CC BY
138
8 Бикинское соборное уложение // Духовная литература староверов востока России XVIII-XX вв. Новосибирск, 1999. С. 376.
9 НАРБ. Ф. 207. Он. 1. Д. 846. Л. 4.
10 Попова А.М. Семейские (Забайкальские старообрядцы). Верхнеудинск, 1928.
С. 34.
11 НАРБ. Ф. П-1. Он. 1. Т. 1. Д. 836. Л. 180.
12 Там же. Л. 209.
13 Там же. Л. 145.
14 Там же. Л. 117.
15 Там же. Л. 232.
16 Там же.
17 Цыремпилова И.С. История взаимоотношений государства и религиозных конфессий в Бурятии в 1917-1940 гг. Дисс.... соиск. ученой степени канд. ист. наук-.Улан-Удэ, 2000. С. 106.
18 Попова А. Указ. соч. С. 34.
19 Там же.
20 НАРБ. Ф. П-1. Он. 1. Т. 1. Д. 1296. Л. 38.
21 Там же.
22 Там же.
23 Там же.
24 НАРБ. Ф. Р-248. Он. 3. Д. 14. Л. 20.
25 Там же. Л. 47об.
26 Там же. Л. 49об.
27 Там же. Л. 48об.
28 Там же. Л. 49об.
29 Там же.
30 Там же.
31 Там же. Л. 55-55об.
32 Там же. Л. 55, 209.
33 НАРБ. Ф. Р-248. Он. 3. Д. 16. Л. 16-17об.
Н.Г. Кулинич
«СВОБОДНАЯ ЛЮБОВЬ» И СОВЕТСКИЙ БРАК: СЕМЕЙНЫЕ ОТНОШЕНИЯ В ГОРОДАХ Д АЛЬНЕГО ВОСТОКА (1920-1930-е гг.)
Основным источником формирования городского населения Дальневосточного края (ДВК) на протяжении длительного времени оставалось переселение из центральных районов страны. Большинство переселенцев составляли выходцы из крестьян, становившиеся горожанами в первом поколении. Они стремились сохранить патриархальные традиции, в том
числе и патриархальную форму брака, регламентируемую Русской православной церковью и Сводом законов Российской империи.
Однако в дальневосточных условиях подобное стремление встречало множество препятствий. Наиболее серьезным из них было крайне неблагополучное соотношение между полами в демографической структуре дальневосточного населения. В 1916 г. в городах Дальнего Востока на 100 мужчин приходилось всего 70 женщин1, что существенно ограничивало возможность создания семьи. Сложившиеся в регионе тяжелые жилищно-бытовые условия вызывали повышенную социальную мобильность населения, что также не способствовало сохранению семейных отношений. И, наконец, немалую роль в расшатывании патриархального семейного уклада сыграло отсутствие в составе промышленных переселенцев представителей старшего поколения, выступавшего, как правило, хранителем сложившихся традиций.
Семейная политика Советской власти, основывавшаяся на идеологии равенства полов и отрицании буржуазных форм брака и семьи, ускорила процесс распада патриархальных семейных отношений. Декретом ВЦИК и СНК от 20 декабря 1917 г. «О гражданском браке, детях и ведении книг актов гражданского состояния» была утверждена единая процедура гражданской, светской регистрации брака, отменявшая церковную регистрацию, бытовавшую до революции в качестве единственно легитимной. Фактически речь шла о «свободе любви», которая рассматривалась как политическое достижение новой власти наряду с предоставлением других гражданских свобод. Марксистский теоретик в женском вопросе А.М. Коллон-тай в одной из своих работ откровенно заявила: «Надо сказать прямо то, что есть: старая форма семьи отжила. Коммунистическое общество в ней не нуждается»2. Семья стала рассматриваться лишь как временное отклонение от коллективного существования. Журнал «Коммунистка» в 1920 г. констатировал: «Старые, гнилые устои семьи и брака рушатся и идут к полному уничтожению с каждым днем». Но при этом признавалось, что «нет никаких руководящих начал для создания новых, красивых, здоровых отношений. Идет невообразимая вакханалия»3.
Принятый 19 декабря 1917 г. декрет ВЦИК и СНК «О расторжении брака» до предела упростил бракоразводный процесс, превратив его фактически в формальную констатацию факта. Учитывая, что по законам Российской империи расторжение брака разрешалось лишь в исключительных случаях и представляло весьма сложную и длительную процедуру, можно представить, какое воздействие декрет оказал на молодое поколение страны, не имевшее устоявшихся моральных норм и еще не сформировавшее представление о новой советской семье.
В дальневосточных условиях, характеризующихся расшатыванием семейно-брачных отношений, влияние новой семейной политики было особенно сильным. Установившаяся здесь в 1920-е гг. свобода отношений
между полами, по признанию Дальневосточного крайкома ВКП(б), являлась главной причиной самоубийств среди женщин, которым приходилось самостоятельно справляться с последствиями «свободной любви»4. Плоды такой скороспелой любви - подкидыши - к середине 1920-х гг. составляли основной контингент питомцев приютов. Только за 1925/26 г. в дальневосточные городские дома ребенка поступило 130 подкидышей5.
Еще одним прямым следствием новой политики в области семейных отношений стал стремительный рост числа разводов. На Дальнем Востоке в 1928 г. на 16,3 тыс. заключенных за год браков приходилось 5,4 тыс. разводов. Распадался фактически каждый третий семейный союз. При этом быстрее всего этот процесс шел в крупных городах, характеризующихся постоянным обновлением состава жителей. Так, если в сельской местности на 100 заключенных браков приходилось 20 разводов, то в небольших городах - 45, а в окружных городах - уже 596. То есть в наиболее крупных городах Дальнего Востока в 1928 г. распадался каждый второй семейный союз, в то время как в сельской местности - только каждый пятый. Сохранение патриархальных традиций в сельской местности проявилось и в том, что основное количество заключаемых браков здесь приходилось по-пре-жнему на два осенних месяца - октябрь и ноябрь. Эго вполне соответствовало сельскохозяйственному укладу жизни.
Существовала прямая связь между темпами обновления окружавшей человека действительности и изменением его отношения к крепости семейно-брачных отношений. Так, в быстро менявшемся краевом центре Хабаровске в 1928 г. на 100 браков приходилось уже 63 развода. В наиболее патриархальном, медленнее преобразовывавшемся Благовещенске семьи были сравнительно более устойчивыми: здесь на 100 заключенных в год браков приходилось только 45 разводов7.
Тогда же проявилась тенденция создания очень непродолжительных семейных союзов. Из 818 браков, заключенных в 1928 г. во Владивостоке, 2 брака просуществовало всего полмесяца, 3 - до 1 месяца, 17 - от 1 до 3 месяцев, еще 17 - от 3 до 6 месяцев. Всего в дальневосточных городах в 1928 г. 7 % разводов пришлось на браки, просуществовавшие менее одного года.
Утвердившаяся свобода отношений оказывала свое воздействие и на семейные союзы, сложившиеся еще в дореволюционный период и скрепленные церковным браком. Нередки были случаи, когда семейные пары расставались и после 20 и более лет совместной жизни. В 1928 г. во Владивостоке они составили 9,5 % от всех разводившихся пар8. О царившей в дальневосточных городах свободе нравов свидетельствовал и тот факт, что определенная часть горожан успела к 1928 г. расторгнуть уже далеко не один брак. Так, во Владивостоке из 818 подавших на развод мужчин, в первом браке состояло 660, во втором - 147, в третьем и более -11. Соответственно из 818женщин первый брак расторгли672, второй- 130, третий и более- 169.
Примерно половина браков, распавшихся в 1928 г., были бездетными. Однако около 8 % разведенных женщин оставались с 3 и более детьми. В небольших городах, таких как Спасск, количество многодетных «разведенок» доходило до 15 %10. В этом случае положение горожанки после развода было особенно сложным. Тем более если она была уже немолода, не имела собственного источника дохода, профессии и опыта работы. Развод в ситуации, когда женщина традиционно сохраняла статус домохозяйки, имел для нее очень тяжелые последствия. Поэтому значительная часть расторгнувших брак предпочитала не оставаться в одиночестве, а вступить в новый семейный союз. Шансы на это и у женщин, и у мужчин, несмотря на численное превосходство последних, были примерно равными. Так, в 1928 г. разведенные мужчины составляли 21 %, а женщины 22 % всех заключивших брак в крупных городах Дальнего Востока11.
В 1930-е гг. процесс распада семейных союзов ускорился. В 1932 г. в статистике разводов по городам Дальнего Востока браки, просуществовавшие не более одного года, составляли уже 23,1%. Менее 1 месяца прожили вместе 2,3 % расторгнувших брак, от 1 до 5 месяцев - 11,5 %, от 6 до 11 месяцев - 9,3 %12. В краевом центре Хабаровске статистика крепости брачных уз была самой отрицательной: менее 1 года состояло в браке 30,3 % разводившихся пар, из них до 1 месяца-4,1 %, от 1 до 5 месяцев -15,1%, от 6 до 11 месяцев - 11,1%13. Более благополучная ситуация по-прежнему сохранялась в Благовещенске, значительно в меньшей степени вовлеченном в процесс индустриального обновления. Здесь в 1932 г. из 201 расторгнутого семейного союза менее года (6-11 месяцев) просуществовало только 4 брака, то есть менее 2 %14.
Значительный приток на Дальний Восток в 1930-е гг. молодежи из центра страны не способствовал улучшению семейно-брачных отношений. Молодые люди не имели необходимого жизненного опыта и сформировавшейся системы жизненных ценностей. Оказавшись вдали от дома, фактически предоставленные самим себе, многие из них вели себя очень вольно в отношении противоположного пола. Сложившаяся ситуация заставила власти обратить внимание на семейно-брачные отношения дальневосточной молодежи. В 1935 г. на страницах газеты «Ударник Комсомольска» в статье «О комсомольской семье» был поднят вопрос о советских семейных ценностях и культуре отношений между полами. В ней говорилось о сложившейся у «части молодежи» практики «краткосрочных браков» и даже «браков на ночь». Многие парни такие отношения «считают не только нормальным явлением, но находят в этом особую прелесть жизни» и готовы так «жениться» много раз. В 1930-е гг. подобное поведение уже не только осуждалось, но и получило политическую оценку. Причиной «этой скотской, мелкобуржуазной разнузданности», по мнению автора статьи И. Шарикова, являлось невежество «в марксистко-ле-нинском понимании семьи», в том, что часть молодежи «не освободилась
от буржуазного взгляда на женщину». Он предлагал комсомольцам «резко осудить таких «семьянинов» и, конечно, лишить их возможности быть членами ленинской организации». Молодежи предлагались новые ценности семейной жизни. По мнению И. Шарикова, «комсомольская семейная жизнь должна сопровождаться взаимной помощью друг другу в труде и образовании»15.
Однако изменить складывавшуюся в городах-новостройках практику свободных отношений, ведущую к «мимолетным половым связям», оказалось непросто. В докладной записке в ЦК ВЛКСМ «О состоянии молодежи хетагуровского призыва»16 инструктор сектора по работе среди женской молодежи Цынгаленок писал, что должным образом встреча девушек в крае не была подготовлена. «Лишь организовывали шумиху в связи с приездом хетагуровок, и на этом работа кончилась, приехавшие были отданы на откуп самим себе. Неустойчивая часть из них начала вести себя распутно, стала пить, что приводило к многоженству, издевательству над девушками, хамскому отношению к девушкам и опошлению звания хетагуровок». Самый главный недостаток, по его мнению, заключался в том, что «с девушками не было проведено ни одной беседы, не предупредили их о ряде плохих поступков и в результате в Комсомольске 36 случаев попыток к самоубийству на 99 % на почве семейных неполадок». «Некоторые девушки, приезжавшие на ДВК, - докладывал Цынгаленок, - не все хорошего поведения и не все твердо подходят к вопросу семьи, к вопросу об отношениях с юношами. Наблюдаются случаи, когда выходят замуж после короткого знакомства, затем расходятся через несколько дней. Появляются дети, а отец скрывается, отрицая сожительство с девушкой. Выходят замуж и женятся по 3-4 раза». В качестве примера была приведена комсомолка Демшина, приехавшая по вербовке в Комсомольск-на-Амуре 2 января 1939 г. Уже 15 января она вышла первый раз замуж, 23 января разошлась и вечером 23 января вышла замуж за другого. Весь день 24 января справляли свадьбу и прогуляли всю ночь, а утром молодожены опоздали на работу. Их уволили. Попав, как ей казалось в безвыходное положение, Демшина предприняла попытку самоубийства. По оценке инструктора сектора по работе среди женской молодежи ЦК ВЛКСМ, «такое же положение есть и в других комсомольских организациях». В условиях катастрофической нехватки женщин, в «городе юности» в конце 1930-х гг. были случаи вступления в брак девочек-подростков 14-15 и 16 лет, на которые власти «реагируют с большим опозданием»17.
Причины разводов были самыми различными. Главной, конечно, являлась царившая атмосфера свободных отношений, простота самой процедуры развода. По-прежнему не способствовала крепости браков и сложившаяся в дальневосточном крае диспропорция между мужским и женским населением, особенно в быстро растущих городах. Так, если в среднем в городах ДВК в 1937 г. на 100 мужчин приходилось 73 женщины,
то в Биробиджане - 52, Советской Гавани - 59, Комсомольске и Лесоза-водске - 6218.
Препятствовали созданию крепкой семьи тяжелые жилищные условия, в которых преобладали худшие формы коллективного проживания, когда в одной барачной комнате размещали вместе несколько семей или одновременно семейных и холостых. Только в конце 1930-х гг. парткомы городских предприятий стали принимать решения о расселении семей, проживавших до этого в одной комнате19. С другой стороны, катастрофическая нехватка жилья заставляла членов одной семьи проживать раздельно, в разных комнатах или даже бараках, не имея никакой возможности обустроить «домашний очаг». В таком положении оказался стахановец завода Дальэнергомаш (Хабаровск) Белозеров. Проработав на предприятии более пяти лет, добившись значительных производственных успехов и даже вступив в ряды «сочувствующих», он вынужден был, за неимением свободной комнаты, жить с женой врозь, по разным баракам20. Естественно, что такие формы «совместного проживания» не способствовали сохранению семьи.
В 1930-е гг. среди множества причин разводов стали появлялись и такие, которые определялись уже новыми социальными реалиями, возникшими в результате политики правящей коммунистической партии. Одна из них была связана с выдвижением рабочих на высокие государственные и хозяйственные должности. Быстрый социальный и, как правило, сопутствовавший ему образовательный рост одного из супругов подчас негативно сказывался на семейных отношениях. Такова судьба А.В. Омельченко, вышедшей замуж в 1928 г. за такого же неграмотного крестьянского парня, как и она, который «не умел в то время даже расписываться». В 1929 г. семья приехала в Хабаровск, где супруг устроился сторожем с зарплатой в 45 рублей. В 1930 г. его отправили на тракторные курсы, потом на курсы в краевую профшколу и т.д. Жена в это время воспитывала двоих детей, жить приходилось на одну стипендию. Мужвыучился и в 1936 г. былуже директором учебного комбината в Благовещенске. Оставшаяся малограмотной супруга перестала его устраивать, он стал «пить запоями», бить жену, укорять и, в конце концов, бросил. Жене пришлось одной «мыкаться» с детьми, на работу устроиться не смогла, потому что «нет никакой специальности», «негде и не на что жить»21.
В тоже время молодые женщины, получившие образование и профессию, воспитанные в условиях официально принятого равноправия, не хотели признавать патриархальное главенство мужа, терпеть контроль с его стороны и ограничение собственной свободы. Так, комсомолка Семенова, работавшая электромонтером на одном из предприятий Комсомольска-на-Амуре, выйдя замуж, стала жертвой мужской ревности: «Муж ее никуда не пускает, боясь, что она изменит... Муж принуждает «любить» себя силой и, то, что мужу кажется свободой, для Семеновой - рабство».
Результатом таких отношений стал развод по инициативе женщины. Не устраивало молодых женщин и традиционное для патриархальной семьи разделение обязанностей между супругами, при котором значительная часть бытовых тягот ложилась на женские плечи. В 1930-е гг. комсомолки жаловались на страницах дальневосточной печати, что их мужья, тоже комсомольцы, «из-за занятости на производстве и на комсомольской работе» не уделяют внимания семье22.
Проводившиеся в 1930-е гг. чистки партийных рядов стали еще одной причиной разводов. Брак с политически неблагонадежным супругом или супругой мог быть достаточным основанием для исключения из партии. По этой причине в 1937 г. распалась семья инструктора Далькрайкома ВКП (б) А.Т. Выборова, признавшего на районной партконференции свою политическую ошибку, состоявшую в том, что «он был короткое время женат на Чистяковой, с которой развелся, так как выяснил, что Чистякова имела в прошлом мужа-троцкиста». Скоропалительный развод не спас А.Т. Выборова от выраженного ему партконференцией «политического недоверия в связи с делом Чистяковой». Признание коллективистского начала выше личного позволило партийным и советским властям вмешиваться в интимную жизнь граждан. Были случаи, когда партийные организации сами рекомендовали члену партии развестись с «классово-чуждым» супругом или супругой. Таков случай Шипиловой (г. Петропавловск-Кам-чатский), члена партии с 1920 г., заключившей брак с молодым парнем: о нем «получили сведения, что он кулак чуждый, ей предлагали развестись, она не развелась... из-за мужа - врага - ее исключили их партии»23.
С другой стороны, в середине 1930-х гг. партийно-государственная политика по отношению к семье претерпела существенные изменения, смысл которых заключался в ее сохранении, в усилении контроля над нею. Первым шагом в этом направлении стало принятие 27 июня 1936 г. постановления ВЦИК и СНК СССР «О запрещении абортов, увеличении материальной помощи роженицам, установлении государственной помощи многодетным, расширении сети родильных домов, детских яслей и детских садов, усилении уголовного наказания за неплатежи алиментов и о некоторых изменениях в законодательстве о разводе». Расширилась практика вмешательства парторганизаций в семейные дела. Во время чистки партии 1936-1937 гг. даже имели место случаи исключения из ВКП(б) за «некоммунистическое отношение к семье»24.
Нередко интимные семейные проблемы в этот период обсуждались на заседаниях завкомов и парткомов. При этом объектом осуждения в равной степени становились и мужчины, и женщины. Таким было дело члена парторганизации завода Дальэнергомаш Остапенко, обвиненной бывшим супругом Машковым в «нетактичном отношении к нему как к мужу и нематеринском отношении к сыну». После длительного разбирательства и заслушивания обеих сторон, партком вынес решение: «Оста-
пеню указать на необходимость более внимательного и заботливого отношения к детям», а относительно ее бывшего супруга Машкова «сообщить в парторганизацию по месту нахождения на учете»25.
Принятие не продуманного закона о запрещении абортов создало очень сложную ситуацию.
Во-первых, оно ограничило свободу выбора женщины, превратив ее фактически в заложницу сложившихся свободных сексуальных отношений. На встрече 28-ми активистов-комсомольцев Комсомольска-на-Амуре, состоявшейся в Хабаровске 16 февраля 1939 г., выступавшие говорили о том, в «городе юности» «с пошляками и мерзавцами, уродующими жизнь девушек, не борются, их не разоблачают. На одном лишь предприятии за последние месяцы 17 случаев самоубийств девушек и ряд попыток к самоубийству. В городе буквально сотни молодых матерей, не имеющих мужей. Нельзя больше терпеть таких позорных фактов, такого позорного положения в городе, за который комсомол отвечает перед партией и страной»26.
Во-вторых, принимая закон, направленный на увеличение рождаемости, государство не обеспечило соответствовавших для этого материальных условий. Только 20 августа 1936 г. было принято постановление СНК РСФСР «О порядке финансирования мероприятий, связанных с проведением Постановления ЦИК и СНК СССР от 27 июня 1936 г. о запрещении абортов, расширении сети родильных домов, детских яслей, детских садов и т.д. и о плане снабжения строительства этих учреждений стройматериалами». Общий объем расходов был определен в 305,6 млн. руб. На эти средства в обозримом будущем предполагалось построить роддома, детские ясли, молочные кухни, детсады, акушерские пункты, а также подготовить профессиональные кадры для работы в них. Из общего количества средств ДВК было выделено 10,1 млн. руб.27 Для строительства всех этих учреждений и подготовки кадров требовалось значительное время, а рост рождаемости стал сказываться фактически сразу. Так, в Благовещенске за первое полугодие 1936 г. (до принятия закона) было сделано 1012 абортов, а за второе полугодие в связи с запрещением абортов - только 5328. Соответственно выросло количество родов. Обеспечить сразу роддомами, молочными кухнями и яслями увеличившееся количество новорожденных государство оказалось не в состоянии. В 1940 г. в городах Амурской области на 6 843 родившихся младенца приходилось всего 1049 мест в детских яслях, а производительность городских молочных кухонь составляла 490 порций в день29. Не лучше было положение и в других городах региона.
В-третьих, принятие закона, грозившего тюремным заключением врачам за неразрешенные аборты, привело к росту криминальных абортов и смертности женщин. Так, в Благовещенске уже за второе полугодие 1936 г. произошло «некоторое увеличение неполных абортов (кровотече-
ния), вызванного подпольными абортами. В связи с этим было 7 случаев передачи материалов о подпольных абортах в прокуратуру»30. Состояние, в котором оказались женщины в результате принятия этого закона, очень точно описала горожанка Н. Барздунв письме кМ.И. Калинину. «Хочу описать все последствия постановления «О запрещении абортов». Мне 24 года, один ребенок уже есть, муж студент, матери 70 лет, беременна вторым. Для того чтобы избавиться от ребенка, я начинаю пить разную дрянь, поднимаю умышленно тяжести и т.д., и это разве я одна делаю? Сколько нас таких? Как страдают женщины. Эго не раскрепощение, а закабаление. Сколько женщин приводят в больницу ежедневно с кровотечением. Потому что они идут к бабке или ковыряют сами»31. За первое полугодие 1939 г. только официально было признано 5 случаев смертей от подпольных абортов во Владивостоке, по 2 - в Благовещенске и Петропавловске-Камчатс-ком, 1 - в Уссурийске32.
В 1940 г. в городах Амурской области на 100 родов приходилось 15,9 абортов. При этом только 6,6 % всех случаев искусственного прерывания беременности было произведено по разрешению специальных врачебных комиссий, 93,4 % абортов произошло или началось вне стен лечебных учреждений. За год в связи с этим в Амурской области было заведено и передано в прокуратуру 15 уголовных дел33.
Еще одним отрицательным последствием стало возрастание детской смертности, при этом наиболее неблагоприятное положение было официально зарегистрировано в городах северо-востока страны. Вероятность новорожденных дожить до конца первого года жизни в 1937 г. по сравнению с 1935 г. снизилась во Владивостоке с 0,8563 до 0,8008, в Хабаровске -с 0,7967 до 0,786034. Существенно выросла детская смертность в дальневосточных городах-новостройках. В Комсомольске-на-Амуре за 1936 г. родилось 2 257 детей, из них 624 умерло, не дожив до одного года (фактически каждый четвертый ребенок). В январе 1937 г. родилось 202 ребенка, умерло до одного года 4435. Главными причинами возрастания детской смертности явились «слабость новорожденных» и родительский «недосмотр». Дело в том, женщины-работницы и матери-одиночки, не планировавшие рождение этих детей, вынуждены были, подчинившись постановлению, сохранять беременность, не имея необходимых условий для обеспечения должного ухода. Чрезвычайно высокая смертность в городах-новостройках, таких как Комсомольск-на-Амуре, объяснялась, кроме того, отсутствием помощи и поддержки молодым матерям со стороны родительской семьи. Роженицами там, в основном, становились приехавшие в край по оргнабору или призыву молодые женщины, не имевшие еще материнского опыта.
Во второй половине 1930-х гг. семейно-брачным отношениям пришлось столкнуться с новым испытанием на прочность - массовыми репрессиями. Людям приходилось на свой страх и риск делать невероятно
тяжелый выбор, кому верить: близкому человеку, с которым прожил годы, родил и вырастил детей, или власти, объявившей его «врагом народа»? Большинство попавших в эту ситуацию женщин, в соответствии со сложившейся в русской культуре традиционной женской преданностью и жертвенностью, целиком встали на сторону несправедливо, как они считали, осужденных мужей. Во множестве писем, обращенных в различные партийные и советские инстанции, жены пытались защитить оклеветанных, исключенных из партии и даже арестованных супругов. «Я знаю своего мужа как честного и преданного человека, так за что же его забрало НКВД?..». «Мой муж не шпион и не вредитель, он работал честно». «Живя с мужем 12 лет, я категорически заявляю, что ни шпионажем, ни вредительством он не занимался, работал честно и добросовестно...». «Я 20 лет знаю Коваль как мужа и товарища, он всецело отдавался партии и порученной партией работе». «Я никогда, ни за что не поверю, что мой муж мог оказаться в лагере чуждых людей советской стране»36.
Однако сложность выбора усугублялась изменением социального статуса женщины. В советских условиях она была уже не просто женой и матерью, а членом производственного коллектива, общественницей или даже коммунисткой. В последнем случае ей приходилось сложнее всего: она должна была держать ответ и за себя, и за мужа перед партийной организацией.
Такой тяжкий выбор пришлось делать Пирозерской, бывшей в течение трех лет, с 1935 по 1937 гг., секретарем парткома завода Дальэнерго-маш (Хабаровск). В мае 1937 г. ее супруг Коробочкин, работавший начальником отдела политуправления Особой Краснознаменной Дальневосточной армии (ОКДВА), был арестован. Первой реакцией жены было желание защитить его, и она написала письмо в Управление НКВД по Хабаровской области о том, что «в преданности Коробочкина партии она уверена и такую оценку она дает ему не с обывательской точки зрения, а как член партии, проживший вместе с Коробочкиным свыше 11 лет». Однако партком завода осудил поведение женщины, назвав ее заявление в защиту мужа «опрометчивым», «легкомысленным поступком». И она вынуждена была признать правоту партии и власти, заявив на заседании парткома, что ее «из партии исключить нужно хотя бы как жену арестованного, которая взяла мужа под защиту». «Теперь я понимаю, - говорила бедная женщина, - что политически поступила неправильно. НКВД, конечно, верю больше, чем Коробочкину, но помочь в разборе дела не могу, так как ничего компрометирующего в Коробочкине не вижу». Решение парткома гласило: «За взятие под прямую защиту мужа и за неискреннее объяснение на собрании политического лица Коробочкина, Пирозерскую из партии исключить»37.
В тоже время инспирированная сверху истерия поисков «врагов народа» не могла не вынудить многих женщин «отказаться» от близкого че-
ловека. Так, член партии, участница Гражданской войны А.Н. Лебедева, прожив с мужем 17 лет в любви и согласии, каялась, что «проглядела врага у себя под носом». «Я глубоко ошиблась, оказалась исключительно слепой к этому презренному мною, теперь ненавистному врагу, - писала она в августе 1937 г. - Я вам заявляю прямо, я любила его крепко, теперь я так же, еще больше, ненавижу, презираю. И поверьте, если бы мне разрешили, я... растерзала бы его на кусочки за то, что предал честь советского гражданина, зато, что опозорил мое имя и имя сына...» Это «раскаяние» растерявшейся, запуганной женщины, стремившейся, вероятно, прежде всего, обезопасить сына, ей самой не помогло: в 1938 г. и она, и ее муж Е.В. Лебедев были расстреляны как враги народа38.
Непростым было и положение мужчин, оказавшихся в ситуации трагического выбора, вызванной арестом жены. Однако в отличие от женщин, они были более склонны поверить в виновность близкого человека, чем поставить себя под удар выражением хотя бы малейшего сомнения в правоте «органов». Такой выбор в 1937 г. сделал председатель Дальневосточного краевого комитета радиовещания А.Л. Ткаченко, проживший с женой четыре года и заявивший после ее ареста, что она «внешне жила активной политической жизнью, а внутренне - черт ее знает!» В этих случаях мужья часто прибегали к пьянству, излюбленному мужскому способу избавления от необходимости принятия ответственных решений. Пил и Ткаченко, заявляя: «Я пью... Я не нахожу в себе сил... Когда я напиваюсь, я могу спать, а одному сидеть ум за разум заходит». На партсобрании он признался, что «нечестно» себя чувствует перед товарищами, его мучает совесть, ему стыдно смотреть им в глаза. Несмотря на столь явное раскаяние, члены парторганизация приняли решение об исключении Ткаченко из рядов ВКП(б), при этом заявив ему, что мучившая его «совесть - это категория буржуазная. Категории совести в марксизме нет»39.
Таким образом, переход от патриархальной семьи к советскому браку в городах Дальнего Востока в 1920-1930-е гг. сопровождался распадом семейно-брачных отношений, что проявлялось в постоянном увеличение числа разводов и сокращении средней продолжительности брака. Значительную роль в этом процессе сыграли замена церковного брака гражданским, провозглашение «свободы любви», упрощение процедуры развода. В дальневосточных условиях дополнительным фактором стала повышенная социальная мобильность население, оторванность от родных и невозможность опереться на их поддержку, диспропорция между полами, тяжелые жилищно-бытовые условия.
Примечания
1 РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 17. Д. 367. Л. 4, 5.
2 Васильченко Э.А. Женский социум на Дальнем Востоке (1860-1940). Иваново, 2000, С.140.
3 Панин С.Е. Борьба с проституцией в России в 1920-х годах // Вопросы истории. 2004. № 9. С. 113.
4 Государственный архив Хабаровского края (ГАХК). Ф. П-2. Оп. 1. Д. 88. Л. 225.
5 ГАРФ. Ф. 5207. Оп. 1. Д. 265. Л. 201-203об.
6 ГАХК. Ф. 719. Оп. 4. Д. 3. Л. 2об.
7 Там же. Д. 5. Л. 34; Д. 6. Л.1.
8 Там же. Д. 5. Л. 2.
9 Там же. Д. 4. Л. 35.
10 Подсчитано по: ГАХК. Ф. 719. Оп. 4. Д. 19. Л. 11-12; Д. 13. Л. 3, 4об.; Д. 3.
Л. 2об.; Д. 4. Л. 15-38; Д. 5. Л. 34, 55, 121-158.
“ГАХК. Ф. 719. Оп. 4. Д. 4. Л. 15.
12 ГАХК. Ф. 719. Оп. 4. Д. 6. Л. 55.
13 Там же. Л. 56.
14 Там же. Л. 59.
15 Ударник Комсомольска (Комсомольск-на-Амуре). 1935. 12 марта.
16 Название «хетагуровский призыв» закрепилось за компанией по переселению на Дальний Восток молодежи, начавшейся в 1937 г. после публикации в «Комсомольской правде» открытого письма дальневосточной комсомолки В. С. Хетагуровой к девушкам СССР с призывом «Приезжайте к нам на Дальний Восток».
17 РГАСПИ. Ф. М-1. Оп. 23. Д. 1351. Л. 15-22.
18 ГАХК. Ф. П-2. Оп. 1. Д. 1315. Л. 11-16.
19 ГАХК. Ф. 144. Оп. 1. Д. 8. Л. 4.
20 Там же. Л. 57.
21 ГАХК. Ф. П-2. Оп. 6. Д. 368. Л. 93-96.
22 Ударник Комсомольска. 1935. 12 марта.
23 ГАХК. Ф. П-2. Оп. 6. Д. 338. Л. 198-199, 200-201.
24 ГАХК. Ф. 241. Оп. 1. Д. 53. Л.46.
25 ГАХК. Ф. 144. Оп. 1. Д. 8. Л. 104.
26 РГАСПИ. Ф. М-1. Оп. 23. Д. 1351. Л. 1, 8-10.
27 ГА РФ. Ф. 259. Оп. 20. Д. 29. Л. 61, 63, 64.
28 Государственный архив Амурской области (ГААО). Ф. 81. Оп. 1. Д. 87. Л. 17.
29 ГААО. Ф. 236. Оп. 1. Д. 5. Л. 7-9.
30 ГААО. Ф. 81. Оп. 1. Д. 87. Л. 17.
31 Письма по власть,1928-1939: Заявления, жалобы, доносы, письма в государственные структуры и советским вождям. М., 2002. С. 346-347.
32 РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д. 257. Л. 17, 30, 34, 117; Д. 258. Л. 8.
33 ГААО. Ф. 236. Оп. 1. Д. 5. Л. 7.
34 РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д. 256. Л. 123-124, 128.
35 РГАСПИ. Ф. М-1. Оп. 23. Д. 1254. Л. 24-28.
36 ГАХК. Ф. П-2. Оп. 6. Д. 368. Л. 18-21, 23, 27, 45, 88-89, 109-110об.
37 ГАХК. Ф. 144. Оп. 1. Д. 1. Л. 79об.; Д. 2. Л. 22; Д. 5. Л. 42-45
38 Сутурин А.С. Дело краевого масштаба. Хабаровск, 1991. С. 90-95.
39 ГАХК. Ф. 125. Оп. 1. Д. 6. Л. 100-110.
