CC BY
41
УДК 902 11970/1980 | (093)
ГЛОТОК СВОБОДЫ
(Немного о быте археологических экспедиций 1970-80-х гг.)
В.Н. Парфенов,
Саратовского государственного технического университета имени Гагарина Ю.А. кафедра истории Отечества и культуры e-mail: vparfenov@list.ru
Внутри жестко ограниченного пространства и времени нашего советского прошлого существовал «оазис свободы», неразрывно связанный с археологическими экспедициями. Их неприхотливый быт, жизнь в полевых условиях, отсутствие повседневных условностей позволяли каждому участнику раскрыть все стороны своей личности. Моральный климат каждой экспедиции определялся, прежде всего, личностью ее начальника. Автор характеризует археологов, с которыми ему пришлось работать в разные годы, и внутреннюю жизнь их экспедиций.
Ключевые слова: свобода, быт, археология, экспедиция, И.В. Синицын, Н.И. Сокольский, Г.А. Федоров-Давыдов, Е.А. Молев.
THE GULP OF FREEDOM Somewhat about a manner of living of archaeological expeditions in 1970th - 80th years
V.N. Parfenov
(Saratov, Russia)
Inside of the hard limited dimension and time of our Soviet past existed "oasis of the freedom", indissolubly connected with archaeological expeditions. Their simple manner of living, a fieldwork permitted for every participant to demonstrate all sides of his own personality. Above all the moral climate of every expedition was determined by the person of her chef. The author characterizes the archaeologists, with them he worked in the various years, and the interior life of their expeditions.
Key words: freedom, manner of living, archaeology, I.V. Sinitsyn, N.I. So-kolsky, G.A. Fedorov-Davydov, E.A. Molev.
Данная тема, на первый взгляд, не имеет ничего общего с проблематикой конференции, посвященной Николаю Алексеевичу, с которым большинство участников конференции имело удовольствие работать на истфаке СГУ, а некоторые - еще и на социально-
гуманитарном факультете технического университета. Однако связь здесь всё-таки, думаю, есть: если выражаться «высоким штилем», вся жизнь Н.А. Троицкого, была посвящена борьбе за свободу вообще и за свободу научного творчества в частности. В этой борьбе, как все мы хорошо знаем, он не терпел компромиссов и не склонялся ни перед авторитетами, ни перед властями, в каком бы обличье они ни выступали. Именно поэтому, если перефразировать известное изречение князя Мещерского, власти не удалось унизить его почестями и наградами.
В жестко структурированном пространстве и времени нашего советского прошлого, становящегося всё более далеким (партийные, комсомольские, профсоюзные собрания, заседания всевозможных бюро, методические семинары, обходы избирательных участков перед выборами - дабы обеспечить стопроцентную явку голосующих за «нерушимый блок коммунистов и беспартийных», дежурство преподавателей в студенческих общежитиях, демонстрации и митинги по праздничным дням - и это далеко не всё...), был один оазис, где всё вышеперечисленное отсутствовало и каждый мог позволить себе недопустимую в иной обстановке роскошь -быть самим собой. Я имею в виду археологические экспедиции, опять-таки всем присутствующим превосходно знакомые. Отсюда и название данного этюда, увы, уже из области мемуаристики: каждый полевой сезон был поистине глотком свободы после учебного года, что студенческого, что преподавательского.
Мне, начиная с археологической практики после первого курса (1969) и заканчивая пока что 2010 годом, довелось работать в четырех экспедициях, и более комфортной психологической атмосферы я просто не знаю. Надо сказать, что здесь главную роль, как и положено, играл начальник экспедиции. На утесе Ст. Разина, где после первого курса мы проходили археологическую практику, наш Дед, то есть профессор Иван Васильевич Синицын (1900-1972), держал нас в ежовых рукавицах, раскрывшись с совершенно неожиданной стороны (достаточно сказать, что за три недели практики выходной он дал только один). Между тем, более либерального преподавателя тогда на факультете не было, тройка у него на экзамене была исключением, а уж двойка.
Преподавал он нам археологию и историю первобытного общества, предметы, которые сдавали на первом курсе, в зимнюю сессию 1969 года. Вспоминаю, как за моей спиной народ вольготно расположился с учебниками и шпаргалками, экзамен идет своим чередом, и вдруг экзаменатор встает со своего места и идет по 10-й аудитории. Почтеннейшая публика зашевелилась, зашуршала, срочно пряча «компромат». Реакция Ивана Васильевича: «Нет, нет, что вы! Не беспокойтесь, пожалуйста - я только форточку закрыть.».
Но жизнь в полевых условиях, для многих из нас первый опыт такого рода, а для Ивана Васильевича и его коллеги Владимира Алексеевича Фисенко, руководителей практики, привычная, запомнилась нам навсегда: палатки, спальники, обеденный стол (траншея глубиной в полметра, вырытая в земле замкнутым прямоугольником, середина которого накрывалась клеёнкой), еда, которая готовилась на костре, дрова для которого приходилось собирать в соседних посадках и перелесках, дежурства на кухне и, разумеется, работа. Копал Иван Васильевич довольно своеобразно, траншеями, из находок преобладали кости животных и керамика, сложенные в две огромные кучи. Когда обнаруживали какой-либо непонятный артефакт (модное теперь словечко), профессор Сини-цын, задумчиво повертев вещицу в пальцах, неизменно изрекал: «Должно быть, что-то культовое.».
Места эти вообще были овеяны легендами: утёс Степана Разина (один из нескольких на Волге. Наш на утёс совершенно не походил - просто обрывистый мыс), тюрьма Стеньки Разина (соседний овраг), Дурман-гора. Ну и, конечно, сама великая русская река, по которой тогда постоянно проходили то пассажирские теплоходы, то танкеры, то сухогрузы, а то и буксир тащил плоты, от которых к нашему берегу прибивало щепу. Однажды к нам причалил даже агитационный теплоход и мы имели удовольствие прослушать концерт. В общем, впечатлений была масса и некоторые из нас навсегда «заболели» археологией, хотя профессиональным археологом никто с нашего курса не стал.
В следующем, 1970 году, после стройотряда и с подачи своей однокурсницы Тани Сизовой, с которой мы к тому же занимались в одном спецсеминаре (В.Г. Боруховича), я поехал уже на юг, в Та-
манскую экспедицию Института археологии АН СССР, которой руководил Н.И. Сокольский, и проработал в ней три сезона. Больше 100 участников, уникальный археологический памятник, впечатляющий размах работы (1200 кв. м). Состав экспедиции, за исключением командного, студенческий - из разных вузов страны, были даже ребята из Военного института иностранных языков, будущие «рыцари плаща и кинжала». В разговорах темы возникали самые разнообразные, в том числе и политические. Достаточно свежа в памяти была Чехословакия-1968, и, помнится, как ярых защитников официальной точки зрения, так и ее серьезных критиков тогда не находилось.
Н.И. Сокольский (1916-1973) был интересной личностью, одним из крупнейших археологов-античников, умел поставить себя с местным начальством, любил подчеркивать, какую видную культуртрегерскую роль играют наши раскопки. Во время холерной эпидемии 1970 года его экспедиция была единственной на Тамани, которая не сорвалась с места и не уехала, а продолжала работу. Трудовое законодательство соблюдалось неукоснительно, День археолога отмечался торжественно. Когда однажды возник «бунт на корабле» по поводу недостаточно калорийного рациона (возмутились девушки-москвички, болевшие душой за ребят), в меню завтрака появилось сливочное масло. В экспедиции была даже свадьба (Володя Чунихин, однокурсник Н.И. Девятайкиной, работавший в Целиноградском пединституте, и москвичка Татьяна Селезнева). Первоначально в стансовете им отказали в регистрации брака - у «брачующихся» нет местной прописки - и тогда на сцене появился Николай Иванович: «Я начальник Таманской экспедиции, доктор исторических наук Сокольский, заведующий сектором античной археологии Института археологии Академии наук СССР (пауза). Надо соединить молодых людей!». Администрация сдалась.
Н.И. Сокольский в отношении свободного времени участников экспедиции был щепетилен до крайности. Однажды в воскресенье он подозвал меня и моих контуберналов (однопалаточников) Колю Петрова (позднее доктора философских наук, профессора) и Мишу Емельяненко из г. Шуя Ивановской области (увы, дальнейшая судьба его мне неизвестна) и, слегка смущаясь, говорит: «Ребята, вот
такое дело - дров надо напилить. И дам я вам за это, - немного подумал, потом решительно взмахнул рукой, - по трояку!»
Однажды за общим завтраком Николай Иванович рассуждал: «Люблю к завтраку кофе и булочку с маслом. Это моё хобби». Коля Петров тихонько толкает меня в бок: «По-моему, это хобби любого нормального человека».
В один из выходных мы решили сходить в Фанагорию, для чего надо было преодолеть энное количество километров, отделявших Азовское море, на берегу которого стоял наш лагерь, от Таманского залива. Затем на его берегу встретились с местными мальчишками, у которых было своё «хобби»: они шли у кромки воды, высматривая монеты, которые море, особенно после шторма, выносило к берегу. Тут один парнишка подарил мне крохотную медную монету Пан-тикапея. По возвращении в лагерь Николай Иванович подозвал нас, поинтересовался «трофеями» и, к моему глубокому сожалению, «конфисковал» у меня монету, мотивировав это тем, что составляется свод монет Фанагории, поэтому любая из них представляет собой огромную ценность.
История на этом не закончилась. Когда я уезжал из экспедиции, вдруг слышу: «Виктор!». Подходит ко мне Николай Иванович и возвращает ту самую монету: «У тебя были такие глаза.».
К сожалению, Н.И. Сокольский умер на следующий год, в расцвете творческих сил, не дожив и до 60 лет. Летом 1974 года я по рекомендации своего учителя В.Г. Боруховича отправился в Крым, где примерно в 40 км от Керчи вел раскопки другой его ученик, Евгений Александрович Молев, бывший тогда научным сотрудником Керченского музея, еще не обремененным степенями и званиями.
Супруги Молевы, Женя и Наташа, стали моими друзьями сразу и на всю оставшуюся жизнь. Точно так же вошел в мою жизнь и Ки-тей, в древности маленький городок Боспорского царства, расположенный на крутом крымском берегу в том месте, где на выходе из Керченского пролива, именовавшегося некогда Боспором Киммерийским, этот берег образует изгиб (собственно, на древнегреческом слово ку1оБ, от которого образовано название города, означает «кривизна, изгиб»).
Экспедиция Молевых была и, похоже, продолжает являться самой нищей и самой веселой из всех крымских экспедиций. Про-
блемы возникали постоянно - с финансированием, с транспортом, с доставкой воды - но каким-то чудом, точнее, благодаря личному обаянию начальника и энтузиазму участников, они каким-то образом решались, и палаточный Китей жил и работал.
Пожалуй, наиболее яркой чертой, выделяющей Китейскую экспедицию из всех остальных, были праздники. Традиционный День археолога отсутствовал, поскольку он отмечается в августе, тогда как экспедиция сворачивалась до конца июля. Но это компенсировалось местными, только китейскими праздниками и зрелищами. Первым торжественно отмечался День первой лопаты - он не заставлял себя ждать, поскольку его главным символом и хронологическим репером являлась первая же сломанная на раскопе лопата.
Пока лагерь находился внизу, у моря, праздновался День Диониса, с непременными поэтическими состязаниями. Потом, после оползня, заставившего перенести лагерь наверх, на территорию самого городища, этот праздник был отменен, ибо исчезло святилище - грот Диониса.
Тем торжественнее отмечался главный праздник - День Посейдона, под покровительством которого находится экспедиция. Сценарий праздника каждый раз составлялся заново, с тем, чтобы он выглядел как можно более зрелищно. Зрелище это, как правило, привлекало гостей: коллег из соседних экспедиций, местных рыбаков, в мире и дружбе с которыми Китей живет уже несколько десятилетий и которые не раз выручали экспедицию из затруднительного положения. Но обязательно главной частью праздника было поклонение Посейдону, который величественно восседал на морском берегу, в окружении русалок и морских чертей, принимал дары и приказывал проводить разнообразные испытания для новичков, «конные ристалища», другие спортивные состязания. Самый упитанный участник раскопок в этот день должен был стать «жертвенным быком», обреченным на символическое заклание божеству. В конце церемонии Посейдон и его свита уходили в море, свою родную стихию. Завершалось зрелище праздничным обедом в лагере.
Судьба Китейской экспедиции, как и других российских экспедиций в Крыму, оказалась после распада Советского Союза сложной. Но, в конечном счете, она вышла из этих испытаний и про-
должает жить. Неизменным ее начальником оставался и остается Евгений Александрович Молев, посвятивший, как и его жена, Наталья Владимировна, этому археологическому памятнику всю жизнь.
Мое эссе было бы неполным без упоминания еще одной экспедиции, в которой пришлось работать в середине семидесятых годов прошлого века, в период, который «вклинился» между китейскими сезонами. Когда я работал в Астраханском пединституте, в число моих учебных поручений входила и археологическая практика, которую после первого курса проходили студенты-историки. По договоренности со столичными археологами, наши студенты должны были работать в одном из отрядов Поволжской археологической экспедиции, руководителем которой был выдающийся советский и российский археолог Г.А. Федоров-Давыдов (1931-2000).
Наш отряд стоял лагерем в лесопосадках на берегу Ахтубы, недалеко от села Селитренное, и должен был заниматься раскопками Сарай-Бату, первой столицы Золотой Орды. Огромное городище, когда-то бывшее цветущим городом, а ныне представляющее собой полупустыню, с холмами и пригорками на месте былых строений, отличалось уже по внешнему виду от знакомых мне, достаточно компактных античных поселений.
К моему приятному удивлению, среди сотрудников я встретил некоторых своих знакомых по Таманской экспедиции, давших самую лестную характеристику Герману Алексеевичу, потомственному московскому интеллигенту. Сравнивая его с Н.И. Сокольским, к тому времени, увы, покойным, они подчеркнули, что, если Сокольского побаивались (из-за его взрывного характера), то Федорова-Давыдова любили. Маленький штрих в подтверждение этого: когда к лагерю приблудились два котенка, то одного из них назвали Федоров, а другого Давыдов.
Познакомиться мне с Германом Алексеевичем пришлось не сразу, а когда он приехал к нам из Черноярского отряда, копавшего курганы в Волгоградской области. По случаю приезда начальства весь «комсостав» отряда собрался в самой большой палатке отметить это событие. Тост у всех был один и тот же: «С приездом, Герман Алексеевич!». Добрейший Герман Алексеевич неизменно отвечал: «Спасибо».
Запомнился его рассказ о раскопках в Монголии. «Сверху» перед нашими археологами была поставлена задача (дело было в период обострения советско-китайских отношений): доказать, что монгольская культура имеет самостоятельный характер, независимый от китайской. По словам Германа Алексеевича, «стыдно было доказывать, имея на руках сплошной китайский материал, но делать нечего - доказали».
Еще один случай, на мой взгляд, тоже достаточно ярко характеризующий Г.А. Федорова-Давыдова. Однажды вечером в лагерь пешком пришел Володя, шофёр экспедиции, и сообщил, что машина крепко застряла в бархане недалеко от лагеря. Всё мужское население последнего, включая начальника, вооружившись лопатами, отправилось ее откапывать. Шофер газует, мы бешено копаем, а машина садится всё глубже и надежнее. Совсем стемнело, когда мы поняли, что дело это безнадежное. Лежим на теплом песке, отдыхаем, и тут Герман Алексеевич вспоминает: «Вот точно так же мы застряли однажды весной на Кубани. А рядом была воинская часть. Пошли туда просить помощи. Проводят нас к командиру. Смотрим: в огромном кабинете, за огромным письменным столом сидит здоровенный полковник. Выслушал нас и говорит: «Помощь гражданскому населению - наша священная обязанность! Трех танков хватит?».
Ну а нашу машину, за отсутствием танков, наутро вытащили трактором...
Завершая этот абсолютно ненаучный очерк, хочу вновь отметить, чем были и остаются хороши экспедиции (не только археологические). В них любой человек предстает перед окружающими без прикрас, таким, какой он есть на самом деле. Это относится ко всем без исключения, в том числе и к начальникам экспедиций, на которых лежит огромная ответственность за всё происходящее в них, в первую очередь за жизнь и здоровье участников. Если вышеизложенное добавило несколько новых штрихов к характеристике известных ученых, о которых шла речь, автор будет считать свою задачу выполненной.
