CC BY
35
ми» существовавших в действительности людей, и прежде всего самого автора (с. 11). А самый язвительный антагонист Булгарина Н.И. Надеждин иронически называл его «наш Лесаж».
В отличие от самого писателя, утверждавшего двуединство «лицевой стороны и изнанки рода человеческого» (с. 14), публика и критика видели в Булгарине или то, или другое. С видимой стороны он был известен как профессиональный журналист, наделенный талантом и трудолюбием. К.А. Полевой в своих «Записках» вспоминал, какое удовлетворение испытывал его брат, Н.А. Полевой, познакомившись в 1823 г. с Гречем и Булгариным; он был очарован их обществом, отмечая в их суждениях блеск, остроумие, современность. Но с «изнаночной» стороны Булгарин был героем анекдотов и скандальных историй, персонажем водевилей и сатирических портретов, объектом эпиграмм и далеко не дружеских шаржей и карикатур. Именно Булгарин - один из самых отталкивающих обитателей сатирической поэмы А.Ф. Воейкова «Дом сумасшедших», именно с ним остро полемизировал А.С. Пушкин. В то же время, оставаясь чужим многим современникам, Булгарин по-своему отражал менявшееся время, что отмечали и его противники.
О.В. Михайлова
2009.04.020-023. «ГОГОЛЕВСКИЙ ТЕКСТ» В ЛИТЕРАТУРЕ ПОСТМОДЕРНИЗМА. (Сводный реферат.)
2009.04.020. НЕВЯРОВИЧ Н.Ю. «Гоголевский текст» в гротескном дискурсе повести А. Королёва «Голова Гоголя» // Русская литература. Исследования: Сб. науч. тр. / Киев. нац. ун-т им. Тараса Шевченко. Ин-т литературы им. Т.Г. Шевченко; Редкол.: Мережин-ская А.Ю. и др. - Киев: БиТ, 2008. - Вып. 12. - С. 307-323.
2009.04.021. НЕФАГИНА Г.Л. Стилевая палитра творчества Анатолия Королёва // Научные труды кафедры русской литературы БГУ. - Минск: РИВШ, 2006. - Вып. 4. - С. 149-162.
2009.04.022. Осипова Н.О. Идиллия в системе интертекстов постмодернистского сознания («Старосветские помещики» Н. Коляды) // Историческая поэтика пасторали: Сб. науч. тр. / Отв. ред.: Сасько-ва Т В. - М.: Экон-Информ, 2007. - С. 132-141.
2009.04.023. САФРОНОВА Л.В. Дискурс управления в романе А. Синявского «В тени Гоголя» // Сюжет и мотив в русской литературе ХХ-ХХ1 вв.: Сб. ст. - СПб.: Фак-т филологии и искусства,
2007. - С. 22-33. - (Сер. «Литературные направления и течения»; Вып. 10).
«Под "гоголевским текстом" мы понимаем не только уникальный феномен творчества и личности писателя, но и их последующую рецепцию русской и мировой гуманитарной мыслью. В определенном смысле, вся новейшая литература "вышла" из гоголевской "Шинели". "Гоголевский текст" является неотъемлемой частью современного ландшафта и постмодернистской литературы» (020, с. 308), - пишет Н.Ю. Невярович (Херсон). Этико-религиозные, философские и поэтические концепты художественного мира Гоголя, его самобытный гротескный способ мировиде-ния и самовыражения нашли отражение в произведениях таких современных писателей, как Е. Попов, Я. Веров, В. Пьецух, А. Королёв и др.
Утверждая, что художественной доминантой повести А. Королёва «Голова Гоголя» (1992) является гротеск, Н.Ю. Невярович рассматривает его проявления на основных макроструктурных уровнях произведения: жанровом, сюжетно-композиционном, идейно-тематическом, интертекстуальном.
На жанровом уровне гротеск реализуется в специфике авторской модификации повести. А. Королёв определяет повествование через «спектр маргинальных форм», каждая из которых «актуализирует гротескную парадигму гоголевского предтекста» (020, с. 310). В этот спектр входят: документальная мифология с элементами черного юмора»1, «московская фантасмагория»2, «тетрис» («театр истории»)3, «мистерия усекновений»4. По мнению автора статьи, гротескный дискурс, созданный путем подчеркнутого столкновения различных типов реальности и логики, позволяет определить жанровое своеобразие повести как «историческую фантасмагорию».
Взаимопроникновение различных типов реальности - исторического, мистического и литературно-художественного - обу-
1 Королёв А. Избранное. - М., 1998. - С. 181.
2 Там же. - С. 181.
3 Там же. - С. 189.
4 Там же. - С. 190.
словливают специфику реализации гротеска на сюжетно-композиционном уровне. Сюжетный центр, из которого расходятся все фабульные векторы, - это сам исторический факт перезахоронения Н.В. Гоголя на Новодевичьем кладбище в 1925 г. В сочетании с «"окологоголевскими" инфернальными легендами» это событие послужило основой «гротескной "байки" в духе "Вечеров на хуторе близ Диканьки"» (020, с. 311). А. Королёв «обыгрывает» в различных историко-культурных ситуациях лейтмотив, который определен вынесенными в качестве эпиграфа словами В.В. Розанова: «Гоголь отвинтил какой-то винт внутри русского корабля, после чего корабль стал весь разваливаться. Он открыл кингстоны, после чего началось неудержимое, медленное, год от году, потопление России. После Гоголя Крымская война уже не могла быть выиграна»1.
На идейно-тематическом уровне гротеск реализуется в двух фантасмагорических «этюдах» - о событиях Французской буржуазной революции и «симметричных им в истории, кровавых событиях эпохи сталинизма»: «Бес запускает магический шар в прошлое, в конец XVIII в., к истокам проблемы эстетизации зла в искусстве, и в середину ХХ в., века легализации зла в идеологии тоталитаризма» (020, с. 314).
Реализация гротеска на интертекстуальном уровне достигается различными способами и средствами: металитературной проблематикой, явными и скрытыми цитациями, литературными персоналиями, библейскими аллюзиями, психоаналитическими мотивами («нос», «сапог»), игровыми приемами. Н.Ю. Невярович приходит к заключению, что гоголевский гротеск во многом определяет характер поэтики повести «Голова Гоголя», в которой рассмотрены «важнейшие вопросы, поставленные Н.В. Гоголем перед русской ментальной культурой в широком литературно-историческом контексте, на перекрестке различных эпох, стилей; реальности и фантасмагории» (020, с. 308).
В статье Г.Л. Нефагиной (Минск) повесть «Голова Гоголя» интерпретируется как феномен русского постмодернизма, важной особенностью которого является непрерывный диалог с традицией русского психологического реализма XIX-ХХ вв. «Вопросы, вол-
1 Королёв А. Избранное. - М., 1998. - С. 109.
новавшие русскую литературу предшествующих эпох, проявляются в образной системе повести А. Королёва. Основные проблемы, так или иначе возникающие в произведении, - об увлечении злом, творящемся в масштабах Европы не менее трехсот лет; о массовом убеждении в том, что Бога нет и воздаяния не будет; что если Бог и есть, то сатана равен Богу и более интересен, чем Спаситель. Эти труднейшие вопросы всех веков усугубляются ХХ в., приобретают резкую окраску» (021, с. 156). По мнению автора статьи, писатель пытался разоблачить дьявольскую силу, проводя образ Сатаны через катастрофические точки истории; однако, будучи построен на гётевской традиции, Сатана у Королёва оказался скорее «сторонником благих дел».
Связующим элементом между основными концептами добра и зла выступает образ Гоголя. В названии повести графически запечатлены три виселицы ГГГ с болтающимися на них головами ООО. Голова Гоголя - это шар, который катится по странам и эпохам, оживляя сюжеты гоголевских произведений, реальные факты из жизни писателя, мифы.
Особенное внимание уделяется двум образам - носа и сапога. Нос как метафора является признаком индивидуальности, и даже существования человека вообще: нет носа - нет человека. Сапог, в трактовке А. Королёва, - «дно человека - душа грешника, мертвая и падшая душа, которую примеривает Сатана на полных правах владельца. Стать сапогами черта - вот, по Гоголю, крайность отпущения от Бога»1.
Г.Л. Нефагина заключает: «Голова Гоголя» - произведение, в котором «воплотились многие не только формальные, но и мировоззренческие черты постмодернистской литературы. Это прежде всего мысль о том, что в истории все повторяется, что поступательному движению ее пришел конец, поэтому необходимо только создавать картину жизни из различных осколков старого. Поскольку объяснить действительность принципиально невозможно, ибо нет абсолютной истины, то миражи, фантазии, фантасмагории, все воображенное писателем и соединенное с реальностью имеет оди-
1 Руднев В. Словарь культуры ХХ в. - М., 1997. - С. 11.
наковую ценность, так как нет грани между реальным и художественным миром, так как образ мира есть сам мир» (021, с. 162).
По мнению Н.О. Осиповой (Киров), в системе постмодернистской эстетики и поэтики, «с их обращенностью к культурной памяти, игрой интертекстами, слиянием границ между реальностью и иллюзией», особое место занимают полистилистические коллажи и драматические ремейки Н. Коляды. В пьесе «Старосветские помещики. Фантазия на темы Николая Гоголя», написанной в 1998 г. для юбилейного бенефиса Л. Ахеджаковой, соблюдается «гоголевский баланс» между иронией и трагедией, мистикой и реальностью, идиллическим и антиидиллическим. Однако если у Гоголя за идиллией скрыт «адский огонь» мистики, то у Н. Коляды, наоборот, сквозь патологическую бессмыслицу прорывается авторское: «Мама моя, не умирай!!!! Никогда не умирай, мама!!!! Если ты умрешь, то умрет все, все, все, что было у меня, умрет мое детство, умрет наш старенький дом, не умирай, мама.. .»И
Темы смерти и детства, демонического мистицизма и светлой буколики, привлекательные для постмодернистов, фигурируют в пьесе Н. Коляды, раскрываясь в гоголевском контексте, «причем "детское" (наивное, беззащитное) акцентировано в большей степени, чем у Гоголя» (022, 135). Драматург чутко уловил сущность гоголевской идиллии: как и в тексте-источнике идиллический рай разрушается извне - в результате установления связи (через подземный ход) между миром чужим (лесом) и миром домашним.
«Мотивом-двойником» в пьесе Н. Коляды является «проходящий настойчивым рефреном в гипертрофированном варианте мотив еды, перерастающий в пожирание» (022, с. 139). Однако это не карнавальное «пожирание», а, скорее, фрейдистское «замещение» - еда вместо страсти. Если у Гоголя «мифология еды» (в его повествовательном контексте) «вписывается в рамки усадебной идиллии», то в драматургическом действии Н. Коляды (в соответствии с законами постмодернистской «игры») еда «натуралистически обнажает свою архаическую природу» (там же). С едой связывается и преодоление смерти. Парадоксальное смешение - еда и смерть, смех и слезы, низкое и высокое - создает своеобразный ко-
1 Коляда Н. Уйди-уйди. Пьесы. - Екатеринбург, 2000. - С. 115.
лоритный мир. Светлая меланхолия выводит постмодернистскую иронию в элегический план, «оставляя надежду на вечную жизнь» (022, с. 140): «Оставаясь в границах постмодернистской иронии и "юродствования", драматург отражает русскую версию постмодернизма, в которой проблема созидания мира не менее ценна, чем проблема его деконструкции» (022, с. 135).
Л.В. Сафронова (С.-Петербург) анализирует «дискурс управления», т.е. приемы авторской манипуляции, обращаясь к творчеству А. Синявского (1925-1997)1. Его называют одним из первых интерпретаторов-постмодернистов наследия русских классиков2. Наиболее эффективным способом воздействия на читателя в критическом эссе «В тени Гоголя»3 является «трансфер авторитета», «пристройка к известному брэнду». Путем ассоциативной проекции «популярный брэнд» накладывается на малоизвестный объект, идентифицируясь с ним. Этот прием многократно апробирован русскими постмодернистами: «А. Синявский, деконструируя миф о Гоголе - "великом писателе" и параллельно конструируя авторско-персонажную связку Абрам Терц-Гоголь, обнажает скрытые пружины писательства-манипуляции, как бы обучая свободе и независимости, и одновременно занимается саморекламой (шире - пропагандой постмодернистского мировоззрения)» (023, с. 24).
Следствием постмодернистского манипулятивного воздействия, построенного на читательской слабости, на низменных влечениях человека, является развенчание авторитета, снижение образа. Гоголь предстает мнительным, капризным, неприлично повизгивающим, с долгим носом, вечными флюсами и геморроем. Подобные приемы «черного пиара», инициируя скандал, привлекая вни-
1 См.: Синявский А. Д. Литературный процесс в России: Лит.-критич. работы разных лет. - М., 2003. - 417 с.
«Прогулки с Пушкиным» (1966-1968) стали «первым и лучшим российским образцом "деконструкции" художественного мира, "подструктуралистским" прочтением классики, свободным от любой методологической натужности, как структуралистского, так и антиструктуралистского толка» (Эпштейн М. Синявский как мыслитель: (Отрывки) // Синтаксис. - Париж, 1995. - № 36. - С. 86-105). -Прим. реф.
3 Синявский А. Д. В тени Гоголя / Абрам Терц. - Лондон, 1975. (В Москве книга издана в 2001 г.).
мание к автору, добавляют ему известности. Эффективность этого приема была проверена А. Синявским на примере текста «Прогулки с Пушкиным»1, вызвавшего целую серию «антитерцовских демонстраций» читателей-эмигрантов в Америке2.
Важная задача постмодернистского текста - вовлечение читателя в соавторство, сотворчество. Автор достигает этого с помощью включения двусторонних сообщений, одновременно содержащих аргументы за и против, что обеспечивает беспроигрышную победу над читателем, который в любом случае оказывается на стороне манипулятора. «Гоголь Синявского - механизм-сороконожка, трансформер, запрограммированный на сотрудничество со всеми возможными психологическими типами реципиентов (одновременно художник, контролер, христианин, рационалист-аналитик, практик-хозяйственник и т.д.)» (023, с. 26). Писатель предстает «проводником капитализма», а «великий комбинатор Чичиков - палочка-выручалочка для российского государства». А. Синявский ориентировался на постиндустриальное общество, породившее западную демократию и утверждавшее важную для диссидента индивидуалистическую позицию, в соответствии с которой А. Терц и трактует гоголевского «Ревизора». За стремление к «прогрессивному индивидуализму» персонажам пьесы прощается даже тотальная коррумпированность.
Л.В. Сафронова приходит к заключению: «В постмодернистской практике зеленый свет манипуляционному воздействию обеспечивает так называемая "смерть автора", перевод автора в персонажные... проекции, литературную фикцию. Гоголь Синявского -живой мертвец и автор его постмодернистской тени - симулякр Абрам Терц, тень Синявского, тень тени Гоголя, обращают свое мнимое отсутствие в тексте в позиционное преимущество теневого лидера, получают возможность скрытого рефлексивного управления и манипулятивной эксплуатации бессознательного. Талант и мастерство писателя становится гарантией осуществления. действий, цель которых. искусственное привитие массовой читательской ау-
1 Синявский А. Д. Прогулки с Пушкиным / Абрам Терц. - Лондон, 1975.
2 «Прогулки с Пушкиным» подверглись резкой критике и на родине после их перепечатки (Вопр. лит. - М., 1991. - № 9).
дитории новых демократических потребностей, ненасильственный перевод ее на новые постиндустриальные рубежи» (023, с. 33).
К.А. Жулькова
2009.04.024. ВЛАДИМИРЦЕВ В.П. ДОСТОЕВСКИЙ НАРОДНЫЙ: Ф.М. ДОСТОЕВСКИЙ И РУССКАЯ ЭТНОЛОГИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА: СТАТЬИ. ОЧЕРКИ. ЭТЮДЫ. КОМПЛЕКС ИСТОРИКО-ЛИТЕРАТУРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ. - Иркутск: Иркутск. гос. ун-т, 2007. - 459 с.
В последней книге доктора филол. наук, профессора Иркутск. гос. ун-та В.П. Владимирцева (1931-2007) обобщены его работы, в которых анализируются многосторонние творческие связи Достоевского-художника с русской народной культурой. В.П. Владимирцев совместил все свои увлечения и научные пристрастия: фольклор и риторику, журналистику и литературоведение. Он одним из первых обратился к глубокому изучению «Сибирской тетради» и «Дневника писателя», исследовал проблему народности творчества Достоевского.
Книга состоит из трех частей: «Истоки. Учителя. Подступы»; «В творческом единстве с народной культурой»; «Мимесис. Наследники».
В предваряющем книгу «Необходимом объяснении с читателем» В.П. Владимирцев, признается, что начинал с исследования мелких «безобидных подробностей» фольклоризма писателя, ибо в 60-е годы XX в. в открытую сопрягать генетически и эстетически творения Достоевского с народными первоисточниками было невозможно и даже опасно: «Такие литературоведческие дерзости встретили бы инквизиторское осуждение, государственный отпор» (с. 7). Поэтому двигаться приходилось «тихими стопами».
Ученый протестует против принятых в научном обиходе терминологических словосочетаний «Достоевский и фольклор», «Достоевский и народная культура», полагая, что союз «и» выражает отношения соседства, но никак «не бытия одного в другом». Он предлагает «располагать ключевые понятия иначе, смещая смысловой центр в нетрадиционном терминологическом обороте: народная культура (фольклор) в Достоевском, так как народная культура (язык, склад мышления, взгляды, понятия и представления, вера, поэзия, обычай, вкусы, привычки, мистика) была органичной
