CC BY
35
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
ФУНКЦИИ ДИАЛОГА В ПОЗДНЕЙ ЛИРИКЕ М.Ю. ЛЕРМОНТОВА1
DOI: 10.24411 /2310-1679-2019-10303
Ирина Александровна КИСЕЛЕВА,
доктор филологических наук, профессор, заведующая кафедрой русской классической литературы, Московский государственный областной университет
e-mail: classika-115@mail.ru
Материалом для анализа послужило написанное в форме диалога стихотворение Лермонтова «Бородино», а также стихотворения из «Записной книжки В.Ф. Одоевского», заполненной Лермонтовым в последние три месяца своей жизни. Для обозначения обращений, не имеющих ответа, вводится понятие протодиалога. Диалоги, в том числе внутренние диалоги, а также протодиалоги образуют динамическую речевую стихию, дают ощущение объективности, достоверности, жизненности, характеризующие реалистический метод изображения действительности, в том числе в ее психологическом срезе. Диалогический и протодиалогический синтаксис, а также ведение закадрового диалога являются знаковыми для стиля Лермонтова формами речи и отражают особенности его художественного мышления. В статье акцентируются апеллятивные возможности поэтической речи Лермонтова, в которой слово часто уподобляется поступку, действию. Проводится мысль о том, что диалогические конструкции расширяют возможности лирического рода литературы, служащего у Лермонтова не только для выражение лирического «я», но для воссоздания полифонизма действительности.
Ключевые слова: «Бородино», диалог, художественная речь, М.Ю. Лермонтов, реализм, полифония, «Записная книжка В.Ф.Одоевского».
STYLE-FORMING AND MEANING-FORMING ROLE OF DIALOGUE IN M. YU. LERMONTOV'S LATE LYRICS
Irina A. Kiseleva, full doctor of Philological Sciences, docent Head of Department. Department of the Russian classical literature Moscow State Region University
e-mail: classika-115@mail.ru
The study is the analysis dialogue in Lermontov's poem «Borodino», end few poems of the last years Lermontov' life written in «The Notebook of V.F. Odoevsky». To denote
1 Статья подготовлена при финансовой поддержке РФФИ, проект № 19-012-00122 «Текстологическое исследование и комментирование автографов М.Ю. Лермонтова из «Записной книжки В.Ф. Одоевского»».
calls without an answer, we introduce the concept of protodialogy. Dialogues, including internal dialogues, as well as about the dialogues form a dynamic speech element, give a sense of objectivity, reliability, vitality, characterizing the realistic method of depicting reality, including in its psychological aspect. Dialogic and Dialogic syntax, as well as keeping the narration to dialogue are iconic for the style of Lermontov's forms of speech and reflect the peculiarities of his artistic thinking. The article emphasizes the appellative possibilities of Lermontov's poetic language, his word is often likened to an act, an activity. The author suggests that dialogical constructions expand the possibilities of lyricism, which Lermontov uses not only to express the lyrical "I", but also to convey the polyphonism of reality.
Keywords: «Borodino», dialogue, artistic speech, M. Yu. Lermontov, realism, polyphony, «Notebook of V.F. Odoevsky».
Диалогическое начало творчества Лермонтова не раз отмечалось исследователями. Значимые суждения об особенностях диалога в художественном мире Лермонтова содержатся в работе «Стиль прозы Лермонтова» В.В.Виноградова, который отмечал в романе «Герой нашего времени» «субъективно выпрямленный, быстрый глагольный стиль повествования, включающего в себе короткие бытовые диалоги в их естественном экспрессивном течении, со всеми их речевыми особенностями» [3, с. 592]. О тяготении поэта к «диалогическому художественному мышлению» писал Б.Т.Удодов [13, с. 136], анализируя особенности диалога в романе «Герой нашего времени». В работе И.С.Юхновой содержится подробный «анализ диалогической техники» прозы Лермонтова» [15, с. 7]. Художественные возможности диалога Лермонтов широко использует не только в прозе, но и в стихотворном тексте. В форме диалога или с вкраплением элементов диалога как воспоминания или представления в монологический текст написана значительная часть хрестоматийных стихотворений Лермонтова позднего периода творчества, самым знаковым из которых является «Бородино» (1837). Диалог является частой и важной синтаксической формой многих лирических текстов Лермонтова, особенно позднего периода. В форме диалоге написано стихотворение «Спор» (1841), внутренний диалог присутствует в стихотворении «Выхожу один я на дорогу...» (1841), диалоги присутствуют в стихотворениях «Листок» (1841), «Пророк» (1841), зачатки диалогических конструкций можно найти в стихотворении «Свидание» (1841), «Нет, не тебя так пылко я люблю.» (1841).
В статье Л.Б.Карпенко содержится анализ стихотворения Лермонтова «Бородино» (1837), построенное «на основе речевой ситуации диалога» [6, с. 73]. Л.Б.Карпенко, рассматривая «Бородино» как экспрессивную беседу представителей двух поколений, обосновывает отбор языковых речевых средств для создания эпического пафоса стихотворения; И.А.Каргашин размышляет об индивидуализации речи героев, об изображении «говорения» [5, с. 3] в «Бородино», однако смыслообразующая роль
диалога оказывается за пределами интереса исследователей, а между тем она представляется определяющей для выбора Лермонтовым синтаксической формы своего шедевра.
Стихотворение «Бородино» представляет собой диалог поколений, в котором вопрошающий и отвечающий занимают ценностно близкие позиции, но разное положение. Форма диалога в стихотворении есть примета реалистического стиля, реалистического метода изображения действительности, своего рода полифонизм (восторженно-уважительная модальность речи юного вопрошающего и экспрессивное речевое воспоминания участника сражения) обеспечивает создание впечатления говорения самой действительности. Риторический вопрос, включающий слова «недаром // Москва, спаленная пожаром, // Французам отдана», получает подтверждение и глубокое осмысление в словах участника войны 1812 года: «Не будь на то Господня воля // Не отдали б Москвы» [11, с. 80]. И хотя в «Бородино» присутствует снисходительная модальность противопоставления, проявляющаяся в словах участника сражения: «Богатыри - не вы!» [11, с. 80], там есть и сознательное самоумаление лирического героя. Он ждет ответа от человека, авторитет которого для него безусловен, и слова «Богатыри - не вы!», вложенные в уста участника бородинского сражения автором, выступающим под видом вопрошающего, ставит его в кено-тическую (умалительную) позицию, придающую ему статус нравственно законного преемника силы духа и доблести героев Отечественной войны 1812 года, «шкала ценностей "Я" и "Другого" в тексте совпадают» [9, с. 12]. Примечательно, что в раннем стихотворении «Поле Бородина» (1830(31)), которое можно условно назвать первой редакцией стихотворения «Бородино», написанной в романтический период творчества, господствует монологическая форма изложения, хотя и включающая элементы обращения: «Брат, слушай песню непогоды, // Она дика, как песнь свободы» [5, с. 288], которые однако не образуют диалогической структуры стихотворения, ответа нет - «товарищ не слыхал» [5, с. 288].
В текстах из так называемой «Записной книжки В.Ф. Одоевского», блокнота, в который вошли поэтические произведения Лермонтова последних трех его месяцев жизни, диалогическое начало занимает особое место, оно является одной из ведущих речевых форм стихотворений этого периода. «Записная книжка В.Ф. Одоевского» открывается стихотворением «Спор», которое представляет собой диалог-спор олицетворенных образов гор - Шат-горы (Эльбруса) и Казбека. В «Споре» участники диалога равновелики, что подчеркивается и формой обращения Эльбруса к Казбеку - брат: «Покорился человеку ты недаром, брат», «Вот на севере в тумане // Что-то видно, брат!» [12, с.193]. Такая ситуация способствует напряженности эмоционального поля стихотворения, здесь уже нет эпичности, присущей стихотворению «Бородино», этот лирический текст насы-
щен драматизмом. Мы видим ситуацию соперничества в диалоге и победу Эльбруса (Шат-горы) в споре. Его речь, будучи меньшей по объему и являясь только двигателем действия, звучит дважды. Первый раз Эльбрус, образно изображает агрессивное поведение человека, его «разрушительный напор» [12, с. 3], предостерегает Казбека, его высказывания имеют побудительный характер:
Берегись! - сказал Казбеку Седовласый Шат, — Покорился человеку Ты недаром, брат! <...>
Берегися! Многолюден И могуч Восток! [12, с.193]
На предостережения Эльбруса Казбек выдвигает объемные живописные аргументы. Представляя красочные образы восточной цивилизации (Грузии, Ирана, Египта, арабского мира), он делает вывод:
Все, что здесь доступно оку, Спит, покой ценя... Нет! не дряхлому Востоку Покорить меня! [12, с.194]
Диалогическая конструкция заканчивается короткой побудительной фразой Эльбруса:
Не хвались еще заране! -Молвил старый Шат, -Вот на севере в тумане Что-то видно, брат! [12, с.194]
Далее речевая инициатива переходит к автору, который выступает своеобразным переводчиком дум и видений Казбека, то есть диалог длится, но он теперь имплицитен и не получает своего словесного выражения от лица участника спора:
Тайно был Казбек огромный Вестью той смущен; И, смутясь, на север темный Взоры кинул он...[12, с.194].
Начатый в своей оформленно диалогической данности, диалог в стихотворении продолжается вне пределов синтаксической конструкции диалога, что является отличительной чертой лермонтовского стиля. Значимо, что автор отнимает у Казбека право продолжения диалога от первого лица: Казбеку нечего сказать в возражение, разворачивающаяся динамичная картина, предстающая перед взглядом Казбека, повергает его в смущение и лишает возможности возразить брату:
Стал считать Казбек угрюмый И не счел врагов.
Грустным взором он окинул Племя гор своих, Шапку на брови надвинул — И навек затих. [12, с.195-196]
Правота Эльбруса тем самым очевидна, ему принадлежит последнее звучащее открыто слово, хотя содержание этого слова визуализируется посредством изображения видения Казбека, которое предстает максимально объективным, так как являет собой не суждение, а говорящую саму за себя реальность. Первый участник диалога, используя побудительные предложения, заставляет главного героя изменяться в самоощущении, но именно через репрезентацию того, что открывается Казбеку, и делается историософский вывод о силе Севера, то есть Эльбрус выступает тем Сократом, который ведет своего ученика к пониманию истины. Речь Эльбруса не оформлена как вопрос, но она рождает внутренний вопрос у его собеседника, тот ищет возражающие аргументы - и в первом случае их находит, а во втором, когда горизонт его видения расширен собеседником, «на севере в тумане» предстающая картина говорит сама за себя в пользу речи Эльбруса. Диалогическая структура стихотворения позволяет создать динамическую картину и иллюзию достоверности авторской позиции, связанной с протопанславянскими идеями величия Северной Державы.
Анализируя прозу 1830-1840-х годов А.Б. Есин отмечал, что в ней слово «небеспомощно и нешаблонно; оно осваивает действительность в адекватных ей формах, оно требует диалога, а не иронического взгляда со стороны» [4, с. 180]. Это верно и по отношению к лермонтовской поэзии. В стихотворении «Нет, не тебя так пылко я люблю...» (1841) поэт, используя форму монолога, тем не менее ставит себя в позицию «Я - Другой», но при этом ответ Другого ему не нужен, важна расположенность и теплота отношения Другого и вытекающая отсюда возможность направленной речи, соприсутствия как такового, позволяющего преодолеть одиночество.
Всё стихотворение представляет собой обращение к адресату, но при этом важность этого обращения для душевного мира лирического поэта меньше закадрового диалога. Закадровый диалог при его эфемерности (он только номинативен, синтаксически не оформлен) оказывается более значимым для внутреннего мира лирического поэта, чем протодиалог (как условно можно назвать потенциально диалогические обращения) с адресатом стихотворения:
Когда порой я на тебя смотрю,
В твои глаза вникая долгим взором:
Таинственным я занят разговором,
Но не с тобой я сердцем говорю.
Я говорю с подругой юных дней;
В твоих чертах ищу черты другие;
В устах живых уста давно немые,
В глазах огонь угаснувших очей. [12, с. 214]
Лермонтов легко включает потенциально диалогические конструкции в лирические монологи. В стихотворении «Выхожу один я на дорогу.» (1841) третий и четвертый стих второй строфы представляют собой вопрос:
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего? жалею ли о чем? [12, с. 208]
Три последующие строфы являют собой исчерпывающий ответ, опирающийся на опыт созерцания пространства - «предо мной кремнистой путь блестит» [12, с. 208]. Текст отражает рефлексию поэта своего душевного состояния, выраженного через образы и состояния природного мира: «спит земля в сияньи голубом», «дуб шумел», «дыша вздымалась тихо грудь» [12, с. 208-209] (человек предстает также частью тварного (природного) мира). Первая строфа - пейзаж, вторая - констатация сиюминутного состояния боли и вопрос, потом два стиха - вопрос, третья, четвертая, пятая строфы - ответ. Такая мнимодиалогическая с языковой позиции ситуация, но истинно диалогичная с позиции рецепции текста, который воспринимается в вопросно-ответной форме, позволяет максимально вовлечь читателя в авторские размышления, создать ощущение достоверности изображаемого. Посредством вопроса автора к самому себе и ответа на него читатель приглашается к душевному собеседованию, через которое воспринимает душевный опыт автора как свой собственный. Автор, в свою очередь, вмещает в себя духовный опыт природного мира, в котором «пустыня внемлет Богу» [12, с. 208], беседа небесных светил («и
звезда с звездою говорит» [12, с. 208]) влечет за собой разговор поэта с самим собой.
В стихотворении того же года «Свидание» (1841) лирический герой ведет безответный диалог с неверной возлюбленной, а в конце обращается и к сопернику. Лермонтов использует в нем протодиалогичные конструкции (обращения), которые передают внутреннюю речь лирического героя: 1) «Но под чадрою длинною // Тебя узнать нельзя!..»; 2) «Твоя измена черная // Понятна мне, змея!»; 3) «А! это ты, злодей!» [12, с. 206]. Обращения придают тексту эмоциональность и динамичность, их собственно речевая диалогическая нереализованность несет функцию направленности не на Другого в аспекте получения ответа, согласия или возражения, а на Другого в аспекте духовной реальности, на Другого как того, кто на трансцендентном уровне вступает в диалогические отношения. Потенциально диалогические обращения в стихотворении «Свидание» реализуют именно диалогическую функцию, которая заключается в понимании слова (в широком смысле) как поступка. Слово является сигналом действия. Ту же функцию выполняют диалогические конструкции в «Пророке» (1841), в «Морской царевне» (1841), в «Листке» (1841), хотя там они обладают большей синтаксической завершенностью.
Диалог, в своей полноте реализуемый в драматическом роде литературы, который опирается именно на апеллятивные возможности речи, подразумевающие восприятие слова как действия [2, с. 34-38], в лирике Лермонтова даже при его синтаксической незавершенности приобретает действенное звучание. Включение диалогических конструкций в такие стихотворения, как «Бородино» (1837), «Листок» (1841), «Пророк» (1841), «Морская царевна» (1841), а также в иные тексты, чаще балладного типа, расширяет возможности лирического рода литературы, который служит у Лермонтова не только для выражения чувств, страстей, идей, но и позволяет вынудить говорить саму действительность. В лирике Лермонтова появляется то многоголосие, которое не раз отмечалось исследователями у А.С. Пушкина в «Повестях Белкина», а позднее - у Ф.М. Достоевского [1] и которое является характерной особенностью его романа «Герой нашего времени». Однако отличием лирических текстов является более ясно выраженная авторская ценностная позиция: сквозь многоголосие все-таки ясно различим солирующий голос лирического поэта, приобретаемый в текстах с закадровым и внутренним диалогом исповедальную тональность.
Жизненное кредо, прозвучавшее в раннем стихотворении Лермонтова «1831-го июня 11 дня» («Мне нужно действовать, я каждый день // Бессмертным сделать бы желал.» [10, с. 183]), находит реализацию в его поэзии, его поэтическое слово по своему влиянию на душу читателя и по стилевому исполнению подобно выходящему за рамки повседневности поступку и при этом максимально приближено к этой повседневной реаль-
ности в ее ключевых точках, в тех, в которых происходит соприкосновение с вечными вопросами бытия: любви, смерти, верности, предательства, родства и одиночества. Вспоминая тезис Л.В. Щербы о том, что «монолог является в значительной степени искусственной языковой формой, и что подлинное свое бытие язык обнаруживает лишь в диалоге» [14, с. 4 (Приложение)], можно говорить о том, что, стремясь «к целостному осмыслению мира» [8, с. 177], Лермонтов вскрывает в своем творчестве подлинное бытие языка, его не только явленность, но и скрытые возможности, часто невидимые в нормированном языке, но открывающиеся в речи. И если в повседневной речи, в которую примешивается много случайностей в силу ее профанного характера, сущность языка часто замутнена, то текст художественный, в данном случае текст лермонтовский, который является квинтэссенцией чувств и переживаний, а также рефлексии автора, демонстрирует языковые возможности создания особой реальности, которая рождает ощущение достоверности. Художественный метод позднего Лермонтова, определяемый как реализм, является яркой иллюстрацией высказывания М.М.Бахтина о том, что «быть - значит общаться диалогически» [1, с. 338]. Диалог, будучи знаковой формой лермонтовских текстов, имплицитно присущ его мировоззренческой системе.
Литература
1. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. М.: Советский писатель, 1963. 363 с.
2. Бюлер К. Теория языка. Репрезентативная функция языка. М., 1993. 501 с.
3. Виноградов В. Стиль прозы Лермонтова // М.Ю. Лермонтов. М.: Изд-во АН СССР, 1941. Кн. I. С. 517-628. (Лит. наследство; Т. 43/44).
4. Есин А.Б. Изображенное слово у Пушкина и Чехова // Есин А.Б. Литературоведение. Культурология. М.: Флинта, Наука, 2003. С.168-180.
5. Каргашин И.А. «Первое выражение языка народного есть разговор, речь живая.» «Бородино» М.Ю. Лермонтова в свете исторической поэтики // Литература в школе. 2007 № 8. С. 2-7.
6. Карпенко Л.Б. Поэма М.Ю.Лермонтова «Бородино» как художественный и речевой жанр // Вестник СамГу. 2015. №4. С. 73-77.
7. Киселева И.А. Изучение творчества М.Ю.Лермонтова как религиозно-философской системы: проблемы методологии // Вестник Московского государственного областного университета. Серия: Русская филология. 2010. № 4. С. 95-100.
8. Киселева И.А. Творчество М.Ю. Лермонтова как религиозно-философская система. 2-е изд. Испр и доп. М.: ИИУ МГОУ, 2017. 178 с.
9. Киселева И.А. Прочтение стихотворения М.Ю. Лермонтова «Бородино» (1837) как духовный опыт обретения патриотического чувства // Литература в школе. 2019. №8. С. 12-15.
10. Лермонтов М.Ю. Собрание сочинений. Т. 1. Стихотворения, 1828-1831 / Ред. Н.Ф. Бельчиков. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1954. 452 с.
11. Лермонтов М.Ю. Собрание сочинений. Т. 2. Стихотворения, 1832-1841 / Ред. Н.Ф.Бельчиков. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1954. 386 с.
12. Поташова К.А. Творчество М.Ю. Лермонтова в восприятии Н.А. Некрасова // Ученые записки Новгородского государственного университета. 2019. № 2 (20). URL: https://www.novsu.ru/file/1521300.
13. Удодов Б.Т. Роман М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени». М.: Просвещение, 1989. - 191 с.
14. Щерба Л.В. Восточнолужицкое наречие. Т. 1. (С прил. текстов). Петроград: тип. А.Э. Коллинс, 1915. 54 с.
15. Юхнова И.С. Проблема общения и поэтика диалога в прозе М.Ю.Лермонтова: монография / И.С. Юхнова. М-во образования и науки РФ, Нижегородский гос. ун-т им. Н.И. Лобачевского, Нац. исслед. ун-т. Нижний Новгород, 2011. 218 с.
