CC BY
147
ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ
ВЕСТНИК УДМУРТСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
43
2012. Вып. 4
УДК 821.161.1 М.А. Цыпуштанова
ГОГОЛЕВСКИЙ ТЕКСТ В ТВОРЧЕСКОЙ РЕЦЕПЦИИ НИКОЛАЯ КОЛЯДЫ (пьеса «Старосветская любовь»)
Рассматриваются особенности творческого диалога современного драматурга Н.Коляды с гоголевскими текстами, результатом которого становится самостоятельное драматургическое произведение «Старосветская любовь».
Ключевые слова: классика, Н. Гоголь, Н. Коляда, театр, современная драматургия, творческий диалог, инсценировка, текст, пьеса, автор, рецепция.
В пространстве современной драматургии гоголевское наследие представлено настолько объёмно и выразительно, что можно даже говорить о том, что на его основе сформировался целый литературный комплекс уникальных явлений. Театральные критики отмечают: «Гоголевский текст стал основой неимоверного количества ассоциаций, намеков, римейков и аллюзий на современные темы» [1]. В общем ряду многочисленных инсценировок особую ценность представляют те произведения, авторам которых удается, постигая своеобразие художественного мышления классика и выстраивая диалог с его текстами, в то же время сохранять собственный голос. Продуктивно работает в этом направлении известный современный драматург Н. Коляда. Им написаны уже три инсценировки гоголевских произведений - «Старосветская любовь», «Коробочка» и «Иван Федорович Шпонька и его тетушка». На сцене своего театра он показал зрителю оригинальные интерпретации «Ревизора» и «Женитьбы». В постановке Н. Коляды в екатеринбургском Театре кукол идет пьеса Олега Богаева «Башмачкин». В одном из интервью драматург так говорит о своем отношении к великому классику: «Я должен сказать, что Гоголя я не просто люблю, обожаю, а это просто член моей семьи, как и многие другие великие, замечательные русские писатели» [2].
Близкое, в какой-то степени даже «родственное» отношение Коляды к творчеству Гоголя определяет подход режиссера и драматурга к постановкам гоголевских пьес на сцене и созданию инсценировок «по мотивам» прозаических текстов классика. «И у каждого "обращения к Гоголю" - своя история» [3], - признается драматург.
Пьесу «Старосветская любовь» Коляда пишет в 1998 г. для актрисы Лии Ахеджаковой. В одном из интервью он рассказывает: «Приближался юбилей Ахеджаковой, и ее продюсер попросил меня написать пьесу по гоголевской повести, которая Ахеджаковой очень нравится. Взял в руки повесть, стал листать - 14 страниц. Чего писать-то? Потом вспомнил афоризм Евтушенко: «Литература - это исповедь самому себе» - и решил написать пьесу о своих маме и папе» [4].
Каким образом современный драматург выстраивает диалог с классическими произведениями? Что заставляет текст дышать в новом времени?
«Литература - исповедь самому себе», - повторяет драматург очень точные слова. Автор пропускает гоголевский текст через себя, смотрит на него сквозь призму своей жизни и жизни близких ему людей. И гоголевский текст начинает звучать с особой лиричностью и исповедальностью - тональностями, которые свойственны творчеству Коляды в целом.
В пьесе остро ощущается авторское присутствие, и структурным фундаментом его проявления становятся развернутые ремарки. В них проскальзывает то лукавая смешинка, то умиление жизнью старосветских помещиков, то страх перед крушением их мира. И это неслучайно, ведь, по признанию самого драматурга, пьеса посвящена светлой памяти его родителей. Поэтому так пронзительно и открыто звучит голос сына: «Мама моя, не умирай!!!!!!! Никогда не умирай, мама!!!! Если ты умрешь, то умрёт всё, всё, всё, что было у меня, умрёт моё детство, умрёт наш старенький дом, не умирай, мама, не умирай, прошу тебя, не умирай, мама, не умирай никогда...» [5. С. 115].
В авторских ремарках явлен и образ самого Н. Гоголя - не поддающийся исчерпывающей интерпретации символ, который обыгрывает Н. Коляда: «Гоголь как в кошмаре каком: вырядился зачем-то в женское платье, (в серенькое, ну да, в то самое, в то, что с небольшими цветочками по коричневому полю), один рукав надел, а другой за ним волочится» [5. С. 73]. Серенькое платье с небольшими цветочками по полю - то самое платье, в котором завещала похоронить себя Пульхерия Ивановна. Этот символ может прочитываться сначала как трагическое предвестие скорой смерти
2012. Вып. 4
ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ
героини и затем восприниматься как символ некоего родства, близости Гоголя со старосветскими помещиками, принятия их мира.
В какой-то момент «Старосветская любовь» может показаться филологической штудией, нацеленной на реконструкцию художественного мира гоголевского произведения и копирование особенностей словесной ткани текста - так мастерски Н. Коляда воспроизводит манеру письма Гоголя, воссоздаёт атмосферу мистики и загадочности, привлекает приёмы народной смеховой культуры, осуществляет единство трагического и комического начал.
Во многом эта легкость работы с гоголевским текстом объясняется самой природой художественного мышления Н. Коляды, проявляющейся в его тяге к карнавальной культуре, игровому остра-нению действия, особому синтезу смешного и подлинно серьёзного. Он буквально физически ощущает созвучие художественного мира Гоголя своим творческим прозрениям. На это обращает внимание Н.Л. Лейдерман: «Играется-то особая речь - карнавальная, серьезно-смеховая, совмещающая "верх" с "низом", зачатие и смерть. Внося веселость в мир, который, кажется, валится в тартарары, смеясь на "пороге", "артисты" Коляды, независимо от своих намерений, актуализируют семантику, составлявшую суть древнейшего смехового ритуала, который был оборотной стороной обряда похорон и знаменовал возрождение, обновление, исцеление» [6. С. 55].
В ткани его пьесы остро ощущается наслаждение драматурга при работе над колдовским словом Гоголя. Так, Коляда усиливает «комическое травестирование слова», развивает и утрирует гиперболы классика. Отсюда и эта яркая оригинальная лексика, которую драматург использует в своей пьесе: «поплямкотеть», «скушинькать», «попосбировать», а то и «набздовать». Отсюда и карнавальные зарисовки «пиршества» старосветских помещиков, которые дает в ремарках Н. Коляда: «Сели за стол. Бегают девки, ставят на стол яства, все едят-обжираются. Девки едят, кучер ест, Явдоха ест, вол жуёт, жуки на листьях чавкают - все. Улыбаются друг другу. Едят долго. Фырчат, как кошки» [5. С. 104].
Игра автора с претекстом проявляется в утрировании и других гоголевских приемов, например, в нагромождении однородных рядов глаголов, прилагательных и существительных. Драматург выстраивает целые каскады однородных частей речи. Достаточно сравнить классический и современный тексты. У Гоголя, например: «Комната Пульхерии Ивановны была вся уставлена сундуками, ящиками, ящичками и сундучочками. Множество узелков и мешков с семенами, цветочными, огородными, арбузными, висело по стенам» [7. С. 11]. Коляда не просто повторяет приём, но весело обыгрывает его. Пульхерия Ивановна вся в этих повторах. Так, она неоднократно перечисляет оздоровительные средства: «подорожник большой, полынь горькая, пустырник сердечный, родиола розовая, ромашка аптечная, ромашка безъязычковая, рябина обыкновенная, синюха голубая, смородина черная, солодка уральская, сосна обыкновенная, стальник полевой, спорынья, сушеница топяная, термопсис ланцетовидный, толокнянка обыкновенная, тимьян ползучий, тмин обыкновенный...» [5. С. 88].
Обогащая текст однородными рядами, драматург создает ощущение плотности и наполненности художественного мира, одухотворенности и гармоничной цельности пространства. Но это не единственный эффект, которого он добивается. Стоит обратить внимание на саму лексику, которой играет автор: Коляда дает перечисление терминов, обозначающих лекарственные растения, и располагает эти термины в алфавитном порядке, словно в справочнике, превращая речь героини в озвучивание номенклатурного списка. Текст начинает восприниматься уже на ином уровне: этот стилевой стык обнаруживает игру автора со словом, упоение этой игрой и задает другой ракурс восприятия произведения. И речь Пульхерии Ивановны, наполненная нежностью и лепетанием, которой так умилялся драматург, вдруг начинает звучать инородно и смешно уже по-другому. Характер смеха у Коляды нередко от умиления переходит в странную усмешку.
В этой связи уместно вспомнить книгу Андрея Белого «Мастерство Гоголя». В своем исследовании автор так объясняет тягу Гоголя к нагромождению однородных рядов: «По профессору Ермакову, тут мы имеем дело с психической конструкцией Гоголя, - собирать, перечислять, каталогизировать -что бы то ни было: предметы, слова; Гоголь - Плюшкин словечек, нижущий их подчас нарочно бессвязно, чтобы ошеломить, вызвать столпленье у глаз красочных пятен» [8. С. 229]. В этом свете речь героини пьесы Пульхерии Ивановны и ее страсть к перечислению и специфическому «каталогизированию» можно воспринимать как дружеский литературный шарж на самого Гоголя.
Коляда все время убегает от определенности, добивается эффекта мерцания текста. Авторская ирония (образ Гоголя с хлопушкой в платье сам по себе комичен) переплетается с нарастающей тревожностью. Драматург играет рядами таинственных внезапных превращений: кровати становятся
Гоголевский текст в творческой рецепции Николая Коляды.
ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ
45
2012. Вып. 4
«гробиками», герои то превращаются в детей, то вновь принимают свой прежний облик, Пульхерия Ивановна оборачивается «маленькой кошечкой», той, которая впоследствии принесет смерть в дом героев. Сначала кажется, что драматург любуется своими героями, и если возникает улыбка при взгляде на них, то эта добрая улыбка умиления. Сам склад художественного мышления ведет эту сентиментальность. Но тут же драматург сбрасывает беспечный тон, и веселый смех сменяется смехом сатанинским: «Жрут оба, как сумасшедшие. Двери скрипят во всём доме. Темно за окном» [5. С. 95]. Коляда обращает внимание на смену интонации самих героев: лепетание и напевность речи обрываются «дикими криками»: «Явдоха ей из графина киселя наливает. Пульхерия Ивановна пьет долго из кружки, дышит тяжело. Потом смотрит на Явдоху, кричит дико» [5. С. 97], «и тут он вдруг как закричал страшно, как закричал» [5. С. 78]. Плач и смех сменяют друг друга: Пульхерия Ивановна «улыбается, целует и плачет» [5. С. 98], Афанасий Иванович «Смеётся, плачет, смеётся, плачет.» [5. С. 95].
Трагическое и комическое в пьесе сплетаются в тесном единстве, слово автора мерцает, раскрывая перед читателем таинственный, фантастический мир, который невозможно разгадать до конца. И в этом случае следует с особой внимательностью относиться к прочтению финала произведения, концентрирующего смыслы авторской концепции.
Коляда пишет заключительную сцену пьесы под заголовком «Полночь. Вторая смерть», в которой автор акцентирует печальный итог жизни старосветских помещиков: «Афанасий Иванович молчит. Остановился посреди своего двора, посреди разрушенного мира своего, смотрит в небо, на звёзды. Звёзды блестят на тёмном небе» [5. С. 120].
Разрушился мир героев, мир народно-смеховой культуры, поверий, преданий, тесного переплетения мистики и реальности. Ушла в прошлое сказочная старосветская любовь, оставаясь загадкой для нового поколения. Золотой век закончился, и герои его, подобно мифологическим персонажам, превращаются в созвездия: «Вот видит он небо огромное, на небе глаза добрые, глаза жены его, Пульхерии Ивановны. Будто оттуда, из звёзд, зовёт она его к себе, поёт-приговаривает, тихо-тихо шепчет» [5. С. 121].
И здесь Коляда проясняет читателю сокровенную мысль, на которую его натолкнуло общение с Гоголем: образ любви, пусть такой старомодной, сентиментальной и простой (проявляющейся в основном в том, чтобы накормить и обогреть любимого человека), оказывается центральным образом пьесы. А способность героев любить друг друга так сильно в конечном счете оправдывает простоту и однообразие созданного ими мира.
Вероятно, именно специфика авторского сознания, способность драматурга переживать текст, соотносить его со своим внутренним миром позволили создать такой яркий образ, пропитать ткань пьесы особым лиризмом и искренностью, проступающими сквозь игровую природу текста «Старосветской любви».
И знаменательно, что даже финальная авторская ремарка «Падают с неба звезды. Значит: быть ветру» [5. С. 121] отсылает читателя к словам Пульхерии Ивановны: «Звезды падают - к ветру, пахнет жимолостью - к дождю, радуга вечером - назавтра будет погода хорошая, утром - дождливая, комаров много - огуречный год...» [5. С. 76-77]. А значит, драматург начинает говорить на языке своих героев, встает на их место. И последнее слово остается именно за ними.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Шепелева А. Blanc-Manger для бедных. URL: http://ptzh.theatre.ru/2003/33/46/
2. Коляда Николай: «Гоголь - член моей семьи» [Интервью]. URL: http://www.svobodanews.ru/content/Article/ 432413.html
3. Коляда Николай. «У Гоголя - бесконечно смешно, а потом - «над кем смеетесь»?» [Интервью] // Филологический класс. 2009. №22. С. 15.
4. Коляда Николай. В неравной борьбе с критикой [Интервью]. URL: http://www.ng.ru/culture/2000-02-16/ 7_struggle.html.
5. Коляда Н. Уйди-Уйди. Пьесы. Екатеринбург: Средне-Уральское книжное изд-во, 2000. 440 с.
6. Лейдерман Н.Л. Драматургия Николая Коляды: Критический очерк. Каменск-Уральский: Калан, 1997. 160 с.
7. Гоголь Н.В. Собр. соч.: в 7 т. М.: Худож. лит., 1978. Т. 2. 541 с.
8. Белый Андрей. Мастерство Гоголя: Исследование. М.: МАЛП, 1996. 351 с.
Поступила в редакцию 16.07.12
2012. Вып. 4
ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ
M.A. Tsypushtanova
Gogol's text in creative reception by Nikolay Kolyada (play "Starosvetskaya liubov")
In this article we make an attempt to investigate special features of creative dialog between classical and modern authors. As an object for study we've chosen plays of famous Russian playwright Nikolay Kolyada and particularly his play "Starosvetskaya Liubov", which is based on Gogol's novel "Starosvetskie Pomeshiki".
Keywords: classics, N. Gogol, N. Kolyada, theatre, modern drama, creative dialog, dramatization, text, play, author, reception.
Цыпуштанова Марина Александровна, аспирант
ФГБОУ ВПО «Уральский федеральный универс им. первого Президента России Б.Н. Ельцина» 620083, Россия, г. Екатеринбург, пр. Ленина, 51 E-mail: [email protected]
Tsypushtanova M.A., postgraduate student Ural Federal University 620083, Russia, Yekaterinburg, Lenina av, 51 E-mail: [email protected]
