CC BY
12
ли бы оно имело желание (и, главное, понимание, осознание идеи Соловьёва) и было бы в силах ее осуществить. Однако уже Бердяев в середине прошлого столетия скептически относился к человеческим креативным возможностям такого уровня. Кажется, он не ошибался...
Тем не менее, философская мысль умрет последней, поэтому я продолжаю размышлять о софиологии и теургии Соловьёва как о метафизических основах новой, постнеклассиче-ской эстетики, а множество других исследователей творчества Соловьёва продолжают с энтузиазмом трудиться над изучением всех аспектов его огромного духовного наследия.
Это неопровержимо доказывает Соловьёвский семинар под руководством профессора М.В. Максимова, объединивший за 10 лет своего существования могучие философские силы для исследования творчества Соловьёва во всех возможных на уровне современной аналитики аспектах.
Будучи скептиком, опубликовавшим Последнюю Книгу Культуры и тем самым констатировавшим ее Конец, я, тем не менее, с надеждой и оптимизмом смотрю на деятельность Со-ловьёвского семинара. А вдруг я поторопился со своим «Апокалипсисом», и Культура, одним из крупнейших столпов которой был Владимир Соловьёв, еще не завершилась... Дай-то Бог!
Е.Б. РАШКОВСКИЙ
д-р ист. наук, профссор, гл. науч. сотр. Института мировой экономики и международных отношений РАН
ФИЛОСОФ МОЕЙ ЖИЗНИ
Всё самое главное о моем отношении к Владимиру Сергеевичу и его наследию сказано в заголовке этих кратких заметок.
Он вошел в мою жизнь еще а 60-е годы. Причем этот ранний, юношеский интерес был одобрен и ободрен о. Александром Менем. И с тех пор вся моя судьба - судьба1 историка, философа, науковеда, педагога и поэта - как была, так и продолжает оставаться непрерывным собеседованием с Соловьёвым. Имен-
но собеседованием - подчас критичным и напряженным, но при этом - всегда благоговейным.
Почти что ни одну из его философских позиций (не говоря уже о позициях исторических, богословских, или же социологических) я не могу воспринимать безоговорочно. Более того, ко всякому «соловьёвскому» эпигонству предшествующих и нынешних времен всегда относился с опаской. Ибо в отличие от Владимира Сергеевича, я человек другой эпохи, другого жизненного и мыслительного опыта и - в конце концов - другой России,
Е.Б. Рашковский на встрече со студентами ИГЭУ.
пережившей столько непоправимых ударов истории, столько обольщений, разочарований и катастроф. И всё же, он остается в
моей судьбе непрерывным и творческим собеседником. Почему? -На сей счет выдвину, по крайней мере, три следующих пояснения.
Пояснение первое. Религиозный опыт - во всём многообразии его проявлений (чтение и осмысление Писания, молитва, участие в богослужении, нравственные заповеди, наконец, церковное искусство) - является одним из важных источников нашего познания. Из этого не следует, что глубокая и осмысленная вера непременно может и должна быть достоянием всех и каждого. Это, скорее, подсказывает, что религиозный опыт, глубочайшим образом вживленный во всю высказанную и невысказанную2 аппаратуру нашего познания непременно должен присутствовать в процессах наших общих интеллектуальных, художественных и социальных исканий и связей. Вера и разум не растворимы друг в друге, не размениваются друг в друга. Они вопрошают и оттачивают друг друга, подчас спорят друг с другом не только в коллективном опыте, но и в конкретных человеческих существованиях. Но из этой сложной коллизии веры и разума, из коллизии недосказанного и изреченного слова, из коллизии умолчания и определения, - из нее-то и вытекает живое и вечно открытое богатство человеческого духа.
Пояснение второе. Концепт всеединства3 связан для меня с идеей возвышающего богатства нашего духовно-телесного Универсума, когда, проходя через муки распадения и отторжения, мы - взаимопроникновенные, но до конца не растворимые частицы этого Универсума - получаем Весть о том, что во Христе мы ненавязчиво призваны к самосознанию, примирению и спасению. Иными словами - к истине, добру и красоте.
Вообще, христианство - если относиться к нему хотя бы с некоторой долей благоговейной осмысленности, при всей его сердечной обращенности и к мудрящим, и к немудрящим, - религия головокружительно сложная. Эйнштейновски сложная. Но насущная доже и для тех, кто вне формальной христианской «ограды».
М1р всеединства - это м1р, где существующее, по самой своей незавершенности и боли, тяготеет к должному и отчасти даже незаметным образом преобразуется, преображается в должное. Преображается в свободе. Воскресает в свободе. И в этом смысле, всеединство есть философская идиома Царства Божия.
А для понимания этой коллизии непреложности и - одновременно - непринудительности христианской Вести для «вся-
кого человека, приходящего в Mip»4, нужна некоторая философская оснастка. Такого рода оснастки могут быть разные: для кого-то западная, для кого-то восточная патристика, для кого-то Аквинат, для кого-то христианский персонализм... Для меня же такого рода оснастка - труды Владимира Сергеевича.
Пояснение третье. Соловьёвская идея Софии - при всех мифологических и поэтических ее передержках - есть идея в существе своем библейская, восходящая к космогоническим гимнам и пронизывающая собой всю структуру Книги Притчей Соломоновых5.
На мой взгляд, самый главный урок соловьёвского опыта «софийности» Бытия и Вселенной (если отвлечься от всех частных «софийных» определений в текстах философа) - это искание некоей живой религиозно-философской интуиции, смысл которой заключается в следующем.
Мы-в-Mipe и Mip-в-нас - мы-в-Боге и Бог-в-нас («С-нами-Бог»!)... И всё это объято пламенем духовной коммуникации, подчас едва различимой «под грубою корою вещества»6, «средь суеты случайной»7. Но коммуникации - опять-таки! - непреложной, хотя и не ущемляющей нашей свободы. Более того, -исподволь порождающей и взращивающей нашу свободу.
1 Слово «судьба» я употребляю в том смысле, в каком сам Соловьёв употреб-
ляет его в статье «Судьба Пушкина».
2 Вспомним обоснованное в трудах Майкла Поланп понятие «безмолвного знания» (tacit knowledge).
3 А ведь «всеединство», как мы знаем из письма Соловьёва к С.А. Венгерову от 12 июня 1892 - соловьёвский неологизм.
4 Ин 1:9.
5 Я пытался обосновать это обстоятельство на протяжении всего издания: Книга Притчей Соломоновых. (В помощь изучающим Священное Писание) / пер. с древнееврейского, предисловие и комментарии Е.Б. Рашковского. М.: Об-во друзей Священного Писания, 1999.
6 Из поэмы «Три свидания».
7 Из стихотворения «Имману-Эль».
