия он сделал не входя ни в какие литературные группировки и союзы, без шума и деклараций, и даже без акцентировки. Единственное его «скандальное» произведение «Необыкновенная история», в котором излагалась история его взаимоотношений с И. С. Тургеневым, не предназначалась им для опубликования при жизни своей и Тургенева. Столь же тихим, но мощным, всепроникающим оказалось влияние Гончарова на русскую и иные культуры и даже субкультуры. Всё дело в том, что Гончаров оказывает воздействие на окружающую литературную среду не идеями и декларациями, которые можно просто цитировать, а пластическими образами, прежде всего, конечно, образом Ильи Обломова.

При этом следует учитывать, что Гончаров был и в какой-то степени остаётся «элитарным» писателем, то есть таким, мысли которого вычитываются, что называется, «между строк». Гончаров требует для своего понимания значительных интеллектуальных и духовных усилий, работы ума и души. От этого Гончаров мало интересен «массам». Совершенно права поэтесса Лариса Васильева, сказавшая о том, что Г ончаров заслуживает гораздо большего признания: «Он не прочитан и, увы, не будет прочитан, заслоненный литературами десятого и пятнадцатого сор-та».3 По степени интереса к произведениям Гончарова, по сути дела, можно судить

о глубине не только читательской, но и писательской личности. Наши наблюдения в

рамках анкетных опросов писателей в течение ряда лет (1990-2000-е гг.) показали, что вполне ясны и всем интересны лишь два его произведения. Во-первых, это «Фрегат “Паллада”», книга, абсолютно лишённая главной эстетической особенности романов Гончарова, - их «зашифрованности», прикровенности мыслей. Напротив, «Фрегат “Паллада”», при всей интеллектуальной концентрированности, даже концептуальности, - это книга абсолютно открытая, мудрая и весёлая. Если она и неизвестна очень широкому («массовому») читателю сегодня, то по причинам, от самого автора и его книги абсолютно не зависящим. Второе произведение, ставшее хрестоматийным и при этом кажущееся понятным и доступным абсолютно всем, - это роман «Обломов». Концентрированное, глубокое и в то же время прозрачно-простое, фольклорное по духу изображение русского национального характера в лице Ильи Ильича Обломова сблизило Гончарова с русским (да и не только русским) человеком всех времён. Этот оригинальный авторский вариант «Иванушки-дурачка» и одновременно обессиленного каким-то скрытым грехом «Ильи Муромца» нового времени стал наиболее глубоким и ярким выражением характера «русского человека» как такового. Обломов стал выражением русскости как таковой - в её положительном и негативном виде. В Обломове заключена тайна русского национального характера, как заключена она и в сказочном Ивануш-ке-дураке. В Обломове романист сумел прикоснуться к самым затаённым глубинам живой, «переливающейся», постоянно играющей прекрасными и никудышными качествами народной души. Исподволь и как-то незаметно была выполнена Гончаровым колоссальная, по сути требующая гениальности художественная задача. Создавая свой миф об Илье Обломове, Гончаров высказался о России, русском человеке и русской истории, притом высказался мудро, неоднозначно, без подведения итогов, сохраняя широту фольклорного мышления. Весьма характерный факт приводит в своей статье о восприятии романа «Обломов» в Венгрии исследовательница Ж. Зёльдхейи-Деак: в ответах на анкету о любимых книгах в 1902 г. из 34 венгерских писателей ни один не назвал «Обломова», хотя венгры имели возможность прочесть роман на немецком языке. Зато после появления перевода «Обломова» на венгерский язык в 1906 году в двух подобных же анкетах (1918 и 1937 гг.) уже целый ряд венгерских деятелей культуры называют «Обломова» как одну из любимейших книг. Очень интересен комментарий исследовательницы: «Несмотря на то, что Гончаров был менее известным в Венгрии, чем Тургенев или Толстой, с начала XX века на Обломова ссылались чаще, чем на любого другого русского литературного героя»4. Почти с уверенностью можно сказать, что и в других странах, где Гончаров известен менее чем Достоевский или Толстой, всё-таки именно Обломов является главным русским литературным героем. Этот характерный факт как раз и отражает одну из граней так называемого «феномена Гончарова».

Уже похороны Гончарова обнаружили, что русское общество восприняло жизнь писателя и его творчество как эпохально значимые. Многие ведущие русские газеты посчитали своим долгом опубликовать итоговые статьи о его жизни и творчестве. Так, газета «Неделя» писала: «По широте замысла и исполнения, по художественной ясности и пластичности изображений, Гончаров едва ли имеет

себе равного в нашей литературе, - да, может быть, не столько в нашей, но и вообще в новейшей литературе европейской»5.

На наш взгляд,эта феноменальная особенность Гончарова-художника заключается в его необыкновенной, если не сказать - гениальной, способности синтезировать важнейшие для него идейные и эстетические факторы, с несомненностью заявившие о себе в истории человечества, факторы, в которых оформились попытки человечества осмыслить коренные вопросы жизни и бессмертия. Указанная способность, в сущности, есть талант необыкновенного чувства меры, симметрии и пропорции. Гончаров уравновешивает и гармонически сочетает в своих текстах, казалось бы, совершенно противоположные принципы анализа жизненных явлений: античность и Православие, позитивную науку и безусловную веру, народное миросозерцание и философские идеи. Его художественный стиль можно обозначить как синтезирующий и «переплавляющий». Наиболее близким в этом отношении себе Гончаров считал Пушкина - и во многом ориентировался на него. В какой-то мере такая способность к художественному «синтезу» свойственна многим современникам Гончарова, русским писателям XIX в. Но ни один из них не может сравниться с автором «Обломова», поскольку данный синтез - не черта его стиля, а его идейно-смысловая и художественная доминанта. Гончаров - писатель не явно выраженного стиля, не какого-то определённого направления. Многие, не пожелав разобраться, принимали его способность к синтезу за обезличивание стиля, в основе которого лежит элементарное мещанство и равнодушие. Правду сказать, разбираться в едва заметных «выпуклостях» гончаровского стиля, выдающих то, из каких составных частей и с какой целью «сплавлены» в его текстах самые разнородные элементы, весьма непросто.

Особенно сложно поэтому увидеть собственно влияние Гончарова на дальнейший литературный процесс - русский и мировой. Многие отечественные и зарубежные исследователи называли имена больших писателей, таких, например, как Джойс, в качестве литературных «наследников» Гончарова, но при этом не могли чётко сформулировать принципы преемственности, оставляя ряд неразрешённых вопросов. И это естественно. Легко увидеть литературных преемников Н. В. Гоголя, М. Е. Салтыкова-Щедрина, В. В. Маяковского, но гораздо сложнее -

А. С. Пушкина, И. А. Гончарова, даже А. П. Чехова. Художественные открытия Гончарова залегают глубоко внутри его творчества, часто на уровне интуитивного (как, например, образ Обломова). Ибо только интуитивно, а не сознательно можно было свести, «сплавить» в образе Обломова столько разнородных и не рассыпающихся на части жизненных стихий. Эта загадка романиста до сих пор притягивает к себе самых различных художников, которые обнаруживают свою тягу далеко не всегда явно. Скорее писатели пытаются понять художественную тайну Гончарова, пробуют применить его метод синтеза, акцентируют в «бесконечном» образе Обломова отдельные черты, актуализированные современной жизнью... Не нужно быть пророком, чтобы предвидеть, что Гончаров неизбежно станет одним из самых востребованных в мире русских писателей - хотя, как всегда, не для широкой публики. Его литературное восхождение в Европе и Америке, немыслимое, казалось бы, ещё не так давно, а в его собственные времена отчасти зависевшее от ак-

тивности его недругов (см. «Необыкновенную историю»), исключительно прочно и последовательно.

Проблема влияния Гончарова-художника на русский и мировой литературный процесс до сих пор не ставилась в теоретическом плане. Но именно этот ракурс и интересен прежде всего. Сегодня уже накоплена некоторая фактологическая база эмпирических наблюдений, позволяющих хотя бы в общих чертах представить закономерности, лежащие в основе обсуждаемой проблемы. Прежде всего речь идёт о простейшем и наименее спорном типе влияния - о влиянии образного ряда и мотивов, господствующих в произведениях писателя. Например, Гончаров создал своего Обломова, который сам стал определённым символом, «сверхтипом», всё более широко вовлекаемым в мировой художественный процесс (в особенности, когда речь идёт о судьбе цивилизации, о невольно, но постоянно воспроизводимом противоположении прогресса и подсознательной памяти человечества о «материнской утробе», «первоначальном покое»). Спектр философского осмысления столь широко трактуемой, да ещё интуитивно-художественно выраженной гончаровской идеи весьма широк - от примитивного калькирования образа «ленивца» Обломова (с прямым упоминанием гончаровского персонажа) до едва заметных перекличек с романом Гончарова на уровне эмоциональной и философской настроенности.

Случаи «открытого» калькирования образа-символа Обломова дали, например, национальные литературы бывшего СССР. Так, в повести абхазского прозаика Фазиля Искандера «Чик идет на оплакивание» Илья Обломов представлен в своей вполне предсказуемой социально-психологической сущности, так что роман «Обломов» для абхазского прозаика становится в один ряд со сказкой М. Е. Салтыкова-Щедрина о двух генералах: «Чик слыхал, что абхазские князья самые ленивые в мире. Чик читал книжку о самом ленивом русском барине Обломове. Интересно, если высадить на необитаемом острове абхазского князя и Обломова, кто из них первым возьмется за труд? Головоломная задача! Обломов, пожалуй, подобрей и попроще. Он в конце концов, несмотря на лень, согласился бы первым вскарабкаться на кокосовую пальму, но Чик понимал - не сможет, мускулы слабые».

В этом же ключе - на уровне не слишком сложной проблематики «лени» или «безволия» в образе Ильи Ильича Обломова - разрабатывает гончаровскую традицию киргизский писатель Узак Абдукаимов в романе «Битва», произведении, которое киргизские школьники изучают в курсе родной литературы. Роман, посвящённый теме Великой Отечественной войны, её роли в судьбах киргизского народа, подтверждает мысль, высказанную Р. Кыдырбаевой, - мысль о том, что становление крупных прозаических жанров в киргизской литературе проходило «под влиянием русской литературы».

В романе «Битва» писатель проводит параллель между гончаровским героем и одним из центральных персонажей романа - Качике Ормоновым, который задуман как своеобразный «двойник» Обломова - в психологическом плане. Качике Ормонов на протяжении всего романа борется с собой, с «обломовщиной» в себе, и в этом заключается психологическая доминанта образа. Качике - человек мяг-

кий, нерешительный, добрый, мечтательный. Его отличают интеллигентность, внутреннее чувство исключительной порядочности. Многое в этом плане напоминает в нём Илью Ильича (без психологической и философской глубины гончаровского героя). Но, как и Обломов, киргизский герой безволен; мучаясь сознанием того, что он живёт неправильно, нецелеустремлённо, он тем не менее не может преодолеть себя. Ему свойствен тот комплекс вины, который отличал и героя Гончарова, говорившего: «Мне давно стыдно жить на свете». В мыслях к этому постоянно возвращается и Качике Ормонов: «Сделал ли я что-нибудь путное, нашел ли свое призвание? Всё упустил - и время, и счастье. Всего боялся, всех стеснялся, терялся перед первым препятствием»6.

Параллель с Обломовым построена в «Битве» прежде всего в рамках проблемы воли и безволия. В начале романа Качике Ормонов предстаёт перед нами как законченный «обломовец». Как и Илья Ильич, он сторонится активной жизни, заменяя ее разработкой своих жизненных планов. Правда, в отличие от Гончарова, У. Абдукаимов не иронизирует над своим героем: «Битва» - типичное произведение соцреализма, с оптимистическим и выпрямленным финалом, мало учитывающим сложность жизненной драмы героя. О своём герое У. Абдукаимов говорит: «Голова была полна планов, но, пока он думал о своим призвании, жизнь шла своим чередом. Он давал себе твердое обещание завтра же начать все заново, но, увлеченный будничным потоком, убаюканный похвалами, все откладывал и откладывал выполнение своих планов». И Обломов, и Качике в «ясные минуты» понимают драматизм ситуации. Для Обломова моментом, в который он оглядывается на всю свою жизнь и пытается переделать ее, является его любовь к Ольге Ильинской. Для Качике Ормонова это война: «Война не только перевернула всю жизнь Качике, она была тем сильным толчком, который разбудил его, заставил оглянуться на прожитое, сурово оценить». Оба героя задают себе вопрос: «Кто же виноват?» Сходство обоих персонажей настолько очевидно, что в романе «Битва» не случайно появляется и имя гончаровского героя. В борениях с собой Качике Ормонов вспоминает о своём «двойнике»: «А ведь и у Обломова была если не цель, то все же свой идеал, и он стремился душой к этому идеалу... Вот именно душой. А делами? Шевельнул ли он хоть пальцем, вышел ли на борьбу за свой идеал? Лежал себе, убаюканный своими мечтами, в пуховых объятиях своих желаний и благих намерений. Чем я был лучше Обломова?»

Герой постоянно сравнивает себя с Обломовым и при этом как бы раздваивается: «Стоило ему почувствовать в себе Качике-Обломова, он переставал верить в реальность первого Качике, считал его призраком...». Или в другом месте: «Сколько раз он вскакивал, как Обломов, полный решимости покончить со своим прозябанием, но, как Обломов же, остывал и снова погружался в сон и мечты». Элемент «гамлетовского» сомнения, столь свойственный Илье Ильичу, присутствует и в характере героя «Битвы».

Дело в конечном счёте не в каких-то совершенно конкретных параллелях и перекличках. Главное то, что вся концепция характера Качике Ормонова основана на сходных с гончаровскими принципах изображения человека. Это драматичная борьба человека с самим собой. Правда, в образе Обломова заключено огромное

философско-психологическое обобщение. Он стал символом и одним из самых глубоких и масштабных типов в мировой литературе, наряду с Гамлетом и ДонКихотом. Естественно, масштаб художественных обобщений несопоставим, когда речь идёт о Качике Ормонове. Качике - всего лишь вариант человеческой судьбы. Но всё-таки важно, что, творчески осмысливая художественный опыт русского классика, У. Абдукаимов задумывается над главными вопросами гончаровского романа, один из которых состоит в том, почему же Илье Ильичу так и не удалось преодолеть в себе «обломовщину».

Совершенно очевидно, что киргизский прозаик как представитель соцреализма видит причину этого в сословной замкнутости жизни гончаровского героя, в его оторванности от народной жизни. У. Абдукаимов, показывающий судьбы многих людей в преломлении событий Великой Отечественной войны, главное внимание обращает именно на то, как меняет человека приближение к общенародной жизни. Отсюда и оптимистический финал романа. Качике Ормонов сумел преодолеть в себе безволие и «страх жизни». Связано это с тем, что он всё более и более от своих личных переживаний, сомнений, бесконечной рефлексии приходит к переживаниям за судьбу страны, своего народа. Слово «обломовщина» является ключом к роману У. Абдукаимова, поэтому в свете гончаровского романа видит себя не только сам герой: так видят его и другие. Это несомненное эстетическое упрощение. В училище, например, командир взвода Ормонова лейтенант Щербань обращается к нему: «Мы хотим, чтобы вы офицером стали и, прежде всего, человеком стали... Не думайте, что никто вас не видит, не прячьте голову. Что это? Обломовщина?.. Будьте, наконец, человеком...». Качике Ормонов, уже в боях за Кёнигсберг, будучи командиром роты, «будто переродился». В начале романа «Битва» Качике Ормонов предстаёт перед нами человеком, ищущим опеки. Его опекает жена Чаныркан (в определённой мере это значительно переосмысленный и трансформированный вариант образа Агафьи Матвеевны).

У. Абдукаимов как представитель молодой ещё киргизской прозы пытается осмыслить и адаптировать к требованиям соцреализма художественный опыт автора «Обломова». Несмотря на неизбежные упрощения, опыт Гончарова помог ему создать психологически насыщенный образ человека, превратившегося из мягкого, безвольного мечтателя в подлинного патриота своей Родины, отдающего ей свою жизнь. Если в образе Качике Ормонова есть определённая глубина, то связано это во многом с тем, что Абдукаимов проявляет вслед за Гончаровым определённый интерес к проблеме национального характера.

Но и русская литература XX в. даст нам при внимательном рассмотрении немало интересных фактов. Весьма любопытен, например, опыт Василия Шукшина, который, обратясь к проблеме глубинного менталитета русского человека в сатирической философской сказке «До третьих петухов», не нашёл более значимого и характерного образа-обобщения, чем Илья Обломов. В «Сказке про Ивана-дурака, как он ходил за тридевять земель набираться ума-разума» В. М. Шукшин представил Обломова как действующее лицо. Шукшин шаржированно изображает гончаровского героя, заостряя в его образе черты барственности и, наоборот, за-

тушёвывая то хорошее, что также есть в характере Обломова. Это отвечает «сказочной» художественной задаче писателя.

Второй вариант гончаровского влияния на современную литературу XX-XXI вв. намного сложнее первого. Сегодняшняя наука начинает искать влияние Гончарова на мировой литературный процесс в весьма широком контексте, порою неожиданном. Так, например, речь идёт о влиянии Гончарова на американскую литературу. Xарактерна статья Г. Димент «Гончаров и Беккет»7. Выдающийся писатель XX в., лауреат Нобелевской премии 1969 г. Сэмуэль Беккет8 познакомился с романом «Обломов» (а затем, очевидно, и с другими произведениями Гончарова) в 1937 г., по совету своей знакомой Пегги Гуггенхайм, которая впоследствии вспоминала: «Я заставила его прочитать этот роман, и он, конечно, сразу же узнал себя в этом странном и флегматичном персонаже» (перевод Г. Димент). Беккет настолько сам оказался поражён своим сходством с Обломовым, что стал подписывать свои письма его именем. Многие американские критики проводят прямые параллели между героями Гончарова и Беккета.

Другое имя - известный ирландский писатель Джеймс Джойс. Одна из участниц Международной Гончаровской конференции 2007 г. американский профессор Галя Димент (Сиэтл) пишет: «К Гончарову я пришла каким-то образом через Джойса, у которого меня очень интересовало то, что в его романе «Уллис» он как бы «разделил» свою личность и автобиографию между двумя главными героями -Стивеном и Блумом... дядюшка и племянник Адуевы выполняют такую же функцию у Гончарова в “Обыкновенной истории”...»9. Она же отметила влияние Гончарова на Вирджинию Вульф.

По мнению исследовательницы, русский писатель ставил перед собою следующие задачи в своих романах: «1. Обнаружить “внутреннюю” автобиографию, которую только он один мог опознать. 2. Скрыть “внешнюю” автобиографию, которую он не желал, чтобы кто-то увидел, кроме него. 3. Сохранить сильную степень обособленности между собой как автором и своим человеческим опытом. 4. Высмеять веру в то, что последовательность событий в “романе воспитания” имеет что-то общее с человеческим прогрессом». Тем самым Гончаров предвосхитил «подобные усилия и результаты работы двух наиболее влиятельных романистов будущего столетия - Вирджинии Вульф и Джеймса Джойса»10.

Влияние Гончарова на мировой литературный процесс растёт исподволь, но прочно, при этом - всё более ускоренно и заметно. Уже сегодня ясно, что представление о примитивном бытописателе крайне устарело. Гончаров при жизни был писателем элитарным, таковым остаётся и сейчас. Более того, чем дальше отодвигается его творчество в прошлое, тем современнее оно становится. Гончаров оказался писателем даже не ХХ-го, а ХХ1-го века.

1 Уже первые критики «Обыкновенной истории» почувствовали пушкинскую основу романа Гончарова. См.: Пантеон и репертуар русской сцены. - 1848. - Т. II. - Кн. 4. - Отд. IV. - С. 53. Со временем пушкинские традиции в творчестве Гончарова так или иначе отмечали многие критики и исследователи. См., например: И. А. Гончаров в русской критике. - М., 1958. - С. 33; Дружинин А. В. Прекрасное и вечное. - М., 1988. - С. 126; Мережковский Д. С. Основные особенности таланта и творчества И. А. Гончарова // Прилуко-

Прилуцкий Н. Г., сост. Корифеи русского слова. Сборник критических и биографических статей для средней школы и самообразования. Вып. 11. Гончаров. Жизнь и творчество. -СПб., Варшава, 1912. - С. 6; Ляцкий Е. Гончаров. Жизнь, личность, творчество. Критикобиографические очерки. Изд. 2-е. - СПб., 1912. - С. 75; Щеголев П. Е. И. А. Гончаров -цензор Пушкина // Голос земли. - М., 1912. - № 20. - С. 4-5; Цейтлин А. Г. И. А. Гончаров. - М., 1950. - С. 59-60; Гуковский Г. А. Пушкин и проблемы реалистического стиля. -М., 1957. - С. 130; Сомов В. П. Пушкинские традиции в прозе И. А. Гончарова 30-х годов // Уч. зап. МГПИ им. В. И. Ленина. - № 135. - М., 1969; Мельник В. И. «Пушкинские дуэли» в «Обыкновенной истории» И. А. Гончарова // Вопросы творчества и биографии А. С. Пушкина. Тезисы докладов и сообщений межвузовской научной конференции. - Одесса: Одесский госуниверситет, 1992. - С. 91-93; Мельник В. И. Пушкинские реминисценции в «Обрыве» И. А. Гончарова // Русская культура и Восток. Третьи Крымские пушкинские чтения. Материалы. - Симферополь, 1993. - С. 26-27; Мельник В. И. Пушкинские мотивы в «Иване Савиче Поджабрине» И. А. Гончарова // Пушкин и славянский мир. Пятые крымские Пушкинские международные чтения. Материалы. - Симферополь, 1995. - С. 47-48; Мельник

В. И. Пушкинские традиции в романе И. А. Гончарова «Обломов» // Гончаровские чтения. 1995-1996. - Ульяновск, 1997. - С. 59-64; Мельник В. И. «Я воспитался его поэзиею...» (Пушкинские традиции в романах Гончарова) // Мысль, слово и время в пространстве культуры. Межвузовский сборник научных трудов. - Вып. 2. - Киев, 2000. - С. 56-74 и др.

2 Аннинский И. Эстетика «Мертвых душ» и ее наследие // Аполлон. - 1911. - № 8. - С. 55; Цейтлин А. Г. И. А. Гончаров. - М.-Л., 1950. - С. 390-395; Храпченко М. Б. Творчество Гоголя. - М., 1956. - С. 560-563; Пруцков Н. И. Мастерство Гончарова-романиста. - М.-Л., 1962. - С. 15-69; Демиховская О. А. Эстетическая традиция Пушкина и Гоголя в творчестве И. А. Гончарова // Проблемы изучения художественного произведения...: Тез. докладов.

- М., 1968. - Ч. 1. - С. 101-102; Краснощекова Е. А. «Обломов» И. А. Гончарова. - М., 1970. - С. 8-18; Harper K. E. Text Progression and Narrative Style // American Contributions to the 8th International Congress of Slavists, Zagreb and Ljubljana, Sept. 3-9, 1978. Literature. Columbus (Ohio), 1978. - Vol. 2. - P. 223-236; Казарин В. П., Чернета Л. Т. Образ Александра Адуева и письма молодого Н. В. Гоголя: (К типологии романтич. миросозерцания) // Вопросы русской литературы. - Вып. 2 (48). - Львов, 1986. - С. 44-51; Тихомиров В. Н. И. А. Гончаров: Лит. портрет. - Киев: Лыбидь, 1991. - С. 102-105; Васильева С. А. К вопросу об эстетической позиции молодого И. А. Гончарова // Актуальные проблемы филологии в вузе и школе. - Тверь, 1992. - С. 140-141; Мельник В. И. Гоголевская традиция в «Обрыве» // Традиции в контексте русской культуры. Материалы научной конференции. -Череповец, 1992. - С. 64-66; Балакшина Ю. В. Осмысление типа романтика в повести Н. В. Гоголя «Невский проспект»” и романе И. А. Гончарова «Обыкновенная история» // Творчество Н. В. Гоголя: истоки, поэтика, контекст. Межвуз. сб. науч. тр. - СПб.: Изд-во РГГМИ, 1997. - С. 13-19; Юдина М. Б. Гоголевское «кольцо» Гончарова // Историколитературный сборник. - Тверь, 1999. - С. 96-107; Leblanc R. D. Food, orality, and nostalgia for childhood: Gastronomic slavophilism in midnineteenth-century Russian fiction // Russ. rev. Syracuse (N.Y.), 1999. - Vol. 58. - P. 244-267; Koschmal W. Postrealismus in Russland: Ivan Go^arovs spite Erzulungen // Russian Literature. 2002. - LI. - Р. 421-442 (в данной работе традиции Гоголя обнаруживаются в таких произведениях Гончарова, как «Уха» и «Май месяц в Петербурге») и др.

3 Письмо из личного архива В. И. Мельника.

4 Жужанна Зёльдхейи-Деак. Первый венгерский перевод «Обломова» И. А. Гончарова // Studia Slavica Hung Academia Kiado, Budapest. 1993. - 38/1-2. - Sz. 238.

5 Неделя. - 1891. - № 38.

6 Цитаты приводятся по изданию: Абдукаимов У. Битва. В 2-х томах. - Фрунзе, 1961 - 1966.

ss

7 raля Димент. Гончаров и Беккет // И. А. Гончаров. Материалы Международной научной конференции, посвящённой 195-летию со дня рождения И. А. Гончарова. - Ульяновск, 200S. - С. 310-314.

8 Недавно вышла его биография: Dukes G. Samuel Beckett. - Woodstock and New York: Overlock Press, 2002. См. рецензию на эту книгу: Caвченко А. Л. Новая книга о С. Беккете // Филологические записки. Вестник литературоведения и языкознания. - Вып. 25. - Воронеж. 2006. - С. 30S-310.

9 Гтя Димент. Гончаров и Беккет // И. А. Гончаров. Материалы Международной научной конференции, посвященной 195-летию со дня рождения И. А. Гончарова. - Ульяновск, 200s.

- С. 310. Автор статьи упоминает о факте знакомства Джойса с романом «Обломов» (с. 311).

10 Цит. по кн.: Kpacнощековa Е. А. Иван Александрович Гончаров. Мир творчества. -СПб., 1997. - С. S5.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.