CC BY
62УДК 343.13 © В. В. Николюк, 2020 DOI: 10.24411/1999-625Х-2020-12003
Феномен «мертвых» норм в Уголовно-процессуальном кодексе
Российской Федерации
В. В. Николюк, Российский государственный университет правосудия (Москва)
Н nvv56@mail.ru
В статье рассматривается проблема наличия в уголовно-процессуальном законодательстве нерабочих, «мертвых» норм, т. е. нормативных предписаний, которые по различным причинам не применяются на практике, являются декларативными. Анализируются объективные и субъективные причины, негативные последствия проникновения в УПК РФ норм-деклараций, законодательные и иные меры, необходимые для приведения их в действие. В качестве таковых норм, в частности, рассматриваются ч. 3 ст. 133, ст. 139 УПК РФ, предусматривающие право на возмещение вреда любому лицу, незаконно подвергнутому мерам процессуального принуждения в ходе производства по уголовному делу, а также возмещение вреда юридическим лицам, для применения которых в российском уголовно-процессуальном законодательстве еще предстоит сформировать институт возмещения гражданам и юридическим лицам вреда, причиненного им незаконным применением мер процессуального принуждения. Нормы-декларации разграничиваются с нормами, которые также неактивны, но целесообразность которых не подвергается сомнению, и принципиальная возможность их применения обусловлена принятием заинтересованными ведомствами организационно-управленческих мер (производство экспертизы в стадии возбуждения уголовного дела и др.).
Ключевые слова: уголовно-процессуальное законодательство; «мертвые» нормы; нормы-декларации; пробелы в уголовно-процессуальном законе; принципы уголовного судопроизводства; возмещение вреда, причиненного незаконным применением мер процессуального принуждения; разумный срок уголовного судопроизводства; поддержание обвинения следователем и дознавателем.
The Phenomenon on "Dead" Norms in the Criminal Procedural Code
of the Russian Federation
V. V. Nikolyuk, Russian State University of Justice (Moscow) El nvv56@mail.ru
The paper deals with the problem of criminal procedural legislation containing inactive, "dead" norms, i.e. normative prescriptions which are not applied due to various reasons, and are declarative. Under analysis are objective and subjective causes, negative consequences of infiltrating into the Criminal Procedural Code of the Russian Federation of declarative norms, legislative and other significant measures to enforce them. Among such norms, in particular, the author considers part 3 of Article 133, Article 139 of the Criminal Procedural Code of the Russian Federation providing for the right of any person who was unlawfully subjected to procedural coercion during the criminal proceedings to award damages, as well as paying damages to the legal entities, for the application of which the Russian criminal procedural legislation is to form an institution for reimbursing citizens and legal entities for the harm caused by unlawful usage of procedural coercion measures. Declarative norms differ from norms which are also inactive but their reasonable character is not to be argued and principle possibility of their usage is determined by the concerned departments' taking organizational administrative measures (conducting examination at the stage of bringing a criminal case etc.).
Keywords: criminal procedural legislation; "dead" norms; declarative norms; gaps in criminal procedural legislation; principles of criminal proceedings; compensation for damages caused by unlawful usage of procedural coercion measures; reasonable term of criminal proceedings; investigator's and interrogator's maintenance of the prosecution.
Действующий механизм принятия федеральных законов с высокой вероятностью (при надлежащем соблюдении законодателем всех процедурных стадий нормотворческого процесса) призван гарантировать создание нормативного акта, который будет исключать его психологическое неприятие работниками правоприменительной сферы и реально подключится к регламентации соответствующих общественных отношений. В связи с этим становится принципиально важным подготовка качественного первичного (исходного) текста законопроекта, когда в большинстве случаев в его разработке в различных формах непосредственное участие принимают и практики, и ученые.
Когда готовятся и принимаются законы, играющие ключевую роль в проведении в стране судебной реформы, а к ним относится и Уголовно-процессуальный кодекс РФ, приоритетной становится задача проведения в законе от начала до конца единой концепции. Весьма точно по данному поводу в приложении к концепции отечественного уголовного процесса выразился В. М. Савицкий: «Когда каждая норма, даже взятая изолированно, есть по существу одно из частных проявлений именно этой концепции, тогда все процессуальное регулирование становится целостным, логически обусловленным и практически необходимым» [1, с. 3].
Основу концепции УПК РФ составили представления об уголовном судопроизводстве как о виде государственной, прежде всего судебной, деятельности, гарантирующей права и свободы граждан, возможность в открытом судебном процессе на базе принципа состязательности отстаивать свою правоту, даже если оппонентом выступает государство в лице прокурора, в котором решающее слово остается за независимым и беспристрастным судом [2, с. 12]. Не ставя в рамках данной статьи цели анализа конкретных уголовно-процессуальных институтов, норм, в которых и нашла реализацию указанная концепция (этому посвящено множество монографий, диссертаций, статей), сосредоточимся на рассмотрении «мертвых» норм, неработающих декларативных процессуальных предписаний. Причем наше внимание выборочно (с учетом ограниченного объема статьи) привлекли только нормы, затрагивающие принципы уголовного судопроизводства, его назначение, целостность, общую архитектонику.
Что следует понимать под «мертвыми» нормами уголовно-процессуального законодательства? К ним мы относим нормативные предписания законов (прежде всего УПК РФ), входящих в систему источников уголовно-процессуального права, которые по разным причинам не применяются на практике. Для них характерно: 1) обязательное закрепление в нормативном акте (кодексе); 2) их действие не приостановлено (например, отдельные нормы УПК РФ, будучи признанными неконституционными, не устранены из текста закона, однако в силу положений ст. 87 Федерального конституционного закона от 21 июля 1994 г. № 1 «О Конституционном Суде Российской Федерации» не могут применяться и подлежат изменению (исключению) в течение шести месяцев с момента опубликования соответствующего решения Конституционного Суда РФ); 3) неприменение норм либо чрезвычайно редкое обращение к ним лиц (государственных органов), кому они адресованы.
Проблема наличия в уголовно-процессуальном законодательстве неработающих норм многоаспектна 1. Данное явление, без преувеличения, сопровождает функционирование фактически всех отраслевых законов 2. Не удалось преодолеть проникновения норм-деклараций и в УПК РФ 3. Это не только снижает его регулятивный потенциал, но и порождает крайне нежелательные практические последствия: участники уголовного процесса, дезориентированные законодателем в части наделения их определенными правами, воспользоваться которыми они не могут из-за отсутствия в законе соответствующего механизма их реализации, обрекают себя на бесполезные с точки зрения достижения процессуального результата для защиты своих интересов и затратные в материальном и моральном аспектах «судебные мытарства». Вряд ли следует специально аргументировать вывод о том, что в условиях провозглашения в рамках УПК РФ существенных для граждан и юридических лиц прав-фантомов (например, право на доступ к правосудию, на разумный срок судопроизводства, на возмещение вреда, причиненного незаконными действиями органа расследования, прокурора, суда), не подкрепленных конкретными средствами их претворения в жизнь, уголовный процесс как вид государственной деятельности, благодаря которому во многом в обществе поддерживается правопорядок и стабильность, несет репутационные потери, дис-
1 В отечественной уголовно-процессуальной доктрине в рамках разработки проблем механизма уголовно-процессуального регулирования в качестве отдельного направления исследуются особенности применения нормативных предписаний, которые представляют собой оценочные понятия и термины (см., напр.: [3]). Предлагаемые исследователями законодательные меры по обеспечению надлежащего применения норм с оценочными понятиями и терминами (упорядочение используемой терминологии; разъяснение в тексте закона отдельных оценочных терминов; приведение примерных перечней) могут быть приняты во внимание и при моделировании способов «оживления» «мертвых» норм.
2 О «мертвых» нормах в уголовном праве см.: [4, с. 157-166].
3 О нормах-декларациях в УПК РФ подробнее см.: [5, с. 95; 6, с. 241].
кредитируется, вызывает раздражение и отторжение не только у населения, но и в среде профессиональных правоприменителей.
Таким образом, использование в УПК РФ норм-деклараций, не имеющих перспективы реального применения внутри закона (intra legem), в который они помещены, — негативное, крайне нежелательное явление в законописании.
Включение («просачивание») в законодательство нерабочих норм обусловлено рядом причин объективного и субъективного свойства. Рассуждая о причинах нахождения «мертвых» норм в уголовном законодательстве, М. М. Бабаев и Ю. Е. Пудовочкин отмечают, что они являются отражением серьезных деформаций как самого закона, так и практики его применения [4, с. 161]. Данный подход актуален и для сферы уголовно-процессуального регулирования.
При исследовании причин пробелов в уголовно-процессуальном законе ученые-процессуалисты связывают их происхождение со следующими дефектами законодательства: а) недостатками языковой формы выражения уголовно-процессуальных предписаний, т. е. закреплением норм неконкретного содержания, недостаточно четко выраженных, допускающих возможность неоднозначного толкования; б) логической неполнотой уголовно-процессуального регулирования [7, с. 7; 8, с. 287; 9, с. 36-37; 10, с. 91].
Неработающие уголовно-процессуальные нормы являются следствием неполноты, фрагментарности уголовно-процессуального регулирования, что, в свою очередь, указывает на неспособность законотворца прогнозировать и учитывать многовариантность развития уголовно-процессуальных отношений. Подобная законодательная регламентация «тормозит» применение конкретных правовых предписаний либо «замораживает» их на определенное время. Проиллюстрируем данный тезис следующим примером.
В главе 18 УПК РФ «Реабилитация» закреплено правило (ч. 3 ст. 133), в соответствии с которым право на возмещение вреда имеет любое лицо, незаконно подвергнутое мерам процессуального принуждения в ходе производства по уголовному делу. Введение в уголовно-процессуальное законодательство данной нормы объективно обусловлено, поскольку ограничение прав и свобод личности в сфере уголовного процесса в первую очередь связано с применением мер процессуального принуждения. Поэтому указанное предписание вкупе с положением, зафиксированным в ч. 4 ст. 11 УПК РФ («Вред, причиненный лицу в результате нарушения его прав и свобод судом, а также должностными лицами, осуществляющими уголовное преследование, подлежит возмещению по основаниям и в порядке, установленном настоящим Кодексом»), при их внешнем, первоначальном восприятии выглядят в законе вполне есте-
ственно, органично и создают впечатление о высоком уровне защищенности вовлекаемых в уголовный процесс лиц. Однако по факту, насколько нам известно, ч. 3 ст. 133 УПК РФ не применяется и относится к разряду «мертвых» норм.
Рассматриваемая норма не охватывается институтом реабилитации, традиционно понимаемым как восстановление государством прав и положения в обществе гражданина, подвергавшегося уголовному преследованию без вины. Возмещение вреда, причиненного в ходе производства по уголовному делу незаконным применением мер процессуального принуждения, в сравнении с институтом реабилитации имеет другие юридические и фактические основания. Здесь нет прямой связи с уголовным преследованием граждан, с принятием по уголовному делу итогового реабилитирующего решения, допускаются любые участвующие в уголовном процессе лица, а также, и это, наверное, самое главное, предполагаются дополнительные процедуры, для того чтобы причиненный незаконным процессуальным принуждением вред был реально возмещен.
Глава 18 УПК РФ не содержит норм, специально предназначенных для проверки законности применения при производстве по уголовному делу меры процессуального принуждения, что является существенным пробелом и препятствует своевременному признанию за гражданами и юридическими лицами права на возмещение вреда. Для этого необходимо подтвердить факт и незаконность ее применения, а также установить, в чем конкретно выразился реально причиненный вред.
Содержание ч. 3 ст. 133 УПК РФ демонстрирует, что российскому уголовно-процессуальному законодательству, по существу, еще только предстоит сформировать новый институт возмещения вреда гражданам и юридическим лицам, причиненного им незаконным применением мер процессуального принуждения [11, с. 61-63]. В перспективе он мог бы стать эффективным инструментом возмещения имущественного вреда (компенсация заработной платы; сумм, выплаченных за оказание юридической помощи, потраченных на проезд к постоянному месту жительства; иных расходов; возврат изъятых предметов, вещей, ценностей) в данных случаях. В настоящее время нормы о возмещении вреда, причиненного незаконным применением мер уголовно-процессуального принуждения, не применяются в правоприменительной практике, являются «обездвиженными» из-за отсутствия четкого законодательного регулирования их реализации, недостаточной разработанности в научной и учебной юридической литературе.
Такая же судьба уготована законодателем ст. 139 УПК РФ «Возмещение вреда юридическим лицам», ко-
торая не работает, и рядом исследователей «поставлена в очередь» на исключение из Кодекса с переводом вопросов компенсации вреда, причиненного уголовно-процессуальной деятельностью деловой репутации юридического лица, в сферу гражданского законодательства и судопроизводства [12, с. 68; 13, с. 9]4.
Для того чтобы реанимировать, заставить работать помещенные в уголовно-процессуальное законодательство нормы-декларации, отражающие идеалы российского уголовного судопроизводства, в первую очередь необходимо дополнительное регулирование. В противном случае нормы-декларации, не опирающиеся на систему более частных норм, играющих роль гарантий надлежащего их применения, превратятся в «нормативный спам». Характерным примером в этом отношении выступает история с дополнением УПК РФ ст. 61 «Разумный срок уголовного судопроизводства» 5.
В первоначальном виде ст. 61 УПК РФ, как обоснованно отмечали ученые-процессуалисты, была неспособна изменить ситуацию с чрезмерно длительным расследованием и разрешением уголовных дел, требовались серьезные изменения во всей системе уголовного судопроизводства [16, с. 4; 17, с. 11-12; 18, с. 5]. Подчеркивая, что при закреплении в ст. 61 УПК РФ принципа разумного срока уголовного судопроизводства законодатель не изменил ни одной нормы, регламентирующей сроки производства по уголовным делам, С. С. Безруков резонно заключил: «Статья 61 УПК априори не способна стать надежной гарантией от затягивания сроков предварительного расследования и судебного разбирательства уголовных дел. Механизма, способного эффективно противодействовать волоките или неоправданному затягиванию сроков производства по уголовным делам, в уголовно-процессуальном законодательстве так и не появилось. Вместо этого глава 2 УПК РФ пополнилась очередными декларациями, неспособными хоть сколько-нибудь повлиять на весьма значимую проблему российского уголовного судопроизводства» [19, с. 193].
В 2014-2016 гг. ст. 61 УПК РФ была дополнена новыми нормами (чч. 31-33), «приземлившими» общие требования закона о разумном сроке уголовного судопроизводства путем установления конкретных правил определения разумных сроков досудебного производства (ч. 31 и ч. 33), применения мер процессуального принуждения (ч. 32) 6. Благодаря этим точечным изменениям в ст. 61 УПК РФ ее положения стали эпизодически применяться на практике.
Надлежит обратить внимание и на следующую деталь. В некоторых случаях бездействующие, «спящие» нормы, если они изначально не были грубым просчетом, следствием ошибочного представления о необходимости их принятия, продуктом сугубо конъюктурных, политических пристрастий, удается активировать и без законодательных изменений. Достигается это за счет их разъяснения (толкования) в постановлениях Пленума Верховного Суда РФ в целях обеспечения единства в судебной практике, а также формулирования правовых позиций Конституционным Судом РФ, ориентирующих законодателя на дальнейшее совершенствование УПК РФ, восполняющих пробелы правового регулирования путем конструирования новой нормы и адресации ее правоприменителю.
Так, исключительно усилиями Верховного Суда СССР и Верховного Суда РФ заработала норма, предусматривающая устранение судом сомнений и неясностей, возникающих при исполнении приговора (ст. 462 УПК РСФСР 1923 г., ст. 369 УПК РСФСР, п. 15 ст. 397 УПК РФ). В постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 22 декабря 1964 г. № 18 «О некоторых процессуальных вопросах, возникающих в судебной практике при исполнении приговоров» 7 приведен примерный перечень сомнений и неясностей, сформулировал условия, которые должны соблюдаться при разрешении указанных вопросов (они не должны затрагивать существо приговора и влечь ухудшение положения осужденного). В постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 20 декабря 2011 г. № 21 «О практике применения судами законодательства об исполнении приговора» судам предложен измененный перечень (в нем приведено 13 позиций) указанных сомнений и неясностей, которые могут рассматриваться и устраняться при исполнении приговора (п. 22) 8. В настоящее время п. 15 ст. 397 УПК РФ находит применение фактически в каждом районном (городском) суде.
С подачи Конституционного Суда РФ судам позволено инициирование проверки наличия признаков преступления в ситуациях, когда суд при рассмотрении уголовного дела обнаруживает основания для возбуждения уголовного дела в отношении подсудимого по новому обвинению или в отношении другого лица. На это нацеливает суд содержание ч. 4 ст. 29 УПК РФ. Однако сдерживающим фактом здесь выступают положения ст. 15 УПК РФ, «видящего» суд объективным и беспристрастным органом правосудия, выносящим приговор по делу
4 О причинах неприменения ст. 139 УПК РФ см.: [11, с. 59-67; 14, с. 77-89; 15, с. 111-117].
5 Введена в УПК РФ Федеральным законом от 30 апреля 2010 г. № 69-ФЗ // Рос. газета. 2010. 6 мая.
6 Федеральные законы от 21 июля 2014 г. № 273-ФЗ, от 30 декабря 2015 г. № 440-ФЗ, от 3 июля 2016 г. № 331-ФЗ.
7 Бюллетень Верховного Суда СССР. 1965. № 1.
8 Рос. газета. 2011. 30 дек.
и лишенным полномочий на возбуждение уголовного дела и формулирование по нему обвинения. Конституционный Суд РФ в постановлениях от 28 ноября 1996 г. № 190-П, от 14 января 2000 г. № 1-П и от 27 июня 2005 г. № 7-П, а также в определении от 15 июля 2008 г. № 445-0-0 указал, что в подобных случаях суд должен, воздерживаясь от утверждения о достаточности оснований подозревать конкретное лицо в совершении этого преступления и от формулирования обвинения, направлять соответствующие материалы для проверки поводов и оснований к возбуждению уголовного дела в органы, осуществляющие уголовное преследование, которые обязаны в этих случаях немедленно реагировать на факты и обстоятельства, установленные судом, и принимать необходимые меры 9.
Как свидетельствует судебная практика последних лет, суды хотя и редко, но все же стараются не оставлять без внимания выявленные ими при рассмотрении уголовных дел факты противоправного поведения лиц. В таких случаях суд направляет в соответствующий орган расследования частное постановление и копию вступившего в законную силу приговора 10.
В рамках отдельной статьи нет возможности подробно проанализировать комплекс иных проблем, обусловленных наличием в уголовно-процессуальном законодательстве «мертвых» норм, поэтому мы ограничимся лишь их констатацией.
«Мертвые» нормы, нормы-декларации, не находящие места в правоприменении, соседствуют с нормами, которые также неактивны, но их целесообразность не может подвергаться сомнению. Они сами по себе не дефектны. Принципиальная возможность и частота их использования напрямую зависит от принятия заинтересованными ведомствами организационно-управленческих мер. Их правильнее считать «спящими» нормами, способными «пробудиться» при надлежащем ведомственном регулировании, введении дополнительных штатных должностей дознавателей, следователей, экспертов.
Так, широкое внедрение экспертизы в стадии возбуждения уголовного дела после внесения дополнений в ст. 144 УПК РФ Федеральным законом от 4 марта 2013 г. № 23-Ф3 в большей степени сдерживается инертностью экспертно-криминалистической и следственной практики. В условиях ведомствен-
ных стандартов судебные экспертизы до возбуждения уголовного дела становятся «невыгодным» следственным действием для сотрудников экспертно-криминалистических подразделений, так как провести качественную экспертизу в течение дежурных суток часто объективно невозможно [21, с. 232].
Особо следует обратить внимание на нормы, которые уже в момент «прописки» в тексте УПК РФ не имели перспектив быть востребованными. Более того, их реализация могла дестабилизировать нормальный ход уголовного процесса, повлечь неоправданную реструктуризацию, организационное перестроение органов предварительного расследования в связи с возложением на них осуществления «побочных» функций. Законотворческая и правоприменительная практика указывают на подобные неудачные попытки «закрыть дыры», «снять» острые, проблемные вопросы уголовного судопроизводства». Безусловно, от таких норм закон должен быть очищен.
Показательным примером здесь могут выступить предписания ч. 4 ст. 37 УПК РФ (в первоначальной редакции), которые наделяли прокурора правом поручать дознавателю, следователю поддерживать от имени государства обвинение в суде по уголовным делам, расследованным ими в форме дознания. Можно предполагать, что законодатель придавал ч. 4 ст. 37 УПК РФ значение резервной нормы 11. С введением в действие с 1 июля 2002 г. УПК РФ на прокурора была возложена обязанность поддержания обвинения по каждому уголовному делу, направляемому в суд (ч. 3 ст. 37). Возникла серьезная кадровая проблема: имеющаяся штатная численность прокурорских работников затрудняла в обычном режиме организацию работы по поддержанию прокурорами обвинения по всем уголовным делам, назначенным к рассмотрению в судебном разбирательстве. В первоначальный период действия УПК РФ процессы шли в две-три смены. За счет принятия Генеральной прокуратурой РФ организационных мер ситуация в этой части со временем нормализовалась. Прокурорам же было рекомендовано воздержаться от применения положений ч. 4 ст. 37 УПК РФ по следующим основным причинам.
Во-первых, поддержание обвинения в суде органом расследования будет означать возложение на последнего несвойственной для него процессуальной функции. Во-вторых, это приведет к отвлечению до-
9 Рос. газета 1996. 6 дек. ; 2000. 2 февр. ; 2005. 6 июля.
10 Подобная практика имеет место при рассмотрении уголовных дел о преступлениях против половой неприкосновенности несовершеннолетнего, совершенных лицами, в отношении которых был установлен административный надзор. Суды инициируют проверку и уголовно-правовую оценку бездействия работников полиции, которое стало одной из причин, способствовавших совершению указанных преступлений. Подробнее по данному вопросу см.: [20, с. 21-23].
11 Фактически статус «резервной» нормы в настоящее время имеет и ст. 157 УПК «Производство неотложных следственных действий», предписания которой при современной системно-структурной организации органов предварительного расследования перестали быть актуальными и применяются крайне редко.
знавателей и следователей от выполнения ими своих непосредственных обязанностей и негативно скажется на качестве и сроках расследования уголовных дел. В-третьих, реализация прокурорами права поручать дознавателю, следователю поддерживать от имени государства обвинение в суде по уголовным делам, расследованным ими в форме дознания, неизбежно потребует с их стороны значительных временных затрат для соответствующего «прокурорского сопровождения» исполнения таких поручений (обучение дознавателей, следователей, контроль качества поддержания ими обвинения в суде и устранение допущенных ошибок). Это уже негативно отразится на качестве прокурорского надзора.
Таким образом, неоправданные «процессуальные издержки» были очевидны. Напрашивалось следование не единожды оправдавшему себя правилу: «каждому свое». Законом от 5 июня 2007 г. № 87-ФЗ анализируемая норма, так и не получившая прикладного применения, была исключена из ст. 37 УПК РФ.
Многочисленные позиции Конституционного Суда РФ, часто истолковывающие конкретные процессуальные нормы по-иному, вопреки изначально заложенному в УПК РФ смыслу, существенно осложняют, а иногда и вовсе сдерживают правоприменение. В этих условиях органу расследования, прокурору, суду приходится выбирать линию поведения между не инкорпорированной в уголовно-процессуальное законодательство позицией Конституционного Суда РФ и действующей нормой УПК РФ. Правоприменитель дополнительно дезориентируется также тем, что те или иные процессуальные нормы, признанные неконституционными, не устраняются из текстов законов [22].
Например, постановлением Конституционного Суда РФ от 11 мая 2005 г. 12 ст. 405 УПК РФ была признана не соответствующей Конституции РФ (в той части, в какой она не допускала поворота к худшему при пересмотре вступивших в законную силу приговора, определения и постановления суда в порядке надзора по жалобе потерпевшего (его представителя) или по представлению прокурора). Законодатель внес соответствующие изменения в ст. 405 УПК РФ только через 4 года 13.
В связи с этим исключительно важным в практическом аспекте и в разрезе затронутых в статье проблем представляется вопрос об устранении конфликта между нормами УПК РФ и соответствующими позициями Конституционного Суда РФ. Он актуализировался в связи с внесением 28 декабря 2016 г. в ст. ст. 79 и 80 Федерального конституционного закона «О Конституционном Суде Российской Федерации» дополнений, предусматривающих механизм исполнения решений Конституционного Суда 14. Однако в силу сложности и неоднозначности восприятия законодателем, доктриной [см., напр.: 23, с. 81-90; 24, с. 119; 25, с. 100-104] позиций Конституционного Суда РФ данное направление в рамках исследования проблем «мертвых» уголовно-процессуальных норм заслуживает самостоятельной проработки [22].
Высказанные суждения фиксируют и локализуют в уголовно-процессуальной теории сложную проблему нерабочих, «мертвых норм», для решения которой требуется принятие правовых, организационных мер на базе доктринальных представлений о пробелах в уголовно-процессуальном законодательстве, использовании в нем оценочных понятий и терминов.
Список литературы
1. Уголовно-процессуальное законодательство Союза ССР и РСФСР : теоретическая модель / под ред. и с предисл. В. М. Савицкого. М., 1989. С. 3.
2. Уроки реформы уголовного правосудия в России (по материалам работы Межведомственной рабочей группы по мониторингу УПК РФ и в связи с пятилетием со дня его принятия и введения в действие ) // Сборник статей и материалов / под ред. Е. Б. Мизулиной и В. Н. Плигина. М., 2006.
3. Безруков С. С. Оценочные понятия и термины в уголовно-процессуальном законодательстве России. Омск, 2003.
4. Бабаев М. М, Пудовочкин Ю. Е. Проблемы российской уголовной политики. М., 2018.
5. Давлетов А. А. Принципы уголовно-процессуальной деятельности // Известия вузов. Правоведение. 2008. № 2.
12 По делу о проверке конституционности статьи 405 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в связи с запросом Курганского областного суда, жалобами Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации, производственно-технического кооператива «Содействие», общества с ограниченной ответственностью «Карелия» и ряда других граждан : постановление Конституционного Суда РФ от 11 мая 2005 г. № 5-П // Собрание законодательства Российской Федерации. 2005. № 22, ст. 2194.
13 О внесении изменений в статьи 404 и 405 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации : федеральный закон от 14 марта 2009 г. № 39-ФЗ // Рос. газета. 2009. 21 марта.
14 О внесении изменений в Федеральный конституционный закон «О Конституционном Суде Российской Федерации» : федеральный конституционный закон от 28 декабря 2016 г. № 11-ФКЗ // Рос. газета. 2017. 9 янв.
6. Томин В. Т. Уголовный процесс : актуальные проблемы теории и практики. М., 2009.
7. Белоносов В. О. Толкование норм права в системе теоретической и практической деятельности в сфере уголовного судопроизводства : автореф. дис. ... д-ра юрид. наук. Саратов, 2009.
8. Бахта А. С. Механизм уголовно-процессуального регулирования : монография. Хабаровск, 2010.
9. Подлесных Н. С. Пробелы в уголовно-процессуальном праве. М., 2013.
10. Кононенко В. И. Аналогия в уголовном процессе // Российское правосудие. 2018. № 12.
11. Гуляев А. П., Николюк В. В. Возмещение вреда, причиненного гражданам и юридическим лицам незаконным применением мер уголовно-процессуального принуждения // Государство и право. 2007. № 6.
12. Глыбина А. Н, Якимович Ю. К. Реабилитация и возмещение вреда в порядке реабилитации в уголовном процессе России. Томск, 2006.
13. Орлова М. В. Институт реабилитации в уголовном процессе : дис. ... канд. юрид. наук. М., 2006.
14. Николюк В. В. Возмещение вреда лицу, незаконно подвергнутому мерам уголовно-процессуального принуждения. Омск, 2012.
15. Николюк В. В. Возмещение в уголовном процессе вреда, причиненного деловой репутации физического или юридического лица // Возмещение вреда потерпевшему в уголовном судопроизводстве: организационные, правовые и криминалистические проблемы : сб. мат-лов междунар. науч.-практ. конф. : в 2 ч. М., 2016. Ч. 2.
16. Малофеев И. В. Разумный срок как принцип уголовного судопроизводства : автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2013.
17. Волынец К. В. Гарантии реализации принципа «разумный срок уголовного судопроизводства» при производстве в суде первой инстанции : автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Томск, 2013.
18. Азаров В. А., Рожков Д. Г. Обеспечение разумного срока уголовного судопроизводства в суде первой инстанции : монография. Омск, 2013.
19. Безруков С. С. Глава 2 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации пополнилась очередной декларацией // Вестник Пермского университета. Юридические науки. 2010. Выпуск 4(10).
20. Муравьев К. В. Возбуждение уголовного дела при выявлении признаков нового преступления в суде // Уголовный процесс. 2008. № 9(45).
21. Зайцева Е. А., Садовский А. И. Формирование доказательств следователем с использованием специальных познаний и научно-технических средств. Волгоград, 2013.
22. Николюк В. В. Уголовно-процессуальное законодательство в системе законодательства о противодействии преступности: проблемы взаимосвязей в условиях расширения нормативной основы сферы уголовной юстиции // Российское правосудие. 2018. Спецвыпуск.
23. Кальницкий В. В. Правовые позиции Конституционного Суда РФ как основа реформирования УПК РФ // Совершенствование норм и институтов Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации. Омск, 2006.
24. Зорькин В. Д. Россия и Конституция в XXI веке. Взгляд с Ильинки. М., 2007.
25. Ершов В. В. Правовое и индивидуальное регулирование общественных отношений. М., 2018.
