CC BY
24
DOI: 10.15643/libartrus-2021.3.1
Философия кризиса: новый век - начало непонятной жизни
© В. В. Ильин
Национальный исследовательский центр «Курчатовский институт» Россия, 132182 г. Москва, площадь Академика Курчатова, 1.
Email: vvilin@yandex.ru
Статья продолжает серию публикаций, объединенных общим замыслом прояснить природу переживаемой человечеством эпохи кризисных перемен. Характер современной «ненормальности» связывается с актуализацией крайне деструктивных мегатенденций текущей жизни, идентифицируемых как мегаин-волюционные фазовые провалы, обусловленные: 1) скованностью опыта дерзания в новом социуме сверхриска; 2) истончением источников смысла - разрушением жизнеобразующих ценностей; 3) утратой солидарной среды обитания -распад согласности вовлечения иучастия в осуществлении родового призвания. С паушальным эффектом: свертыванием человеческих контактов, ростом закрытости, упрочением специфического постгуманизма с атрибутивной ему постгуманитарностью.
Ключевые слова: современность, человечество, жизнь, постгуманизм.
Бывшая современность - не то, что нынешняя. О своей современности, очерчивая предопределяемое ею грядущее, высказывали Гегель («Болезнь нашего времени»); Кьеркегор («Критика современности»); Блок («Страдания современнои души»); Г. Манн («Обзор века»); Сартр («Ситуации»); Симона де Бовуар («Лицо века»); Барт («Панорама столетия») и др.
Высказывали, употребляя фигуру Шваба - Моллере, с позиции складывания предощуща-емои «новои нормальности», - обрабатываемая рефлексиеи всякая современность сама собои, через себя высвечивает жизненный путь двумя капитальными смыслообразами:
- «ада - рая» - пограничные судьбические состояния, являющиеся описаниями символических мест [50, с. 418];
- «идеала - истины» - символические магистрали самоутверждения по большеи части в «да» нежели «нет»;
- смыслообразами, позволяющими во внятном сочетании «света - тени» преодолевать годины искушения, осуществлять «возрастание к гуманизму» (Гердер); как говорили древние, живя смертью людеи, умирать жизнью богов.
К несчастью, все смешалось в современности нынешнеи, представляющеи кладезь бездны.
В первои квинтили открывающего новое тысячелетие едва начавшегося XXI столетия мы вынуждены довольствоваться пренеприятнеишеи констатацией существование человеческое - великое точило гнева божия. Прямои ектеньи востребует разрешение удручающего оформления беспрецедентно ущербнои ситуации (с коеи совместимы исключительно тревожные эмоциональные реакции), вызваннои утверждением широкои среды конфликтного существования, системного неустроя, - передаваемого понятием неведомои пережитым со-временностям наведеннои ненормальности.
И в прежних современностях чуткое самосознание человечества в лице философского, литературного процесса улавливало катастрофические разрывы сущности и существования, лица и мира, но так или иначе намечало панацею преодоления несообразии перманентной рационализацией миродеиствия.
Главное - не намерения, - потенциал. Потенциал разумоцентричнои цивилизации [13], наращиваясь от современности к современности, играл роль не «истории дела», но «самого дела» (Гегель), - высокого жизнеустроительного искусства, - неисчерпаемого источника совершенствования общечеловеческого живого опыта.
Обмирщение «наилучшею» из возможностей однако, выдохлось; обанкротилась перспектива рационально расчисляемого «светлого будущего».
Во-первых, выказала близорукость гиперболизация «разумнои природы» сапиента: далеко не всегда, заявляя «бытие-впереди-самого-себя» (хаидеггеровское sich-selbst-wor-wegsein), человек поступает рационально. Последнее составляло сюжет размышлении Шопенгауэра, Достоевского, Ницше, Фреида, их последователей подчеркивавших парадоксалист-скую стать homo. Адресуемся лишь к соображениям автора «Записок из подполья»: «рассудок (ratio. - В. И.) вещь хорошая, но рассудок есть только рассудок и удовлетворяет только рассудочные способности... а хотение (воля, влечение, побуждение, склонность и т.д. - В. И.) есть проявление всеи жизни, и с рассудком, и со всеми почесываниями (! - В. И.)» [6, с. 115]. От переизбытка ratio укрупнилась тенденция жизнепонижения ratio; тот же Ницше именовал «тело» «великим разумом» [24, с. 29].
Во-вторых, человек перестал сознавать свое место во Вселеннои; с фикс-пункта «хаос пандемии» «договор» мира с человеком окончательно расторгнут [2, с. 218] с инфернальным исходом: вступлением в эру дезорганизации, полосу неизвестности, чуждости, взаимоподозрительности, непредсказуемых испытании. На фоне сказанного легковесен сценарии достижения коллективного благополучия в постковиднои реальности на путях справедливости, безопасности, устоичивости [49].
Скороспелая сверхиллюзия: здесь именно тот случаи, который развенчивает способность быть «дельным человеком и думать о красе ногтеи» (Пушкин), - ни одна из составляющих не воплотима. Коллективное благополучие перестает быть рационально очерчиваемым вожделением - предметом калькулируемои процедуры.
Засим - конец предсказуемости, обеспеченности, надежности; - говоря слогом Бубера, человечество покидает эпоху обустроенности, входит во время бездомности. Как жить в диком поле?
Если кризис ratio - содержание нашеи современности, прерывающеи попустительство в отношении ультрарациональнои сверхорганизации жизни, не лишне озаботиться выяснением, - как времена предшествующие справлялись с разрешением аутентичных коллизии.
Используя сартровское различение бытия «для-себя» и «в-себе», скажем так. В формате «бытие-для-себя» неоправданная рационализация (жизнеотталкивающии рационализм) преодолевалась разработкои сентиментализма - апологиеи «чувствования» как существенного в самостоянии человека, уравновешивающего «ума холодных наблюдении» - «сердца горестных замет». XVIII век потому расценивался если не веком отрицания, то, по краинеи мере, веком начала проблематизации рационализма, создавшим предпосылки укрощения рационализма гуманизмом.
Между тем реставрировать опыт сентиментализма в наше время возможным не представляется. По той простои причине, что испытания живущих на Земле обрели вид страдания от спровоцированнои рационализмом тотальнои дегуманизации существования. Отсутствует спасение в фактически утраченном; как отмечала Раневская, конец света наступил, но мы его не заметили.
В формате «бытие-в-себе» возрастание опасного, грозящего взорвать изнутри контур давления в приближенных к нам современностях связывалось с купированием довольно сложных моментов общечеловеческои истории - таких, как духовная инфляция (Юнг); дереализация (Кьеркегор); утрата самости в омассовлении (Ортега, Рисмен, Миллс, Маркузе); дис-гармонизация (Фреид), дегуманизация (Фромм), стандартизация (Гелен) существования; про-блематизация человечности (Шелер); денонсация ценностеи культуры (Хоркхаимер, Адорно); стертость лица, обезличение (Ясперс, Хаидеггер - «man»; Сартр «on»; Марсель «lui»); крах подлинности («бытие-с», совместное бытие - Mitsein - Хаидеггер); ускользание сущего (превращение его в серию факультативных явлении - Сартр); отчуждение человека от его творении (Бубер); затмение святости (Бубер); эскапизм (Парк, Кланфер).
У каждои современности, намечаемого ею темпорального интервала - своя забота, - «достаточно трудностеи, тревожиться о себе...» [18, с. 123]. Превозмогая тревогу, каждая бывшая современность, сцепленное с неи поколение, решали собственную локальную антикризизную задачу, не требующую сверхдеиственных усилии, дабы пытаться «быть всем» для всего человечества.
Ситуация кардинально изменилась. Кризис нашеи современности показал неспособность живущего человечества определять свои деиствия, свою судьбу.
Итожа капитальные потрясения прошлого, Кьеркегор подчеркивал: худшая из опасно-стеи - потеря своего «Я» [18, с. 309]. Потрясение настоящего гораздо опаснеи: человечество потеряло не только «Я», но и «Я» в сущем.
Бесспорно: утрата «Я» болезненна, вирулентна. Однако же не фатальна: с течением времени выправляется мужанием, личностным ростом. Утрата же «Я» как имманентного контента гуманизируемого сущего - фатальна, - препятствует становлению самого себя, погружает в прострацию тотального отчаяния.
Отчаяние как частное самочувствие - следствие сбивки игры внутренних сил - было всегда, но никогда не универсализировалось.
Нынешняя ситуация характеризует небывалыи модус вселенскои значимости, передаваемый библеискои формулои «страх и трепет», где отчаяние заполняет все пространство жизни: связывая полноту устремлении человечности, отчаяние разрушает субстанциальные опоры прогрессирования «Я», лишает его перспектив саморазвития.
Накал трагизма безутешен: отчаяние парализует волю, отбирает надежду на вовлечение, участие ставного арсенала homo:
- разума: на фоне исконнои и приобретеннои неразумности мира рычаг стандартного «оразумления» утрачивает стратегическую силу канона вершения истории, пролонгации существования;
- духа: отработанная санация бытовавших трудностеи изощренными технологиями «реформы - революции - релаксации» более не нормализует сбои мировых линии «социума», «лица», «лица в социуме»;
- тела: остов всех жизнеутвердительных процессов corpus solidum - плоть, - открепившись от человека, зажила собственным почином «болезнью к смерти», демонстрируя вездесущность автономного хотения, - тем самым отвергая бодрящее
Хотеть, это дело тел,
А мы друг для друга - души.
(М. Цветаева)
Финальное ударное соображение высказанного - безысходность, определяющая положение человечности inter «обреченность» et inter «пораженность». Jn sensu eminentiori - по накалу трагизма содержание нашей эпохи - беспрецедентно: это - не только кризис ratio, но и кризис цивилизационного самостояния, осознаваемый как всеобщность отчаяния - явное понимание невыполнимости генерального родового призвания.
Ошибается Кьеркегор, полагая отчаяние правилом жизни [18, с. 304]; представляя досадное, вопиющее недоразумение, отчаяние не может быть жизненным правилом; применительно к доковидным эпохам оно сигнализирует завершение относительно беззаботнои, до-вольнои, гарантиинои жизни. Предел последнеи усиливает самоощущение чуждости мира: «все в нем - не наше».
Прощание с «нашим» онтологическим и антропологическим прошлым ассистирует прощание с классическои метафизикои.
Традиционное метасознание озабочивалось проблематикой как возможна метафизика (Кант), как возможно без метафизики (Гуссерль); нетрадиционное метасознание нашего времени озабочивается проблематикой как возможно с такои метафизикои, - именно: оставляющеи без ответа, что стоит разумность «Я» в соприкосновении с неразумностью «не - Я».
С утратои персонального «ощущения всебытия» (Бунин) из взаимодеиствия таким разрядом вводимых субстанции (вопреки Фихте) никакои утвердительнои метафизики не вывести. Кризис жизни, следовательно, осложняется кризисом философии жизни.
Констатации достаточно, дабы вывести: никакими рецептами исцеления человечества ни цивилизация, ни ее философское (метафизическое) ядро не располагает. Не принимая в расчет партикулярные «спасительные» платформы избавления от «смертельнои болезни» в терминах
- конфессиональных: страдает вся полнота популяции, а не адепты отдельных вер (ср.: кьеркегоровская, буберовская идея христоприятия);
- темпоральных: рвется времен связующая нить - радикализируется противостояние текущеи современности не тому, что некогда было, но былому всему (ср.: аполлине-ровская идея «ты от старого мира устал»; - «Ты», «Я» устали не от старого - от самого мира!).
Отчаяние усугубляется подавленностью, надрывностью, беспокоиством, тоскои - в отношении как необретенного будущего, так и невозвратного прошлого. Одно ушло, другое не пришло (придет ли?). Остается грустное настоящее - смесь досады конца многообещавшего
О, двадцатый хрусталик веков!
Птицеи став, этот век, как Христос, ввысь взлетает, не зная оков.
(Аполлинер)
но несбывшегося; и боязни начала осуществляющегося. В комбинации с активнои злостью, яростным возмущением: современность наша - бесполетное время - лететь некуда; мы пока
не живем - ждем; ожидание - сюрреалистическая подкладка переживаемого «бытия-к-неиз-вестности», осознаваемого диковинными средствами (о чем не помышляли ни Гоголь, ни Гессе, писавшие о сумасшедших, для сумасшедших, ни исполнявшии Манифест абсолютного сумасшествия Аполлинер) опустошенного разочарования: мы знаем цену всему, но ничего не ценим.
Патогенное влияние отдельных провалов социально-исторического развития (пороки того же индустриализма, урбанизма, техницизма, элитизма и т.д.) на антропную организацию профессионально выверенно обсуждалось ранее [42, 43], теперь мы наблюдаем многозначительную инверсию: деформированная антропная организация патогенно связывает перспективы социально-исторического развития.
Поставлен под сомнение прогрессизм как естественная мотивационная телеология общечеловеческого процесса. Все восстает, все противится родовои истории: уценке подлежат самые основы Рах Dei: бог - разум - вера; человек перестает быть сакральным проектом. Мы стали жертвои самих себя; жив в нас Иуда: мы сами себя предаем, истязаем.
Corruptio optimi pessima: порча наилучшего - наихудшая; человечество сбилось с пути (применительно к человечеству когда-либо уточнялось ли «дао»?), - буквально за год лишении превратившись в «суверенный сброд» (Шопенгауэр), вступило на проселок прощания с удобным прошлым.
Конечный дух есть бесконечное «утверждение самого себя» [4, с. 21], - наш утратившии самодостаточность конечный дух бесконечно самоутверждается под фирмои героя «безгерои-ного времени» [30], принимая руководством к деиствию: я был, меня почти нет.
Можно ли обижаться? И на кого? - Судьба, Всевышнии всегда правы.
Тем не менее любить жизнь «какая есть» в залоге domum servavit, lanam fecit растущеи над собои, преодолевающеи давление обстоятельств деятельнои, имперфектнои высшеи сфере мироздания не пристало. Отсюда - философски оправданная озабоченность: конец нашего дня - какое начало дня грядущего собои готовит? Или иначе: что ожидает человечество на марше намечаемого нашеи современностью рубежного перехода в историческом времени?
Избегая апокалиптики в духе наведенного фатализма «немое повиновение», в более менее сбалансированном языке упования обозначим некие инициированные текущеи ситуа-циеи направления развития, заинтересованная реакция на которые так или иначе предобу-словит решение стоящих перед человечеством судьбоносных задач.
Мегатренд: от бытия к ничто - актуально заявляемый ущербный тип инволюционного движения, выбивающиися из магистралеи традиционного социально-исторического прогресса. Речь - о складывании неведомых прошлому существовательных ландшафтов, где человек как существо, порожденное «снизу», но посланное «сверху» [2, с. 535], погрязает в неразымчиво раздольнои связи с первым, дистанцируясь от второго. Словно признаваясь: я слишком велик для себя (аншлаг пьесы Ж. Сармана), - порывает с касательством надмир-ному, утрачивает субстанциальную принадлежность первоисточному духу, которая есть свобода [4, с. 25].
Не смерть страшна - механистичность жизни, - подчеркивает Лоуренс. Потеря свободы -дара божьего - предопределяет понижательный противоход к круговороту самости [26, с. 134] в механистическом выхолощенном бывании, что для проективнои имперфектнои самовозрас-тающеи интеллигенции (в смысле Фихте) - хуже смерти.
О смерти божеского в человеческом в разные времена по разным поводам высказывались Паскаль (Бог потерян); Гегель (Бог мертв), Ницше (Бог умер), - высказывали в контексте своих временных забот, далеких от забот времени нынешнего.
Переживаемое время навевает своеобразную редактуру извечной темы «смерть Бога» в терминах развенчания всех и всяких святынь, банкротства высокого, что означает фронтальный провал в ничто, а с ним - полномасштабную антропологическую катастрофу.
Уместное обобщение сказанного позволяет сформулировать тезис: горько, но правда (аншлаг пьесы Б. Шоу), - современная антропная организация лишается связи с вечным; - констатация чего представляет открытую рану на теле философии, доселе исключавшеи возможность некомпенсированного убывания, расточения человечности.
Переиначивая Хабермаса [45, с. 31-32], вступает в права философская парадигма Великого отказа, означающая все более укрепляющуюся установку, которая отражает опыт боязни свободы дерзания в новом обществе сверхриска.
Точно - вопреки Чехову: «Человеку нужно не три аршина земли, не усадьба, а весь земнои шар, вся природа, где на просторе он мог бы проявить все своиства и особенности своего свободного духа» [37, с. 261]. Природа почти разорена; жизненный порыв почти иссяк; проявление свободного духа почти выдохлось. Наша современность - современность sacrificium spiritus.
Мегатренд: истончение источников смысла. «Торговля жизненными смыслами... самый конкурентоспособный из рынков», - отмечает Бауман [1, с. 51]. Особенность его (рынка) состоит в том, что в отношения купли-продажи в данном секторе духовного производства вовлечены поголовно все как всеобщие актуально-потенциальные производители-потребители конечнои символическои продукции.
«Во всеи всемирнои истории, - отмечает Фихте, - мы никогда не наидем чего-либо, помимо того, что... сами... вложили туда» [39, с. 39].
Дело касается, вероятно, и существа нашеи истории, смысловая определенность которои задается интерпретативными способностями.
Богатство истолковании, как ни странно, конечно-счетно, ограничено кругом отнесения понятии совершенности жизни ко множеству референтных ценностеи. В числе последних -организующие опыт разработки объемных исповедальных смыслов коллективнои судьбы:
- вера. Проблемы персональнои теофании некогда выстраданно обострял Достоевскии: «Я дитя века, дитя неверия (! - В. И.) и сомнения (! - В. И.)... каких страшных мучении стоила и стоит мне теперь жажда верить.» [5, с. 176]. Мы - дети нашего века - креатуры не только неверия, но и развенчивающего веру самомнения; мы не испытываем никакои жажды верить. Говоря образно, используя мысль Кафки, ворота веры широко открыты, но через них нам уже не проити.
- интеллект. Чрезмерную интеллектуализацию как порок цивилизации прошлого века критиковал Шелер [48, с. 86]; по поводу формализации в тои же тональности в том же контексте резко высказывался Хаидеггер. Неприятие интеллектуализма в наш век граничит с тен-денциеи деинтеллектуализации - примитивизации, элементаризации межсубъективных свя-зеи (возрастает процент автохтонов просвещенного гудленд, незаинтересованных в получении высшего образования); как подчеркивает Гартман, - «борьба против интеллектуализма кончается уничтожением интеллектуализма», торжеством неинтеллектуального высокомерия невежества [3, с. 478]. Грядет порочная девальвация познания как вида профессиональных занятии, возврат к «наивному» (в обход научнои картины деиствительности) осознанию мира.
- мир. Своеобразную диастазу человеко-мирия в прошлом веке фиксировал Сартр в терминах разлада «между... жаждои единения с миром и непреодолимым дуализмом разума и природы... порывом. к вечному и конечным характером существования. «беспокоиством»... и тщетои всех. усилии» [27, с. 92-93].
В наш век пропасть «человек-мир» разверзается, мир, выказывая чуждость, будто бы демонстрирует своему разумному творению посторонность его судьбы ему самому.
- общество. Нет такои «вещи, как общество», - словно предрешая случившееся, в середине 80-х гг. прошлого столетия оракульствовала Тэтчер. Теперь общество заменилось правительством - правящим слоем, хищнои бюрократически властью, с пугающеи скоростью упразд-няющеи неавторитарное представительство.
- народ. В прошлом веке усилиями идеологов коммунизма народный интерес сращивался с интересом социалистическим. В соответственном утопическом духе витииствовал Ленин: «Социализм есть не что иное, как ближаишии шаг от государственно-капиталистическои монополии, или иначе: социализм есть не что иное, как государственно-капиталистическая монополия, обращенная на пользу всего народа (! - В. И.) и постольку переставшая быть капиталистически монополиеи» [19, с. 192].
Ничуть не бывало. Государственная монополия, не проидя стадию вожделенного перерождения, не обратилась на пользу «всего народа»; поменяв внешнии облик, но не внутреннюю суть, стала не капиталистической а олигархической Отсюда и расхожая формула совершенного социального устроиства: оно есть народная власть (демократия трудящихся) плюс электрификация всеи страны, - подверглась инновационнои (в ключе современных реалии) модификации: «совершенное» (в принятои ныне вариации) общество есть авторитарная власть плюс олигархизация всеи страны.
- цивилизация. Антирепрессивную санацию цивилизации в предшествующем веке за-мысливал Маркузе [47], положительная платформа которого, заключавшаяся в обуздании от-вязного цивилизующего разума ресурсом «новои чувственности», высвобождением эроса оказывалась невнятнои [41]. Правда состоит в неспособности человечества укротить репрессивную мощь цивилизационного техногнозисного постава, предотвратить перерождение цивилизации в антицивилизацию. (Перспектива человеко-размернои цивилизации - ведущая дума нашего времени.)
- популяция. У ответственного за «выведение» новои человеческои породы (homo soveticus) любимца партии Бухарчика век назад хватало ума отрезвлять: «...мы имеем историческую ответственность. за судьбы всего человечества. мы не производим экспериментов (! - В. И.), мы не вивисекторы, которые ради опыта ножиком режут живои организм.» [29, с. 8].
Развивая фаустову тему, от бездумного превращения человека в бесчувственную машину - «кибернетическую личность» - предостерегал Фромм [35]. Ничтоже сумняшеся, наш век решает проблему популяционнои регуляции и трансформации, используя реквизит NBJCS [10], весьма селективный профилактическии противоэпидемиологическии подход в борьбе с пандемиеи в геополитическом картировании мероприятии по осям «бедленд-гуд-ленд» [11,12].
- природа. Технологии природопотребительства оттачиваются с неолитическои революции - фазового перехода первого рода по развертыванию антропо-агрессивныххозяиственно-культурных типов. Апологии природопотребительства целенаправленно оттачиваются с
Нового времени. Ограничимся апелляцией к проникновенной тираде Фихте: «Я хочу быть господином природы, а она должна быть моим слугою; я хочу иметь соответствующее моеи силе влияние на природу, но она не должна иметь никакого влияния на меня» [32, с. 25].
Оставляя за рамои высокомерное невнимание к очевидному факту: человек - порождение природы, - отметим лишь следующее: в части, касающеися человека, план перевыполнен; в части, касающеися природы, как теперь ясно, никакого безоглядного расточительства, мотовства спланировано быть не может; наше рубежное время кладет конец попустительству в растрате богатства среды обитания. Прямо по Сартру: природа текущего века все больше становится «пустотои», - лишеннои реальности «дырои» на теле мироздания. Что требует корен-нои ревизии самого существа практикуемого человечеством (и в технологиях, и в апологиях) способа выстраивания отношении с естественнои основои собственного существования.
- европеизм. «.надо надеяться, - уповает Ницше, - что Европа, произведет чистую расу и чистую культуру» [25, с. 235]. Подправление порождающеи структуры источников смысла ставкои на проект вестерн (европеизм + атлантизм) ожидании страждущих не оправдывает. Разные отсеки оикумены исстари выверяли аутентичное страновое движение по модерниза-ционным схемам цивилизационно наиболее продвинутого Запада.
В свете текущих событии, однако, правильно руководствоваться дополнительнои острасткои реализма. Как рекомендовал Брюсов: Не надо несбыточных грез, Не надо красивых утопии. Мы старьш решаем вопрос: Кто мы в этои старои Европе?
Решение традиционного вопроса не влечет радужного ответа. Довольно принять во внимание блок аргументов.
a) человек суть животное, «способное обещать» (Ницше). Относительно mihi cura futuri вестерн ничего не обещает - не дает вдохновительных ценностеи жизни, - по высоте, глубине идеалов не превосходит ни себя, ни мир, - следовательно, не занимает позицию вероучительную;
b) «сила привычки миллионов и десятков миллионов - самая страшная сила» [20, с. 271], - выводит Ленин. Страшная сила захватившая вестерн, - апатия - отстраненное потребительское довольство. Как говорил Брехт: «Кружка пива - и никаких высоких стремлении». Способна ли такая программа завораживать человечество?
c) людоедскии прогресс за счет всеи полноты популяции;
d) многие страны вестерна на пороге если не распада, то трудно снимаемои конфронта-ционности вследствие расовых, конфессиональных пикировок с аллохтонным инфильтратом [8, 9].
Сказанное жестко-мягко проблематизирует популярный тезис Франкла о всесилости человека как существа, стремящегося к выработке, установлению, потреблению смыслов; по-творствие духу современного века - обессмысливающее модернити.
Мегатренд: девальвация человечности: утрата солидарной среды обитания. Природу в истории гнет прогресс; гнет он и человечность. Последнее усиливает сомнения по части ли-неиности, поступательности совершенствования гуманитарного состояния цивилизации.
Мандевиль, Гольбах развертывали доктринацию, если так можно выразиться, «внешнеи» человечности, подчеркивали решающую роль в ее формировании качеств социальнои среды,
общественных институтов. Хатчесон, Шефтсбери, Смит, Руссо в подобной тематизации упирали на черты «внутреннею» человечности, акцентуировали решающую роль имманентного присутствия «садов и рощ» в нас.
Аналогично метаэстетические позиции утрируют разные типы мироощущения: приподнятость оптимизма, духовнои жажды, мятежнои мечты (романтизм); способность сопереживания, участливость самосознания, растрогательность умилительности, сочувственности, со-страдательнои единодушности (сентиментализм) и т.д.
Антропология прошлого крепилась на максимах
- Феиербаха: «человек одновременно и Я, и Ты; он может стать на место другого именно потому, что объектом его сознания служит не только его индивидуальность, но и его род, его сущность» [31, с. 31];
- Маркса: человек только там деиствует как человек, где «занят общественнои деятельностью» [21, с. 118].
Скрепы совместности, согласности вовлечения и участия, сообщественности вершения дел коллективных упраздняются; антропология современности не испускает наиважнеишего дыхания соразмерности единодеиствия - загадки человеческои прелести осуществления ро-довои миссии.
И точно: править бал начинает агрессивная самость, стертая индивидуальность, лишенная собственного почерка бездарная безликость, означающая понижение порога субъективно насыщенного общения.
Используя эвристическии прием диалектического раздвоения единого на противоположное с рефлективным просмотром результатов разбиения целого (существа гиперонимических комплексов), попытаемся вникнуть в извечное: «что может быть для человека занимательнее самого себя» (Карамзин)? Методом взаимоисключения обозначим альтернативы
- анахоретство: затворничество, отшельничество. Непредусмотренная вынужденная уединенность для творцов способствовала проживанию annus mirabilis, - такова чумная карантинная изоляция для Шекспира, Ньютона, Пушкина, получивших счастливый шанс судьбы сосредоточеннои продуктивнои самореализации.
Малочисленность группы лиц, живущих «тревогами» творчества (активируемого в ситуации личностного отрешения от исполнения банальных обязанностеи на «злобу дня»), однако, обязывает квалифицировать сознательное зилотство по части ухода от общества проти-воестественнои персональнои капсулизациеи, атомизациеи, разрешающеися: а) психическим расстроиством; b) склонностью к протестному поведению (ср.: художественная версификация обсуждаемого, предлагаемая Камю в романе-притче «Чума», где оба исхода фактически совмещаются);
- контактность: отвержение одиночества с встроикои в живое взаимовлияние, опосредуемое насыщенным понятием «столь мило существовать вместе» [22, с. 384].
Интрига заключается в том, что и данный исход не может быть признан предпочтительным по причине отсутствия объединяющего мотива коллективнои судьбы: в ситуации совре-меннои пандемии фрагменты человечества, общности, индивиды выживают самостоятельно - без оглядки на самоощущение родовои идентичности.
Отмеченное обязывает дифференцировать два сюжетных пласта: характер субъективности современнои эпохи (вполне позволительно истолковываемый не как «выверт» одиночек,
но как тотальная «болезнь» - в духе Гессе); характер общечеловеческои родовои судьбы, скорее всего, перекрывающеи горизонты текущего времени.
В этом месте выскажемся о первом.
Диатетика «контактность-анахоретство», невзирая на дихотомичность онтологическои разбивки, позволяет уловить общее в продуктах гиперонимических рассечении; им оказывается: измельчание субъективности во всех регистрах человеческои самореализации:
- в политике: кризис лидерства;
- в искусстве: кризис самовыразительности;
- в жизни: кризис подлинности;
- в поведении: кризис естественности,
дополняемые свертыванием человеческих контактов, ростом закрытости, распадом антропо-емкости традиционных поведенческих самоудостоверительных ландшафтов.
С философскои точки зрения правомерно фиксировать упрочение своеобразного постгуманизма с атрибутивнои ему специфическои постгуманитарностью.
Не должна вводить в заблуждение необычность формулировки: ядро современного миро-чувствия - подавление человечности на фоне рокового несоответствия выспренности помыслов прозаизму тщании.
Дабы не получать картины, нарисованные воображением, обопремся на facta concludentia, релевантные базовым отсекам современного жизневоспроизводственного расчеловечения.
Политика. Полноценные данные позволяют усмотреть в наличнои политическои жизни проявление антагонистичнои тенденции: в наши «дни лукавы» [7] имеет место децентрализация наряду с централизациеи власти. Существо экзотического оксюморона осмысливается ранжированием разнонаправленных, разномастных процессов: восстание масс укрощается восстанием элит с выпуском монополя: массовое общество, поставленное под элитарный контроль.
Классическии (идущии от Гегеля) этатизм напрочь вытравливает человечность. Неоне-классическии этатизм современного типа представляет изощренный вариант транзитоло-гии - озабочивающеися оседланием демократических перипетии массовои «роевои» жизни направленным надзорным элитарным вмешательством.
Пояснение тезиса ограничивается апелляциеи к характеру нынешнеи мобильнои эпохи, где
- социальная активность масс становится неинституциональнои;
- автономизируются, интенсифицируются тонкие влияния «кухоннои» сетевои политики;
- рядовые граждане, «просточеловеки», обретают полномочия прямого заявления, распространения своих решении; ничтожные источники мягкои силы оказываются мощными индукторами корпоративных политических полеи;
- выбор частных лиц обретает значимость, чреват консолидирующими последствиями в обход государственнои машины.
Ответ власти на трансформированные реалии - усиление тоталитарного диктата, административного нажима, институциональных репрессии, законодательного давления, ограничения прав человека: изоляция, локдауны, навязчивый мониторинг, коррекция поведенческого рисунка, блокировка социальных сетеи, контроль антропопотоков, использование QR-кодов, несанкционированная обработка персональных данных, атака на privacy.
В прошлом отрабатывались макеты «концов» - выполнялись «концы» идеологии (Белл); утопии (Маркузе); века (Микар, Жювено); в настоящем отрабатывается макет конца массового политического общества, где свертываются гражданские ассоциации, перестают быть народными партии, истончается демократия как рычаг инициативнои самодеятель-нои организации населения снизу; намечается едва не обвал местного самоуправления; и напротив - усиливается бюрократичность, номенклатурность, функционерность правления, подтачивается равное социальное партнерство, увядает база общественного сотрудничества, становится правилом принимать решения, продавливаемые узким олигархическим авторитетом.
Государство, управление, власть перестают быть орудием оформления народнои воли; все в большеи степени приобретают одиозный облик средства отстаивания узких групповых интересов.
Современныи политизм, спутывающии рамсы, востребует санации в части обеспечения
- не партииного (партииная организация себя изживает), не корпоративно-непотист-ского (а то и узурпаторского: президент Чада «переизбираю» на 6 (!) срок и. убит), а прямого заявления и проведения электоральных позиции;
- открытого доступа к благам, статусам, функциям, равного партнерства, - с разрушением отталкивающеи дистрибутивно^ кастовои справедливости, ликвидациеи системного неравенства;
- перераспределения богатства от капитала к труду с адреснои поддержкои наиболее бедствующих уязвимых страт, имеющих ограниченный доступ к медпомощи, образованию, удаленнои деятельности, - малого бизнеса, рабочих, молодежи, пенсионеров.
Политика, напоминал Ницше, «сводится к тому, чтобы сделать сноснои жизнь возможно большему числу людеи» [23, с. 430]. Решая дилемму «конкуренция - солидарность», власть обязана держаться королевского пути защиты «вольности и прав» (Пушкин), выстраивая социально ответственную организацию.
Искусство. Классическая художественность, как художественность прошлого века, жила полнокровнои общественнои жизнью, относилась к человечеству, человеку не как к пыли, но организму. О последнем - признания корифеев творчества, не исповедовавших кредо социального (тем более социалистического) реализма: Брюсов: Нам кем-то Высшим подвиг дан И властно спросит он ответа; Платонов: без меня народ неполный
Но если, как подчеркивал Мандельштам, «немногие (и в искусстве. - В. И.) для вечности живут», когорта их стремительно редеет. Многосоставность, многозначительность внутреннего «Я» художника, призванного, «обходя моря и земли», глаголом жечь «сердца людеи», утрачивается.
Используя ударное емкое слово, ситуация наших днеи характеризуется употребленным Уаитхедом понятием «великии отказ», - великии отказ от достижении, завоевании высокои культуры, взыскующеи неординарных гордых «цареи мира», - покровительствуемых музами творцов.
Придав забвению призыв Ремарка «вгрызаться в жизнь», следуя грязноторгашескому филистерскому принципу «сначала хлеб (и лучше - с маслом), человечность после», современная эстетическая сфера предстает противоестественным симбиозом разноречивых, но
паушально гуманитарно центробежных тенденции, минимально вместительный набор которых составляют:
- духовная растерянность и как следствие - непризывность. Искусство по человеческои стати своеи - призывно.
... пора в поход, Кто жив и дышит на земле! -в ХХ в. приглашал Брехт. В поход - какои? Превозможения пошлости о-бывания, обмирщения высокого, идеального. «.идеалы неосуществимы в деиствительном мире», - напоминает Фихте, - но на основании идеалов «деиствительность должна быть оценена и модифицирована теми, кто чувствует в себе силу для этого» [33, с. 55]. Как практически-духовныи отсек освоения мира искусство (равно философия) нацеливает на экзистенциальный рост, движение в направлении совершенного. Для выполнения призывнои миссии искусство, однако, должно порвать с практикои (далеко не романтиком) цинизма - рыночным обслуживанием недалеких запросов массовых потребителе^ востребующих не прозрения, но развлечения;
- акционизм. Утрачивается способность к творчеству; созидание подменяется римеиком, геимерством с обвалом демонстрации креативных возможностей Творческие заявления подменяет эпатаж - эпатаж безавторскои бездарности. На фоне девальвации авторства процветает убогая вторичность с признаками расчетливои прагматичнои хищности.
Ранее общественное самосознание обостряло гуманитарно капитальную сюжетику «иметь или быть»; теперь - пробавляется эфемерностями «иметь без уметь», вне поисковых усилии - «все иметь».
В качестве культурнои универсалии утверждается выветривание души, подкрепляемое примитивом имитаторства. Свертывание человеческого капитала объясняет отсутствие оригинальности: ставят не произведения, а по мотивам произведении, - «Бешеные деньги» Островского превращаются в «Шальные деньги»; по тои же сомнительнои метаморфозе «На всякого мудреца довольно простоты», принимает вид «На всякого мудреца довольно простаты»;
- маскульт. Восстание масс и восстание элиты против восстания масс обслуживает маску-льт. Ранее сия нетребовательная затея пробавлялась выпуском куртуазных, авантюрных, рыцарских романов. Позже предприятие расширилось тиражированием приключенческих, детективных поделок. В предыдущем веке в России преуспевала мастерица штамповки мещанских романов Вербицкая; в текущем веке скороспелками для книжных лавок Никольского рынка (выражаясь фигурально) довольствуются донцовы, маринины, устиновы... Кудреватые митреики, мудреватые кудреики... несть им числа.
Черные дыры, мыльные пузыри на теле культуры вытравливают момент «возделывания», - творчество перестает быть инструментом гуманитарного зодчества (образно-критическую квалификацию происходящего по дальновиднои экстраполяции предлагал прозорливый Чапек...) [36]. «Я был создан, чтобы стать садовником» [28, с. 176], - высказывал Экзюпери. Садовников-умельцев плодоношения оказывается минимум;
- экспериментаторство. Упражнения в «чистои форме», практикуемые в ХХ в. Каменским, Крученых, Шершеневичем, Хлебниковым, Маяковским, Северянином, обэриутами в России, Одиберти во Франции и т.п., нацелены на модельное расширение языковои выразительности. С этих позиции граничащее с безрассудством словотворчество (как театральное формотворчество Меиерхольда, Вахтангова, С. Третьякова, Брехта и др.) все-таки позволительно.
Элемент непустого абсурда (нонсенса) прослеживается в авангардной технике анархизма Аполлинера (новый лиризм); экспрессионизма (новый цветовой контраст); футуризма (нетрадиционный техницизм), абстракционизма (новая выразительность); конструктивизма (новая композиционность, функциональность); дадаизма (новая стохастичность); сюрреализма (новый психический автоматизм); концептуализма (новая художественная презента-тивность).
Следовательно, прослеживаются искания - поиск новых смысловых связей, расширение эстетических значений. Даже в, казалось бы, предельных ситуациях - самоощутительных пребываниях в абсурде как фундаментальной данности (Кафка, Камю). В итоге тот же Камю уповает на совестливое жизнесознание как Ариадному нить, выводящую на простор осмысленного вершения человеческой истории (авторское прозревательное движение от неприятия жизни в «Мифе о Сизифе» к приятию ее в «Бунтующем человеке» через борьбу с неправедностью абсурдистского удела существования [16, с. 126], - а значит, - экзистенциального преодоления абсурда.
Ничего похожего - в современности, подменяющей витиеватое экспериментаторство тривиальным имитаторством, вторичными компилятивными беспредметными выходками.
Искусство ХХ в. устремлено к новой форме; искусство XXI в. есть разрушение формы - бесформенность, форменная пустота, и с тем - ликвидация творца - индуктора формообразования. В силу сказанного понятно, почему художественность современности не имеет не то, что «великих», - никаких имен. Не присваивать же имена собственные искусникам пришпиливать дюбелями к брусчатке Красной площади собственные гениталии, наполнять сосуды для мытья продуктами женской физиологии.
Искусство современности во многом - антиискусство, атрибутируемое чередой негативных свойств типа: смерть автора, отсутствие гуманитарного жеста, дрейф в «никуда», деятельность без «почвы и судьбы», утрата человеческого лица.
Новые социальные реалии, новые общественные условия, естественно, требуют новых выразительных, образно-художественных проработок. Но их (не как в прошлом, что составляло предмет профессиональных забот Арагона, Бехера, Толлера, Андерсена-Нексе, Горького и др.) попросту нет.
Время от времени подступает щемящее чувство исчерпанности проживаемого. Это - нормальное чувство - находит заинтересованную тематизацию в философской рефлексии, художественном осознании (творчество Голсуорси, Золя, Т. Манна), подводящих новую идеальную основу под извивы «беспастушьей» жизни (творчество Рида, Барбюса, Роллана, Фейхтвангера и др.). Но не в наше современное время, не получающее надлежащего идейного представительства ни в измышлениях философии, ни в вымыслах искусства. Что же. как завещал Фучик, требуется соблюдать бдительность;
- коммерциализация. Породивший массовую культуру массового общества XX век исказил культурный процесс рядом девальвирующих тенденций; здесь - усредненность, примитивность, манипулятивность, развлекательность, ритуальность. Седлающий массовость элитарной опекой XXI век подчиняет «завоевания» предшественника жажде скорого накопительства: несуразное кредо «развлечения любой ценой» встраивается в еще более несуразное кредо «развлечения по цене рыночной». Оформляется самоцельная индустрия money making affairs от культуры с вытеснением базовой ее компетенции осуществлять культивацию человеческих душ.
Помрачение культурного разума прекращает его деятельность как «фабрики мысли» (Шоу), создает питательную почву выпуска вегетативного человеческого вещества, ведущего апатичный полурабский способ существования.
Жизнь. Запас хода судна современной жизни определяется блоком выбирающих свои битвы факторов. Первостепенно - это:
- невозможность рационально программировать жизнестроительство [10, 14, 15] ввиду обвала стратегии поступательного динамического прогресса, обеспечивающего непрерывный экономический рост, устойчивое развитие; неспособности разумной организации оперативно купировать вызовы: внешние - деградация ресурсной воспроизводственной базы, изничтожение популяции напастью пандемии; внутренние - обострение антагонизмов в контурах бедные-богатые, народ-элита, труд-капитал, Юг-Север, бедленд-гудленд, демократия-автократия, волеизъявление-управление и т.д. [8];
- денонсация генеральных завоеваний цивилизации в победе над пространством-временем. «Вклад» современности в «успех» в обозначенной битве в некоем sensu lato заключается в следующем.
Цивилизация обуздала пространство скоростью, мобильностью, предприимчивостью, инициативой; достижения ее вынужденно блокированы карантинной консервацией. Цивилизация стреножила время насыщенностью гуманитарных контактов; достижения ее и тут вынужденно отменены карантинной изоляцией. Консервация с изоляцией - гремучая смесь, разрушающая плотные ткани цивилизации.
Шелер комбинировал полезным концептом Milieu (среда), который А. Гурвич оригинально истолковал в терминах переживательно значимого (не вещно влияющего) мира - Milieuwelt [44]. Коронокризисная коррозия цивилизационных приобретений влечет утрату преимуществ покорения человечеством пространства и времени вследствие разложения коммуникативно богатого Milieuwelt, знаменующего антропное возвышение над предметной хроно-геометриеи;
- развал повседневности. Характерные постгуманистические экзистенциальные реалии утрируются невосполнимым расстройством обыденности - скромного величия будничной жизни, оплота судьбической уверенности и надежды.
По необходимости самореализующийся на узком капсулизированном плацдарме сдавленного персонального объема Пруст находил себя в «творчестве» - выходе в продуктивно-образное существование. При неспособности среднестатистического агента массы заниматься стандартным отправлением привычных забот (социально-экзистенциальная функциональ-ность-функционерность), находя при этом отдушину в творчестве - производстве человеко-емкой символоносной материи, - отмечается злокачественная самоутрата.
Распад человечности в ранге тривиальной разупорядочивающей аномии обнаруживался всегда (тунеядство, распутность, преступность, безразличие, эскапизм и т.д.); то, что не обнаруживалось в прежних картинах гиньоля, - разбаланс фундаментальных устоев жизнеподдер-живающих процессов сферы privacy (о чем негативная статистика роста немотивированной бытовой агрессии, неврозов, более тяжелых психических расстройств), где, казалось бы, мы -полномочные вершители собственных судеб.
Худшая из войн - в своем доме. Кунштюк в том, что ведется она не кем-то, а нами; мы сами с собой сражаемся.
Мир консервации-изоляции - не постмодернистский мир Делеза, нашпигованный игрой стихий; он - неигровая реальность, используя образ Гейне, - umbra vitae. Xороша и гауптма-новская, отдающая безысходностью фигура «перед заходом солнца». Жизнь наша бренная в саморасстраиваемом о-бывании - перед концом света. В ярко выраженном переносном смысле.
Ад - это другие, - говорил Сартр. С автором драмы «За запертой дверью» позволим себе не согласиться. Принудительное затворничество разоблачает нашу собственную неполноценность; ад - это мы сами, каждый из нас, оставшийся один на один с необходимостью вершить достойную венца творения полноценную историю в зоне сермяжного жизнетока.
Рисунок поведения. Мелкие бесы Сологуба проникли в обмен деятельностью, ровной глади сообщественности придали фасеты сверх- и десоциализации.
В нашу замечательную эпоху контрадикции не сходятся, а усиливаются, оттеняют друг друга.
Уровень «графии». Сверхсоциализация аттестует формирование неорангового общества с изощренными видами персонального отчуждения, стирания индивидуальности в подконтрольных роевых тоталитарных структурах с вытравленной идентичностью - китайский опыт выведения лояльной социальной общности с применение QR-кодов, всеохватной системы слежения-подчинения.
Примечательным нюансом оказывается, что сверхсоциализацию обслуживает десоциа-лизация - атомизация, капсулизация личности с наступлением на ее гражданские права, свободы в карантинных мероприятиях. Забота о теле становится точкой опоры заботы о духе. Интересно девки пляшут.
Уровень «логии». Методологически доктрина использует диатетические приемы моделирования самореализации в терминах «часть-целое».
Шлейермахер упирал на двояко выраженную тенденцию: «стремление вернуться в целое и стремление к самостоятельной жизни» [38, с. 43]. Сходно Фрейд усматривал в бытии лица -самоцель, сцепленную (помимо воли) с устремлением пребывать в составе общества (что расценивалось им негативным фоном внутрипсихических причин неврозов) [34, с. 122].
Теоретически проблема снимается диалектической схемой трактовки отношений «человек-социум» в своеобразном кольматаже «человек-социален; социум-человечен». Практически она снимается внедрением чувствительных регламентов координации и субординации, вовлечения и участия, обеспечивающих полноценное сотрудничество на всех уровнях заявления субъективности.
Текущий этап современности выводит на авансцену доселе невиданного персонажа - асо-циальность, оказывающуюся дериватом как сверхсоциализации, так и десоциализации.
Асоциальность - нереципрокная человеческой природе и породе деструктивная линия персонального утверждения, связанная с рассогласованием межсубъективных связей. Речь не столько о физической автаркии, ограничении живых действий по взаимообработке людьми друг друга, сколько о возвращении к осмысливаемым еще Фроммом и Маркузе реалиям репрессивной культуры и субъекту ее - авторитарной личности.
Весьма точная аналитика черт человечности, пестуемых тоталитаризмом прошлого века, должна быть принята во внимание в продумывании черт человечности, пестуемых все более входящим во вкус тоталитаризмом века нынешнего.
Отдадим дань франкфуртцам в части точности, основательности фиксации и версификации таких гуманитарных параметров, как консервативность, агрессивность, конформизм, ми-зантропизм и т.п., имманентных определенному типажу субъективности [40, 46] безотносительно временным рамкам: справедливое 60-70 лет - справедливо и сегодня. Дело и в лице, и в среде: одно влечет другое.
Приуроченные к разнои этиологии, ландшафтнои макросоциальности и в прошлои и те-кущеи современности просматриваются процессы гомологические, как-то:
- бунт индивидуализма против репрессивного этатизма - главнои угрозы das Selbst; с акцентом: обеспечение самости от персонального (ХХ в.) и институционального (XXI в.) подавления;
- бунт против маски. «...философскииум, хотя, и подходящии судья истинности, - излагал Коллинз, - уступает необходимости надевать маску» [17, с. 183]; с акцентом: недопущение социальнои мимикрии (ХХ в.) - поддержание экзистенциального достоинства (XXI в.);
- бунт против стадности. Походить на других, «быть воплощенным обезьянничанием, одним из номеров, поглощенных стадом» [18, с. 310], - нет доли несчастнеи, выпадаю-щеи на человека. Акцент ХХ в. (Замятин, Оруэлл, Хаксли): борьба с «общностью, одинаковостью, застоем»; акцент ХХ1 в.: борьба с привитием страха смерти, обслуживающим деиндивидуализацию;
- бунт против самоутраты с акцентом: избавление от омассовления: человек массы - без примет и отличии (ХХ в.) (ср.: проинтегрированность сообщественности в Севернои Корее); - избавление от цифрового гетто с присвоением реитингов-баллов образцового гражданина (XXI в.);
- бунт против безмыслия: с акцентом - вольнодумие: «задумался - значит, контрреволюционер» (А. Жид) (ХХ в.); - гаджет-бездумие, интеллектуальная стерилизация (homo digital), подключение к платформам, телекоммуникационным сетям, чипам, процессорам, безрыночному программированию пользователеи (ХХ1 в.);
- бунт против разлада с миром - с акцентом: «делать и избегать делать»: путь в будущее, пускаи, с гримасами социальнои нови («интерьерами домов в процветающих колхозах», как ехидничал А. Жид), образно-художественнои будетлянскои заумью, трюкачеством (ХХ в.); - путь в никуда - с гримасами социальнои апатии, имитаторства, эпатажа, геимерства (ХХ1 в.);
- бунт против незаслуженных благ и бед истории - с акцентом: пороки общества (XX в.) - пороки happy few (XXI в.); раньше говорили «нечего терять, кроме цепеи», теперь - «кроме властеи». Etc.
Итак, ситуация высечена на камне: на тесном отрезке истории в ходе жизни утрачивается назначение жизни. Коллизия неприятная, но не исключительная. Великая французская революция не дала ясного итога, но была вехои. Равнообразно текущее переходное состояние не дает ясного итога, но является ли вехои? Не пускаясь в филиппики, правильно разобраться: восстановила ли распадающаяся связь между глубинами сущего и глубинами его человеческого освоения? Как и куда направляет свои ток жизнь современная?
Статья публикуется при финансовой поддержке издательства «Социально-гуманитарное знание» (решение №210577).
Литература
1. Бауман З. Индивидуализированное общество. M.: Логос, 2GG2. 324 с.
2. Бубер M. Два образа веры. M.: АСТ, 1999. 592 с.
3. Гартман Н. К основоположению онтологии. СПб.: Наука, 2GG3. 640 с.
4. Гегель Г. В. Ф. Философия духа. M.: Mbion^ 1977. 471 с.
5. Достоевский Ф. M. Полное собрание сочинений. Л.: Наука. Ленинградское отделение, 1985. T. 28. Ч. 1. 572 с.
6. Достоевский Ф. M. Полное собрание сочинений: В 30 тт. Л.: Наука. Ленинградское отделение, 1973. T. 5. 407 с.
7. Еф. 5; 16.
8. Ильин В. В. Метафилософия. Поэтика философии. M.: Проспект, 2G21. 160 с.
9. Ильин В. В. Мир Globo. Вариант России. M.: КДУ, 2GG9. 255 с.
10. Ильин В. В. Теория познания. Критика инструментального разума. Speciosa miracula: тотальныймиро-вейник. M.: Проспект, 2G2G. 158 с.
11. Ильин В. В. Философия и власть. Ч. I. Архитектура власти // Российский гуманитарный журнал. 2G2G. T. 9. №4. С. 211-223.
12. Ильин В. В. Философия и власть. Ч. II. Аппретура власти // Российский гуманитарный журнал. 2G2G. T. 9. №5. С. 277-296.
13. Ильин В. В. Философия кризиса: самосознание человечества в эпоху катастрофических перемен // Российский гуманитарный журнал. 2G21. T. 10. №1. С. 3-17.
14. Ильин В. В. Философское сегодня. Ч. I. Splendida vitia // Российский гуманитарный журнал. 2G2G. T. 9. №2. С. 81-103.
15. Ильин В. В. Философское сегодня. Ч. II. Lux benigna // Российский гуманитарный журнал. 2G2G. T. 9. №3. C. 151-164.
16. Камю А. Бунтующий человек. Философия. Политика. Искусство. M.: Политиздат, 199G. 415 с.
17. Коллинз А. Рассуждения о свободомыслии, вызванные возникновением и развитием секты, называемой свободомыслящие // Английские материалисты XVIII в. M.: MbiM^ 1967. T. 2. 405 с.
18. Кьеркегор С. Страх и трепет. M.: Культурная революция, 2G1G. 488 с.
19. Ленин В. И. Полное собрание сочинений. M.: Госполитиздат, 1962. T. 34. 584 с.
20. Ленин В. И. Полное собрание сочинений. M.: Госполитиздат, 1963. T. 41. 695 с.
21. Mаркс К., Энгельс Ф. Сочинения. M.: Госполитиздат, 197G. T. 41. 604 с.
22. Mуравьев M. Н. Дщицы для записывания // Утренний свет. 1778. Ч. 2.
23. Ницше Ф. Сочинения в 2-х тт. M.: MbiM^ 199G. T. 1. 832 с.
24. Ницше Ф. Так говорил Заратустра. M.: Издательская группы «Прогресс», 1994. 512 с.
25. Ницше Ф. Утренняя заря. M.: Академический проект, 2GG8. 333 с.
26. Сартр Ж.-П. Бытие и ничто. Опыт феноменологической онтологии. M.: Республика, 2GGG. 639 с.
27. Сартр Ж.-П. Объяснения «Постороннего» // Называть вещи своими именами. Программные выступления мастеров западноевропейской литературы ХХ в. M.: Прогресс, 1986.
28. Сент-Экзюпери А. Военные записи. M.: Прогресс, 1986. 272 с.
29. Стенограмма речи Н. И. Бухарина 10.03.1925 в Б3 консерватории // Печать и революция. M., 1925. Кн. 3.
30. Tуровская M. Герои «безгеройного» времени. M.: Искусство, 1971. 241 с.
31. Фейербах Л. Избранные философские произведения. T. 2. M.: Госполитиздат, 1955. 676 с.
32. Фихте И. Г. Назначение человека. СПб.: Д. Е. Жуковский, 19G5. 133 с.
33. Фихте И. Г. О назначении ученого. M.: Соцэкгиз, 1935. 138 с.
34. Фрейд З. Очерки по психологии сексуальности. M.: Эксмо, 2G2G. 224 с.
35. Фромм Э. Иметь или быть. M.: Прогресс, 199G. 330 с.
36. Чапек К. Последний эпос, или Роман для прислуги // Карел Чапек об искусстве. Л., 1969.
37. Чехов А. П. Избранные сочинения в 2-х тт. T. 2. M.: Художественная литература, 1986. 671 с.
38. Шлейермахер Ф. Речи о религии к образованным людям, ее презирающим. Mонологи. M.: Рус. мысль, 1911. 391 с.
39. Fichte J. G. Beitrag zur Berichtigung der Urteile des Publikums über die französische Revolution. Sämtliche Werke, Dritte Abteilung. Ekster Band. Berlin, 1845.
40. Fromm E. Escape from freedom. N. Y.: Avon books, 1969. 333 p.
41. Fromm E. The Crisis of Psychoanalysis. N. Y.: Holt, Rinehart and Winston, 1970. 192 p.
42. Fromm E. The Revolution of Hope. Toward a humanized Technology. N. Y.: Harper and Row, 1968. 162 p.
43. Gehlen A. Man in the age of Technology. N. Y.: Columbia University Press, 1980. 185 p.
44. Gurwitsch A. Die Mitmenschlichen Begegnungen in Der Milieuwelt. Berlin, 1977. 86 p.
45. Habermas J. Toward a Rational society: Student Protest, Science and Politics. Boston: Beacon Press, 1970. 132 p.
46. Marcuse H. One-Dimensional Man. Boston: Beacon, 1964. 260 p.
47. Marcuse H. Eros and civilization. Boston: Beacon, 1974. 277 p.
48. Scheler М. Man's Place in Nature. N. Y.: Noonday, 1969.
49. Schwab K., Malleret T. Covid-19: The Great Reset Jeneva, 2020.
50. Tillich P. Systematic Theology. Vol. 3. Life and the Spirit. History and the kingdom of God. 1963.
nocmynuAa e peda^uw 24.05.2021 г.
DOI: 10.15643/libartrus-2021.3.1
The philosophy of the crisis: the new century is the beginning of an incomprehensible life
© V. V. Ilyin
National Research Center "Kurchatov Institute" 1 Academician Kurchatov Square, 132182 Moscow, Russia.
Email: vvilin@yandex.ru
The article continues a series of publications united by a common idea to clarify the nature of the era of crisis changes experienced by humanity. The nature of the modern "abnormality" is associated with the actualization of extremely destructive megatrends of current life, identified as mega-evolutionary phase failures caused by: 1) the constraint of the experience of daring in the new society of super risk; 2) the thinning of the sources of meaning - the destruction of life-forming values; 3) the loss of a solidary habitat - the disintegration of the consent of involvement and participation in the implementation of the ancestral vocation. With a pausal effect: the curtailment of human contacts, the growth of closeness, the strengthening of a specific posthumanism with posthumanity attributed to it.
Keywords: modernity, humanity, life, posthumanism.
Acknowledgements. The article is published under the financial support of "Sotsial'no-Gumanitarnoe Znanie" Publishing House (Decision No. 210577).
Published in Russian. Do not hesitate to contact us at edit@libartrus.com if you need translation of the article.
Please, cite the article: Ilyin V. V. The philosophy of the crisis: the new century is the beginning of an incomprehensible life // Liberal Arts in Russia. 2021. Vol. 10. No. 3. Pp. 135-154.
References
1. Bauman Z. Individualizirovannoe obshchestvo [Individualized society]. Moscow: Logos, 2002.
2. Buber M. Dva obraza very [Two types of faith]. Moscow: AST, 1999.
3. Hartmann N. K osnovopolozheniyu ontologii [On the grounding of ontology]. Saint Petersburg: Nauka, 2003.
4. Hegel G. V. F. Filosofiya dukha [Philosophy of spirit]. Moscow: Mysl', 1977.
5. Dostoevskii F. M. Polnoe sobranie sochinenii [Complete works]. Leningrad: Nauka. Leningradskoe otdelenie, 1985. Vol. 28. Pt. 1.
6. Dostoevskii F. M. Polnoe sobranie sochinenii: V30 tt. [Complete works: in 30 volumes]. Leningrad: Nauka. Leningradskoe otdelenie, 1973. Vol. 5.
7. Ef. 5; 16.
8. Il'in V. V. Metafilosofiya. Poetika filosofii [Metaphilosophy. Poetics of philosophy]. Moscow: Prospekt, 2021.
9. Il'in V. V. Mir Globo. Variant Rossii [Globo world. Variant of Russia]. Moscow: KDU, 2009.
10. Il'in V. V. Teoriya poznaniya. Kritika instrumental'nogo razuma. Speciosa miracula: total'nyi miroveinik [Theory of knowledge. Critique of instrumental reason. Speciosa miracula: total anthill]. Moscow: Prospekt, 2020.
11. Il'in V. V. Liberal Arts in Russia. 2020. Vol. 9. No. 4. Pp. 211-223.
12. Il'in V. V. Liberal Arts in Russia. 2020. Vol. 9. No. 5. Pp. 277-296.
13. Il'in V. V. Liberal Arts in Russia. 2021. Vol. 10. No. 1. Pp. 3-17.
14. Il'in V. V. Liberal Arts in Russia. 2020. Vol. 9. No. 2. Pp. 81-103.
15. Il'in V. V. Liberal Arts in Russia. 2020. Vol. 9. No. 3. Pp. 151-164.
16. Camus A. Buntuyushchii chelovek. Filosofiya. Politika. Iskusstvo [The rebel. Philosophy. Politics. Art]. Moscow: Politizdat, 1990.
17. Collins A. Angliiskie materialisty XVIII v. Moscow: Mysl', 1967. Vol. 2.
18. Kierkegaard S. Strakh i trepet [Fear and trembling]. Moscow: Kul'turnaya revolyutsiya, 2010.
19. Lenin V. I. Polnoe sobranie sochinenii [Complete works]. Moscow: Gospolitizdat, 1962. Vol. 34.
20. Lenin V. I. Polnoe sobranie sochinenii [Complete works]. Moscow: Gospolitizdat, 1963. Vol. 41.
21. Marx K., Engels F. Sochineniya [Works]. Moscow: Gospolitizdat, 1970. Vol. 41.
22. Murav'ev M. N. Utrennii svet. 1778. Pt. 2.
23. Nietzsche F. Sochineniya v 2-kh tt. [Works in 2 volumes]. Moscow: Mysl', 1990. Vol. 1.
24. Nietzsche F. Takgovoril Zaratustra [Thus spoke Zarathustra]. Moscow: Izdatel'skaya gruppy «Progress», 1994.
25. Nietzsche F. Utrennyaya zarya [The dawn of day]. Moscow: Akademicheskii proekt, 2008.
26. Sartre J.-P. Bytie i nichto. Opytfenomenologicheskoi ontologii [Being and nothingness. An essay in phenomenolog-ical ontology]. Moscow: Respublika, 2000.
27. Sartre J.-P. Nazyvat' veshchisvoimi imenami. Programmnye vy-stupleniya masterovzapadnoevropeiskoi literatury XX v. Moscow: Progress, 1986.
28. Saint-Exupéry A. Voennye zapisi [Wartime writings]. Moscow: Progress, 1986.
29. Stenogramma rechi N. I. Bukharina 10.03.1925 v B3 konservatorii. Pechat' i revolyutsiya. Moscow, 1925. Kn. 3.
30. Turovskaya M. Geroi «besgeroinogo» vremeni [Heroes of the "heroless" time]. Moscow: Iskusstvo, 1971.
31. Feuerbach L. Izbrannye filosofskie proizvedeniya [Selected philosophical works]. Vol. 2. Moscow: Gospolitizdat, 1955.
32. Fichte J. G. Naznachenie cheloveka [The vocation of man]. Saint Petersburg: D. E. Zhukovskii, 1905.
33. Fichte J. G. O naznachenii uchenogo [The vocation of the scholar]. Moscow: Sotsekgiz, 1935.
34. Freud S. Ocherki po psikhologii seksual'nosti [Essays on the Psychology of Sexuality]. Moscow: Eksmo, 2020.
35. Fromm E. Imet' ili byt' [To have or to be?]. Moscow: Progress, 1990.
36. Chapek K. Karel Chapek ob iskusstve. Leningrad, 1969.
37. Chekhov A. P. Izbrannye sochineniya v2-kh tt. [Selected works in 2 volumes]. Vol. 2. Moscow: Khudozhestvennaya literatura, 1986.
38. Schleiermacher F. Rechi o religii k obrazovannym lyudyam, ee prezirayushchim [On Religion: Speeches to its cultured despisers]. Monologi. Moscow: Rus. mysl', 1911.
39. Fichte J. G. Beitrag zur Berichtigung der Urteile des Publikums über die französische Revolution. Sämtliche Werke, Dritte Abteilung. Ekster Band. Berlin, 1845.
40. Fromm E. Escape from freedom. N. Y.: Avon books, 1969.
41. Fromm E. The Crisis of Psychoanalysis. N. Y.: Holt, Rinehart and Winston, 1970.
42. Fromm E. The Revolution of Hope. Toward a humanized Technology. N. Y.: Harper and Row, 1968.
43. Gehlen A. Man in the age of Technology. N. Y.: Columbia University Press, 1980.
44. Gurwitsch A. Die Mitmenschlichen Begegnungen in Der Milieuwelt. Berlin, 1977.
45. Habermas J. Toward a Rational society: Student Protest, Science and Politics. Boston: Beacon Press, 1970.
46. Marcuse H. One-Dimensional Man. Boston: Beacon, 1964.
47. Marcuse H. Eros and civilization. Boston: Beacon, 1974.
48. Scheler M. Man's Place in Nature. N. Y.: Noonday, 1969.
49. Schwab K., Malleret T. Covid-19: The Great Reset Jeneva, 2020.
50. Tillich P. Systematic Theology. Vol. 3. Life and the Spirit. History and the kingdom of God. 1963.
Received 24.05.2021.
