CC BY
21
Юрий РУБИНСКИЙ
ФРАНЦИЯ: КОНФЛИКТ ЦИВИЛИЗАЦИЙ ИЛИ КРИЗИС МОДЕЛЕЙ?
В октябре - ноябре 2005 года телерепортажи из Франции напоминали сводки с театров военных действий в "горячих точках" планеты или кадры из голливудских "фильмов-катастроф". Пылающие автомашины, разгромленные здания школ и магазинов, облавы полиции на банды хулиганов в предместьях Парижа и десятков провинциальных городов могли создать впечатление, будто одна из самых высокоразвитых стран Европы внезапно охвачена огнём полномасштабной гражданской войны.
Резонанс французских событий усугублялся тем, что зачинщиками беспорядков были представители младшего поколения иммигрантов из бывших заморских владений Франции в Северной и Тропической Африке, главным образом арабы. Волнения перебросились, хотя и в гораздо меньших масштабах, на соседние страны - Бельгию, Германию, Италию. В связи с этим заговорили о "европейской интифаде" по ближневосточному сценарию, вспоминались мрачные пророчества насчёт грозящего "столкновения цивилизаций", возврата к тысячелетнему противоборству ислама с христианством, об опасности которых ещё в середине 1990-х годов предупреждал С. Хантингтон.
Однако рисовавшиеся СМИ в обычной для них погоне за сенсациями апокалиптические картинки были весьма далеки от реальности. Поджоги и погромы являлись делом рук лишь нескольких сотен мелких групп "отморозков", в основном несовершеннолетних (14-17 лет), использовавших в качестве основного оружия бутылки с самодельной зажигательной смесью - так называемые "коктейли Молотова". Их импровизированная организационная структура ограничивалась связью по мобильным телефонам и Интернету, а быстрота передвижения обеспечивалась мотоциклами и мотороллерами.
© Рубинский Юрий Ильич - доктор исторических наук, профессор, руководитель
Центра французских исследований Института Европы РАН. Работа выполнена при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ) проект № 04-02- 00201а.
Ни какой-либо определённой политической программы, ни признанных лидеров у них не имелось. Связи с сетью международного исламского фундаментализма и терроризма тоже не просматривались.
По признанию Службы общей информации МВД (французская политическая полиция), аналитический доклад которой появился в газете "Паризьен", налицо был стихийный взрыв возмущения вполне определённой социальной категории, имевшей чёткие возрастные, пространственные и этнические ограничители. В соответствии со старой традицией французской политической культуры он выплеснулся на улицу, приняв на сей раз форму слепого вандализма. В противоположность исполнителям кровавых терактов "Аль-Каиды" в Нью-Йорке, Мадриде или Лондоне, во Франции молодые арабы и африканцы второго-третьего поколения стремились не разрушить западную цивилизацию, в которой родились и выросли, а, напротив, добиться более широких возможностей приобщиться к её плодам, в чём им по существу было отказано. Определение их министром внутренних дел Н. Саркози как "подонков" и "отбросов" лишь подлило масла в огонь.
Наведение порядка правоохранительными органами, захваченными сначала врасплох, оказалось не более чем делом техники и времени. 4 770 хулиганов были задержаны; пойманные с поличным отданы под суд, в отношении 120 из них была начата процедура принудительной высылки из страны после отбытия наказания. 15 ноября 2005 года нижняя палата парламента - Национальное собрание 346 голосами против 148 продлило на три месяца действие закона, принятого 3 апреля 1955 года, в начале алжирской войны, и дающего префектам право вводить на территории своих департаментов чрезвычайное положение, в том числе комендантский час.
Восстановлению правопорядка способствовали и контакты властей с умеренными мусульманскими организациями, лидеры которых публично осудили насилие, объявив его противоречащим Корану. В итоге уже через три недели обстановка в стране практически нормализовалась.
За весь период волнений погибли три человека - два подростка-араба, убитые током высокого напряжения при попытке укрыться в трансформаторной будке от полиции (что и послужило поводом для мятежа), а также француз-пенсионер, до смерти избитый погромщиками. В стране было сожжено в общей сложности около 10 тыс. легковых автомобилей (в одной только городской черте Парижа их зарегистрировано 2,5 млн) - меньше, чем выходит из строя за год в дорожно-транспортных происшествиях. Более или менее значительные повреждения получили 255 школ, 233 здания госучереждений, 51 почтовое отделение. Общий материальный ущерб оценивается в 200-300 млн евро. Решение Еврокомиссии об оказании Франции финансовой помощи выглядело на этом фоне не более чем демонстративным жестом моральной солидарности.
Опасаясь за имидж страны на международном уровне, в частности за интересы её процветающей индустрии туризма, представитель правительства по связям с печатью Копе провёл специальную пресс-конференцию для аккредитованных в Париже иностранных корреспондентов, упрекнув их в чрезмерной драматизации обстановки. Особенно досталось представителям известной американской компании "Си-эн-эн", чьи круглосуточные передачи с места событий смотрят в реальном времени сотни миллионов людей во всех странах мира.
Американские журналисты не остались в долгу, обвинив своих французских коллег в необъективном освещении войны в Ираке и излишне жёсткой критике действий федеральных властей США при оказании помощи жертвам урагана Катрин в Новом Орлеане (их обвиняли не только в неэффективности, но и в дискриминации пострадавших по расовому признаку).
Тем не менее независимо от этих франко-американских разборок, дискуссия во Франции вокруг вопроса о причинах "кризиса пригородов", а главное - мер по предотвращению его рецидивов в будущем приобрела весьма острый характер. Её накалу способствует приближение президентских и парламентских выборов 2007 года, на которых определится преемник Жака Ширака в Елисейском дворце. Борьба идёт не только между стоящим у власти с 2002 года правоцентристским большинством и левой оппозицией, но и внутри каждого из этих лагерей. В первом основными претендентами выступают премьер-министр Доминик де Вильпен, поддерживаемый нынешним президентом, и честолюбивый министр внутренних дел и общественной безопасности, председатель правящей неоголлистской партии "Союз за народное движение" (СНД) Николя Саркози. Первый предпочитает политический подход к кризису, второй - силовой. Оппозиционная соцпартия также не смогла пока выдвинуть свою кандидатуру на президентский пост - на это претендуют сразу несколько её лидеров - и ограничилась на своём последнем съезде в ноябре 2005 года принятием компромиссной общей программы.
В первом туре предстоящих президентских выборов наверняка примут участие, помимо "системных" партий, также около полудюжины маргиналов с крайних флангов политического спектра, которые будут ещё более обострять вопрос о поисках виновных в кризисе. Слева это будут коммунисты, троцкисты, "зелёные", справа - лидер ультранационалистического Национального фронта Жан-Мари Ле Пен. Вся его долгая политическая карьера изначально строилась на требованиях резкого ужесточения иммиграционной политики - высылки всех нелегалов, "национального преимущества" для этнических французов при приёме на работу, доступе к жилью, социальным гарантиям и т. д. В первом туре президентских выборов 2002 года Ле Пену удалось обойти тогдашнего премьер-министра социалиста Лионеля Жоспена и выйти во второй тур для поединка с Шираком, победившим с подавляющим преимуществом (82% поданных голосов).
Приход ультраправых к власти во Франции даже в коалиции заведомо исключён (Ле Пен никогда не собирал на выборах более 18 % голосов), но не подлежит сомнению и то, что осенние события 2005 года сыграли лидеру Национального фронта на руку. Заявив, что жизнь убедительно подтвердила его правоту, Ле Пен возложил всю ответственность за происшедшее на своих конкурентов, прежде всего Ширака и Саркози. В центре Парижа прошёл массовый митинг НФ под лозунгами "Хватит иммиграции, мятежей, взрывов в пригородах!"1 Есть шанс, что в таких условиях иммиграционная политика, как и французская модель интеграции иммигрантов в национальное сообщество, выдвинется в число основных вопросов предвыборной кампании 2007 года.
* * *
Франция с ее обширной по европейским меркам территорией, плодородными землями, мягким климатом издавна привлекала выходцев из более бедных стран, прежде всего соседних средиземноморских, близких к ней по языку и религии - Италии, Испании, Португалии. Этому способствовало начавшееся во Франции ещё в первой трети XIX века снижение рождаемости коренного населения, связанное в основном с социальными факторами. Французские крестьяне-собственники не хотели дробить семейные наделы, представители городских слоёв - наследство, поскольку во Франции не существовало, в отличие от Англии, правила майората - наследования имущества старшим сыном. Уже в начале ХХ века численность иностранцев достигала 3% от всего населения Франции. После Первой мировой войны, унесшей жизни 1,6 млн французов, а особенно в период межвоенного экономического кризиса доля приезжих удвоилась, составив в 1931 году 6,5% (2,7 млн человек), не считая 360 тыс., получивших французское гражданство.
Точно такой же уровень сохранялся и 40 лет спустя - в 1975 году, на исходе периода "славного тридцатилетия" быстрых темпов экономического роста, связанных с восстановлением и коренной структурной модернизацией французской экономики после Второй мировой войны: он составлял 6,5% (3,4 млн человек). Ещё четверть века спустя, с учётом роста населения страны на треть -до 60 млн человек, число иммигрантов, родившихся вне Франции, достигло почти 10% (3,3 млн иностранцев и 2,3 млн новых граждан).
С середины 1970-х годов послевоенное "славное тридцатилетие" подошло к концу: энергетические кризисы, увеличившие издержки производства, новый виток научно-технической революции на основе информатики, который повышал требования к квалификации наёмного труда, наконец, конкуренция ряда развивающихся стран Южной и Восточной Азии на фоне глобализации мировой экономики значительно затормозили темпы роста, обострив проблему заня-
1 Ье Р1§аго, 14 поуешЬге 2005.
тости. Особенно это сказалось на странах континентальной Западной Европы -Франции, Германии, Италии, Испании с их высокими социальными расходами и жёсткими экологическими нормами.
Между тем как раз тогда же в рабочий возраст в этих странах вступили "бэ-би-бумеры" - многочисленные поколения детей, родившихся во время всплеска рождаемости первых послевоенных лет. Во Франции на этой почве возобновился прирост населения: по его динамике она уступает сейчас в Евросоюзе только Ирландии. Зато хроническая массовая безработица колеблется уже много лет в пределах 2,5-3 млн человек, затрагивая 9,6% самодеятельного населения - почти вдвое больше, чем в США или Великобритании.
В то же время с 1960-х годов, когда в основном завершился процесс деколонизации, список стран-доноров иммигрантов существенно изменился. Завоевавшие политическую независимость бывшие колонии погрязли в нищете и безработице, усугубляемых высокой демографической динамикой и междоусобными войнами. Неудивительно, что наиболее активная часть их населения, прежде всего молодёжь, искала любые способы, чтобы проникнуть в поисках работы и лучших условий жизни в бывшие метрополии, образовав там значительные диаспоры. В Великобритании это пакистанцы, в Германии (потерявшей свою заморскую империю ещё в итоге Первой мировой войны) - турки, в Голландии - индонезийцы. Во Франции их основную массу представляли арабы -выходцы из стран Магриба и уроженцы Тропической Африки - Мали, Сенегала, Буркина-Фасо и т. д. В 2002 году из 156 тысяч иммигрантов люди неевропейского происхождения составили две трети - 103 тысячи плюс 30 тысяч нелегалов.
Тормозом процесса их адаптации к иной цивилизационной среде являются обречённость на неквалифицированный низкооплачиваемый труд, концентрация в определённых местах проживания и высокая безработица. Если в среднем по стране ею затронут каждый десятый работоспособный француз, то среди молодёжи 18-24 лет уже каждый четвёртый, а среди молодых иммигрантов - каждый третий. В свою очередь, буфером, отчасти амортизирующим эти трудности, оказывается традиционная племенная и религиозная солидарность, прежде всего ислам.
Общая численность мусульман во Франции - около 5 млн, в том числе 700800 тыс. выходцев из Алжира, 300-400 тыс. - из Туниса, 176 тыс. - из Сенегала, Мали, Гвинеи, 350 тыс. турок. Наряду с пятью большими "соборными" мечетями имеется около 1,5 тыс. обычных и импровизированных молельных залов1. В то же время в Великобритании мусульман тоже не менее 2 млн, в Германии -3,2 млн, в Нидерландах - 700 тысяч.
Франция вовсе не является в этом плане уникальным исключением. Речь идёт об одном из аспектов общей проблемы отношений между промышленно
1 И.В. Понкин. Ислам во Франции. Москва, 2005 г. Стр. 4-5.
развитым Севером и отсталым, но перенаселённым Югом, которая имеет планетарные масштабы. Полного решения её пока не найдено нигде, в том числе в России.
Взаимные упрёки в чрезмерно либеральной иммиграционной политике или безоглядном предоставлении гражданства, которыми обмениваются в ходе предвыборных баталий соперничающие партии во Франции (особенно отличаются правые, критикующие левых, и ультраправые, упрекающие нынешнее правоцентристское большинство), вряд ли стоит целиком принимать на веру. С 1974 года въезд во Францию с целью получения там постоянного места жительства и работы официально запрещён. Если он всё же на практике продолжается, то на определённых правовых основаниях - воссоединение семей, учёба в высших учебных заведениях, предоставление политического убежища беженцам и т. д. Воссоединение семей здесь на первом плане: по данным МВД Франции, в 2004 году им было выдано в общей сложности 88 тыс. видов на жительство (годичных или 10-летних) по семейным причинам, из которых 50 тыс. - супругу или супруге1. Однако попытка одного из французских министров объяснить недавний "кризис пригородов" наплывом мусульман-многожёнцев, результатом чего якобы оказалась беспризорность их детей, вызвала откровенные насмешки: многожёнство запрещено во Франции еще в 1945 году и никак не может служить основанием для воссоединения семей.
Ничуть не менее ограничительным, чем в других европейских государствах сходного уровня развития, является и французское законодательство о гражданстве. Хотя за 20 лет число натурализаций, то есть предоставления французского гражданства, за год и удвоилось - с 48,8 тыс. в 1982-м до 90,4 тыс. в 2002 году, оно обставлено рядом жёстких условий. Со времен революции 1789 года в стране действует так называемое "право почвы" (в отличие от "права крови", принятого в соседней Германии). Согласно этому принципу, возможность получения гражданства имеют родившиеся во Франции дети иностранцев, но не автоматически, а по достижении совершеннолетия на основании заявления родителей и с личного согласия просителя (в порядке исключения - с 13 лет). Причём каждое заявление рассматривается в соответствующей префектуре сугубо индивидуально с учётом всех данных, касающихся родителей2. Например, в 2000 году из 68 тыс. заявлений 57 тыс. были отложены, причём в трёх случаях из четырёх больше чем на 2 года, а каждый десятый претендент получил отказ3.
Причины, по которым глобальная проблема массовой миграции с Юга на Север приобрела взрывоопасный характер именно во Франции, связаны, судя по всему, не столько с политическими, сколько с социально-экономическими, а отчасти и психологическими факторами.
1 Le Monde, 18 novembre 2005.
2 L' Ехрге88, 25 septembre 2005.
3 Dominique et Michèle Frémy-Quid 2005. Paris, 2004. p.730.
* * *
Распад французской колониальной империи происходил не постепенно, упорядоченно и сравнительно мирно, как британской, а в форме затяжных, жестоких войн сначала в Индокитае, затем в Алжире, длившихся 14 лет и закончившихся для метрополии унизительными неудачами. Они оставили в памяти обеих сторон тяжелый осадок взаимного недоверия. Это особенно касалось Алжира, откуда после окончания войны в 1962 году во Францию хлынул поток европейских колонистов ("черноногих") и сражавшихся на стороне французов арабов, имевших французское гражданство ("харки"). Встретив в метрополии не слишком радушный приём, они затаили глубокую обиду на соотечественников и непримиримую вражду к иммигрантам-арабам из независимых отныне стран Магриба.
С другой стороны, у многих французов, особенно левых, выступавших некогда против алжирской войны с её чередой жестокостей - расправами с мирными жителями, пытками пленных, "стратегическими деревнями", окружёнными колючей проволокой, эти воспоминания породили болезненный комплекс вины, с которым Франция не может полностью расстаться до сих пор. Отсюда -чередование таких противоречивых жестов, как введение в школьные учебники упоминаний о позитивных аспектах колонизации (вызвавшее шумные протесты левых партий), с одной стороны, выдача видов на жительство иммигрантам-нелегалам, захватывающим силой пустующие здания или церкви, - с другой. Эти колебания затрудняют проведение последовательной иммиграционной политики, усиливая отчуждение между основной массой коренного населения и иммигрантами.
Немалую роль играет при этом и ислам: для многих французов-католиков, придерживающихся обычно правых взглядов, тот факт, что в их стране, считавшейся некогда "старшей дочерью" римско-католической церкви, мусульманство стало второй по числу верующих религией, переварить нелегко. В то же время левых - сторонников светского характера государства, отделённого от церкви ещё в 1905 году, активных поборников женского равноправия - коробит отношение мусульманской религии к месту женщины в семье и обществе.
Следствием стало принятие французским парламентом закона, запретившего ношение в государственных светских школах "демонстративных знаков принадлежности к религиозному культу". Хотя он касается в равной мере крестов поверх одежды или иудейской кипы, болезненную реакцию правоверных мусульман во Франции и в ряде исламских стран вызвало то, что острие закона было явно направлено против женских платков-"хиджабов", а надевавшие их ученицы не допускались к занятиям. Очевидно, что этот закон не способствовал взаимопониманию между коренными французами и мусульманской общиной ("уммой").
Правда, до сих пор фундаменталистские течения ислама типа ваххабизма пользуются во Франции значительно меньшим влиянием, чем, например, среди мусульман в Великобритании или даже Германии, где готовили теракты 11 сентября 2001 года в США саудовские экстремисты "Аль-Каиды". Гораздо важнее то, что французская модель интеграции всегда строилась, в отличие от британской или германской, на безоговорочном принятии приезжими не только законов страны приёма, но и её языка, культуры, нравов и обычаев. "Франция - это не этнос, а культура", - говорил бывший премьер-министр Раймон Барр.
Речь идёт по существу об ассимиляции, то есть полном слиянии всего населения страны в единое монокультурное сообщество на неделимом территориальном пространстве, краеугольным камнем которого является провозглашённый революцией 1789 года принцип равенства всех граждан перед законом, независимо от их этнического происхождения. Этот принцип цементируется централизованной, строго единообразной административной структурой суверенного национального государства, автором самой концепции которого был французский юрист XVI века Жан Боден.
Недаром культурно и лингвистически своеобразные национальные окраины - Эльзас, часть Лотарингии, Бретань, Страна басков, Корсика (в общей сложности порядка 10 % населения) никогда не пользовались сколько-нибудь значительной автономией, а меньшинства вроде евреев (650 тыс.), армян (350 тыс.), цыган (150 тыс.) официально считаются французами. Сами понятия "гражданство" и "национальность" обозначаются во Франции одним словом (la nationalité). Притом, что в действительности ксенофобия и антисемитизм во Франции всё ещё дают о себе знать, порой весьма ощутимо. На них-то и делает ставку Национальный фронт Ле Пена.
До тех пор пока иммигрантами были представители близких к французам по языку и идентичных в религиозном отношении романских народов, а между двумя мировыми войнами среди иммигрантов были поляки и "белые" русские (250-300 тыс.), проблемы их адаптации, порой нелёгкие, ограничивались первым поколением. Во втором и тем более третьем они по существу растворялись во французской среде, чему способствовали государственная светская школа, обязательная служба в армии, наконец, смешанные браки. По статистике, у каждого четвёртого француза один из четырёх предков в третьем поколении - бабушка или дедушка - родился вне Франции.
С притоком арабов и африканцев, особенно мусульман, ситуация осложнилась. Дело отнюдь не только и даже не столько в трудностях адаптации людей с иными уровнем и образом жизни, нравами и обычаями, религией и культурой. Гораздо важнее значительная эволюция социальной обстановки в самой Франции. Нехватка рабочей силы давно сменилась там её избытком. Армия перешла на профессиональную основу, перестав служить инструментом интеграции. То же самое фактически произошло и со школой. Качество обучения в рабочих
пригородах крупных промышленных центров, где селились иммигранты из стран "третьего мира", не шло ни в какое сравнение с уровнем учебных заведений буржуазных "красивых" кварталов. Дети и внуки приезжих получали худо-бедно второсортное образование, а ещё чаще проваливались на экзаменах и бросали школу, не получая аттестата. А это наглухо закрывало двери в высшую и даже среднюю школы (колледжи и лицеи). Без дипломов поиски работы были заведомо обречены на неудачу.
Между тем в условиях высокой безработицы также и среди родителей их авторитет в глазах детей падает, семейные узы расшатываются. Арабская и африканская молодёжь пригородов, лишённая определённых занятий и средств к существованию (социальная помощь и пособия по безработице выплачиваются только уже работавшим), сбивалась в уличные банды во главе с вожаками -"каидами", промышляя мелким воровством, рэкетом, торговлей наркотиками, проституцией. Пригородные зоны постепенно превращались в изолированные от внешнего мира территории, где закон и порядок, общий для всей страны, практически не соблюдались, а полиция, окружённая непримиримо враждебной атмосферой, не контролировала обстановку.
Тупиковый характер этой ситуации определялся ещё и тем, что второе-третье поколения иммигрантов из Магриба или африканских стран (так называемые "буры"), в отличие от первого, утратили языковую, культурную, порой даже религиозную связь со своей "исторической родиной". Возвращаться туда они не хотят - она стала для них совершенно чуждой. Интегрироваться же во Франции, где они родились, учились и язык которой стал для них родным, они не могут из-за невидимых, но весьма ощутимых барьеров для людей с неевропейскими фамилиями и внешностью. Заученные во французской школе молодыми арабами и африканцами высокие, благородные лозунги революции 1789 года - "Свобода, равенство, братство", не подкреплённые собственным жизненным опытом, начали восприниматься как лицемерие и обман. Лишённые прежних цивилизационных корней, но не обретя новые, "франко-африканцы" становились лёгкой добычей для уголовного мира или проповедников исламизма, обученных за рубежом. Мишенями их яростного, разрушительного вандализма недаром стали автомашины и школы: автомобиль является главным символом того самого "общества потребления", куда образование так и не открыло им доступ.
* * *
Феномен этнических "гетто" не нов - он хорошо известен на примере США, где такие гетто располагаются, в отличие от Европы, в городских кварталах (Гарлем или Южный Бронкс в Нью-Йорке), куда белым показываться небезопасно даже днём. Белое население селится в зелёных и тихих пригородах. В
1960-х годах волна мятежей в американских черных гетто заставила федеральные власти прибегнуть даже к помощи войск Национальной гвардии.
Однако с тех пор положение там существенно улучшилось благодаря целенаправленной политике смешанного обучения детей с переброской их на специальных автобусах в общие школы (busing) и так называемой "позитивной дискриминации" (The affirmative action) - преимуществу для афро-американцев при приёме в университетские колледжи, на работу и выдвижении на ответственные посты. В результате сегрегация, открыто практиковавшаяся ещё полвека назад, значительно отступила, если не исчезла, а многочисленные представители расовых и национальных меньшинств появились в высших эшелонах административной, интеллектуальной и управленческой элит.
Это, разумеется, вовсе не значит, будто в США проблема тем самым решена, она просто изменилась. По прогнозам экспертов, к середине XXI века больше половины американцев будут иметь неевропейское происхождение. Среди них треть латиноамериканцев, четверть азиатов, 12-13 % африканцев. Уже сейчас в США насчитывается 10,3 млн нелегальных иммигрантов, почти исключительно из Мексики и других стран Латинской Америки. Конгресс принял за последнее десятилетие не менее шести законопроектов, ужесточающих условия допуска иммигрантов. Некоторые конгрессмены требуют даже прибегнуть к массовой депортации нелегалов и построить вдоль мексиканской границы стену
по образцу берлинской или израильской, установив на ней вооружённую охрану.
Определённые шаги в этом направлении обещал сделать президент Буш-младший: выступая с речью в Аризоне 28 ноября 2005 года, он обязался увеличить расходы на обустройство границы на 60 %. Тем не менее президент одновременно призвал к проведению серьёзных комплексных реформ, поощряющих создание новых, пусть даже временных, рабочих мест для нелегальных имми-грантов1.
Аналогичное сочетание мер по борьбе с нелегальной иммиграцией и облегчением интеграции иностранцев "в законе" планируют предпринять после "кризиса пригородов" и правящие круги Франции. Министр внутренних дел Саркози готовит к весне 2006 года законопроект, который ужесточает правила въезда на основании "воссоединения семей". Для последнего необходимо будет отныне сдать экзамен на знание французского языка и "принципов, на которых основана Французская республика". Мэры получат право давать оценку материальной возможности воссоединения с учётом жилищных условий приглашающего и способности приезжих интегрироваться во французское общество. Для получения французского гражданства по причине брака сроки фактического совместного проживания супругов во Франции продлеваются с двух до трёх
1 The Wall Street Journal, November 30, 2005.
лет, а за границей - с трёх до пяти1. Усилена уголовная ответственность за незаконное получение пособий по безработице, торговлю наркотиками, фиктивные браки, а главное - за переброску в страну и подпольное использование рабочей силы из числа нелегальных иммигрантов.
Одновременно президент Ширак в речи на конгрессе Ассоциации мэров Франции потребовал, чтобы 750 коммун неукоснительно выполняли закон "О городской солидарности и обновлении", в силу которого они должны не менее 20% нового жилья отдавать под дома с умеренной квартплатой, в которых селятся в основном иммигранты из стран "третьего мира". Создание новых предприятий в пригородах будет поощряться налоговыми льготами. Министр по вопросам равноправия Азуз Бегаг, алжирец по происхождению, открыто высказался в пользу увеличения числа детей иммигрантов в административных органах (полиции, суде, прокуратуре) и на ответственных постах в частном секторе. Характерно, что данную идею поддержал даже непримиримый враг нелегальной иммиграции - министр внутренних дел Саркози, чьи родители сами эмигрировали во Францию из Венгрии.
Большинство французов оценили эффективность этого сочетания кнута и пряника с определённым скептицизмом. Они напоминают, что проблема нелегальной иммиграции в обозримом будущем никуда не исчезнет: для того чтобы плотно перекрыть все 6 тыс. км границ Франции потребуется 100-тысячная армия - треть вооружённых сил и правоохранительных органов страны, тогда как сейчас численность пограничной охраны, подчиняющейся МВД, не превышает 4 тыс. полицейских. В таких условиях ни о какой "стене" речи быть не может.
Что же касается домов с умеренной квартплатой, где проживают свыше 10 млн человек - каждый шестой француз, то иммигрантов без гражданства среди них не более 11%. Причём они-то и составляют пригородные "гетто". Речь идёт о "спальных" микрорайонах из стандартных железобетонных башен, строившихся еще в 1960-х годах для французов - беженцев из Алжира. Когда же они перебрались в более комфортабельное жильё, то их место заняли арабы или африканцы, жившие прежде в грязных трущобах "бидонвиллей" - хибарах из фанеры и жести, являвшихся рассадником нищеты, болезней и преступности. Обитатели микрорайонов селятся там прежде всего по экономическим причинам - лучшее жильё в других, более престижных местах им просто не по карману (за последние пять лет цены на недвижимость во Франции выросли на треть).
Иными словами, дело не только в жилье для иммигрантов, но прежде всего в качественной квалификации и достойной работе для них. А это предполагает коренные реформы существующей архаичной системы образования, особенно профессионального, часто оторванного от нужд производства, и придания
1 Ье Мо^е, 18 поуешЬге 2005.
большей гибкости трудовому законодательству. А главное - без форсирования
темпов экономического роста, без чего проблему занятости не решить.
* * *
Таким образом, недавний "кризис пригородов" во Франции - это отнюдь не только и даже не столько вопрос совместимости разных этносов, религий и ци-вилизационных ценностей в ходе массовых миграций с Юга на Север, остановить которые в глобализированном мире невозможно. Их необходимо лишь ввести в определённые законодательные рамки, учитывающие реальный потенциал абсорбции каждой из стран. Евросоюз уже приступил к согласованию иммиграционной политики всех своих 25 членов, в том числе с помощью квот по возрастным и профессиональным критериям, как входящих в шенгенское пространство, так и остающихся пока вне его. "Франция не может принять у себя всю нищету мира", - откровенно сказал как-то бывший французский премьер-социалист Мишель Рокар.
Однако во Франции принятие всех этих мер затрудняется прогрессирующим кризисом двух её моделей - ассимилятивного принципа интеграции иностранцев, полностью игнорирующего их национально-культурную специфику, и "государства благоденствия", опирающегося на дирижизм в экономике и перераспределительную систему соцобеспечения. Как первая, так и вторая модели, которые были весьма эффективны в первые послевоенные десятилетия, теперь, спустя полвека, исчерпывают себя под нажимом неумолимых демографических факторов, помноженных на эффект глобализации.
Разумеется, просто заменить их со дня на день англосаксонскими моделями - поликультурными и мультиконфессиональными, с одной стороны, и экономически ультралиберальными - с другой, было бы также крайне неосторожно. В конце концов, самые масштабные акты международного, в частности исламистского, терроризма имели место не во Франции, а в США и Великобритании. Речь идёт не о копировании чужих моделей, а лишь о модернизации собственных, отвечающих историческим традициям Франции и национальным реалиям. Но от адаптации прежних моделей к новым вызовам третьего тысячелетия французам никуда не уйти.
