CC BY
289
Е.А. МИХЕИЧЕВА
доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой русской литературы ХХ-ХХ1 веков и истории зарубежной литературы Орловского государственного университета E-mail: inoliterat@mail.ru Тел. 8 903 881 26 78
ФЕНОМЕН САМОУБИЙСТВА В «РАННЕМ» ТВОРЧЕСТВЕ Л. АНДРЕЕВА
В статье автор рассматривает особенности психологизма Л.Н.Андреева на примере рассказов, относящихся к раннему периоду творчества, в которых раскрывается феномен самоубийства. Прослеживается эволюция мировосприятия Андреева, усиление философского характера его произведений, рост художественного мастерства.
Ключевые слова: личность писателя, психология, самоубийство, отчуждение, одиночество, эволюция героя.
Мотив самоубийства, как разновидность мотива смерти, - один из ведущих в русской литературе рубежа Х1Х-ХХ веков, и это обусловлено как объективными, так и субъективными причинами.
«Горечь выдавленности из быта и ощущение своей потерянности в нем», выпавшие на долю творческой интеллигенции, стали тем «знаменем», которое объединило представителей разных направлений в искусстве и заставило их сказать «... твердое «нет» быту», вступить в «борьбу с бытом», придти к «отрицанию бытия». «Гигантский вакуум духовности» образовался и вследствие наступления (по Вл. Соловьеву) второго «возраста» религиозных чувств у человека: «развитие рассудка и отрицание слепой веры», что, в итоге, должно привести к вере «сознательной, основанной на развитии разума». Одним из итогов религиозного поиска стала идея «всечеловеческой интеррелигии» (Д. Андреев), последователями которой были Ф. Достоевский, В.Соловьев, Д. Андреев и другие русские мыслители.
Но далеко не все, обладавшие способностью «слышания иного мира», видели выход в обретении новой веры. «Бог умирает», «но на опустевшем «святом месте» появляются странные призраки, духи, души, создающие своеобразный языческий контекст».
В спор с идеальным вступало реальное. Личность заявляла о своей самоценности, ее перестала удо -влетворять ситуация, когда «в средней средних растворялось не среднее». Религиозный поиск слился с философским, и русская интеллигенция прошла разные этапы философско-религиозного развития. Об эволюции Вл. Соловьева, характерной для многих его современников, К. Мочульский писал:
«Некоторое время он был типичным шестидесятником: прошел через социализм и даже коммунизм © Е.А. Михеичева
и верил, что социализм «возродит человечество и коренным образом обновит историю». Следующим этапом могло быть «толстовство» (как, например, у И. Бунина), соединение язычества и христианства (у Д. Мережковского) и далее - наиболее близкая своей обращенностью к Человеку - философия А. Шопенгауэра, в основе которой - «острое чувство неправды жизни и тот же пафос освобождения от страданий». «Нигилизм, облаченный в философскую мантию», возрождался в творчестве Ф. Ницше, о котором в России узнали в начале 90- х годов, и идея «сверхчеловека» стала объектом многих художественных интерпретаций.
Обращенность к Человеку, к его внутреннему миру делает литературу рубежа Х1Х- ХХ веков явлением психологическим, в ней продолжены и выведены на новый уровень традиции «психологизма» русской классической литературы - Л. Толстого, Ф. Достоевского, Н. Лескова, других писателей. Учитывая именно эту особенность литературы рубежа веков, ее психологическую составляющую, современный исследователь предлагает «классификацию материала, исходя из «ситуации испытания»: испытание социумом, испытание героя, испытание идеи героя (и героя как идеолога). Эта классификация, на наш взгляд, подтверждается в творчестве Л.Н. Андреева и помогает проследить эволюцию и героя, и самого автора.
Леонид Андреев - «талант истинный, выдающийся» - не мог находиться вне социальных, литературных, религиозно-философских процессов, происходивших в России. Существенный отпечаток на творчество накладывала и личность писателя. Один из первых биографов Андреева В.В. Брусянин отмечает такие его качества, как «отчужденность, обособленность, одиночество», которые можно объяснить как «психологией мещанской среды»,
ФИЛОЛОГИЯ
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
так и «психологией самого автора» : «К. Левин спрашивал Андреева: «А где же Христос?», врачи-психиатры находили «болезненные черты творчества Андреева (Езерский) и «психопатические черты в его произведениях» (Муромцев)», - автор монографии приводит разные мнения об Андрееве . Современный исследователь, публикуя один из ранних «Дневников» Андреева, задается вопросом, что это - «психохроника или роман?», так как «старательно сплетенная автором-героем дневника ткань многостраничных, до предела логически упорядоченных рассуждений, вместе с тем, постоянно разрывается экстатическими взрывами эмоций» .
Черты личности Андреева, его психическая неуравновешенность, мировосприятие, ориентированное «на сочинения Шопенгауэра и Э. Г артмана», явились определяющим началом как в жизни самого Андреева, так и в судьбах его героев. Мотив самоубийства, широко представленный в его творчестве, был «мотивом» жизни самого Андреева. Об этом свидетельствует «Дневник» писателя, в котором тема самоубийства звучит постоянно: «Своего теперешнего состояния я не могу передать словами. Есть maximum для радости и горя. Когда говорить нельзя. Словами я могу передать только то, что каждую секунду подступает к сердцу и к горлу и душит. И в голове все мутится... Если хоть два дня протянется, я или убью себя или - не знаю. Ой, батюшки, договорился. Мелькнуло в душе что-то - смерть, отчаяние... брр! (3, с.62- 63). Столь сложные чувства, переживаемые писателем во второй половине 90-х годов и блистательно, в художественной форме изложенные им в «Дневнике», определялись, в основном, «влюбленностями» писателя, его сложными отношениями сразу с несколькими женщинами, главными среди которых, несомненно, были Надежда Антонова и Александра Велигорская (см. «Дневник»), а также пьянством, пагубность которого Андреев хорошо понимал, но был не в состоянии побороть дурную наследственность.
Как пишет В. Брусянин, Андреев называл себя писателем «анализа и синтеза жизни и человеческого духа». Данное качество проявляется в первых рассказах, которые Андреев, понимая их художественное несовершенство, не включал в собрания сочинений; например, в рассказе «Загадка»» (1895, опубликован в «Орловском вестнике»). Как свидетельствуют черновые наброски рассказа и комментарий к нему , рассказ был написан в Орле в 1892 году, в промежутке между учебой Андреева в Петербургском университете, который он должен был оставить по причинам, в основном, материального характера, и в Московском университете, студентом которого он стал в 1893 году.
О попытках самоубийства самого Андреева имеется множество свидетельств. О них вспоминает сам писатель: «После моей в (1894)-ом г. попытки на самоубийство.», его биографы. Так, В. В. Брусянин, утверждая, что Андреев «трижды покушался на самоубийство», цитирует его самого: «В 1894 г. в январе - пишет он, - я неудачно стрелялся: последствием неудачного выстрела было церковное покаяние, наложенное на меня начальством, и болезнь сердца, не опасная, но упрямая и надоедливая». В воспоминаниях некоего г. Петрония, -продолжает автор монографии, - есть сведения, не раз подтвержденные и самим Андреевым: «Леонид Андреев покушался на себя ножом и револьвером Лефоше, и тогда, когда он бросился почти роковым и ужасным образом под поезд.».
И все же важность мотива самоубийства в творчестве Андреева, как и танатологических мотивов в целом, объясняется, прежде всего, стремлением писателя постичь душевное состояние человека, установившего час собственной смерти. Как пишет современный исследователь, «оправдание изобразимости танатологических мотивов. заключается в том, что они, несмотря на безусловную связь с фактом смерти, как правило, репрезентируют не его, а явления, происходящие до и после момента кончины. Парадоксально, но для культуры важно не столько мгновение смерти, мимолетное и неуловимое, сколько танатологический дискурс: подготовка к кончине, танатологическая рефлексия, ритуалы умирания, похорон и скорби, восприятие самоубийства и убийства и т. д.».
Герой рассказа «Загадка» Сергей Болотин, для которого характерны «прямолинейность и твердость убеждений», а также «чувство нравственной чистоты и здоровья», возвращается в родной город с желанием внести «хоть искорку света» в «темное царство» провинциальной жизни (1, с.35). Но спокойствие в провинции только кажущееся. Болотин находится в состоянии постоянной «борьбы» с отцом, сторонником консервативных взглядов, с модными тогда в провинции «пессимистами», с объектом его романтических мечтаний Евгенией Дмитриевной, в шутку называвшей его «здешним Базаровым» (1, с.38). Противоречия на время сгладила любовь, которая «пришла незаметно». Любовь «размягчила» «страстную ненависть к притеснению и несправедливости» (1, с.40), которая жила в Болотине.
«Вера столкнулась с отрицанием. И вера должна была победить» (1, с.38), - на это надеялся романтик Болотин. Однако «социум» диктует свои условия, в пределах которых самая высокая идея оказывается несостоятельной. Самоубийство гим-
ФИЛОЛОГИЯ
назиста, сторонника пессимизма, оценивали в городе по-разному: Евгения Дмитриевна видит в нем проявление силы воли, Болотин же называет самоубийцу «дезертиром из великой армии людей-рабочих» или просто сумасшедшим» (1, 42), брат Евгении Дмитриевны, «реалист» Занегин, всех сторонников новомодных идей считает «юродивыми».
Евгения Дмитриевна отказала Болотину, но не этот отказ стал причиной его самоубийства и даже не тот решительный отпор, который герой-идеолог встретил в провинции. Измена мысли станет одним из важных факторов душевного перерождения героя в произведениях Андреева более позднего, «зрелого» периода творчества. В «Загадке» самоубийство героя, вынужденного признать «предательство» собственной мысли: «Мысли-трупы, мысли-привидения, они носились вокруг него, кружились, и он не знал, сон это или действительность» (1, 48), - еще недостаточно убедительно обосновано психологически. Но уже в этом рассказе Андреев использует приемы, позволяющие полнее передать душевное состояние героя. «Страшные мысли» и чувства, терзавшие Болотина, обостряет ночной пейзаж: «темная и пустая» улица», «черная яма» реки, «мрачная вода», «открывшаяся перед ним «черная даль». Балансирование на грани реальности и сна, появление призраков - «неизвестных и страшных врагов», преследующих Болотина, поиски неизвестно кого, «временное затишье», вдруг пришедшее на смену «аду в душе, где каждое чувство как бы приобрело голос, и кричало, и плакало, и смеялось, и безумствовало, как зверь, сорвавшийся с цепи», - все эти образы-символы подготавливают тот богатый художественный «арсенал», который будет использовать Андреев - психолог.
Таким образом, уже в раннем рассказе мы имеем дело с «испытанием социумом» и «испытанием героя», причем герой не выдерживает, прежде всего, «испытания социумом», и это является главной причиной его самоубийства. В дальнейшем Андреев уйдет от столь упрощенной схемы, и в рассказах 900-х годов - в «Молчании» (1900), в «Рассказе о Сергее Петровиче» (1901), «Весной» (1902) выйдет на более значимый психологический уровень. В этих и других рассказах Андреева видна эволюция образа «сверхчеловека», представленного разными типами. Налицо система внутреннего поиска и самореализации, рассказы сближаются общими моментами сюжетного развития, в процессе которого раскрываются основные этапы духовного поиска героев, и итог этой эволюции различен.
Названные рассказы, как и рассказы «Мысль» (1902), «Бездна» (1902), занимают важное место в творчестве Андреева, так как оказывают-
ся максимально приближенными к вершинному в психологическом плане произведению Андреева
- к повести «Жизнь Василия Фивейского» (1903). Оценки же этих произведений в литературоведении (мы будем опираться на работы последних лет) весьма противоречивы. Так, Г. Боева видит в рассказах «Молодежь», «Рассказ о Сергее Петровиче» и «Мысль» «своеобразную трилогию истории ницшеанства в русской духовной жизни».
Объединение названных рассказов в трилогию вызывает возражение. Во-первых, рассказ «Молодежь» (1898) явно не дотягивает до того философского уровня, на котором написаны два других рассказа. Вряд ли гимназист Шарыгин, давший пощечину товарищу по гимназии Аврамову и на этом основании предположивший, что он победоносно отстоял «свое право на звание честного человека» (2, 1, 115), хоть в какой- то мере может считаться предтечей Сергея Петровича. Во-вторых, «история ницшеанства» у Андреева не завершается названными рассказами, а будет продолжена в повести «Мои записки», в романах «Сашка Жегулев», «Дневник Сатаны». Ставя проблему «ницшеанства», исследователь не обращается к анализу первых двух рассказов, а поверхностный анализ «Мысли» не подтверждает наличие «трилогии».
В глубоком научном исследовании И.И. Мос-ковкиной «Рассказ о Сергее Петровиче» справедливо отнесен к категории повестей «потока сознания», которые получат широкое распространение в западноевропейской литературе ХХ века. У исследователя вызывает возражение популярная в литературоведении трактовка (Л.А.Иезуитова, В.А.Келдыш, Л.А.Колобаева) самоубийства Сергея Петровича не только как «отчаяния и бунта, но и как торжества победителя» . Подчеркивая «экзистенциальный характер» одиночества в «Молчании», исследователь основную причину трагедии героини видит в бытовой плоскости, в «разделении самых близких людей» - отца, матери, дочери: «Все попытки пробить эту «стену» оказались тщетными. Дочь же, не вынеся муки безысходного одиночества (а она единственная в полной мере поняла, что «стена» непреодолима), предпочла добровольно уйти из жизни».
Подобная трактовка рассказа «Молчание», который, на наш взгляд, следует отнести к тому уровню психологического исследования, когда «испытание социумом» уходит, а на первый план выступает «испытание героя», представляется несколько упрощенной. Иная трактовка рассказа, в большей степени отражающая уровень психологизма Андреева на данной стадии творчества, дана А.В. Татариновым: «Появляется неизвестный
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
субъект действия, обладающий злой волей и сознательно скрывающий от священника тайну смерти дочери. Молчание как предикат этого субъекта стремится выйти за границы художественного образа и предстать некой мифологической персоной, заполняющей пространство» .
На основании стремления автора « обрести основы героической концепции личности» А. Татаринов объединяет «Рассказ о Сергее Петровиче» с «Жизнью Василия Фивейского» (1903): «Исчезает смиренный герой пасхально-святочного рассказа, и на первый план выходит человек, восставший против природы и общества». Критик позволяет себе определить позицию повествователя, а следовательно, и самого автора, так как в этом случае позиции их очень близки: «Повествователь хорошо понимает, как ошибся студент, выбрав раннюю смерть, но не может скрыть своего восторга при описании его расставания с жизнью. Автор нарочито устраняется от однозначной оценки героя» .
Подобная однозначность в оценке андреевского героя некорректна хотя бы потому, что сам Андреев предостерегал от такого подхода к художественному тексту. В статье «Когда мы, мертвые, пробуждаемся» он, размышляя о драме Ибсена и её героине Ирене, приходит к выводу, что такие писатели, как Ибсен, «символами и только символами могут выразить свое миропонимание» (2, 6, 413), и «растолковать» их не может даже сам автор. «У всякого есть своя Ирена. Это то, не имеющее имени, всяким мыслимое и чувствуемое по-своему, что зовет его в горы, то любит, то покидает; то дает радость творчества, то грозно и мучительно упрекает. Оно живет в нас, но вечно для нас самих остается символом, загадкой, тем, что мы чувствуем, но чего мы не можем определить и в словах передать другим»
(2, 6, 414).
На наш взгляд, с точки зрения поставленной нами проблемы - проблемы самоубийства - следует объединить три произведения рубежа 90-х - 900х годов: « Весной», «Молчание», «Рассказ о Сергее Петровиче». В этих рассказах Андреев использует разные подходы к раскрытию темы самоубийства. Рассказ Весной» носит автобиографический характер, в нем переданы собственные переживания Андреева в момент смерти отца (в 1889 году). Андреев находился в состоянии того же душевного надлома, что и его герой. Желание испытать судьбу, дерзость и «бравада» молодости, отсутствие страха смерти привели к тому, что Андреев действительно «лежал под поездом».
Главным средством выражения психологического состояния героя является контраст. «Важное и страшное», о чем Павлу «нельзя забывать ни на
минуту», противопоставлено привычной жизни дома: «В доме ходили, разговаривали, весело стучали чайной посудой.» (2, 1, 367). В душе Павла
- от весны, от густого, как мед, воздуха - возникает «странная, задумчивая и нежная боль», которую Павел «не мог понять, как не мог он понять ни весны, ни жизни, ни самого себя» (2, 1, 368). Психологический параллелизм возникает при соотнесении мыслей героя о самоубийстве с тьмой и грязью в природном мире: ночь «черна», «черная земля», тропинка «как черный атлас», «тьма стала глубокой и тяжелой», «грязь стала глубже и лужи чаще». И ложбина, похожая на гроб, «и воздух, и могильная тишина говорили о смерти и приближали к ней. Ему казалось, что он уже наполовину умер» (2, 1, 369).
«Крылатой душе» Павла именно весной становилось тесно в сетях обыденной жизни, в которой всё и все казались «тупыми и плоскими». С тьмой, которая сопровождала мысли о смерти, соотносится и одновременно контрастирует дом, в котором «везде был яркий свет», но в котором действительно обосновалась смерть: «Но было что-то жуткое и необыкновенное в этом доме, горевшем всеми своими окнами среди темной ночи.» (2, 1, 372). И слова, оставшиеся в памяти от панихиды: «Со святыми упокой.», и весенние запахи - все означало одно: смерть. Но в этом господстве мертвеца над домом было что-то «противоречащее смерти». Березка во дворе, посаженная отцом, подробное описание автором и осознание героем того, что выведено под общей формулой «земля творила», - это символы бесконечности, постоянной возобновляемости жизни.
К Павлу приходит понимание того, что жизнь прекрасна. Ни подробности похорон, ни неприятные черты, которые смерть вдруг открывает в живых людях (поведение дяди Егора), не могут повлиять на его новое отношение к жизни. А еще - осознание своей ответственности за судьбу осиротевших близких. «И хотелось умереть, чтобы жить вечно!»,
- эта фраза подтверждает, что «испытание героя» завершилось (2, 1, 373).
В рассказе «Молчание» автор избирает иное направление в исследовании психологического феномена самоубийства. Объектом его внимания становится не сам самоубийца, а тот, кто остался жить после смерти близкого человека. Самоубийство дочери и невозможность принять этот факт как данность рождают в душе о. Игнатия сомнение в Божественной справедливости. Таким образом, «испытание героя» перерастает в «испытание идеи».
«Молчание» - первый рассказ, в котором в полной мере проявился «космизм» Андреева, его
ФИЛОЛОГИЯ
стремление от событий реальной жизни перейти к вневременным проблемам. Жизнь и смерть, добро и зло, человек и Бог, попытка личности противостоять року, судьбе, нежелание мириться со своей ординарностью - эти проблемы станут постоянными в произведениях Андреева.
В «Молчании» уже в полной мере выразилось стремление Андреева обновить реалистические методы и приемы. Он все чаще обращается к символам. Само название рассказа символично: «молчание», как и «тьма», «бездна», «стена», «мысль», становится символом ограниченных возможностей человека и одновременно неиссякаемого стремления к постижению непостижимого. «Со дня похорон в маленьком домике наступило молчание. Это не была тишина, потому что тишина - лишь отсутствие звуков, а это было молчание, когда те, кто молчит, казалось, могли бы говорить, но не хотят» (2, 1, 199). Молчание может быть «гулким», может «ледяными волнами перекатываться через голову», может «душить» «разбиваться о грудь». Молчанием отвечает о. Игнатию умершая дочь: «Вера говорит. но говорит она все тем же долгим молчанием» (2, 1, 205).
Если в «Загадке» и в более позднем рассказе «Весной» подробно раскрывается душевная драма самоубийцы, то в «Молчании» причина самоубийства Веры остается тайной. О самом событии — самоубийстве Веры - рассказано в четырехстрочном абзаце. Основное содержание составляет подробнейшее описание душевных мук человека, которого выпавшее на его долю испытание заставило в корне поменять жизненные ориентиры: генетические (у него отняли дочь, прервалась его связь с будущим, надежда на продолжение рода), религиозные (где же Божеская мудрость и справедливость?) и, наконец, нравственные (если Бог так несправедлив к своим чадам, то стоит ли сохранять кротость и верность ему?). И отец Игнатий возроптал, как ропщут все андреевские герои. Его протест вылился в настойчивую попытку перейти грань между мирами; он жаждет получить ответы на мучащие его вопросы «оттуда». К умершей дочери и к тем, кто с нею там, в другой жизни, обращено его страстное «Скажи. Вера! Скажи!» В «Молчании» испытание, выпавшее на долю героя, переходит в иную, более сложную - религиозно-философскую - стадию: «испытание идеи героя». Наиболее психологически убедительно эта фаза «испытания» разработана Андреевым в «Рассказе о Сергее Петровиче».
Современник Андреева философ Л. Шестов в статье «Ф. Достоевский и Ницше (Философия трагедии)» пишет о том, что «философия трагедии находится в принципиальной вражде с философией
обыденности»: «Там, где обыденность произносит слово «конец» и отворачивается, там Ницше и Достоевский видят начало и ищут» . На наш взгляд, эта мысль Л.Шестова в полной мере выражает идею «Рассказа о Сергее Петровиче» Л. Андреева.
Критик Арабажин ссылается на «признание самого писателя относительно «Рассказа о Сергее Петровиче»: «Рассказ этот - точное воспроизведение действительности. Жил на свете, действительно, студент Сергей Петрович, покончивший расчеты с жизнью самоубийством» . В комментариях к рассказу (2, 1, 600) сказано, что в основе рассказа подлинное происшествие - самоубийство в 1896 году студента-естественника, орловца, товарища Андреева по Московскому университету Григория Третьякова. Прототипом антипода Сергея Петровича, талантливого ученого Новикова, стал другой товарищ Андреева, Владимир Плотников.
«В начале девяностых годов сочинениями Ницше интересовались еще немногие. Мрачного философа читали только в подлиннике», - пишет В. Брусянин. Андреев с товарищем по университету пробовали переводить книгу Ницше «Так говорил Заратустра». В процессе знакомства с теорией Ницше рождается идея рассказа о человеке, «восставшем - против природы, которая создала его ничтожным» (2, 1, 601).
Герой рассказа - обыкновенный молодой человек, студент; в жизни Сергея Петровича было много «фактов, с которыми приходилось мириться»: он был как «целые сотни и тысячи людей» - беден, некрасив, неумен (как ему казалось), у него была «слабая грудь, неловкость, безденежье, отсутствие талантов» (2, 1, 228), и всю свою жизнь он рассматривал как «факт из той же категории» - категории ординарности. Прочитав трактат Ницше "Так говорил Заратустра", Сергей Петрович прозрел: перед ним зажегся идеал "человека сильного, свободного и смелого духом", он понял, насколько сам далек от этого идеала.
Сергея Петровича глубоко задела мысль немецкого философа о неполноценности обыкновенных людей, к разряду которых он относил и себя. Сергей Петрович понимает, что он не свободен и его жизнь не интересна не только потому, что он бесталанен, но и потому, что общественное устройство не дает реализоваться его обычным способностям (он любит природу, увлекается музыкой, искусством). Общество отводит ему роль рядовой единицы, полезной для рынка (как покупатель), для статистики и истории, для прогресса. Вся его "полезность" находится вне его воли. "Ничтожнейший", "ординарнейший" Сергей Петрович теоретически обосновывает необходимость сопротивления роковой
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
предопределенности своего существования. В понятие "рок" он включает социальную зависимость и природное неравенство. Но если для Ницше деление на "таланты" и "обыкновенных" возвышает одних и " бракует" других, то Сергей Петрович предполагает, что неравенство не будет ощутимым в том гармонично развитом обществе, где каждый сможет найти себя, реализовать свою индивидуальность.
Новый "Бог" Сергея Петровича - "сверхчеловек". Чтобы соответствовать новому "Богу", нужно проявить "высшее своеволие", что и приводит к мысли о необходимости самоубийства. Он считает, что его поступок будет известен людям и толкнет на путь признания "человекобога". И тогда самоубийства не будут нужны, но первый (именно в этом качестве хочет выступить Сергей Петрович) обязан проявить "своеволие". Сергей Петрович убежден, что сделает этот шаг с достоинством, как победитель, и тем самым утвердит новую веру.
Герой Андреева является по сути своей мучеником идеи. Тяга к жизни не позволяет ему проявить в самоубийстве задуманное "своеволие". Сочувствуя
герою, Андреев, тем не менее, показывает пагубность новой веры, издержки индивидуалистического сознания.
А.П. Чудаков, один из авторов научного исследования «Поэтика русской литературы конца Х1Х- начала ХХ века. Динамика жанра» , вводит термин «ароморфоз» для характеристики эволюции малого жанра. «Ароморфоз (биол.) - это усложнение структуры организма в процессе эволюции, открывающее перед ними новые возможности во взаимоотношениях со внеположенной средой». В герое Андреева происходит «усложнение структуры организма», конфликт внешний исчезает как таковой или, сохраняясь, уходит на второй план, ареной борьбы становится душа человека, противоборствующими силами - две стороны человеческого "я". А «внеположенной средой», в пределах которой происходит этот духовный рост, становятся и социум («Загадка»), и взаимоотношения с другими людьми («Весной»), и религия («Молчание»), и философия («Рассказ о Сергее Петровиче»).
Библиографический список
1. Андреев Л.Н. Полное собрание сочинений и писем: В 23 т., Т.1. М.: Наука, 2007
2. Андреев Л.Н. Собрание сочинений: В 6 Т., М.: Художественная литература, 1990
3. Л.Н.Андреев. Дневник (1897- 1901) М.: ИМЛИ РАН, 2009. Вступительная статья М.В. Козьменко
4. Андреев Л. S.O.S. М. Спб, 1994
5. Андреев Д. Роза мира. М: Прометей, 1991
6. Андреева А. Плавание к Небесной России. М.: Аграф, 2004
7. Белый А. На рубеже столетий. М.: Художественная литература, 1989
8. Боева Г. «...Я видел человека, я жил!» Л.Андреев. Русская литература ХХ века. Воронеж, 1999
9. БрусянинВ.В. Леонид Андреев. Жизнь и творчество. М.: кн-во К.Ф. Некрасова, 1912
10. Брюсов В.Я. Собрание сочинений: В 7 т., Т.6, М.: Художественная литература, 1975
11. Красильников Р.Л. Танатологические мотивы в художественном творчестве. Москва Вологда: Граффити, 2010
12. МосковкинаИ.И. Между «Pro» и «contra». Координаты художественного мира Леонида Андреева. - Харьков,
2005
13. Мочульский К.В.. Вл. Соловьев. Соловьев Вл.: Pro et contra. Спб.: издательство Русского гуманитарного института, 2000
14. Соловьев Вл.: Pro et contra. Спб.: издательство Русского гуманитарного института, 2000
15. Татаринов А.В. Леонид Андреев //Русская литература рубежа веков (1890-е - начало 1920-х годов): В 2 кн. Кн. 2, М.: ИМЛИ РАН, Наследие, 2001
16. Тамарченко Н.Д. Повесть. Поэтика русской литературы конца Х1Х- начала ХХ века. Динамика жанра. М. ИМЛИ РАН, 2009
17. Чудаков А.П. Ароморфоз русского рассказа (к проблеме малых жанров). Поэтика русской литературы конца Х1Х- начала ХХ века. Динамика жанра. М.: ИМЛИ РАН, 2009
18. Шестов Л. Достоевский и Ницше (Философия трагедии). Ницше: pro et contra, Спб., 2001
Е.А MIKHEICHEVA SUICIDE PHENOMENON IN THE “EARLY” WORKS OF L. ANDREEV.
The author of the article examines specifics of Andreev’s psychological analysis in his “early” short stories, where suicide phenomenon is revealed. The evolution of Andreev’s perception of the world is considered, as well as increasing philosophical implication in his works and development of his literary manner.
Key words: writer’s personality, psychology, suicide, alienation, solitude, character’s development.
