CC BY
112
Вопросы экономики
феномен иррациональной экономики:
ее трактовки, признаки, противоречия
В статье отмечается, что спекулятивный фактор, исторически свойственный ориентированному на прибыль хозяйствованию, в условиях перенакопления капитала и его неравномерного распределения инициирует процессы формирования сверхчувственных качеств у реальных товаров и создания товаров виртуальных, невозможность однозначного определения меновой стоимости которых способствует иррациональному поведению экономических агентов. Это позволяет говорить об иррациональной экономике, имеющей спекулятивный характер, как об актуальном феномене.
Ключевые слова: иррациональность, надстройка, прибыль, спекуляция, миф, добавочная стоимость, перенакопление, овеществление, перепотребление, перепроизводство, товар.
Как и любая противоречивая ситуация, нынешний кризис является предметом острых дискуссий. Непримиримые сторонники всевозможных экономических течений по-разному толкуют о его причинах, способах выхода и последствиях. Мейн-стрим-экономисты говорят о необходимости корректировки текущей экономической системы1, а их гетеродокс-оппоненты2 — о неизбежности ее полного
1 Как в сторону усиления институционального контроля за экономикой (например кейнсианцы), так и его ослабления (сторонники laissez-faire).
2 Школы экономической мысли, рассматриваемые за пределами
мейнстрима — рыночной экономики. Среди прочих: институци-
ональная, посткейнсианская, социалистическая, марксистская,
феминистическая, австрийская, социальная школы.
И. В. ШЕВЧЕНКО, доктор экономических наук, профессор, декан экономического факультета E-mail: bondarev@mail.kubsu.ru
Д. Г. БОНДАРЕВ, старший преподаватель кафедры экономико-математических методов и моделей E-mail: bondarev@mail.kubsu.ru Кубанский государственный университет
передела. Особую озабоченность вызывает очевидная системность кризиса, затрагивающего экономику как секторально, так и трансгранично. Обозначенная системность требует особого подхода к исследованию кризиса—выявления причин дисфункции экономики в целом на текущем этапе ее развития.
Действительно, как не трактуй ортодоксальную экономику современности (экономику рыночных отношений) — постиндустриальный капитализм, «открытое общество» Поппера, ультраимпериализм «ренегата» Каутского, капитализм, сменивший «грубую» маску колониального империализма на «изящную» неоколониальную3 маску империализма транснациональных корпораций, — определяется она по-прежнему как наука, изучающая человеческое поведение во взаимосвязи между целями и ограниченными ресурсами, имеющими альтернативные возможности использования. А теоретическим базисом для построения экономических взаимосвязей служит то, что еще М. Вебер называл «общей предпосылкой... новейшего капитализма», а именно — «рациональный расчет капитала» [4]. Однако уже мало для кого является секретом, что рациональность как самостоятельная экономическая категория утрачивает свои позиции. А такие основанные на ней понятия, как рациональное ожидание, экономическое равновесие, эффективность рынка, не выдерживают проверки временем.
3 Колониализм технологий.
На смену категории «рациональность» приходит категория «ограниченная рациональность» (bounded rationality), где рациональные агенты испытывают ограничения в разработке и решении комплексных проблем и обработки (получении, хранении, извлечении, передачи) информации. Следом за «ограниченной рациональностью» появляется парадигма «правило—рациональность» (rule-rationality) нобелевского лауреата Р. Ауманна, согласно которой люди не максимизируют полезность в каждом своем действии, а скорее следуют правилам или способам поведения, которые обычно, но не всегда эту полезность максимизируют4. Подобное развитие концепции «рациональность», видимо, основывается на том, что решения, принимаемые любыми экономическими агентами, лежат не в поле, состоящем лишь из рациональных альтернатив, а в куда более сложном поле компромиссов, ограничений и неопределенностей. Следует также отметить: то, что с одной точки зрения является «рациональным», с другой — может оказаться «иррациональным. Здесь с Вебером сложно не согласиться [5].
Посмотрим на современную экономику рыночных отношений с иных позиций. Отмеченная К. Марксом тенденция — «если производительные силы растут в геометрической прогрессии, то рынки расширяются, в лучшем случае, в арифметической» [9] — в настоящее время приняла обостренный характер. Капитал ищет новые формы извлечения прибыли, оперируя в переполненном товарами мире. И, откликаясь на это, рынки сбыта перекочевывают из реальной сферы (реального сектора) в сферу надреальную, «сверхчувственную». Ведь такая категория, как «чувственное восприятие», о которой говорит Маркс [9], порождающая трансформацию продукта в товар, преобразуется уже на страницах его труда «Капитал» в «чувственно-сверхчувственное», а далее согласно последующей качественной трансформации, по мнению авторов, — в область ноумена, в «сверхчувственное». И эта область принадлежит пространству бессознательному, интуитивному, воображаемому5, то есть «неразумному»6, или, другими словами — иррациональному. Следует отметить, что происходит совершенствование именно способов
4 Хотя сам Ауманн отмечает, что его парадигма — это смысловая калька с парадигм «действие—утилитаризма» (act-utilitarianism) Бентама и «правило—утилитаризма» (rule-utilitarianism) Милля, Харсаньи и др.
5 Перечисленные качества, на взгляд авторов, носят отчасти оттенок философского иррационализма, однако заслуживают отдельного рассмотрения для выявления степени соответствия общепринятым философским категориям.
6 Irrationalis — неразумный (лат.).
формирования добавочной стоимости, а не только способов производства. Например, мыслимо ли, что подслащенная вода может принимать форму глобально востребованного продукта. Но ведь достаточно вспомнить сакральное название CocaCola. Этот напиток превращен в легендарный товар, «дарующий наслаждение» уже поколениям людей. Нужно ли здесь упоминать о фетишизме, описанном известным автором, и что именно фетишизм как сверхчувственный, иррациональный фактор формирует идею, овеществляемую в новые оттенки добавочной стоимости.
Вернемся к сущности (genius saeculi7) современной экономики с ее идеями планирования, эффективности, рациональности. Было бы некорректным утверждать ригидность предпосылок мейнстрима и не проводить различия между ними и ортодоксальной точкой зрения. Так, приведенная выше эволюция дегуманизированной, экзистенциально неприемлемой8 концепции «рациональность» в поведенчески-очеловеченную «правило-рациональность» — лишь малое свидетельство несостоятельности рыночной парадигмы, натянутой на ортодоксальные векторы.
Явную иррациональность усматривают исследователи и в формировании модификаций предположения рациональности в рамках мейнстрима. Так, Г. Симон в 1947 г. вместо рациональности предложил понятие сатисфайзинга9, состоящее в том, что люди, испытывая недостаток когнитивных ресурсов, не обязательно максимизируют выгоду, а лишь ищут некоторый приемлемый уровень полезности. А в 1962 г. Симон добавил, что люди скорее склонны использовать эвристики, чем рассчитывать оптимальность. М. Фридман пропагандирует догму, согласно которой люди не оптимизируют сознательно, а лишь действуют так, «как если» бы они это делали. В экспериментах по подбору вероятности (probability matching) и ультимативных играх субъекты систематически отклоняются от максимизации полезности. А. Тверски и Д. Кане-ман указывают на различные систематические нарушения рациональности, которые обнаруживают лабораторные эксперименты.
Работы, подобные вышеуказанным, нашли свое продолжение в развитии поведенческой
7 «Мейнстрим»: genius — опекающий (хранящий, защищающий) дух (лат.), saeculi — век (столетие) (лат.).
8 Центральный догмат экзистенциализма состоит в том, что люди не всегда ведут себя согласно собственным интересам, даже когда они это осознают.
9 Satisficing — слово-гибрид от satisfy — удовлетворять (англ.) и suffice — быть достаточным (англ.).
экономики (Behavioral Economics), являющейся неотъемной частью современного мейнстрима. Это говорит о тенденции «очеловечивания» рынка, по крайней мере, через психологическую призму. Важно подчеркнуть, что подобное смещение наводит на мысль о потенциальной возможности формирования поведения агентов экономики и управления подобным формированием.
Очередное допущение ортодоксальной экономики — рационально-гедонистический концепт Homo Economicus. Его сардонически описал еще Т. Веблен в 1898 г. как «молниеносный калькулятор удовольствий и боли, кто вибрирует как гомогенный сгусток желания счастья, подверженный импульсу стимулов, которые смещают сферу деятельности, но оставляют его цельным». Данная характеристика рационально-эгоистичного (корыстного, жадного) экономического агента, действия которого направлены на максимизацию индивидуальной функции полезности, не может, очевидно, ни вызывать критики в силу игнорирования внутреннего конфликта между краткосрочными и долгосрочными целями, что ведет в определенной степени к иррациональному поведению.
В свою очередь, несовершенство одного из фундаментальных допущений мейнстрима — гипотезы эффективности рынка подчеркивается тем, что в условиях позднего капитализма иррациональное изобилие чрезмерно поднимает стоимость активов. Следовательно, понятие справедливой рыночной цены становится эфемерным. Более того, о какой эффективности может говорить упомянутая гипотеза, если, по мнению Д. Кейнса, рынок способен оставаться иррациональным дольше, чем кто-либо способен оставаться платежеспособным.
Вспомним также о пресловутой равновесности, к которой при определенных обстоятельствах (предположительно) сводятся цены, предложение и спрос. Из нарушения упомянутых выше предпосылок рациональности экономических агентов и рыночной эффективности неизбежно должна вытекать невозможность ситуации динамически устойчивого равновесия. И. Фишер в 1933 г., критикуя общее и частичное равновесие, писал: «Теоретически, может быть — фактически, в большинстве случаев должно быть — пере- или недопроизводство, пере- или недопотребление, пере- или недорасход, пере- или недосбережение, пере- или недоинвестирование, и пере- или недо- всего остального». По его мнению, предполагать, что для любого периода времени переменные в экономической структуре или любая часть из них останутся неизменными в идеальном равновесии, так же абсурдно, как предполагать, что
Атлантический океан может быть когда-либо без волн. Другой маринистический пассаж с критикой практической целесообразности равновесной теории принадлежит Д. Кейнсу (1924 г.): «... долгосрочный период (long run) — обманчивый ориентир текущим делам. В долгосрочном периоде мы все мертвы. Экономисты ставят себе слишком простую, слишком бесполезную задачу, если в бушующие сезоны они только и могут сказать нам, что когда шторм давно прошел — океан снова гладкий».
Еще дальше в критике заходит С. Амин, рассматривая равновесие как бутафорский элемент экономической системы позднего капитализма, так как экономическая система (при капитализме) никогда не стремится к реализации любого вида общего равновесия, а перемещается от неравновесия к неравновесию непредсказуемым образом. Анализируя экономическую науку, Амин отмечает: «Чистая экономика, начиная с Вальраса, отражает.. обострение экономизма буржуазной социальной мысли. Это замещает миф саморегулируемости рынка, который имел бы тенденцию, согласно его собственной внутренней логике, к реализации общего равновесия, для анализа истинного функционирования капитализма. Неустойчивость уже более не мыслится присущей этой логике, а представляется результатом несовершенства реальных рынков. Экономика, таким образом, превращается в рассуждение, которое более не связано со знанием реальности; ее функция не более чем узаконивание капитализма приписыванием ему внутренних качеств, которых он не может иметь. Чистая экономика становится теорией воображаемого мира».
Возвращаясь к вопросу непропорциональности скорости роста рынков и производительных сил, обратим внимание на механизмы устранения этих противоречий, функционирующих в системе позднего капитализма. Заметим, что подобная непропорциональность ведет к перенакоплению капитала, т. е. к ситуации, при которой реинвестирование более не продуцирует дохода, рынки становятся переполненными капиталом, что порождает массовое обесценивание или (в более мягкой форме) из-за недостатка спроса вследствие затоваривания рынков возникает неспособность обеспечить адекватную стоимость.
«Традиционным» подходом к разрешению проблемы непропорциональности производительности труда и потребления, а, как следствие, перенакопления, считается пространственно-временная экспансия капитала. Как считает Д. Харви, «перенакопление в пределах некоторой территориальной системы означает условие избытка рабочей силы
1992 1993 1994 1995 1996 1997 1998 1999 2000 2001 2002 2003 2004 2005 2006
Год
■ - финансовые потоки, входящие в развитые страны;
□ - финансовые потоки, входящие в развивающиеся страны;
□ - финансовые потоки, исходящие из развитых стран;
□ - финансовые потоки, исходящие из развивающихся стран
Рис. 1. Объем трансграничных финансовых потоков в1992—2007 гг., млрд долл.
(возрастающая безработица) и излишка капитала (отмечаемого как избыточное количество товаров на рынке, которые не могут быть распределены без убытка — как неиспользуемая производственная мощность, и/или как излишки денежного капитала, не имеющие возможностей для продуктивного и прибыльного инвестирования). Подобные избытки могут быть поглощены (а) временным сдвигом через инвестирование в долгосрочные капиталоемкие проекты или расходы социального характера (такие как образование и исследования), которые отсрочивают в будущее возвращение текущего излишка капитала в обращение, (Ь) пространственным сдвигом через доступ к новым рынкам, новым производственным возможностям и новым ресурсам, социальным и рабочим возможностям где-то в другом месте, или (с) — некоторой комбинацией из (а) и (Ь)».
Однако имеющаяся в распоряжении авторов эмпирика говорит о том, что пространственное, временное и пространственно-временное решения10, вообще говоря, не являются панацеей от процесса перенакопления капитала. Анализируя временной сдвиг на примере НИОКР, отметим, что согласно отчету Конференции по торговле и развитию ООН, объем расходов на НИОКР устойчиво составляет около 1,5 % мирового ВВП11, рассчитанного по паритету покупательной способности. Причем десять экономик, лидирующих по объему расходов на НИОКР12, удерживают долю
около 87 % общемировых расходов на эту сфе-ру13. Таким образом, в условиях роста мировой экономики наблюдается увеличение расходов на НИОКР в абсолютном смысле (то есть в млрд долл.). Но постоянство расходов на НИОКР в относительном смысле (то есть в процентах) говорит о том, что расходы на НИОКР не являются «клапаном сброса» избыточного давления для «перегретой» экономики. То есть рост производительности труда, аппроксимируемый через ВВП, не компенсируется ростом доли НИОКР.
Казалось бы, развитие мировой экономики, индуцирующей усиление финансовых взаимоотношений между странами, неизбежно должно вести к совершенствованию экономического пространства для каждой отдельной страны. Однако с позиции компаративистики, очевидно, что вклады экономик отдельных стран в глобальную экономику различаются, а развитие экономического пространства между разными странами обладает различной интенсивностью. Доля участия развивающихся стран в трансграничных потоках финансового капитала (входящих или исходящих) за последние пятнадцать лет не превышает 20 % (рис. 1), что говорит о значимо менее существенном вкладе развивающихся стран в формирование этих потоков14.
Таким образом, рост капитала в абсолютных (валовых) терминах как в развитых, так и развивающихся странах легко ассоциируется с ростом мировой экономики и, естественно, сопровождается увеличением объема трансграничных потоков. Но относительные характеристики трансграничных потоков подвержены слабым изменениям, и доля потоков для стран «перегретых» капиталом, в целом остается постоянной. А значит, основная масса потоков
10 Упомянутые здесь понятия имеют устойчивые международные обозначения — Spatial, Temporal и Spatio-temporal fix. Причем, fix — используется в смысле — (временное) решение проблемы (англ.).
11 Данные соответствуют периоду 1996—2002 гг.
12 США, Япония, Германия, Франция, Великобритания,
Республика Корея, Китай, Канада, Швеция, Италия.
13 Отметим, что ориентированные на бизнес НИОКР составляют около 66 % в общем объеме НИОКР.
14 Объем трансграничных потоков рассчитан авторами по 155 странам, среди которых 19 классифицируются международными организациями как развитые. Из них 7 принадлежат к группе основных развитых экономик (Major Advanced Economies), 12 — к группе прочих развитых экономик (Other Advanced Economies); остальные 136 стран составляют группу так называемых прочих экономик (Other Economies), состоящую из формирующихся рынков (Emerging Markets), развивающихся стран (Developing Countries) и отсталых стран (Heavily Indebted Poor Countries).
устойчиво циркулирует на развитых (затоваренных) рынках. Следовательно, пространственная экспансия, направленная в сторону развивающихся рынков, не снимает напряженности, и должен существовать механизм, формирующий повышение абсорбции растущего капитала на уже насыщенных капиталом рынках. Подобная абсорбция, по мнению авторов, находит свою реализацию через создание виртуальных товаров и рынков, через присваивание товарам надреальных, «сверхчувственных», виртуальных качеств, повышающих их меновую стоимость.
Согласно Д. Харви, состояние перенакопления капитала определяется как избыточность капитала по отношению к возможностям использовать этот капитал с прибылью. Подобная избыточность капитала может существовать как излишек товаров, денег, производственных мощностей. Она ведет и к избытку рабочей силы (распространению безработицы). Единственным эффективным разрешением подобного кризиса в отсутствие пространственного решения (spatial fix) является обесценивание капитала: в денежном качестве (посредством инфляции), в товарном качестве (посредством затоваривания рынков и падения цен), в качестве производственных мощностей (посредством недо- или неиспользования основного капитала, физических инфраструктур и др., достигающих кульминации в банкротстве). А также обесценивание рабочей силы (посредством понижения жизненного уровня рабочих). Однако подобное обесценивание имеет место только в терминах реальной экономики, перенакопление в которой в современных условиях инициирует ее трансформацию в виртуальную форму, где надреальные, виртуальные товары обслуживаются виртуальным уже капиталом [3]. Таким образом, перенакопление отчасти находит решение посредством добавления новой размерности — виртуальной в описание экономического пространства. Строго говоря, процесс затоваривания в реальном секторе сглаживается, так как объемы выпуска реальной продукции корректируются производителями, а под давлением базисного (накопительного) вектора рыночной экономики происходит добавление товарам мифических качеств, формируются сверхчувственные ценностные качества товаров да и сами товары.
Временная экспансия, которая должна формировать задержку в использовании капитала для извлечения прибыли, сопровождающуюся, предположительно, повышением эффективности капитала, и пространственная экспансия, подразумевающая сдвиг активности из насыщенных, «перегретых» капиталом территорий в неразвитые
области (в том числе посредством создания новых рынков), рассматриваемые в контексте перенакопления капитала, не могут служить полноценным его решением, заставляя экономику смещаться в сверхчувственную, виртуальную сферу, все более оторванную от реальности.
Итак, с одной стороны, основные постулаты экономики мейнстрима не выполняются, т. е. современная экономика рыночных отношений неэффективна, неравновесна, несамонастраиваема, нерациональна. С другой стороны, поздний капитализм содержит в себе естественные предпосылки развития иррациональных экономических взаимоотношений, так как в условиях перепроизводства лишь15 «мифотворчество» позволяет формировать дополнительную добавочную стоимость у реальных товаров16, создавая надреальные — виртуальные, сверхчувственные свойства товаров, и сами товары, обладающие сверхдобавочной и даже самоувеличивающейся стоимостью. Отсюда наряду с рациональной имеет смысл говорить об иррациональной стороне экономики. По крайней мере, в смысле упомянутых экономических категорий (хотя они, видимо, служат не единственным источником противоречий). Или просто об иррациональной экономике.
Необходимо пояснить контекст использования термина «иррациональность» в связи с присущей ему многогранностью. Иррациональность с экономических позиций представляет собой то, что противоречит рациональному поведению экономических агентов. А именно — нарушение концепта Homo Economicus. Действительно, уже упоминлось, что даже в рамках самого мейнстрима этот концепт не выдерживает критики и смягчается, очеловечиваясь через сдвиг в плоскость поведенческой экономики — бихевиоризма. Поэтому, считая подобную деформацию понятий важной, тем не менее вынесем отсюда лишь то, что поведение экономических агентов не является однозначным и подвержено влиянию различных внутренних и внешних факторов, причем зачастую воспринимаемых интуитивно [2].
Если рассматривать иррациональность с философской точки зрения, то она есть не что иное, как альтернатива рациональному и, не представляя
15 Рынки сбыта сформированы и ограничены, а технические революции в настоящее время одновременно измельчали и участились настолько, что не оказывают критического влияния на глобальную экономическую систему в целом.
16 Это обратная сторона генерации прибыли: если рынки (в достаточной мере) не расширяются — они совершенствуются. Причем по достижении предельного состояния развития товарной формы ее совершенствование интенсифицируется именно в надреальной (а не материальной) составляющей.
Н - сектор реальной экономики;
П - сектор иррациональной экономики
Рис. 2. Динамика экономического развития в терминах иррациональной экономики: а — с позиции «эволюционного подхода» (ломаная форма стрелки условно обозначает добавление размерности экономическому пространству); б — с позиции «формационно-социального подхода» (пунктир означает условную границу смены формации, в результате которой иррациональный сектор можно осмысливать как творчество «с человеческим лицом», а объемы производства — соответствующими потребностям человека)
собой самостоятельного и единого течения в философии, является неоднозначной, поскольку служит характеристикой и элементом различных философских систем и школ. Поэтому кратко отметим, что введенное понятие иррациональности осознается (близко) в смысле ноумена («вещи-в-себе») Канта — не доступного познанию через опыт и являющегося чистой умопостигаемой категорией [6].
Иррациональным можно было бы называть и все то, что не решает задач рационального экономического прогресса, т. е. прогресса производительных сил, прогресса человека. В этом аспекте, понимая иррациональность как умопостигаемое или индуцируя К. Маркса—«сверхчувственное», считаем ее составляющей творческого процесса, неразрывно с ним связанной. Причем в положительном качестве — как элемент инициации прогрессивного движения в рамках творчества, и псевдо-положительном17 — в условиях накопительного вектора капитализма как добавляющей размерность экономическому пространству (рис. 2).
Наконец, иррациональной можно назвать (в экономике, социуме) область функционирования знаковых систем, интуитивно-инстинктивно понимаемых как фактически существующие. То есть ту область, в которой метафизическое восприни-
17 Или даже отрицательном, поскольку, отсрочивая напряженность, иррациональность одновременно создает дополнительные возможности ее усиления, переводя на новый уровень.
мается как натуральное (и наоборот) — область функционирования мифа. Например, у Р. Барта миф прочитывается как фактическая система, будучи в действительности всего лишь системой семиоло-гической, т. е. некоторая система значимостей воспринимается потребителем (мифов) как система фактов [1, 8]. Оперирование в подобной системе значимостей (формирование новых знаков, установление новых взаимосвязей) позволяет создавать фактически воспринимаемые качества товаров (и сами товары) — овеществлять надреальное — идею, заложенную в эти значимости.
Вводя понятие иррациональной экономики, представим ее неотъемной частью процесса экономического развития, явлением масштабной исторической тенденции овеществления (сверхчувственного, идеи) — этапа, необходимого для проведения рационального анализа надреальных объектов, которая, в накопительных терминах капитализма, воплощается в стоимостной квантификации (сверхчувственного). Здесь цепочка К. Маркса «отчуждение — овеществление» реализуется через превращенные формы и симулякры (из «воображаемых вожделений»), поскольку расширение круга продуктов и потребностей становится «изобретательным и вечно-расчетливым раболепием бесчеловечных, изощренных, неестественных и воображаемых вожделений»; а также через спекуляции и перепотребление, поскольку «... каждый человек спекулирует на создании в другом новой потребности, чтобы вынудить его принести новую жертву, поставить его в новую зависимость».
Историзм проявлений иррациональной экономики подчеркивается такими явными примерами, как средневековые индульгенции (симулякр), «тюльпаномания» в Голландии XVII в. (спекуляция на товарном рынке) или инициированная Д. Ло «схема Миссиссиппи» 1719—1720 гг. (спекуляция на фондовом рынке). В современном же мире товары иррациональной экономики (превращенные формы и симулякры) и ее процессы (спекуляции и перепотребление) формируются и функционируют, смещаясь все более в информационное пространство.
Пытаясь определить иррациональную экономику посредством ее предикатов, можно сказать, что иррациональность начинает проявляться в экономике, когда ценностной категорией становится идея. То есть иррациональность возникает там, где идея может принять форму товара, предварительно овеществившись (хотя это и необязательно) в реальном (чувственном) товаре или товаре над-реальном (сверхчувственно сформированном). Кроме того, иррациональная экономика оперирует
в невещной надстройке над реальной экономикой и имеет спекулятивный характер. Таким образом, ее свойства (иррациональная экономика не приводит к созданию реальных благ; иррациональная экономика оперирует в надреальной сфере) выражаются в товарно-спекулятивном характере отношений между экономическими агентами и/или финансово-спекулятивном характере отношений между ними. Заметим при этом, что спекуляция — естественное явление для экономической системы, не являющейся информационно открытой или находящейся в условиях асимметричной информации.
Обобщенной иллюстрацией товарно-спекулятивных отношений в современной экономике является перепотребление — естественная реакция рыночных отношений на упомянутое выше перепроизводство. Механизмы активации перепотребления — идеи, заложенные в маркетинговые приемы: запланированное устаревание, искусственная новизна, демонстративное потребление Веблена и формирование желания «быть не хуже Джонсов»18. Здесь в полной мере проявляется коммерциализм («дух» бизнеса) — тенденция в рамках капитализма по превращению всего окружающего в объекты (образы, услуги) торговли, служащие для генерации прибыли, где даже такие неосязаемые вещи, как красота, здоровье или счастье, овеществляются, приобретая денежную форму, и рассматриваются как товары. Например, эстетика в условиях рыночной экономики стала подвержена стоимостной квантификации, демонстрируя свою способность овеществляться в товар (commodification) и способность к рыночной реализации (¡за1еаЫШу). Произошло то, что эстетическое производство сегодня встроилось в товарное производство в целом: бешеная экономическая потребность производства новых волн еще более конструктивно совершенных товаров (от одежды до самолета) с большим динамизмом оборота капитала предписывает в настоящий момент все более существенную структурную функцию и место в производстве эстетическим нововведениям и экспериментам.
Одна из иррациональных надстроек над реальным сектором — брендирование. В исследовании Н. Кляйн ретроспективно рассмотрен феномен придания товару дополнительной стоимости посредством этого маркетингового приема. Действительно, появление брендирования обосновано с позиции рыночной экономики тем, «что рынок наводнен
18 Keeping up with the Joneses — желание выглядеть не хуже окружающих. Оно выражается через сравнительную характеристику принадлежности к социальному слою или аккумуляцию материальных ценностей.
одинаковыми безликими товарами — продуктами машинного производства, которые практически невозможно отличить друг от друга. И в среде товарного однообразия вместе с конкретным продуктом приходилось создавать его индивидуальный образ, по которому этот продукт могли отличать потребители» [7]. Эволюционируя, брендирование превратилось в инструмент создания и стимулирования устойчивого спроса на товары путем формирования доверительного к ним отношения — через «вдыхание души» в товар, поскольку «рекламные послания должны быть не просто рациональными, искусно сработанными технически и апеллировать к чувству здравого смысла потребителя. Они должны учитывать и духовное измерение жизни, в них необходимо вкладывать душу. Брэнды способны взывать к чувствам людей. Здесь бренд утрачивает смысл отличительного критерия для товара и обретает собственную ценность, которая вследствие невещного происхождения бренда формируется в трансцендентном (иррациональном) пространстве. Однако бренд все же (относительно) привязан к тому, чьей надстройкой он является, — товару. И вследствие этого степень его идеологизированнос-ти ограничена форматом потребления товара, его необходимостью, уместностью и т. д.
В этом смысле гораздо более благодатное пространство существования иррациональной экономики — область надвещественных отношений, такая как финансовый рынок. Здесь можно легко наблюдать финансово-спекулятивные отношения. Ведь надреальная, иррационально формируемая характеристика финансовых инструментов как товаров может увеличивать их ценность (стоимость, значимость) многократно, и ее рост ограничен лишь степенью развитости воображения экономических агентов, оперирующих на рынке. Измерить же величину, степень иррациональности и «мифичности» этого рынка можно, например, через отношение деривативов в валовых терминах к долевым ценным бумагам, обращающимся на рынке. Следует отметить и непрерывное развитие финансовых институтов, порождаемое инновациями, направленными на выявление новых источников прибыли. Описывая идиосинкразические элементы кризисов финансового рынка, Х. Мински отмечал, что «инновации, ключ капиталистического развития есть не просто техника и товарный феномен: финансовые институты и инструменты также являются субъектами для инноваций». Необходимо указать и на то, что характерный для рынка вообще отрыв цены от сто-
имости в условиях финансиализации современной экономики усиливается, самопорождаясь функционированием двояко виртуального фиктивного финансового капитала [3].
Иррациональность экономики связана с иррациональностью человека, и разные экономические условия позволяют выливаться этой иррациональности в новые формы. Капитализм, например, не просто не ограничивает развития иррационального фактора в экономике, а даже поощряет его проявление на ранних стадиях, идентифицируя его как инновационный. Ведь сам по себе иррациональный сектор — сектор идей, ожиданий — необходимое условие развития экономики.
Важнейшей предпосылкой формирования товарно-спекулятивных и финансово-спекулятивных отношений иррациональной экономики является развитая информационно-коммуникативная структура. В том числе медиатизация как процесс, создающий современность, вследствие которого общественные институты и общество в целом формируются и зависят от масс-медиа. С помощью этого информационного поля тиражируются овеществленные идеи, возникают Марксовы превращенные формы, рождаются симулякры Платона и Бодрийяра. Иррациональная экономика есть следствие свойственного человеку мифотворчества, или, по А. Лосеву, элементу личности — мифологическому моменту. Таким образом, философское суждение подводит нас к мысли: реальной жизни не существует — мы живем в мифе [8]. В подобных условиях традиционная экономика имеет шансы раствориться в иррациональной.
Экономика в своих ипостасях все более переходит в виртуальное пространство, откуда превращенными формами воздействует на реальные процессы. Наличие же обратной связи время от времени разрушает иррациональные построения. Творческий компонент (а также интуиция, инновации) одновременно формирует надсистемное пространство и оперирует в нем, порождая возмущения, которые в условиях неразрешенной неопределенности способны иррационально возрастать (boom) до некоторого момента срабатывания ограничения (burst). Реальные товары, «обрастая» нематериальными ценностными характеристиками, трансформируются в превращенные формы, возникают в виде симулякров. В условиях иррациональной экономики происходит субституция ценностных понятий. Основным движущим фактором экономики становится не создание относительных реальных благ или абсолютных благ духовных, а
искусственных форм, имеющих идейную, информационно-спекулятивную составляющую.
Заметим, что границу между рациональной и иррациональной экономикой определить также сложно, как между спекуляцией и инвестированием. Более того, на ранней стадии рациональное и иррациональное могут быть неразличимы. Кроме того, рациональное действие может приобретать иррациональный характер в случае невыполнения ожидаемых от этого действия последствий.
Таким образом, следует различать рациональную экономику — экономику инвестиций и развития и иррациональную экономику — экономику спекулятивную, экономику превращенных форм, экономику симулякров, основной предпосылкой существования которой является развитие инфо-коммуникативного сектора и промышленного производства, а причиной возникновения — ориентированное на прибыль хозяйствование.
Вопрос о проявлениях иррациональной экономики не выглядит тривиальным. Лежат ли подобные проявления в области поведенческой экономики или социономики, т. е. за пределами эффективного и рационального характера принятия решений, либо являются результатом неверного истолкования динамики историко-экономического процесса и открывает ли их тогда какая-либо из «еретических» школ экономической мысли — важные темы для обсуждения. Однако, осознавая что мошенничество — есть базовый экономический акт, состоящий в желании получить больше за меньшее, — естественным становится ожидать от экономических агентов проявления иррационально организованных действий.
Список литературы
1. Барт Р. Мифологии. М.: Изд-во им. Сабашниковых. 1996.
2. Бергсон А. Творческая эволюция. Материя и память. М.: Харвест. 2001. 1408 с.
3. Бузгалин А. В., Колганов А. И. Глобальный капитал. М.: УРСС. 2007.
4. Вебер М. История хозяйства. Город: пер. с нем. // под ред. И. Гревса. М.: КАНОН-пресс-Ц. 2001. 576 с.
5. Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма. Избранные произведения: пер. с нем. М.: Прогресс. 1990. 808 с.
6. Кант И. Критика чистого разума: пер. с нем. Н. Лос-ского. М.: Литература. 1998. 960 с.
7. Кляйн Наоми. No Logo. Люди против брэндов. М.: Добрая книга. 2008 г. 624 с.
8. Лосев А. Ф. Диалектика мифа. М.: Академический проект. 2008. 303 с.
9. Маркс К. Капитал. Критика политической экономии. Т. I. М.: Государственное издательство политической литературы. 1961.
