CC BY
1518. Лопатин В.В., Лопатина Л.Е. Русский толковый словарь: 35000 слов. 7-е изд., испр. и доп. М.:
Русский язык, 2001. 882 с.
9. Николина Н.А. Филологический анализ текста. М.: Издательский центр «Академия», 2003. 256с.
Д.Л. Карпов, С.А. Ширина
Феноменологический анализ концепта «любовь» в тексте поэмы В.В. Маяковского «Облако в штанах»
В нашей работе будет представлена попытка проникновения посредством лингвопоэтических методов в онтологическую основу языка. Следуя за размышлениями феноменологов, и в первую очередь М. Хайдеггера, мы попробуем воссоздать структуру языковых значений, эксплицирующих феномен любви в языке поэмы
В.В. Маяковского «Облако в штанах».
Для нас в первую очередь важно положение М. Хайдеггера, развитое впоследствии Фр.-В. фон Херрманном, о проникновении в онтологическую сущность бытия через транслируемые языком феномены, что составляет основу хайдеггеров-ской феноменологии. И главным здесь является постулат о поэзии как феноменологическом прозрении [3], то есть наиболее эффективном инструменте в такого рода познании.
В центре нашей системы взглядов лежит предположение об изоморфизме текста и бытия, которое основывается на результате исследований структуры бытия и текста. М. Хайдеггер считает, что «структура бытия подручного как средства определяется через отсылания. <...> Взаимосвязь средств высвечивается не как нечто никогда невиданное, но как постоянно в усмотрении заранее уже высматриваемое целое. С этим целым, однако, заявляет о себе мир» [2. С. 95]. Сходным образом Ю. Лотман определяет и внутритекстовые отношения: «входя в поэтическую структуру, слово теряет все степени свободы, оно низводится до элемента струк-
туры, значимого не столько своей материальной отдельностью, сколько отношением и связями с другими элементами структуры. Сама материальная отдельность слова, во-первых, важна тем, что определяет его отношение к другим членам, а, во-вторых, приобретает резко подчёркнутый относительный характер. <...> энтропия в нём (в поэтическом тексте - Д.К., С.Ш.) резко уменьшается, но, вопреки всем ожиданиям, информационная нагрузка [считая все виды информации] не падает, а возрастает» [4. С. 155].
С помощью анализа лексики поэмы «Облако в штанах» попытаемся представить в виде структуры содержание феномена «любовь», «осколки» которого
здесь наиболее полно представлены. Внешний сюжет поэмы прост, как и во многих других авангардных произведениях, но внутренне предельно сложен и напряжён: потеря любви и следующие за этим мучения героя, которые заканчиваются осознанием неизбежности потери чувства и его хрупкости. И на протяжении всего лишь 20 страниц, которые занимает текст поэмы, герой переживает комплекс чувств, детерминированных любовью и становящихся её модусами: от отрицания повседневности [что важно для феноменологического анализа], ненависти к «старому миру» через сумасшествие и жажду насилия, отрицания бога и мира до смирения перед смертью чувства.
Несмотря на то, что деривационная группа слов со значением «любовь» может
показаться малочисленной [она насчитывает 17 членов], рассмотрение только этих 17 словоупотреблений позволяет увидеть и разнообразие их семантического наполнения, и различие их функционального значения. Мы обнаружили четыре вектора взаимодействия членов деривационной группы «любовь» с другими лексическими объединениями, выявляемыми в языке поэмы, в результате которого происходит актуализация отдельных элементов значения лексемы «любовь» и других дериватов глагола «любить»:
1. Конкретизация абстрактного понятия за счет взаимодействия с семантическим полем слов, означающих тело и физиологические процессы, с ним связанные
- л ю б ё н о к : «Откуда большая (любовь - Д.К., С.Ш.) у тела такого: должно быть, маленький, смирный любёночек» [1. С. 63]; «... сквозь жизнь я тащу миллионы огромных чистых Любовей и миллион миллионов маленьких грязных любят» [1. С. 77];
- любовница : «Земле, обжиревшей, как любовница, которую вылюбил Ротшильд» [1. С. 74];
- любящий : «прильну я к тысячам хорошеньких лиц, - "любящие Маяковского! " - да ведь это ж династия на сердце сумасшедшего восшедших цариц» [1. С. 77];
- влюблённый : «Опять влюбленный выйду в игры» [1. С. 65].
2. Конкретизация абстрактного понятия за счет взаимодействия с семантическим полем слов, означающих неживую природу, мир предметов
- любовь : «Будет любовь или нет? Какая - большая или крошечная?» [1. С.
63]; «Вы говорили: "Джек Лондон, деньги, любовь, страсть", - а я одно видел: вы -Джиоконда, которую надо украсть!» [1. С.
64]; «выкипячивают, рифмами пиликая, из любвей и соловьев какое-то варево» [1. С. 67]; «сквозь жизнь я тащу миллионы огромных чистых Любовей» [1. С. 77].
3. Сближение значений «любовь» и
«слабость», пассивное чувство
- любовь : («Нежные! Вы любовь на скрипки ложите» [1. С. 61]; «Поэты, размокшие в плаче и всхлипе, бросились от улицы, ероша космы: "Как двумя (словами
- «сволочь» и «борщ» - Д.К., С.Ш.) такими выпеть и барышню, и любовь, и цветочек под росами...” [1. С. 68]; «Ты думаешь
- этот, за тобою, крыластый, знает, что такое любовь» [1. С. 79];
- влюблённость : «От вас, которые влюбленностью мокли, от которых в столетия слеза лилась, уйду я. » [1. С. 72];
- любит : «Она шарахается автомо-
бильных гудков. Любит звоночки коно-чек» [1. С. 63];
- л ю б ё н о к : «Откуда большая [любовь - Д.К.] у тела такого: должно быть, маленький, смирный любёночек» [1. С. 63].
4. Сближение значений «любовь» и «грубость»/«сила», активное чувство
- любовь : «Любовь на литавры ло-жит грубый» [1. С. 61]; «Ты думаешь -этот, за тобою, крыластый, знает, что такое любовь» [1. С. 79];
- любить : «Тело твое я буду беречь и любить, как солдат» [1. С. 78];
- вы любить : «Земле, обжиревшей, как любовница, которую вылюбил Ротшильд» [1. С. 74].Надо помнить, что, говоря о феномене, мы имеем в виду единство, «целое» языковых значений, которое за ним стоит, поэтому и чёткая дифференциация по группам кажется нам невозможной. В представленных случаях понятие «любовь» тесно связывается с контекстуальными значениями, при этом происходит диффузия семантики слов, которая делает возможными создаваемые Маяковским окказиональные ряды.
Так, на основе взаимопроникновения двух значений строятся окказионализмы «любёночек» и «любята»: абстракция
«Любовь» предельно конкретизируется. В семантическую структуру входят продуцируемые компонентом «ребёнок» значения, раскрывающие сферу пересечения
двух понятий и подчёркивающие актуальные в данном случае значения слова «любовь» - как «своё» и, в то же время, как «другой», зависимый от объекта и одновременно как самостоятельный живой организм. Подобная же метаморфоза происходит в опредмечивающей метафоре: «Будет любовь или нет? Какая - большая или крошечная?» [1. C. 6З]. Через метонимические отношения подобная диффузия языковых значений наблюдается и в слове «любящие». В процессе инкорпорирования новых значений «ядро» чутко реагирует на любое изменение-осложнение, отсылая в каждом конкретном случае к контексту. Это позволяет словам не распадаться в тексте на отдельные значения и предоставляет им возможность [неизбежность] при каждой актуализации поддерживать связь, составляя своего рода сферу метазначения - смысла как “пред-“ [2. C. 178].
Так на уровне непосредственного выражения понятия «любовь» все значения составляют единую структуру, образуя синонимичные или антонимичные связи и взаимозависимости, раскрывая онтологический смысл феномена «любовь». Огруктура понятия подчинена принципу дуальности, о котором уже не раз говорилось в работах о поэзии Маяковского. На лексическом уровне дуальность проявляется не в противопоставлении двух групп лексики, разделённых чёткой границей, но противопоставлении образов с разными коннотациями, которые, вступая в конфликт, характеризуют тем самым феномен целостности любви. Так, образы первой группы противопоставлены не только прочим трём группам, но и друг другу в зависимости от контекста. Рассмотрим особенности употребления членов 1-й группы: «И вот, громадный, горблюсь в окне, плавлю лбом стекло окошечное. Будет любовь или нет? Какая - большая или крошечная? Откуда большая у тела такого: должно быть, маленький, смирный любёночек . Она шарахается автомобильных гудков. Любит звоночки коно-
чек» [1. С. 63] противопоставлена по нескольким признакам, в частности - отношение к «повседневному»/«личному», интенсивность, соотношение с группами слов «смирение»/«насилие» - ряду «Пускай земле под ножами припомнится, кого хотела опошлить! Земле, обжиревшей, как любовница , которую вылюбил Ротшильд!» [1. С. 74]. Подобные отношения характерны и для группы значений, взаимодействующих с понятием предметности.
Смысловые составляющие, таким образом, являются неделимым целым, полученная в тексте коннотация не влияет на взаимоотношения значений, распределённых по группам и обозначающих одну из частей целого значений пред-понятия «любовь». Данное положение подтверждает и то, что две рассмотренные классификационные группы образов продуцируют идентичные смысловые ряды, привлекая дополнительные значения. Так в смысловое ядро входят 3-я и 4-я группы со значениями «грубость» и «слабость», непосредственно обусловленные уже включёнными значениями материализации чувства.
В рамках 3-й и 4-й групп рождается противопоставление любви как метафизического чувства и любви телесной. «Мотаешь головою, кудластый? Супишь седую бровь? Ты думаешь - этот, за тобою, кры-ластый, знает, что такое любовь? Я тоже ангел, я был им - сахарным барашком выглядывал в глаз, но больше не хочу дарить кобылам из севрской муки изваянных ваз» [1. С. 80], «тело твоё я буду любить и беречь», причём предпочтение отдаётся именно телу.
Следующая оппозиция строится по признаку активности/пассивности чувства: «Нежные! Вы любовь на скрипки ложите. Любовь на литавры ложит грубый» [1. С. 61]. В то же время данная оппозиция снимается такими словоупотреблениями, как «она шарахается автомобильных гудков. Любит звоночки коночек» и «сквозь жизнь я тащу. миллион миллионов ма-
леньких грязных любят» - в данных примерах два оппозиционных смысла сближаются, характеризуя одно целое, единое в своих противоположностях и разных степенях осознанности (самостной/повсе-дневной). Отношения внутри групп неоднозначны, так как чувство характеризуется и позитивно, и негативно, но между ними не имеется заданного противопоставления в тексте. Хотя на семантическом уровне противопопоставление проявляется в противоположных коннотативных значениях, смысловое целое не распадается, фиксируя в связи этих значений своё единство. Данный образ единого смысла, вбирающего в себя все значения, уже даёт основания говорить о любви как лексическом центре поэмы и о единстве смысла, «представляющем собой сплочённое целое отношений (курсив автора. - Д.К., С.Ш.)» [3. С. 40]. Единство смысла может быть представлено языком, а, следовательно, и сознанием только в виде структуры, компоненты которой есть значения, его (единство) составляющие. Названные выше значения образуют структуру с центральным понятием «любовь». Сущностными значениями для этой структуры, вокруг которых располагаются два поля, материализующих чувство и образующих следующий уровень значений, являются «грубость/сила» и «нежность/слабость». Они же, в свою очередь, взаимодействуя с центральным значением, раскрывают понятие в его «более целостном» смысле. Но данной структурой значений единство не ограничивается, так как, увеличивая количество вбираемых сем, оно увеличивает количество внешних связей, распространяя само себя.
В структуру понятия «любовь» в поэме входят традиционные компоненты, такие как «болезнь». В языке поэмы значения становятся синонимичными. Например, “Мама! Ваш сын прекрасно б о -лен !” [1. С. 65], где одно значение заменяется другим, и они становятся равнозначными. В данном примере диффузия значений происходит опосредованно: че-
рез взаимодействие со значением «прекрасное», контекстуально наделяющим «болезнь» положительной коннотацией. Если принять равенство значений, то будет ясно и употребление, открывающее основную часть поэмы: “Вы думаете, это бредит малярия ” [1. С. 62], где имплицитно задано противопоставление, указывающее на смежность понятий «любовь» и «болезнь» уже непосредственно. Значения, выражающие два разных понятия, в данном случае лишь сближаются, получая одинаковую атрибутику, но сам факт размытости границ между ними в тексте говорит о неразрывности значений, об их интенциональном слиянии в языке.
В структуру понятия «любовь» в тексте поэмы входят и смежные по значению со словом «болезнь» лексемы «сумасшествие» [9] - далее в квадратных скобках указывается количество словоупотреблений - и «безумие» [2], которое втягивает в структуру понятия семантику, выражаемую лексическим объединением со значением «нервы» [3]. Как компоненты структуры смыслового единства представленные объединения выстраиваются вокруг его ядра, привнося значения материализации чувства, реализующие себя через представления о чувстве как физиологическом объекте, смежном в тексте поэмы со значением «активность».
Симптоматичным становится включение в целое значений лексического объединения «тело». Пример артикуляции чувства «тело твоё прошу» [1. С. 78] синтезирует в себе два значения, которые становятся в тексте поэмы взаимозамени-мыми, «прошу любви» - «прошу тела», два значения растворяются друг в друге, образуя целостность. Идентично функциональное значение предложения «тело твоё я буду беречь и любить» [1. С. 78]. На правах отношений «целое/его часть» в общую структуру входит лексема «губы» [5], которая выступает как синоним в сходной с рассмотренной конструкцией: «дай твоих губ неисцветшую прелесть» [1. С. 78], где лексема «тело» замещатся лек-
семой «губы», имеющей более тесную связь с лексемой «любовь» через сему «поцелуй». Кульминацией развития темы телесной любви выступают строки: «себя, как я, вывернуть не можете, чтобы были одни сплошные губы» [1. С. 61], где происходит полная диффузия понятий «тело» и «чувство», самоотождествление героя с чувством, в котором герой полагается как материализованное чувство, и, как следствие, каждое его действие есть проявление любви: активность чувства, каждый предмет, попадающий в поле зрения героя, осв[е-я]щен любовью, каждое слово в тексте есть слово любви, ибо говорится любовью. Так чувство перестаёт быть временным свойством субъекта и становится его атрибутом. Примерами подобной диффузии могут служить следующие строки: «хочется звон свой спрятать в мягкое , в женское » [1. С. 62], которые дают понятие о чувстве как об интенции к телесному и в отдельности от него не воспринимающемуся. Распространяя свои связи, парадигма с интегрирующим значением «любовь» включает в свою структуру значения «целовать» [2] и «ласка» [2]. Первое, реализующее значение материализации, подчёркивает физиологичность любви, противопоставленной в поэме платоническому чувству “нежных”. Второе, помимо непосредственного значения телесности, создаваемого за счёт метафорического оборота «чёрствая булка вчерашней ласки» [1. С. 76], вносит значение предметности, взаимодействуя с компонентом тематической группы «неживая природа». Таким образом, значение «ласка» вступает в те же связи, что и центральное значение, подтверждая на уровне структурных связей диффузию разнородных понятий, объединённых в онтологическом целом. Таким образом, лексическое объединение с семантикой «внешнее проявление чувства» втягивает в структуру рассматриваемой парадигмы лексему со значением «горение» [4], которая выступает как эквивалент лексемы «любовь»: «на сердце горящее лезут в ласках»
[1. С. 66]. Здесь же располагается и значение «сердце» [9].
Через метонимические отношения в структуру парадигмы с интегрирующим значением «любовь» входят лексемы, имеющие временные значения: «я с сердцем ни разу до мая не дожили» [1. С. 78] и «в прожитой жизни лишь сотый апрель есть» [1. С. 78]. При этом наименование момента времени не несёт собственно темпорального значения: момент есть чувство. Чувство дифференцируется по признаку интенсивности, который в данном случае актуализируется как противопоставление предшествования / последовательности. «Любовь» реализуется как наличие / отсутствие: «май» есть «любовь», «апрель» есть «нарождающаяся / зарождающаяся» «любовь», замкнутая в себе, не имеющая возможности актуализировать себя (ср. со второй частью «Бытия и времени»).
Рассмотренные выше компоненты структуры рассматриваемой парадигмы не просто являются метафорическими заменами традиционного означающего, а приобретают более тесные связи на понятийном уровне. Троп всегда мыслится как «лишнее», избыточное значение, даже в случае с традиционными метафорами, в тексте поэмы нередко перед нами предстаёт полная синонимия. Представление о понятийной диффузии на уровне языка и есть проникновение к его истокам, где понятия существуют как единое, неделимое целое.
Доказательством такого единства служит и то, что в структуру парадигмы с интегрирующим значением "любовь" начинают проникать значения, не связы-ваюшиеся с ним в языке, например, компоненты тематической группы с общим значением «разрушение» [69] [оппозицио-нируя как субъект, объект, средство или причина разрушения], с помощью которых получают своё развитие структурные связи, отмеченные в ядре смыслового единства «любовь-сила» / «любовь-
слабость», причём подчёркивается диа-
лектичность их связанности. Развиваясь, чувство героя проявляет агрессию и к внешнему миру, и к самому герою. В подобных отношениях состоит в тексте и лексема «душа» [7], соотносящаяся с тематическими группами «неживая природа» и «разрушение».
Значительную роль играет в поэме лексема «нежность» [6], способствуя изображению диалектического характера чувства: «.сквозь свой, до крика разодранный глаз лез, обезумев, Бурлюк. Почти окровавив исслезенные веки, вылез, встал, пошел и с нежностью, неожиданной в жирном человеке, взял и сказал: "Хорошо!" [1. С. 71]. В рассмотренном контексте «нежность» - это выражение предельной радости, удовольствия, вызванного самоистязанием, кроме того, агрессивно направленным вовне; словарное значение «не грубость» актуализируется в данном употреблении, проявляя всю диалектическую сущность сложного чувства. Рассмотренные значения являются центральными в тематической группе со значением «тело», но кроме них сюда входит ещё порядка 20 значений, распространяющих намеченные связи («красота», «уста-
лость», «громадный», «мощный» и пр.).
В ходе анализа была выявлена ещё одна тематическая группа, входящая в структуру парадигмы с интегрирующим значением «любовь»: тематическая группа со значением «активность» [33]. Данная парадигма актуализирует в поэме значения «покоя» - «действия». Между последними могут быть выявлены следующие связи: «покой» - «объект разрушения» -«любовь-боль» / «активность» - «субъект разрушения» - «любовь-бунт», которые составляют матрицу сюжета на лексическом уровне. На фабульном уровне это выражается в следующей цепочке: «покой 1» - «объект разрушения» - «любовь-боль» - «активность» - «субъект разрушения» - «любовь-бунт» - «покой 2». Различие между первым состоянием и последним в том, что первое есть отсутствие чувства, и на лексическом уровне это вы-
ражается как контраст понятий «любовь»
- «покой», второе - то, которое стремится к объединению таких понятий, как «любовь», «нежность», «покой», в их отграничении от понятий «красота», «актив-
ность», «разрушение». Через представленные цепочки в рассматриваемую парадигму проникают тематические группы со значением «жирные» [24] и «горожане» [25] [дифференцированные по признаку социальной принадлежности], диалектически сочетая значения «объекта» и «субъекта разрушения». С центральным значением вступают в подобные связи члены тематических групп «религия» [31 ] и «культура» [34], образующие сложные диалектические отношения с группой «неживая природа» [38]. Тематическая группа с общим значением «акустика» выстраивается по принципу оппозиции «гром-кость»/«тишина», отвечая общей дихотомии структуры смыслового единства. Перечисление групп, входящих в структуру парадигмы с интегрирующим значением «любовь» в поэме «Облако в штанах», может быть продолжено и далее.
Представленный здесь краткий структурный обзор лексики, эксплицирующей феномен «любовь» в поэме
B.Маяковского “Облако в штанах”, - лишь подступ к обстоятельному исследованию поэтической лексики, и лексики Маяковского в частности, в аспектах феноменологического анализа языка. «Бытие по сути неоткрываемо (курсив наш - Д.К.
C.Ш.)» [2. С. 106-107], - постулирует М.Хайдеггер, но это не означает тщетность попытки воссоздать хотя бы образ начального, онтологического, феномена. Представленный здесь абрис структуры понятия «любовь» в поэме Маяковского -ограниченная попытка увидеть больше, чем написано в словарной статье. При всей невозможности адекватно эксплицировать посредством расчленяющего языка смысловую целостность, которая сущно-стно принадлежит «до-речи», можно сделать существенный прорыв в понимании языка, применяя методики феноменологи-
ческого анализа. Структура - это отноше- альность, которая всегда стремится к це-ние связанности компонентов друг с дру- лостности, а, следовательно, через её погом, отношение это в самом единстве знание можно проникнуть к первозданно-лишь абстракция, но в языке она есть ре- му смыслу языка.
Библиографический список
1. Маяковский В. Облако в штанах // Собр. соч. в 6 т. Т. 1. М., 1973. С. 61-80.
2. Хайдеггер М. Бытие и время. Харьков, 2003. 503 с.
3. Херрманн Фр.-В. фон. Фундаментальная онтология языка. Минск., 2001. 168 с.
4. Ю.М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. М., 1994. 560 с.
Ю.А. Топчиян
Брак и семья в восприятии римлян республиканского периода
Наша статья написана в рамках «новой культурной истории», которая обращена к изучению ментальности людей минувших эпох. Восприятие любви и брака человеком античного общества является одним из важнейших ее направлений.
Источниковой базой данной работы послужили произведения самого популярного римского комедиографа Тита Макция Плавта (ок. 250-184 гг. до н. э.), автора пьес, написанных по сюжетам греческих комедиографов, но насыщенных сугубо римскими бытовыми и социальными реалиями. Автор не был поэтом аристократических слоев римского общества, и в его комедиях отражена система ценностей средних и низших кругов римских граждан.
Все дошедшие до нас произведения Плавта (20 полных пьес и одна - во фрагментарном состоянии) были нами подвергнуты контент-анализу, то есть качественно-количественной обработке их содержания. Новизна данной работы состоит в попытке систематизировать римскую систему ценностей с опорой именно на данный источник, хотя в целом ценностные ориентации римлян достаточно хорошо изучены такими отечественными спе-
циалистами, как Г.С. Кнабе [1] и С. Л. Ут-ченко [2].
В исследовании использовалась классификация ценностных ориентаций на ценности-цели (терминальные) и ценности-средства (инструментальные), разработанная известным американским психологом М. Рокичем. [3] В нашей статье речь пойдет о такой терминальной ценности, как ценность семьи. Как показал контент-анализ всех комедий Плавта, она была одной из важнейших ценностей для римлян республиканского периода. Упоминания о ней можно встретить почти в каждой пьесе римского комедиографа. Наиболее типичными в этом плане комедиями мы считаем “Амфитрион”, “Ослы”, “Касина”, “Шкатулка”, “Два Менехма”, “Три монеты”[4].
Римская семья воспринималась современниками Плавта прежде всего как хранительница “добрых нравов” предков. Она отличалась ярко выраженной патриархальностью. В ней доминировал мужчина. Именно он являлся главою (господином) семьи. Жена и дети находились в его полном подчинении. В случае провинности домочадцев отец семейства сам судил их домашним судом и наказывал по
