CC BY-NC-ND
33
Н.Г. Кулинич
ФОРМИРОВАНИЕ ГОРОДСКОГО НАСЕЛЕНИЯ ДАЛЬНЕГО ВОСТОКА РОССИИ* (вторая половина XIX - первая треть XX в.)
В статье рассматриваются особенности формирования городского населения Дальнего Востока России, освоение территории которого осуществлялось властью по колонизаторскому типу. Рост горожан обеспечивался за счет различных форм переселения из центральных районов страны. Расходуя на это значительные средства, государство не создавало условий для приживаемости переселенцев. Отсутствие жилья, плохое снабжение, нехватка учреждений культуры и здравоохранения стали главными причинами массовой возвратной миграции. Поэтому основной контингент населения дальневосточных городов составляли «временные жители», не заинтересованные в кардинальном улучшении сложившихся здесь условий жизни.
Ключевые слова: Дальний Восток России, города, городское население, переселение, возвратная миграция.
Одной из важнейших особенностей развития Дальнего Востока во второй половине XIX-XX в. стал быстрый рост городов и городского населения. Образование первых дальневосточных городов диктовалось исключительно государственными и, в первую очередь, геополитическими задачами: необходимостью укрепить позиции России на столь отдаленной от центра территории. Поэтому их возникновение и дальнейшее развитие отличалось от аналогичных процессов в европейской части страны.
Первые городские поселения, создававшиеся как военно-административные центры, появились на Дальнем Востоке еще в XVII в. - Нерчинск и Сретенск. В XVIII в. к списку дальневосточных городов добавились Охотск, Петропавловск-Камчатский
© Кулинич Н.Г., 2009
* Статья выполнена при финансовой поддержке РГНФ, проект № 07-01-88102 а/Т.
и Петровск-Забайкальский. Однако до середины XIX в. городское население оставалось малочисленным - всего 27,6 тыс., что составляло менее 1% жителей.
Массовое градостроительство в регионе началось во второй половине XIX в., когда были образованы Николаевск-на-Амуре, Чита, Благовещенск, Хабаровск, Владивосток, Никольск-Уссурий-ский. В связи с ускоренным (в сравнении с сельским хозяйством) развитием промышленности, транспорта и торговли городское население региона росло быстрее, чем сельское. По данным переписи 1897 г., здесь было 10 официально утвержденных городов с населением 103,3 тыс. человек.
Таким образом, за 50 лет численность горожан увеличилась почти в 4 раза. Их удельный вес в составе всего населения региона вырос с 1 до 12,7%1. В этот период Дальний Восток был наиболее активно осваиваемым регионом страны. Увеличение численности его населения шло за счет миграционных процессов, только в определенной степени регулируемых властью. В 1863-1897 гг. неместные уроженцы составили 67,7% к общему приросту населения2. Изменявшиеся в течение времени приоритеты государственных интересов и переселенческие потоки предопределили крайнюю неравномерность городского развития. Самым крупным на тот момент городом был Благовещенск - 32 834 жителей, так как основная масса переселенцев в 1860-1880-е годы прибывала на Дальний Восток, сплавляясь из Забайкалья по Амуру, и оседала в Амурской области. Далее шли Владивосток - 28 933 жителей, Хабаровск -14 971, Чита - 11 5223.
Самый быстрый рост дальневосточных городов пришелся на следующее двадцатилетие. К 1917 г. в Амурской, Приморской и Забайкальской областях городское население увеличилось в 3,8 раза, а сельское - лишь в 1,7. К этому времени горожане составляли более четверти всех дальневосточников. Установление регулярной морской связи с европейской частью России и строительство Транссибирской железной дороги предопределили ускоренное заселение Приморья, ставшего в этот период наиболее урбанизированной территорией Дальнего Востока. По отношению ко всему населению Приморской области горожане в 1917 г. составляли 33%, Амурской - 20,2%, Забайкальской - 15,7%4. Самым крупным городом стал город-порт Владивосток (103,2 тыс.), имевший большое значение для России в период Русско-японской и Первой мировой войн.
При проведении земледельческой колонизации власть учитывала важные моменты, способствовавшие приживаемости новоселов на новом месте. Поэтому «обратничество» среди крестьян
в XIX в. не превышало 2%. Иное положение складывалось в неземледельческой колонизации. Во второй половине XIX в. она состояла из ремесленников, рабочих-отходников, каторжан и ссыльных различных категорий, демобилизованных нижних чинов армии и флота и т. д. Этот поток в значительно меньшей степени поддавался регламентации и носил преимущественно стихийный характер.
В 1890-е годы стала практиковаться новая форма неземледельческого переселения - массовое «контрактование» квалифицированных работников в Европейской России, ставшее первым опытом организованного набора. Завозились строительные рабочие на строительство Уссурийской железной дороги, транспортные - для эксплуатации подвижных составов и другого железнодорожного оборудования и т. д. Именно «контрактование» стало главным способом решения проблемы трудовых ресурсов для дальневосточной промышленности. Только за 1911-1913 гг. через Иркутск на восточную окраину проследовало на заработки более 163,7 тыс. человек. Завезенные рабочие, как правило, становились временными (только на срок контракта) жителями дальневосточных городов. Закрепляемость этих новоселов была многократно ниже, чем крестьян. По наблюдениям Амурского и Приморского бюро по рабочему вопросу, только около 1,2-1,6 тыс. рабочих (вместе с семьями -3,4-4 тыс.) в год оставалось в регионе на постоянное жительство5.
Временными жителями дальневосточных городов были и присылаемые сюда из центра царские чиновники, и расквартированные здесь войсковые части. Посетивший регион в начале XX в. этнограф П. Краснов писал: «...Пока в Хабаровске местных жителей нет. Вы видите петербуржцев, москвичей, орловцев, севасто-польцев, одесситов и т. д., все интересы которых сосредоточены там, у себя, в России. Они приезжают сюда на службу на срок -на три или пять лет»6. Хотя речь шла только о Хабаровске, с 1884 г. являвшемся административным центром Приамурского генерал-губернаторства, эта характеристика справедлива и для других дальневосточных городов. Доминирование психологического настроя на «временность пребывания» в сознании основной части городских жителей подтверждается Т.А. Ярославцевой. Проанализировав опросные листы рабочих, прибывших в 1911-1913 гг. на Дальний Восток из центральной России, она пришла к выводу, что большинство из них стремились отправить «семье заработанные средства и не заводить имущество по месту своего временного проживания»7. Рабочие не видели смысла «всерьез» обустраиваться, готовы были довольствоваться предоставленными им условиями, далекими от человеческих.
Основным типом жилья были бараки и казармы, возводив -шиеся без соблюдения необходимых санитарных норм, а также землянки, фанзы, шалаши и палатки. Но так как рост городского населения значительно опережал скромные темпы жилищного строительства, даже этого жилья не хватало. Жилищная проблема в начале XX в. стала «самым больным вопросом не только для наименее обеспеченного класса, но и для лиц со средним заработком»8. Острая нехватка жилья заставляла власти при контрактации рабочих отдавать предпочтение одиноким мужчинам. Обследование рынка рабочей силы Приамурья подтвердило, что подавляющее большинство прибывших на Дальний Восток рабочих (99%) были одинокими, и только 1% имел при себе семью. Следствием этого стало крайне неблагоприятное соотношение полов в составе городского населения. В 1916 г. в городах Дальнего Востока на 100 мужчин приходилось 70 женщин9.
Сменяемость и непостоянство жителей дальневосточных городов вели к росту численности мигрантов из Китая, Кореи и Японии. С 1870-х годов они стали одним из существенных источников формирования городского населения. Основной контингент иностранных жителей составляли китайские отходники, прибывавшие сюда на заработки на короткий срок (не более 3-4 лет). Их труд использовался на строительстве, в горнодобывающей промышленности, на погрузочно-разгрузочных работах в портах и т. п. Привлечение этой рабочей силы, готовой работать за гроши и мириться с самыми нечеловеческими условиями труда и быта, сулило выгоды и казенным работодателям, и частным предпринимателям.
Обеспокоенное масштабами иностранной миграции, царское правительство предприняло попытку к ее сокращению. В 1910 г. был принят закон, ограничивший использование «желтого труда» и позволивший несколько сбить «китайскую миграционную волну»10. Однако достигнутый эффект был непродолжительным. Первая мировая война усилила отток на запад части дальневосточного населения и увеличила потребность в китайских рабочих. Особенно нуждался в них Владивосток, через который шел транзит огромного количества военных грузов. В 1916 г. китайцы оставляли 40,2% населения города-порта11.
После 1917 г. процесс формирования дальневосточного городского населения происходил уже в иных политических условиях. Первым фактором, предопределившим его специфику, стали затянувшиеся Гражданская война и интервенция. Только в ноябре 1922 г. дальневосточная территория вошла в состав РСФСР. Однако до середины 1920-х годов регион вынужденно сохранял некоторую обособленность, получая от центра военно-политическую
поддержку, но никакой экономической. Почти полный разрыв экономических связей усугубил сложность обстановки. Здесь сильнее, чем где-либо в стране, ощущался острый недостаток самых необходимых продуктов питания и промтоваров. Все это не могло не сказаться на формировании городского населения. В годы Гражданской войны оно значительно увеличилось за счет беженцев, военнопленных и военнослужащих. Однако основная часть прибывших покинула российскую территорию практически сразу после установления здесь Советской власти. В результате проведенная в 1923 г. перепись населения выявила даже небольшое (на 0,4%) уменьшение городского населения по сравнению с переписью 1916 г.12
Отсутствие четких перспектив развития региона привело к замедлению процесса урбанизации. За пять лет (с 1924 по 1929 г.) количество горожан увеличилось всего на 21,5%, а сельских жителей - на 25,0%13. Рост городского населении в этот период обеспечивался в основном за счет внутренней миграции в город крестьян. В то же время выросла и доля естественного прироста, составившего в 1917-1930 гг. в городах 8,4%, в сельской местности - 24,4%14. Таким образом, наметилась тенденция к формированию не временных, а постоянных городских жителей.
Однако во второй половине 1920 - начале 1930-х годов возникли обстоятельства, изменившие отношение центра к дальневосточной окраине. Начатая индустриализация потребовала значительных капиталовложений, что заставило правительство обратить внимание на экспортную привлекательность сырьевых ресурсов региона. Осложнение международной обстановки на Дальнем Востоке в связи с ухудшением отношений СССР с Японией, а затем и Китаем поставило вопрос о необходимости укрепления восточных границ. В результате была реанимирована стратегия создания дальневосточного форпоста. Здесь стали сосредоточиваться значительные сухопутные и морские вооруженные силы, создаваться оборонные отрасли промышленности. Курс на укрепление обороноспособности региона высветил еще одну проблему: наличие значительного количества иностранных рабочих. Только во Владивостоке в 1929 г. проживало 21,1 тыс. китайцев и 7,6 тыс. корейцев. Вместе они составляли около 25% жителей15. В условиях обострения международной ситуации это было крайне нежелательным. Поэтому переселение европейского населения из центра страны преследовало еще одну цель: вытеснение из дальневосточной экономики «желтых» рабочих.
Все это предопределило исключительно быстрый рост городского населения. По сравнению с 1926 г. численность горожан
в Дальневосточном крае (ДВК) к 1939 г. увеличилась в 3,4 раза (сельского населения - только в 1,5 раза). За 14 лет городскими жителями стали 824,8 тыс. человек. Рост городов по-прежнему отличался крайней неравномерностью. Более быстрыми темпами (в 4,2 раза) росло население городов на территории Хабаровского края, где были образованы новые города - Биробиджан, Комсомольск, Магадан. Дальний Восток в этот период демонстрировал самые высокие темпы урбанизации: доля горожан за 14 лет выросла с 27,0% до 50% (в целом в РСФСР - с 18,0% до 33,5%)16.
Основным источником формирования населения дальневосточных городов стал механический приток жителей из центральных районов страны. Промышленное переселение началось в 1929 г. В отличие от дореволюционного периода, этот процесс принял более организованный характер: он осуществлялся под контролем Управления НКВД по Дальневосточному краю, где был сформирован Переселенческий отдел. Однако первый опыт промышленного переселения в новых условиях выявил старую проблему -слабую приживаемость переселенцев. Из 9 842 рабочих, завезенных в край в 1929-1930 гг., вернулись назад 6 586 (почти 70%)17. Замедленное социально-экономическое развитие Дальнего Востока в 1920-е годы еще больше усилило исторически сложившееся отставание уровня жизни дальневосточников от жителей центральных районов страны. Здесь сохранялись тяжелые жилищные условия, товарный дефицит, низкий уровень медицинского и культурного обслуживания18. Выделяемых государством средств хватало на перемещение значительных масс людей (по неполным данным, в 1930-е годы в города и рабочие поселки Дальнего Востока было завезено более 2 млн человек). Однако их было недостаточно для того, чтобы создать для новоселов приемлемые материальные и социальные условия, способствующие их закреплению. Были случаи, когда завозившиеся в край рабочие отказывались выйти из вагонов до тех пор, «пока им не дадут планового снабжения, жилищ хороших и пока не удовлетворят все, что записано в договоре». Выполнить все их требования у руководителей дальневосточных предприятий просто не было возможности. «Мы выполняем все условия, - говорили они, - кроме жилищ... Поэтому привозимые рабочие на 75-80% уезжают обратно»19.
Жилищная ситуация была наиболее сложной. С 1927 по 1935 г. городской жилищный фонд увеличился всего на 76,7%, а городское население за это время выросло в 2,5 раза. Если в 1927 г. на одного жителя дальневосточных городов приходилось чуть более 4,4 кв. м. (в среднем по РСФСР - 5,9 кв. м.), то в 1937 г. - всего 2,8 кв. м20. Особенно тяжелым было положение с жильем в городах-ново-
стройках, таких как Комсомольск. Жители «города юности» долгое время вынуждены были ютиться в шалашах, землянках, палатках, наскоро сколоченных времянках, приспосабливать под жилье сараи, конторы, мастерские и т. п. В связи с абсолютным отсутствием жилья в городе в 1939 г. даже пришлось «свернуть» запланированную вербовку рабочих. В этих условиях сложно было завести в край квалифицированных рабочих. Руководители предприятий жаловались, что «квалифицированная сила в первую очередь ставит условие предоставления квартир. Квартир же мы предоставить не можем, отсюда не можем иметь квалифицированных работников»21.
Отсутствие жилья стало главным препятствием для привлечения в край дипломированных учителей. В 1935-1939 гг. Нарком-прос командировал на работу в школы ДВК из центра 4 331 человека. Однако к началу 1940 г. из них осталось менее 50%, а остальные, как следует из отчета Далькрайоно, «ушли из пределов края»22.
Безусловно, не только хозяйственные, но и советские и партийные руководители осознавали причины слабой закрепляемости переселенцев. Выступая в январе 1934 г. на XI Дальневосточной краевой партконференции, первый секретарь Далькрайкома ВКП(б) Л.И. Лаврентьев говорил: «Мы завозим в край кадры из других областей Союза... Организация жизни рабочих, зоотехников, инженеров и т. д. находится на низком уровне. Отсюда большая текучесть - основной бич нашей работы. Это губит нас и мы сами виноваты в этом, ибо не создаем нормальных условий для приезжающих людей». При этом речь в его выступлении шла о заведомо заниженном минимуме жизненных благ. «Конечно, - говорил Лаврентьев, - мы не можем поставить их в такие условия, какие созданы в крупных пролетарских центрах - Ленинграде, Москве, Харькове. Но простой барак, чище, светлее и теплее, чем сейчас, мы должны им предоставить, мы должны дать им баню, чистую светлую столовую, где были бы созданы условия для нормальной жизни»23. Однако даже эти минимальные условия обеспечены не были.
Вместо этого новая власть предпочла прибегнуть к способам, апробированным еще царской администрацией. В первую очередь переселялись холостые молодые мужчины. Делая заявку о потребности в рабочей силе, директора промышленных предприятий требовали «присылать исключительно одиноких рабочих, так как семейных селить негде»24. В результате исторически сложившаяся на Дальнем Востоке диспропорция между мужским и женским населением увеличилась, особенно в быстро растущих городах.
Так, если в среднем в городах ДВК в 1937 г. на 100 мужчин приходилось 73 женщины, то в Биробиджане - 52,2, Советской Гавани -59,0, Комсомольске - 62,0, Лесозаводске - 2,7, Артеме - 65,425. Многие новоселы-мужчины не имели возможности создать семьи, что не способствовало их закреплению в крае.
В итоге из всех возможных форм переселения в 1930-е годы возобладали те, которые заведомо ограничивали срок пребывания в регионе: организованный набор, прикомандирование, перевод, вызов. Удельный вес этих форм в общей картине переселения вырос с 15,6% в 1920-е гг. до 41% в 1930-е26. В результате основным типом горожанина на Дальнем Востоке по-прежнему оставался «временный житель». Он готов был требовать для себя приемлемых жизненных условий, но не видел смысла самостоятельно предпринимать необходимые действия для их улучшения. В свою очередь, установка на заведомо временный контингент в определенной степени освобождала краевое руководство от необходимости создавать жизненные условия для закрепления населения.
Социокультурная отсталость региона в значительной степени консервировалась применением принудительного труда. Уже в 1929 г. на заседании Экономического совета РСФСР рассматривался вопрос об использовании заключенных для удовлетворения возросшей потребности края в трудовых ресурсах. В 1930-е годы здесь была создана целая система исправительно-трудовых лагерей и колоний. Согласно подсчетам Г.А. Ткачевой, в 1937 г. в дальневосточном регионе находилось от 291 до 357 тыс. осужденных, в 1939 г. - от 360 до 416 тыс., что составляло, соответственно, 14,4 и 17,6% учтенного населения за эти годы27.
Заключенные и «трудпоселенцы» стали еще одним источником формирования городского населения. По данным спецпереписи 1937 г., в составе городского населения Дальнего Востока было определено 133 454 человека, входивших в спецконтингенты «Б» и «В» (16,4% от общей численности горожан). Как правило, они размещались в сравнительно небольших, еще только создававшихся городских поселениях: Комсомольске, Свободном, Магадане. Но и в четырех наиболее крупных городах региона представительство спецконтингента было весьма значительным: в Хабаровске -16 939 человек (9,5% от общего числа жителей), Уссурийске -5 142 (7,8%), Владивостоке - 14 474 (7,0%), Благовещенске - 1 331 (2,3%)28.
В 1930-е годы была использована еще одна форма переселения - «общественный призыв», по которому в ДВК прибыло более 60 тыс. молодых энтузиастов. В отличие от остальных переселенцев, они ехали сюда не за «длинным рублем», а за «социали-
стической романтикой». Наибольший отклик получило обращение В. Хетагуровой к девушкам Советского Союза с предложением «Приезжайте к нам на Дальний Восток». На обращение отозвались 145,5 тыс. девушек и 96,4 тыс. юношей. Из них сумели реализовать свой комсомольский порыв только 27 тыс.29 Однако условия жизни в регионе были настолько тяжелыми, что даже эта идейная, исполненная энтузиазма молодежь была не в состоянии их выдержать. Тем не менее основная часть прибывших в результате общественных призывов пополнила ряды временных жителей дальневосточных городов.
Ситуация усугублялась тем, что и сами руководители были такими же временными для края людьми. Практически все они были направлены на работу ЦК ВКП(б). С ноября 1925 г. по октябрь 1938 г. сменилось восемь первых секретарей Далькрайкома ВКП(б). Каждый из присылавшихся центром на эту должность был, как правило, новым для Дальнего Востока человеком, мало знакомым с его условиями. Аналогичная ситуация наблюдалась и в составе советских и хозяйственных руководителей всех рангов. Большинство из них были настроены на непродолжительное пребывание, поэтому оставляли свои семьи в прежних местах жительства. Те из коммунистов-руководителей, кто прожил в ДВК 3-4 года, считались чуть ли не старожилами. «Большинство из нас - старые дальневосточники, - говорили выступавшие на совещании заведующих областными и районными отделами народного образования в мае 1936 г., - мы уже два-три-четыре года работаем на ДВК»30. Осознавая себя временными жителями, местные руководители не видели смысла в напряжении сил ради кардинального изменения сложившихся здесь условий жизни. Посетивший Дальний Восток в 1933-1934 гг. писатель А.А. Фадеев обратил внимание, что «чемоданными» настроениями были заражены практически все приезжие. Выступая в январе 1934 г. на XI Дальневосточной краевой партконференции, он говорил: «У многих, не только прямых и открытых "чемоданщиков", а и у полезных работников, живет мысль о том, что они здесь временно, а потому у них нет воли развивать культурное дело на Дальнем Востоке. Они чувствуют себя временно здесь, думают: "Ладно, пострадаю немного, а там попаду в более культурное место"»31. Эта установка на временное пребывание лишала инициативы краевых руководителей.
Из всех возможных вариантов улучшения закрепляемости дальневосточного населения Советская власть отдала предпочтение двум: идеологическому воздействию и насильственному удержанию. В 1930-е годы активно пропагандировались различные
формы «самозакрепления»: «до конца пятилетки», «до конца строительства предприятия» и даже «пожизненно», что звучало почти как приговор32. Одновременно использовались меры принудительного удержания рабочих: договор обычно заключался на три года, но их не отпускали и после его окончания. На стройках Комсомольска в 1935-1936 гг. большинство вербованных сумели оформить свое увольнение только через суд. Для членов ВКП(б) фактором вынужденного «самозакрепления» стала процедура снятия с партучета: разрешение на это необходимо было выпросить сначала в парткоме своего предприятия, затем в горкоме и, наконец, крайкоме ВКП(б)33. Получить разрешение редко кому удавалось. В духе военизированной терминологии 1930-х годов сформировалось особое понятие - «дезертирство из пределов ДВК». Для членов партии такое «дезертирство» оборачивалось как минимум лишением партбилета со всеми вытекавшими из этого последствиями.
Однако в список дезертиров попадали даже краевые руководители. Одним из таких был Е.М. Хавкин, член партии с 1928 г., присланный на руководящую работу по путевке ЦК ВКП(б). 19 июня 1936 г. он был введен кандидатом в состав бюро Далькрайкома ВКП(б), а уже 5 июля того же года исключен из партии «за дезертирство с работы из пределов ДВК». Материал о его антипартийном поступке был опубликован в периодической печати и передан в ЦК ВКП(б)34.
Эти «меры закрепления» сформировали устойчивое отношение к ним дальневосточников, отраженное в информационном письме одного из уполномоченных по проведению переписи населения 1939 г. В качестве примера наиболее типичных «разговоров антисоветского порядка» он привел следующий: «Переписывают население для того, чтобы его закрепить на ДВК и не выпустить отсюда»35.
Таким образом, колонизаторский тип освоения дальневосточной территории России был характерен как для императорской, так и для Советской власти, фактически воспроизводившей ту же модель, что была в свое время создана и применена царским правительством. Выбранные властью приоритеты регионального развития (валютно-экспортные отрасли промышленности и укрепление оборонного потенциала) предопределили повышенные темпы урбанизации и быстрый рост городского населения. В условиях слабой заселенности региона основным его источником могло стать только население центральной части страны. Тратя значительные средства на переселенческие кампании, власть, независимо от политического режима, не прилагала достаточных усилий
для развития здесь социальной сферы, необходимой для закрепления завозившегося населения. В результате основной фигурой дальневосточного горожанина стал «временный житель», не слишком заинтересованный в кардинальном улучшении сложившихся здесь условий жизни, заведомо более низких по сравнению с центром страны.
Примечания
10
1 История Дальнего Востока СССР в эпоху феодализма и капитализма (XVII в. - февраль 1917 г.). М., 1990. С. 225.
2 Крестьянство Сибири в эпоху капитализма. Новосибирск, 1983. С. 40.
3 Ткачева Г.А. Оборонно-экономический потенциал Дальнего Востока СССР в 1941-1945 гг. Владивосток, 2005. С. 34.
4 История Дальнего Востока СССР в эпоху феодализма и капитализма. С. 226.
5 Галямова Л.И. Дальневосточные рабочие России во второй половине XIX - начале XX в. Владивосток, 2000. С. 15.
6 Винник П.А. Организация благоустройства населенного пункта в 1920-1930 гг. (на примере города Хабаровска) // Развитие городского хозяйства: история и современность. Хабаровск, 2005. С. 38.
7 Ярославцева Т.А. Жилищно-коммунальное хозяйство на Дальнем Востоке России во второй половине XIX - начале XX в.: историко-правовой аспект. Хабаровск, 2004. С. 81.
8 Галямова Л.И. Указ. соч. С. 182.
9 РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 17. Д. 367. Л. 4, 5. Галямова Л.И. Указ. соч. С. 19.
11 Чупряев Ф. Движение населения г. Владивостока // Дальневосточное статистическое обозрение. 1929. № 5-6 (56). С. 6-7.
12 РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 17. Д. 367. Л. 4, 5.
13 Подсчитано по: Контрольные цифры народного хозяйства края на 1928/29 г. Хабаровск, 1928. С. 63; ГАРФ. Ф. 2306. Оп. 69. Д. 1977. Л. 3об; ГАХК. Ф. 2. Оп. 1. Д. 78. Л. 245.
14 Дальневосточный край в цифрах. М.; Хабаровск, 1932. С. 17, 18.
15 Дальневосточное статистическое обозрение. 1929. № 5-6. С. 7.
16 РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д. 279. Л. 35-37, 41-44.
17 Пикалов Ю.В. Переселенческая политика и изменение социально-классового состава населения Дальнего Востока РСФСР (ноябрь 1922 - июнь 1941 г.). Хабаровск, 2003. С. 122.
18 ГА РФ. Ф. 2306. Оп. 69. Д. 1977. Л. 8об.
19 ГАХК. Ф. П-30. Оп. 1. Д. 4. Л. 133, 168.
20 Ткачева Г.А. Указ. соч. С. 27.
21 ГАХК. Ф. П-30. Оп. 1. Д. 4. Л. 86.
22 ГАХК. Ф. Р-704. Оп. 1. Д. 49. Л. 13.
23 Тихоокеанская звезда. 1934. 8 янв.
24 ГАХК. Ф. П-2. Оп. 6. Д. 94. Л. 82.
25 Там же. Оп. 1. Д. 1315. Л. 11-16.
26 Ткачева Г.А. Указ. соч. С. 26.
27 Там же. С. 29-30.
28 Подсчитано по: Всесоюзная перепись населения 1937 г.: Краткие итоги. М., 1991. С. 54-59, 62-66, 166-176, 230-231.
29 Дубинина Н.И. Дальневосточницы в борьбе и труде, 1917-1941. Хабаровск, 1982. С. 103-111.
30 ГАХК. Ф. Р-704. Оп. 1. Д. 35. Л. 58.
31 Тихоокеанская звезда. 1934. 10 янв.
32 Ворошиловец. 1934. 27 янв.; Молот. 1934. 17 янв.
33 ГАХК. Ф. П-2. Оп. 6. Д. 377. Л. 4-7; Д. 378. Л. 71.
34 Там же. Оп. 1. Д. 831. Л. 119, 131.
35 Там же. Оп. 6. Д. 379. Л. 225-226.
