CC BY
190
СВОЕОБРАЗИЕ ВЛИЯНИЯ И. А. ГОНЧАРОВА НА МИРОВОЙ ЛИТЕРАТУРНЫЙ ПРОЦЕСС
В. И. Мельник, Т. В. Мельник
Работа выполнена при поддержке РГНФ. Грант 08-04-00079а «И. А. Гончаров и мировой литературный процесс».
Исследователи так или иначе уже обращались к проблеме литературных традиций в творчестве И. А. Гончарова. Особенно часто речь идёт о влиянии на его творчество А. С. Пушкина1 и Н. В. Гоголя2. Влияние на Гончарова мировой и русской литературы - от античных авторов до его современников - изучено значительно хуже. Изучение мировой и отечественной литературной традиции в творчестве Гончарова - всё ещё в перспективе будущего. И совсем плохо обстоит дело с попытками выявить влияние самого автора «Обломова» на русский и мировой литературный процесс. Начать с того, что в научный оборот всё ещё не введён необходимый литературный фактический материал. Нам слишком мало известно о фактах открытого, а потому так или иначе фиксируемого влияния Гончарова на современников и позднейших авторов. Но главное заключается в проблеме «скрытого» влияния Гончарова на литературный процесс. Дело в том, что «открытые», «фиксированные» случаи влияния по своему литературному значению, как правило, весьма незначительны. Гончаров не оказывает и не может оказывать влияния своим слишком «нейтральным» стилем. У него нет таких философски определённых идей, как, например, у Ф. М. Достоевского. Тем не менее факт его заочного присутствия и воздействия на современный литературный процесс несомненен. И. А. Гончаров был «тихим» писателем. Все свои великие художественные открытия он сделал не входя ни в какие литературные группировки и союзы, без шума и деклараций, и даже без акцентировки. Единственное его «скандальное» произведение «Необыкновенная история», в котором излагалась история его взаимоотношений с И. С. Тургеневым, не предназначалась им для опубликования при жизни своей и Тургенева. Столь же тихим, но мощным, всепроникающим оказалось влияние Гончарова на русскую и иные культуры и даже субкультуры. Всё дело в том, что Гончаров оказывает воздействие на окружающую литературную среду не идеями и декларациями, которые можно просто цитировать, а пластическими образами, прежде всего, конечно, образом Ильи Обломова.
При этом следует учитывать, что Гончаров был и в какой-то степени остаётся «элитарным» писателем, то есть таким, мысли которого вычитываются, что называется, «между строк». Гончаров требует для своего понимания значительных интеллектуальных и духовных усилий, работы ума и души. От этого Гончаров мало интересен «массам». Совершенно права поэтесса Лариса Васильева, сказавшая о том, что Г ончаров заслуживает гораздо большего признания: «Он не прочитан и, увы, не будет прочитан, заслоненный литературами десятого и пятнадцатого сор-та».3 По степени интереса к произведениям Гончарова, по сути дела, можно судить
о глубине не только читательской, но и писательской личности. Наши наблюдения в
рамках анкетных опросов писателей в течение ряда лет (1990-2000-е гг.) показали, что вполне ясны и всем интересны лишь два его произведения. Во-первых, это «Фрегат “Паллада”», книга, абсолютно лишённая главной эстетической особенности романов Гончарова, - их «зашифрованности», прикровенности мыслей. Напротив, «Фрегат “Паллада”», при всей интеллектуальной концентрированности, даже концептуальности, - это книга абсолютно открытая, мудрая и весёлая. Если она и неизвестна очень широкому («массовому») читателю сегодня, то по причинам, от самого автора и его книги абсолютно не зависящим. Второе произведение, ставшее хрестоматийным и при этом кажущееся понятным и доступным абсолютно всем, - это роман «Обломов». Концентрированное, глубокое и в то же время прозрачно-простое, фольклорное по духу изображение русского национального характера в лице Ильи Ильича Обломова сблизило Гончарова с русским (да и не только русским) человеком всех времён. Этот оригинальный авторский вариант «Иванушки-дурачка» и одновременно обессиленного каким-то скрытым грехом «Ильи Муромца» нового времени стал наиболее глубоким и ярким выражением характера «русского человека» как такового. Обломов стал выражением русскости как таковой - в её положительном и негативном виде. В Обломове заключена тайна русского национального характера, как заключена она и в сказочном Ивануш-ке-дураке. В Обломове романист сумел прикоснуться к самым затаённым глубинам живой, «переливающейся», постоянно играющей прекрасными и никудышными качествами народной души. Исподволь и как-то незаметно была выполнена Гончаровым колоссальная, по сути требующая гениальности художественная задача. Создавая свой миф об Илье Обломове, Гончаров высказался о России, русском человеке и русской истории, притом высказался мудро, неоднозначно, без подведения итогов, сохраняя широту фольклорного мышления. Весьма характерный факт приводит в своей статье о восприятии романа «Обломов» в Венгрии исследовательница Ж. Зёльдхейи-Деак: в ответах на анкету о любимых книгах в 1902 г. из 34 венгерских писателей ни один не назвал «Обломова», хотя венгры имели возможность прочесть роман на немецком языке. Зато после появления перевода «Обломова» на венгерский язык в 1906 году в двух подобных же анкетах (1918 и 1937 гг.) уже целый ряд венгерских деятелей культуры называют «Обломова» как одну из любимейших книг. Очень интересен комментарий исследовательницы: «Несмотря на то, что Гончаров был менее известным в Венгрии, чем Тургенев или Толстой, с начала XX века на Обломова ссылались чаще, чем на любого другого русского литературного героя»4. Почти с уверенностью можно сказать, что и в других странах, где Гончаров известен менее чем Достоевский или Толстой, всё-таки именно Обломов является главным русским литературным героем. Этот характерный факт как раз и отражает одну из граней так называемого «феномена Гончарова».
Уже похороны Гончарова обнаружили, что русское общество восприняло жизнь писателя и его творчество как эпохально значимые. Многие ведущие русские газеты посчитали своим долгом опубликовать итоговые статьи о его жизни и творчестве. Так, газета «Неделя» писала: «По широте замысла и исполнения, по художественной ясности и пластичности изображений, Гончаров едва ли имеет
себе равного в нашей литературе, - да, может быть, не столько в нашей, но и вообще в новейшей литературе европейской»5.
На наш взгляд,эта феноменальная особенность Гончарова-художника заключается в его необыкновенной, если не сказать - гениальной, способности синтезировать важнейшие для него идейные и эстетические факторы, с несомненностью заявившие о себе в истории человечества, факторы, в которых оформились попытки человечества осмыслить коренные вопросы жизни и бессмертия. Указанная способность, в сущности, есть талант необыкновенного чувства меры, симметрии и пропорции. Гончаров уравновешивает и гармонически сочетает в своих текстах, казалось бы, совершенно противоположные принципы анализа жизненных явлений: античность и Православие, позитивную науку и безусловную веру, народное миросозерцание и философские идеи. Его художественный стиль можно обозначить как синтезирующий и «переплавляющий». Наиболее близким в этом отношении себе Гончаров считал Пушкина - и во многом ориентировался на него. В какой-то мере такая способность к художественному «синтезу» свойственна многим современникам Гончарова, русским писателям XIX в. Но ни один из них не может сравниться с автором «Обломова», поскольку данный синтез - не черта его стиля, а его идейно-смысловая и художественная доминанта. Гончаров - писатель не явно выраженного стиля, не какого-то определённого направления. Многие, не пожелав разобраться, принимали его способность к синтезу за обезличивание стиля, в основе которого лежит элементарное мещанство и равнодушие. Правду сказать, разбираться в едва заметных «выпуклостях» гончаровского стиля, выдающих то, из каких составных частей и с какой целью «сплавлены» в его текстах самые разнородные элементы, весьма непросто.
Особенно сложно поэтому увидеть собственно влияние Гончарова на дальнейший литературный процесс - русский и мировой. Многие отечественные и зарубежные исследователи называли имена больших писателей, таких, например, как Джойс, в качестве литературных «наследников» Гончарова, но при этом не могли чётко сформулировать принципы преемственности, оставляя ряд неразрешённых вопросов. И это естественно. Легко увидеть литературных преемников Н. В. Гоголя, М. Е. Салтыкова-Щедрина, В. В. Маяковского, но гораздо сложнее -
А. С. Пушкина, И. А. Гончарова, даже А. П. Чехова. Художественные открытия Гончарова залегают глубоко внутри его творчества, часто на уровне интуитивного (как, например, образ Обломова). Ибо только интуитивно, а не сознательно можно было свести, «сплавить» в образе Обломова столько разнородных и не рассыпающихся на части жизненных стихий. Эта загадка романиста до сих пор притягивает к себе самых различных художников, которые обнаруживают свою тягу далеко не всегда явно. Скорее писатели пытаются понять художественную тайну Гончарова, пробуют применить его метод синтеза, акцентируют в «бесконечном» образе Обломова отдельные черты, актуализированные современной жизнью... Не нужно быть пророком, чтобы предвидеть, что Гончаров неизбежно станет одним из самых востребованных в мире русских писателей - хотя, как всегда, не для широкой публики. Его литературное восхождение в Европе и Америке, немыслимое, казалось бы, ещё не так давно, а в его собственные времена отчасти зависевшее от ак-
тивности его недругов (см. «Необыкновенную историю»), исключительно прочно и последовательно.
Проблема влияния Гончарова-художника на русский и мировой литературный процесс до сих пор не ставилась в теоретическом плане. Но именно этот ракурс и интересен прежде всего. Сегодня уже накоплена некоторая фактологическая база эмпирических наблюдений, позволяющих хотя бы в общих чертах представить закономерности, лежащие в основе обсуждаемой проблемы. Прежде всего речь идёт о простейшем и наименее спорном типе влияния - о влиянии образного ряда и мотивов, господствующих в произведениях писателя. Например, Гончаров создал своего Обломова, который сам стал определённым символом, «сверхтипом», всё более широко вовлекаемым в мировой художественный процесс (в особенности, когда речь идёт о судьбе цивилизации, о невольно, но постоянно воспроизводимом противоположении прогресса и подсознательной памяти человечества о «материнской утробе», «первоначальном покое»). Спектр философского осмысления столь широко трактуемой, да ещё интуитивно-художественно выраженной гончаровской идеи весьма широк - от примитивного калькирования образа «ленивца» Обломова (с прямым упоминанием гончаровского персонажа) до едва заметных перекличек с романом Гончарова на уровне эмоциональной и философской настроенности.
Случаи «открытого» калькирования образа-символа Обломова дали, например, национальные литературы бывшего СССР. Так, в повести абхазского прозаика Фазиля Искандера «Чик идет на оплакивание» Илья Обломов представлен в своей вполне предсказуемой социально-психологической сущности, так что роман «Обломов» для абхазского прозаика становится в один ряд со сказкой М. Е. Салтыкова-Щедрина о двух генералах: «Чик слыхал, что абхазские князья самые ленивые в мире. Чик читал книжку о самом ленивом русском барине Обломове. Интересно, если высадить на необитаемом острове абхазского князя и Обломова, кто из них первым возьмется за труд? Головоломная задача! Обломов, пожалуй, подобрей и попроще. Он в конце концов, несмотря на лень, согласился бы первым вскарабкаться на кокосовую пальму, но Чик понимал - не сможет, мускулы слабые».
В этом же ключе - на уровне не слишком сложной проблематики «лени» или «безволия» в образе Ильи Ильича Обломова - разрабатывает гончаровскую традицию киргизский писатель Узак Абдукаимов в романе «Битва», произведении, которое киргизские школьники изучают в курсе родной литературы. Роман, посвящённый теме Великой Отечественной войны, её роли в судьбах киргизского народа, подтверждает мысль, высказанную Р. Кыдырбаевой, - мысль о том, что становление крупных прозаических жанров в киргизской литературе проходило «под влиянием русской литературы».
В романе «Битва» писатель проводит параллель между гончаровским героем и одним из центральных персонажей романа - Качике Ормоновым, который задуман как своеобразный «двойник» Обломова - в психологическом плане. Качике Ормонов на протяжении всего романа борется с собой, с «обломовщиной» в себе, и в этом заключается психологическая доминанта образа. Качике - человек мяг-
кий, нерешительный, добрый, мечтательный. Его отличают интеллигентность, внутреннее чувство исключительной порядочности. Многое в этом плане напоминает в нём Илью Ильича (без психологической и философской глубины гончаровского героя). Но, как и Обломов, киргизский герой безволен; мучаясь сознанием того, что он живёт неправильно, нецелеустремлённо, он тем не менее не может преодолеть себя. Ему свойствен тот комплекс вины, который отличал и героя Гончарова, говорившего: «Мне давно стыдно жить на свете». В мыслях к этому постоянно возвращается и Качике Ормонов: «Сделал ли я что-нибудь путное, нашел ли свое призвание? Всё упустил - и время, и счастье. Всего боялся, всех стеснялся, терялся перед первым препятствием»6.
Параллель с Обломовым построена в «Битве» прежде всего в рамках проблемы воли и безволия. В начале романа Качике Ормонов предстаёт перед нами как законченный «обломовец». Как и Илья Ильич, он сторонится активной жизни, заменяя ее разработкой своих жизненных планов. Правда, в отличие от Гончарова, У. Абдукаимов не иронизирует над своим героем: «Битва» - типичное произведение соцреализма, с оптимистическим и выпрямленным финалом, мало учитывающим сложность жизненной драмы героя. О своём герое У. Абдукаимов говорит: «Голова была полна планов, но, пока он думал о своим призвании, жизнь шла своим чередом. Он давал себе твердое обещание завтра же начать все заново, но, увлеченный будничным потоком, убаюканный похвалами, все откладывал и откладывал выполнение своих планов». И Обломов, и Качике в «ясные минуты» понимают драматизм ситуации. Для Обломова моментом, в который он оглядывается на всю свою жизнь и пытается переделать ее, является его любовь к Ольге Ильинской. Для Качике Ормонова это война: «Война не только перевернула всю жизнь Качике, она была тем сильным толчком, который разбудил его, заставил оглянуться на прожитое, сурово оценить». Оба героя задают себе вопрос: «Кто же виноват?» Сходство обоих персонажей настолько очевидно, что в романе «Битва» не случайно появляется и имя гончаровского героя. В борениях с собой Качике Ормонов вспоминает о своём «двойнике»: «А ведь и у Обломова была если не цель, то все же свой идеал, и он стремился душой к этому идеалу... Вот именно душой. А делами? Шевельнул ли он хоть пальцем, вышел ли на борьбу за свой идеал? Лежал себе, убаюканный своими мечтами, в пуховых объятиях своих желаний и благих намерений. Чем я был лучше Обломова?»
Герой постоянно сравнивает себя с Обломовым и при этом как бы раздваивается: «Стоило ему почувствовать в себе Качике-Обломова, он переставал верить в реальность первого Качике, считал его призраком...». Или в другом месте: «Сколько раз он вскакивал, как Обломов, полный решимости покончить со своим прозябанием, но, как Обломов же, остывал и снова погружался в сон и мечты». Элемент «гамлетовского» сомнения, столь свойственный Илье Ильичу, присутствует и в характере героя «Битвы».
Дело в конечном счёте не в каких-то совершенно конкретных параллелях и перекличках. Главное то, что вся концепция характера Качике Ормонова основана на сходных с гончаровскими принципах изображения человека. Это драматичная борьба человека с самим собой. Правда, в образе Обломова заключено огромное
философско-психологическое обобщение. Он стал символом и одним из самых глубоких и масштабных типов в мировой литературе, наряду с Гамлетом и ДонКихотом. Естественно, масштаб художественных обобщений несопоставим, когда речь идёт о Качике Ормонове. Качике - всего лишь вариант человеческой судьбы. Но всё-таки важно, что, творчески осмысливая художественный опыт русского классика, У. Абдукаимов задумывается над главными вопросами гончаровского романа, один из которых состоит в том, почему же Илье Ильичу так и не удалось преодолеть в себе «обломовщину».
Совершенно очевидно, что киргизский прозаик как представитель соцреализма видит причину этого в сословной замкнутости жизни гончаровского героя, в его оторванности от народной жизни. У. Абдукаимов, показывающий судьбы многих людей в преломлении событий Великой Отечественной войны, главное внимание обращает именно на то, как меняет человека приближение к общенародной жизни. Отсюда и оптимистический финал романа. Качике Ормонов сумел преодолеть в себе безволие и «страх жизни». Связано это с тем, что он всё более и более от своих личных переживаний, сомнений, бесконечной рефлексии приходит к переживаниям за судьбу страны, своего народа. Слово «обломовщина» является ключом к роману У. Абдукаимова, поэтому в свете гончаровского романа видит себя не только сам герой: так видят его и другие. Это несомненное эстетическое упрощение. В училище, например, командир взвода Ормонова лейтенант Щербань обращается к нему: «Мы хотим, чтобы вы офицером стали и, прежде всего, человеком стали... Не думайте, что никто вас не видит, не прячьте голову. Что это? Обломовщина?.. Будьте, наконец, человеком...». Качике Ормонов, уже в боях за Кёнигсберг, будучи командиром роты, «будто переродился». В начале романа «Битва» Качике Ормонов предстаёт перед нами человеком, ищущим опеки. Его опекает жена Чаныркан (в определённой мере это значительно переосмысленный и трансформированный вариант образа Агафьи Матвеевны).
У. Абдукаимов как представитель молодой ещё киргизской прозы пытается осмыслить и адаптировать к требованиям соцреализма художественный опыт автора «Обломова». Несмотря на неизбежные упрощения, опыт Гончарова помог ему создать психологически насыщенный образ человека, превратившегося из мягкого, безвольного мечтателя в подлинного патриота своей Родины, отдающего ей свою жизнь. Если в образе Качике Ормонова есть определённая глубина, то связано это во многом с тем, что Абдукаимов проявляет вслед за Гончаровым определённый интерес к проблеме национального характера.
Но и русская литература XX в. даст нам при внимательном рассмотрении немало интересных фактов. Весьма любопытен, например, опыт Василия Шукшина, который, обратясь к проблеме глубинного менталитета русского человека в сатирической философской сказке «До третьих петухов», не нашёл более значимого и характерного образа-обобщения, чем Илья Обломов. В «Сказке про Ивана-дурака, как он ходил за тридевять земель набираться ума-разума» В. М. Шукшин представил Обломова как действующее лицо. Шукшин шаржированно изображает гончаровского героя, заостряя в его образе черты барственности и, наоборот, за-
тушёвывая то хорошее, что также есть в характере Обломова. Это отвечает «сказочной» художественной задаче писателя.
Второй вариант гончаровского влияния на современную литературу XX-XXI вв. намного сложнее первого. Сегодняшняя наука начинает искать влияние Гончарова на мировой литературный процесс в весьма широком контексте, порою неожиданном. Так, например, речь идёт о влиянии Гончарова на американскую литературу. Xарактерна статья Г. Димент «Гончаров и Беккет»7. Выдающийся писатель XX в., лауреат Нобелевской премии 1969 г. Сэмуэль Беккет8 познакомился с романом «Обломов» (а затем, очевидно, и с другими произведениями Гончарова) в 1937 г., по совету своей знакомой Пегги Гуггенхайм, которая впоследствии вспоминала: «Я заставила его прочитать этот роман, и он, конечно, сразу же узнал себя в этом странном и флегматичном персонаже» (перевод Г. Димент). Беккет настолько сам оказался поражён своим сходством с Обломовым, что стал подписывать свои письма его именем. Многие американские критики проводят прямые параллели между героями Гончарова и Беккета.
Другое имя - известный ирландский писатель Джеймс Джойс. Одна из участниц Международной Гончаровской конференции 2007 г. американский профессор Галя Димент (Сиэтл) пишет: «К Гончарову я пришла каким-то образом через Джойса, у которого меня очень интересовало то, что в его романе «Уллис» он как бы «разделил» свою личность и автобиографию между двумя главными героями -Стивеном и Блумом... дядюшка и племянник Адуевы выполняют такую же функцию у Гончарова в “Обыкновенной истории”...»9. Она же отметила влияние Гончарова на Вирджинию Вульф.
По мнению исследовательницы, русский писатель ставил перед собою следующие задачи в своих романах: «1. Обнаружить “внутреннюю” автобиографию, которую только он один мог опознать. 2. Скрыть “внешнюю” автобиографию, которую он не желал, чтобы кто-то увидел, кроме него. 3. Сохранить сильную степень обособленности между собой как автором и своим человеческим опытом. 4. Высмеять веру в то, что последовательность событий в “романе воспитания” имеет что-то общее с человеческим прогрессом». Тем самым Гончаров предвосхитил «подобные усилия и результаты работы двух наиболее влиятельных романистов будущего столетия - Вирджинии Вульф и Джеймса Джойса»10.
Влияние Гончарова на мировой литературный процесс растёт исподволь, но прочно, при этом - всё более ускоренно и заметно. Уже сегодня ясно, что представление о примитивном бытописателе крайне устарело. Гончаров при жизни был писателем элитарным, таковым остаётся и сейчас. Более того, чем дальше отодвигается его творчество в прошлое, тем современнее оно становится. Гончаров оказался писателем даже не ХХ-го, а ХХ1-го века.
1 Уже первые критики «Обыкновенной истории» почувствовали пушкинскую основу романа Гончарова. См.: Пантеон и репертуар русской сцены. - 1848. - Т. II. - Кн. 4. - Отд. IV. - С. 53. Со временем пушкинские традиции в творчестве Гончарова так или иначе отмечали многие критики и исследователи. См., например: И. А. Гончаров в русской критике. - М., 1958. - С. 33; Дружинин А. В. Прекрасное и вечное. - М., 1988. - С. 126; Мережковский Д. С. Основные особенности таланта и творчества И. А. Гончарова // Прилуко-
Прилуцкий Н. Г., сост. Корифеи русского слова. Сборник критических и биографических статей для средней школы и самообразования. Вып. 11. Гончаров. Жизнь и творчество. -СПб., Варшава, 1912. - С. 6; Ляцкий Е. Гончаров. Жизнь, личность, творчество. Критикобиографические очерки. Изд. 2-е. - СПб., 1912. - С. 75; Щеголев П. Е. И. А. Гончаров -цензор Пушкина // Голос земли. - М., 1912. - № 20. - С. 4-5; Цейтлин А. Г. И. А. Гончаров. - М., 1950. - С. 59-60; Гуковский Г. А. Пушкин и проблемы реалистического стиля. -М., 1957. - С. 130; Сомов В. П. Пушкинские традиции в прозе И. А. Гончарова 30-х годов // Уч. зап. МГПИ им. В. И. Ленина. - № 135. - М., 1969; Мельник В. И. «Пушкинские дуэли» в «Обыкновенной истории» И. А. Гончарова // Вопросы творчества и биографии А. С. Пушкина. Тезисы докладов и сообщений межвузовской научной конференции. - Одесса: Одесский госуниверситет, 1992. - С. 91-93; Мельник В. И. Пушкинские реминисценции в «Обрыве» И. А. Гончарова // Русская культура и Восток. Третьи Крымские пушкинские чтения. Материалы. - Симферополь, 1993. - С. 26-27; Мельник В. И. Пушкинские мотивы в «Иване Савиче Поджабрине» И. А. Гончарова // Пушкин и славянский мир. Пятые крымские Пушкинские международные чтения. Материалы. - Симферополь, 1995. - С. 47-48; Мельник
В. И. Пушкинские традиции в романе И. А. Гончарова «Обломов» // Гончаровские чтения. 1995-1996. - Ульяновск, 1997. - С. 59-64; Мельник В. И. «Я воспитался его поэзиею...» (Пушкинские традиции в романах Гончарова) // Мысль, слово и время в пространстве культуры. Межвузовский сборник научных трудов. - Вып. 2. - Киев, 2000. - С. 56-74 и др.
2 Аннинский И. Эстетика «Мертвых душ» и ее наследие // Аполлон. - 1911. - № 8. - С. 55; Цейтлин А. Г. И. А. Гончаров. - М.-Л., 1950. - С. 390-395; Храпченко М. Б. Творчество Гоголя. - М., 1956. - С. 560-563; Пруцков Н. И. Мастерство Гончарова-романиста. - М.-Л., 1962. - С. 15-69; Демиховская О. А. Эстетическая традиция Пушкина и Гоголя в творчестве И. А. Гончарова // Проблемы изучения художественного произведения...: Тез. докладов.
- М., 1968. - Ч. 1. - С. 101-102; Краснощекова Е. А. «Обломов» И. А. Гончарова. - М., 1970. - С. 8-18; Harper K. E. Text Progression and Narrative Style // American Contributions to the 8th International Congress of Slavists, Zagreb and Ljubljana, Sept. 3-9, 1978. Literature. Columbus (Ohio), 1978. - Vol. 2. - P. 223-236; Казарин В. П., Чернета Л. Т. Образ Александра Адуева и письма молодого Н. В. Гоголя: (К типологии романтич. миросозерцания) // Вопросы русской литературы. - Вып. 2 (48). - Львов, 1986. - С. 44-51; Тихомиров В. Н. И. А. Гончаров: Лит. портрет. - Киев: Лыбидь, 1991. - С. 102-105; Васильева С. А. К вопросу об эстетической позиции молодого И. А. Гончарова // Актуальные проблемы филологии в вузе и школе. - Тверь, 1992. - С. 140-141; Мельник В. И. Гоголевская традиция в «Обрыве» // Традиции в контексте русской культуры. Материалы научной конференции. -Череповец, 1992. - С. 64-66; Балакшина Ю. В. Осмысление типа романтика в повести Н. В. Гоголя «Невский проспект»” и романе И. А. Гончарова «Обыкновенная история» // Творчество Н. В. Гоголя: истоки, поэтика, контекст. Межвуз. сб. науч. тр. - СПб.: Изд-во РГГМИ, 1997. - С. 13-19; Юдина М. Б. Гоголевское «кольцо» Гончарова // Историколитературный сборник. - Тверь, 1999. - С. 96-107; Leblanc R. D. Food, orality, and nostalgia for childhood: Gastronomic slavophilism in midnineteenth-century Russian fiction // Russ. rev. Syracuse (N.Y.), 1999. - Vol. 58. - P. 244-267; Koschmal W. Postrealismus in Russland: Ivan Go^arovs spite Erzulungen // Russian Literature. 2002. - LI. - Р. 421-442 (в данной работе традиции Гоголя обнаруживаются в таких произведениях Гончарова, как «Уха» и «Май месяц в Петербурге») и др.
3 Письмо из личного архива В. И. Мельника.
4 Жужанна Зёльдхейи-Деак. Первый венгерский перевод «Обломова» И. А. Гончарова // Studia Slavica Hung Academia Kiado, Budapest. 1993. - 38/1-2. - Sz. 238.
5 Неделя. - 1891. - № 38.
6 Цитаты приводятся по изданию: Абдукаимов У. Битва. В 2-х томах. - Фрунзе, 1961 - 1966.
ss
7 raля Димент. Гончаров и Беккет // И. А. Гончаров. Материалы Международной научной конференции, посвящённой 195-летию со дня рождения И. А. Гончарова. - Ульяновск, 200S. - С. 310-314.
8 Недавно вышла его биография: Dukes G. Samuel Beckett. - Woodstock and New York: Overlock Press, 2002. См. рецензию на эту книгу: Caвченко А. Л. Новая книга о С. Беккете // Филологические записки. Вестник литературоведения и языкознания. - Вып. 25. - Воронеж. 2006. - С. 30S-310.
9 Гтя Димент. Гончаров и Беккет // И. А. Гончаров. Материалы Международной научной конференции, посвященной 195-летию со дня рождения И. А. Гончарова. - Ульяновск, 200s.
- С. 310. Автор статьи упоминает о факте знакомства Джойса с романом «Обломов» (с. 311).
10 Цит. по кн.: Kpacнощековa Е. А. Иван Александрович Гончаров. Мир творчества. -СПб., 1997. - С. S5.
