CC BY
19
Есть в памятнике и повествования о пользе принятия Прибежища в Трех драгоценностях буддизма. В рассказе № 8 говорится об индийских купцах, затерявшихся в пустыне. У них закончились запасы еды и питья. Они страдали от жары и мучились, словно рыбы на песке. Некоторые плакали, некоторые молились богам. Среди них был один человек, который произносил текст Прибежища Будды. Он научил всех произносить молитву Прибежища: "Верую в Будду, верую в дхарму, верую в сангху". Тогда стали они вместе просить Будду, чтобы он спас их. Будда услышал их мольбы о помощи. Вдруг подул свежий ветер, собрались тучи, и пошел дождь, благодаря чему купцы спаслись. В конце рассказа говорится о том, что необходимо взрастить в сознании стремление к принятию Прибежища в Трех драгоценностях.
Таким образом, каждый рассказ сборника "Сказания нектарного Учения" - это законченное краткое повествование малого объема, наполненное буддийской дидактикой и завершающееся краткой сентенцией, приписываемой самому Будде Шакьямуни. Во всех рассказах говорится об Учении Будды как универсальном пути к спасению и главном рецепте от пороков материального мира. На примерах поведения Будды Шакьямуни и
его сподвижников проповедуются общечеловеческие ценности, нормы морально-этического характера: любовь, милосердие, сострадание, щедрость. Произведения такого жанра были предназначены главным образом для распространения буддийского учения среди простого народа, являются одним из образцов буддийской религиозно-дидактической литературы.
ЛИТЕРАТУРА
1. Сазыкин А.Г. Каталог монгольских рукописей и ксилографов Института востоковедения АН СССР: В 2 т. Т. 1. М.: Наука, 1988. 506 с. С. 92.
2. Uspensky V.L. Catalogue of the Mongolian Manuscripts and Xylographs, № 427. 380 p. Р. 332.
3. Владимирцов Б. Я. Монгольский сборник из Pancatantra // Монгольский сборник из Pancatantra / Музей антропологии и этнографии АН СССР. Т. 5. Вып. 2. 1918. 216 с. С. 88.
4. Ёндон Д. Сказочные сюжеты в памятниках тибетской и монгольской литератур. М.: Наука, 1989. 184 с. С. 42.
5. Избранные труды Номто Очирова. Элиста: Калм. кн. изд-во, 2002. 320 с.
6. Ученые -исследователи Калмыкии (XVII - начало XX вв.). Библиографический указатель. Элиста: Калм. кн. изд-во, 2006. 252 с.
7. Arsani nomiyin tuuji (Сказания нектарного Уче-ния) / Институт восточных рукописей РАН. Фонд редких документов и рукописей. Монгольский фонд. 63 л.
УДК 82-1/29
"ФРОНТОВАЯ ТЕТРАДЬ" ЛИДЖИ ИНДЖИЕВА КАК ОСОБЕННОСТЬ НАЦИОНАЛЬНОГО МИРОВИДЕНИЯ
А.Г. Салдусова
Художественный мир фронтовой тетради Л. Инджиева [1], поэта, мировоззрение которого представляет органическую часть культурной традиции, мы попытаемся рассмотреть в максимальном приближении к авторскому видению. Это стало возможным благодаря современным процессам национально-культурного возрождения и самой военной поэзии, в которой,
Салдусова Алла Гаряевна - кандидат филологических наук, старший научный сотрудник отдела литературы, фольклора, джангароведения Калмыцкого института гуманитарных исследований РАН, 358000, г. Элиста, ул. Илишкина, 8, e-mail elveg@yandex.ru, т. 89054093208.
по замечанию В. Кожинова, начал просыпаться "дух народного мироощущения" [2].
На первый взгляд военная поэзия фронтовика Лиджи Инджиева не отличалась от патетики первых советских произведений о войне. Но ее выделяет живой опыт переживания, придающий его стихотворениям открытую эмоциональность. Таким является созданное в день объявления войны стихотворение
Alla Saidusova - Ph.D. of philology, senior reseach worker of the Literature, Folklore and Dzhanggar Department at the Kalmyk Institute for Humanitarian Studies of the Russian Academy of Sciences. 8 Ilishkin Street, Elista, 358000, e-mail: elveg@yandex.ru, ph. 89054093208.
"22 июня" ("Июнь сарин 22") [1, с. 128]. Однако уверенность в неизменной победе выражает отнюдь не "шапкозакидательные" настроения времени начала войны. Контекст национальной этики позволяет увидеть народный код восприятия - фундаментальную основу народного мировосприятия, которая служит источником образных решений автора.
В этом стихотворении мы не найдем художественных открытий, но оно ярко иллюстрирует движение мысли в русле национальной логики. Эта поэтическая особенность стиха Л. Инджиева придает произведениям цикла "Фронтовые тетради" художественную целостность, в которых война не просто противостояние сил, где есть враг и ненависть к нему. У поэта-фронтовика свое видение войны. Его не ослепляет чувство ненависти, что достаточно глубоко раскрывает выражение "дорога смерти" ('укх хаал^').
""Дорога" - устойчивый концепт калмыцкой культуры. Он имеет сложившуюся семантику: белая (цаhан) - открытая; золотая (алтн) - счастливая; закрытая (буту) - трудная и т.д. Ее значения связаны с жизнью человека и образуют ценностный ряд культуры. "Дорога смерти" в таком контексте становится образом иного. Это не "белая", открытая дорога, а путь, ведущий в другую сторону от жизни. Поэт указывает причину, вовлекшую народы в смертельное противостояние, процесс, начало которого положено ложными идеями.
Немцы, "одураченные" идеями фашизма, вызывают его сочувствие - "льется напрасно кровь". Контекст обманутого народа в этом стихотворении проявляется в конфликте. В нем находит отражение характерное видение, присущее народу и его культуре. Видеть врага и сострадать ему, а не ненавидеть. Именно в этом проявляется сила народного духа, которая не дает ему потерять своей чести и достоинства. Такое мироощущение присуще богатырям народных сказок и героям эпоса "Джангар". Оно не имеет ничего общего ни с политикой, ни с идеологией, а, говоря словами Д.С. Лихачева, в этом видится "культурное и историческое прошлое, традиционная культурная жизнь' [3]. Позиция автора находится в нравственном поле традиции, она определяет индивидуальный стиль. Стиль - это личность. Как сказал переводчик его произведений Семен Липкин, она состоит из "благородного сочетания мягкости и му-
дрости" [4, с. 10]. По этой причине "Фронтовая тетрадь" Л. Инджиева являет собой бытие традиции, где слово основано на целостности смысла.
Обратимся к стихотворению "Грабители" ("Тоначнр). "Будь неладны, эти псы!/Звали ли вас сюда?!/ Грабителями вы сами пришли сюда" (смысловой перевод здесь и далее наш. - А.С). ("Наар гилу тадниг,/ Г нохас?!/ Нааран тоначнр болл>/ Эвр1н ирл1т") [1, с. 70]. Автор говорит здесь не о людях, а "псах". В данном случае эта содержательная форма передает понимание "других": голодных, свирепых существ, лишенных разума. Они явились на чужую землю, движимые темными инстинктами.
"Скрытый" смысл данной строфы раскрывает эпиграф. В переводе на русский язык он придает произведению смысл, заключенный во фразе "накопил немало добра". В этом ключе появляется смысловой акцент, представляющий грабителей как беспощадных хищников. Они "живьем зарывали в землю/ "больных, /стариков,/ младенцев", и теперь "добро чужое жжет руки". Их злодейства возбуждают мысль о мщении: "...мы разочтемся с вами,/Стервятники и убийцы". Таким образом, в произведении появился знакомый образ врага.
Однако в оригинале эпиграф выглядит следующим образом: "Эн CYркз тамас, эн кишго Эрзсзгзс змд гертзн ку^рх зрYн ицгм геедрв". (Фашистин бичгзс). "...это абсолютный ад, это несчастная Россия, я уже потерял надежду живым вернуться домой" (Из письма немецкого солдата). Автор говорит об утрате всяких иллюзий у немецкого солдата. Россия для него стала адом.
Понять развитие авторской мысли помогает образ врага, который сначала ассоциируется с нечистыми существами нижнего мира. Грабители - это бездушные "шулмусы" (нечистая сила), "псы", существа с "высохшими душами" ("хумха чеещ"). Одним словом, для поэта они "другие". Таковыми они становятся тогда, когда приняли внутреннее решение - идти за легкой добычей. В этом контексте важной является фраза - "грабителями вы сами пришли сюда" ("Нааран тоначнр болщ /Эврзн ирлзт"). Она подразумевает свободный выбор человека, который определяет дальнейший его путь.
Упомянутый в эпиграфе "ад", таким образом, находит свое объяснение. Мысль
произведения обращена не во внешний план ("накопил немало добра"), а на внутреннее состояние "грабителя". Ведь слова об аде вырываются у немецкого солдата, который Россию уже воспринимает своим адом. Для Лиджи Инджиева важна именно эта мысль, ведь он не случайно немецкого солдата сначала называет "злым шулмусом", а затем "арийским шулмусом" ("арийск шулмс"). Метафорическое движение мысли открывает их реальную общность.
Эпиграф (письмо) является смысловым ключом к лирическому сюжету стихотворения, а логика поэтической мысли находит подтверждение в афористическом высказывании: "Вода течет от истока к устью, совершенное преступление возвращается к преступнику" ("Кесн гем эзэн темцдг, / Кецин усн гYYган темцдг"). Они становятся важными звеньями в художественном изображении позиции автора и ее оформления в поэтическом развитии темы.
Человеку, идущему с нечистыми мыслями и намерениями, невозможно избежать последствий. Даже если он спрятался за спину политических программ и задач, или ведом собственным заблуждающимся сознанием, обманом или лукавством, ему не уйти от неизбежности ответа за содеянное. Этот урок жизни должны усвоить грабители. Это к ним обращается автор: "знаете" ("медвт"), что "Счастье на чужой земле/ Слишком горькое счастье" ("Кунэ hазрин кишг гидгинь/ Кучр hашун болдгнь медвт...").
В переводе стихотворения на русский язык пафос направлен на возбуждение ненависти к образу врага, который "глумится" над народом, "пьянеет от запаха крови". Это соответствует декларациям официальной советской поэзии, для которой главный смысл заключался в призыве к действию через возбуждение ненависти к врагу. В оригинале же произведение имеет иной смысл. Он обращен к сознанию собственных действий. Враг, пришедший на чужую землю, должен понять, что здесь он встретит свой "ад" и "несчастье" как следствие своих нечистых дел и намерений.
Поэт мудрее ненависти, он видит дальше, в чем мы убедились на анализе произведений, написанных Л. Инджиевым во время войны. В этом смысле цикл "Фронтовая тетрадь" представляет пример единой художественной концепции, которая уходит своими
корнями в фундаментальные знания народа о мире и человеке. Внимание поэта потому направлено на судьбы людей, оказавшихся на самом краю жизни и смерти. Как развитие этой темы воспринимается стихотворение "Смерть врага" ("Хортна укл") [1, с. 129]. Это "горькое письмо тоски", написанное немецким солдатом жене Фриде, которое содержит "колючие думы" о России. С большой "верой" пришли они в Россию, но скоро все амбиции "рассеялись как дым". Осталось одно чувство безысходности и сожаления о бездумной жизни. Стынет душа от "холодных взглядов людей и "черного ветра", и каждый его шаг по чужой земле несет смерть. Его тоску ("Сколько наших солдатов лежит в этой земле") обрывает внезапная смерть от шальной пули.
Л. Инджиев показал трагический образ врага, высветив одну из граней своей концепции - неотвратимость последствий негативных действий. Но еще важнее для поэта -дать осознание хрупкости жизни. Эту мысль он внушает всем, кто находится по обе стороны фронта.
Он видит своих фронтовых друзей: веселого, душевного сержанта Петю Левина ("Из сердца вырвались слова" ("ЗYркнэс алдрсн YгмYд"), санитарку Асю ("Ася-сани-тарк"), Миколу Дудника ("Украинская песня" ("Ганна тенд бээнэ") как людей, которые охраняют свой мир, не пуская туда ненависть, презрение, гнев с их разрушительной силой. Он показывает маленькие фронтовые праздники, которые устраивают они вопреки войне и смерти. И этот ценностный мир, который продолжает жить на фронте, есть самая высокая нота о человеке на войне, который имел мужество жить и бороться за жизнь.
Лирическая миниатюра "Тревожная тишина" ("СYркэ тагчг") [1, с. 138] придает всему циклу "смысловую цельность". Поэт, воюющий и пишущий о войне, заполняет жестокое пространство - время войны - любовью и состраданием. Жить и оставаться человеком - это не тема его фронтовой тетради. Это мироощущение поэта, которое позволяет ему говорить о жизни, любви, сострадании в ситуациях, несовместимых с ними. Среди крови и смерти он сохраняет человеческое достоинство и ясное сознание. Поэтому его внимание притягивают моменты жизни, когда особенно остро воспринимаются звуки птичьих голосов, шелест "не задетого" боем де-
рева, легкое прикосновение ожившего ветерка. Эти простые картины жизни "тревожат" сердца бойцов больше, чем оглушающий грохот боя. Они становятся поэтическими метафорами ценностного мира человека, придают смысл сражающемуся за жизнь герою.
Удивительное качество "Фронтовой тетради" Л. Инджиева проявляется именно в перенесении акцента с войны на мир, со смерти на жизнь. При этом поэт не теряет общей ситуации - "битва лишь на миг уснула/ И у солдата раскрыты глаза,/ Словно ружейные дула". Трагическая реальность войны не уходит из его поэтического мира, но она имеет свой характер. Смысл его фронтовой поэзии в умении жить, быть и оставаться человеком. Стихи Л. Инджиева, "рожденные войной", обнажили смысловое пространство национальной культуры, в котором человек,
находясь среди смерти и крови, старается жить не ненавистью. И не война определяет его поступки, а его внутренний, ценностный мир. Человек не зависит от обстоятельств и времени, он не изменяет своей внутренней сути - такова художественная логика "Фронтовых тетрадей" Л. Инджиева.
ЛИТЕРАТУРА
1. Инщин Лищ. Теегин хаал^ар. Элст: Хальмг дегтр ИаЛаг, 1983. 200 х.
2. Кожинов В. "Я начал песню в трудный год...". Поэзия 1941-1945 годов // Москва. 1999. № 5 // http://www.moskvam.ru/1999/05 (21.03.2011).
3. Лихачев Д.С. Культура как целостная среда // Новый мир. 1994. № 8 // http://www.novyi_ тШ994/8/1ШасЬЫ:т1 (21.03.2011).
4. Липкин С. Слово о друге // Инджиев Л. Буря и деревья. Элиста: Калм. кн. изд-во, 1970. 92 с.
УДК 82-1/9
ПОЭТИЧЕСКИЙ ЦИКЛ "КЛЮЧИ РАЗУМА" Р. ХАНИНОВОЙ В КОНТЕКСТЕ НАЦИОНАЛЬНЫХ ТРАДИЦИЙ
Д.Ю. Зумаева
Римма Ханинова - поэт* с ярко выраженной индивидуальностью. В совершенстве владея родным языком, она пишет преимущественно на русском языке, выражая при этом свою ментальную сущность. Как продолжатель творческой династии, занимается также переводами с калмыцкого языка поэм ("Почему у совы нет ноздрей", "Сказание о калмычке", "Чи-гян - пища мира", "Мой путь") и стихотворений отца, известного калмыцкого писателя Михаила Ханинова (1919-1981). Кроме того, Римма Ханинова - поэт-филолог. Автора от* Р.М. Ханинова предпочитает отождествлять себя именно с поэтом, а не с поэтессой. По мнению автора, во-первых, поэзия не разделяется по гендерному признаку, а во-вторых, поэт ориентируется на поэтов русской литературы А. Ахматову и М. Цветаеву, называвших себя поэтами, а не поэтессами, демонстрируя тем самым значимость своей поэзии.
личает приоритетное владение русскоязычной системой и формой, учитывая тот факт, что она кандидат филологических наук, доцент, специалист по русской и калмыцкой литературе. Ее перу принадлежат более 150 научных статей, четыре монографии (одна из них в соавторстве с Э.М. Ханиновой). Естественно, в поэзии Ханиновой сильно влияние европейской культуры, традиций русской классической литературы. Однако главная особенность национального поэта, пишущего на русском языке, заключается именно в умении сочетать традиции русской и мировой поэтических школ с национальными корнями, богатством культуры калмыцкой нации. Применительно к ее творчеству вполне можно говорить о бикультурности творческой личности, когда автор "не отвергает национальную культуру, прикладывая усилия для ее развития, хотя пишет на чужом языке" [1, с. 276].
Зумаева Делгир Юрьевна - младший научный сотрудник Отдела литературы, фольклора и джангаро-ведения Калмыцкого института гуманитарных исследований РАН, 358000, г. Элиста, ул. Илишкина, 8, е-тай: delgir-82@mail.ru, тел. 8(84722)35575.
Delgir Zumaeva - junior research worker of the Literature, Folklore and Dzhanggar Department at the Kalmyk Institute for Humanitarian Studies of the Russian Academy of Sciences, 8 Ilishkina Street, Elista, 358000, e-mail: delgir-82@mail.ru, ph. +7(84722)35575.
