CC BY
59
УДК 339.13.01 СИСТЕМНО-СТРУКТУРНАЯ ИДЕНТИФИКАЦИЯ ЭМПИРИЧЕСКИХ СДВИГОВ И СТРУКТУРНЫХ ПЕРЕКОСОВ В СИСТЕМЕ МЕЖОТРАСЛЕВЫХ ПРОПОРЦИЙ ВОСПРОИЗВОДСТВА
Резников С.Н.
В статье автором актуализируется теоретико-познавательная позиция методологии современной экономической науки, которая должна быть должна быть решительным образом развернута в сторону предельной актуализации специфических методологических проблем разрешения кризиса структурного. Автор обосновывает тот факт, что функциональное разграничение сфер финансового сектора и производственного оказалось усилено виртуализацией капиталов, которые сегодня практически выключены из процесса рыночного саморегулирования производства. При этом финансовый капитал самоустранился от процессов отыскания эффективных управленческих производственно-технологических и торгово-сбытовых решений и замкнулся в самодостаточном кругообороте спекулятивных транзакций.
Ключевые слова: кризис структурный, сфера материального
производства, торговля.
SYSTEMATIC AND STRUCTURAL IDENTIFICATION OF EMPIRICAL SHIFTS AND STRUCTURAL DISTORTIONS IN THE SYSTEM OF INTER-BRANCH PROPORTIONS OF REPRODUCTION
Reznikov S.N.
In the article the author actualizes theoretical-cognitive position of methodology of modern economic science which should be strongly developed to the direction of limiting actualization of specific methodological problems of resolution
of structural crisis. The author substantiates the fact that functional delimitation of financial and production sectors was amplified by virtualization of capital, which today is practically switched off the process of market self-regulation of the production. Herewith the financial capital withdrew from the processes of finding the effective administrative production-technological and trade-marketing solutions and closed in sufficient circulation of speculative transactions.
Keywords: structural crisis, sphere of material production, trade.
В настоящей статье проведем системно-структурный (логистический) анализ базовых причин и предпосылок, стимулировавших структурную асимметрию в развитии мировой экономики. В качестве базового
методического императива примем оценку последней в период кризиса 20082009 гг.
Как отмечает д.э.н., член-корреспондент РАН В. Данилов-Данильян, в большинстве современных публикаций по проблематике кризиса мировой экономики преобладает точка зрения о том, что именно несовершенство финансовой системы выступило центральным катализатором развития кризиса. Ученый отмечает, что данные исследования широко прокламируют идею о том, что именно финансовая система аккумулировала в себе основные «спусковые крючки», приведение в действие которых вызвало его наступление.
Учитывая резонность таких допущений, В. Данилов-Данильян
констатирует, что «абсолютизация финансовой сферы в изысканиях
экономистов-теоретиков зашла так далеко, что даже те, кто категорически возражает против такой абсолютизации, не связывают причины кризиса с изменениями, которые произошли в последние десятилетия в структуре мировой экономики, включая ее реальный (производственный) сектор» [6].
Однако, масштаб этих изменений позволяет нам позиционировать их именно как фактор, детерминирующий развитие самой финансовой системы.
Эмпирическое доказательство данного факта В. Динилов-Данильян разворачивает, используя введенную ранее Д.Беллом градацию трех типов
хозяйства: первичного (преимущественно сельское хозяйство);
индустриального (с преобладанием процессов промышленной обработки природного материала); постиндустриального (экономика услуг) [2].
Таблица 1
Структура ВВП некоторых стран в 2003-2007 гг. [6]
Страны Доля в ВВП, %
сельское хозяйство промышленность и строительство сфера услуг
В еликобритания 0,5 23,7 75,8
Г ермания 2,0! 27,0 71,0
Г реция 3,2 20,5 76,3
Ирландия 2,4 37,2 60,4
Испания 2,6 27,1 70,3
Италия 2,1 26,5 71,4
Индия 18,5 26,4 55,1
Иран 10,8 44,3 44,9
Между выделенными Д. Беллом секторами формируется логистическая цепочка технологической связности. Извлекаемое из природной или природноантропогенной системы природное вещество (первичная экономика) подвергается промышленной обработке в экономике индустриальной, которая «передает» обработанный продукт в экономику услуг, где он используется уже не в качестве предмета труда, а как его средство.
С точки зрения В. Данилова-Данильяна, данные таблицы 1 подтверждают общеизвестный факт: «в постиндустриальном мире экономический рост происходит, прежде всего, в секторе услуг; в результате доля остальных секторов в ВВП уменьшается» [6].
1 Вместе с лесным хозяйством.
Ученый отмечает, что «низкая доля первичной экономики в ВВП США объясняется отнюдь не слабостью этого комплекса, а гипертрофией сферы услуг» [6].
В состав последней входят наряду с материальным сегментом сферы услуг (услуги, связанные со здравоохранением, образованием, работой отраслей материального производства) еще два сегмента: финансовый и индустрия досуга.
Представленная последними часть экономики продуцирует сущности, для корректного дефинирования которых, можно использовать понятие симулякр, которое было введено в терминологический оборот Платоном и далее использовано Ж. Бодрийяром в качестве базовой понятийной единицы его концепции символического обмена [3].
Теоретически фиксируя контуры логистической цепочки в индустрии экономических симулякров, отметим, что финансовый и развлекательный сегменты сферы услуг как локомотивная часть экономики США формировали спрос на выпуск требуемых для них косвенных симулякров. Аналогичную иерархичность и «функциональную конфигурацию» структуры отраслевого хозяйства демонстрировали и развитые экономики Европы. Важно отметить, что опережающий рост сегментов сферы услуг стал знаковым именно в экономике постмодерна: до середины ХХ века сервисная экономика занимала незначительную долю ВВП стран англосаксонского капитализма. Достаточным будет отметить тот факт, что рецептура кейнсианских программ стимулирования восстановительного роста не содержала стратегических акцентов на развитие финансовой сферы, ибо была максимально приземлена на реформирование первичной индустриальной экономики.
С эмпирической точки зрения, такая акцентировка оказалась более чем эффективной. «Задача существенного уменьшения амплитуды циклических колебаний экономики была разрешена практически более чем на 70 лет. Даже глобальный энергетический кризис 1973-1974 гг. не расшатал мировую
экономику, а содействовал структурной перестройке хозяйства развитых стран (в направлении повышения энергоэффективности и снижения экологоемкости)» [6].
С нашей точки зрения, такая верификация на более чем полувековой дистанции позволяет апостериори заключить, что сфера материального производства выступает в качестве надежной опорной точки при проектировании устойчивой модели экономического роста в ближайшем будущем. Данная концептуальная интенция должна быть принята за первооснову как при идейной реконструкции неолиберальной доктрины с целью проектирования устойчивой логистически сбалансированной механики развития рынка, так и при выработке конкретно-экономических (макроэкономических) моделей развития рынка.
В методическом плане важным ограничением в данном случае будет выступать необратимость (эмпирически закрепленная - укорененная кризисом имманентность) тех изменений, которые характеризуют структурную деформацию мировой экономики. Отметим, что на наш взгляд обстоятельная научная оценка объективности и рациональности тех имманентных сдвигов, которые обусловили развитие кризиса в мировой экономике, в современный момент будет носить несколько фрагментарный (концептуально незавершенный) характер, что обусловлено существующим в экономической науке методологическим пробелом. Как отмечают ученые А. Бузгалин и А. Колганов, на сегодняшний день «экономическая наука не располагает не доказательными статистическими исследованиями, не общепринятыми концепциями, описывающими циклы обновления основного капитала и смену технологических укладов в современную, переходную к «обществу знаний» эпоху» [4].
Последние два десятилетия характеризуются тенденцией тотального перехода развитых экономик к качественно новым производственным системам по всему спектру базовых индустриальных секторов. Однако, обозначившиеся
пределы развития новой информационной экономики в США, экстенсивной экспансии компьютерных технологий и системы информационных технологических инноваций в мировой экономике, вопреки тому, что полагалось изначально, так и не вызвали взрывного роста производительности в остальных отраслях сферы материального производства. На наш взгляд, весь этот ансамбль эмпирических сдвигов может быть априори эксплицирован как материальная основа уже не циклического, а структурного кризиса.
Опираясь на теоретическую платформу марксистского анализа, ученые А. Бузгалин и А. Калганов приходят к выводу о том, что доминантное развитие так называемого превратного сектора было вызвано теми ограничениями, которые естественно-эволюционно, но далеко не стихийно сформировались в реальном секторе мировой экономики. С точки зрения ученых, развитие превратного сектора явилось «следствием фундаментального (выходящего за масштабы циклического) перенакопления капитала в реальном секторе и (вследствие действия обратных связей) интенсифицировало это перенакопление. Уже много десятилетий назад капитал оказался ограничен своими собственными пределами развития. Он не мог далее эффективно применяться, принося хотя бы среднюю прибыль, в отраслях, содействующих прогрессу производительных сил, и выплеснулся в превратные сферы. Этот процесс, с одной стороны открыл новые сферы экстенсивной экспансии капитала, а с другой - частично разрядил напряженность в реальном секторе»
[4].
Таким образом, можно кратко резюмировать, что современная фаза мирового кризиса оказалась следствием достижения тех пределов, которые эмпирически оказались «нащупаны» реальным (товарным) сектором мировой экономики. Логика развития этого процесса была описана в марксистской теории трудовой стоимости, которая определила имманентность процесса снижения нормы прибыли на каждую приращенную единицу капитала. В этом смысле можно говорить о том, что исторически выработанные методы решения
данной проблемы постоянно оттягивали эволюционный порог, по достижении которого в современный момент мировая экономика начала претерпевать структурную деформацию. Именно деформацию, а не трансформацию, ибо данный процесс является и поныне слабоуправляемым и вызывает усиление структурных перекосов в системе межотраслевых пропорций воспроизводства.
На наш взгляд, теоретико-познавательная позиция методологии современной экономической науки, которая включает две научные линии содержательной проблематизации данного вопроса (разработка проблематики циклических кризисов и кризисов структурных) должна быть решительным образом редуцирована в сторону предельной актуализации специфических методологических проблем разрешения кризиса структурного. В схематизированном виде научная работа в этом направлении требует максимального дистанцирования от неолиберальной плоскости рассмотрения проблематики развития структурного кризиса.
Сформулированный нами посыл обусловлен, в частности и тем фактом, что приблизительно до 1990-х годов периодически возникавшие циклические кризисы сглаживались инструментами государственного регулирования. В нынешнем веке институциональное снятие этих регуляторов привело к обострению проблемы цикличности обновления основного капитала в условиях волновых колебаний технологического развития.
Эти условия оказались прочно детерминированы невозможностью финансирования очередного витка НТП, что ослабило возможности развития мировой экономики в рамках прежней модели роста. Масштабный и более тяжеловесный вывод в русле идейного развития этого концепта делает ученый-кризисолог М. Хазин. - «Существует достаточно обоснованное мнение о том, что многие проблемы современной финансовой системы капитализма вызваны как раз тем, что в отсутствие новых потребителей руководство США стало (явно или неявно) форсировать возможности потребителей имеющихся в части
повышения их покупательной способности - это и стало зародышем нынешнего долгового кризиса.
Но суть проблемы от этого не меняется: парадигма технологического прогресса себя исчерпала, достигла пределов возможности своего развития» [11].
М. Хазин подчеркивает, что «не сам прогресс закончился, а вполне конкретная его модель, под которую за последние 400 лет перестроилась вся экономика нашей планеты» [11].
Прокламация данной логики позволяет нам теоретически описать и концептуально осмыслить базовые эмпирические предпосылки неустойчивого развития мировой экономики, наиболее острая современная фаза которого, завершилась глобальным кризисом.
Ослабление функциональной ниши кейнсианской программы регулирования экономического цикла за счет массированной процедуры институционализации дерегулирования в глобальном масштабе выступило в качестве одного из факторов развития кризиса. По мнению ученого В. Данилова-Данильяна «мировая экономика стала существенно иной, ее структура радикально изменилась из-за чрезмерного расширения финансового и развлекательного сегментов сферы услуг, взрывного роста производства симулякров. Благодаря этому характер текущего кризиса также изменился по сравнению с прежними кризисами перепроизводства, на подавление которых ориентированы кейнсианские методы. В мировой экономике возник не классический для капитализма кризис перепроизводства, а кризис функциональной избыточности.... Дело в том, что новые сегменты сферы услуг (финансовый и развлекательный) достигли таких размеров (в денежном выражении), при которых они стали постоянно действующим дестабилизирующим фактором глобальной экономической системы» [6].
Системно-логистическая схематизация данного концепта, по нашему мнению формирует общую аналитическую схему исследования проблематики
структурного кризиса. С теоретико-познавательной точки зрения вырисовывается и собственно сам методологический подход в разработке данной проблематики, ее актуальной тематизации. Однако, мы полагаем, что научная работа в рамках данной исследовательской позиции при использовании общей методологической установки неизбежно потребует расширения применяемого понятийного аппарата. В этом смысле термины - симулякр, экономический цикл и другие выступают в качестве низового уровня понятийного аппарата, который позволяет семантически выделить атомарную структуру эмпирических следствий динамики факторов развития структурного кризиса, их функционально взаимодействия.
Важную роль в исследовании играют более доминантные понятийные единицы, которые должны быть теоретически выделены в рамках продуктивной методологической догмы, «отсылающей» нас к анализу общих инвариантов эмпирически имманентного функционального сопряжения факторов развития структурного кризиса.
В этом смысле считаем методически корректным и правильным путем теоретической разработки проблемы уход от разграничения и разделения охватываемого исследованием эмпирического материала на более узкие области, выделяемые по несистемным признакам.
Обозначим ряд заслуживающих с нашей точки зрения базовых факторов и закономерностей, определение и учет которых позволит сформировать категориальный каркас верхнего уровня понятийного аппарата нашего исследования, применение которого позволяет диагностировать именно «пружины» и закономерности развития кризиса, а не его частные внутренние следствия.
1. Проблема идентификации идеологической платформы организации механики развития современного рынка выведена из интеллектуального поля современного академического и практического дискурса. Мы разделяем, в частности точку зрения ученого В. Андрианова о том, что современный
мировой экономический кризис «поставил точку в долгом споре между «кейнсианством и монетаризмом» о роли государства в регулировании экономических процессов. Кризис показал несостоятельность концепции монетаризма, в основе которой лежит положение о том, что априори рынки конкурентны и рыночная система в состоянии автоматически достигать макроэкономического равновесия» [1]. По данному вопросу среди зарубежных (Ж. Аттали, С. Амин, Дж. Сорос, П. Кругман, Н. Рубини и др.) и отечественных (М. Хазин, Д. Митяев, Л. Пайдиев, М. Калашников и др.) представителей экономической науки сформировалось твердая точка зрения - в посткризисный период развития мировой экономики в модели ее функционирования на национальном уровне будет прочно закреплено патерналистское начало, фиксирующее примат государственного регулирования экономикой над любыми концепциями самоорганизации рынка либерального толка.
Достаточно ярко исторические особенности зарождения Вашингтонского консенсуса, идейная основа которого была использована в качестве официальной доктрины постсоциалистического перехода к рынку в странах Центральной и Восточной Европы, раскрыты, в частности, в исследовании М. Калашникова [7]. Данная научная работа представляет собой комплексный анализ предпосылок и особенностей развития современного «Глобального Смутокризиса».
2. Финансовая сфера и индустрия досуга за счет обеспечения возможности получения более высокой нормы прибыли привели к предельной концентрации капиталов в этой сфере. Конкуренцию данному сегменту мировой экономики фактически составило только демонстративное потребление в материальной сфере. Научный анализ генезиса и эмпирической эволюции феномена избыточного потребления, проведенный более полувека назад Т. Вебленом позволяет отметить, что современная фаза широкомасштабного избыточного потребления имеет некоторые особенности
[5]. Выступая в качестве катализатора многих социальных явлений в XIX - XX
веках, избыточное потребление было характерным преимущественно только для верхних социальных слоев общества. Его же современное масштабирование (достигшее глобальных размеров), возникшее в результате «восстания масс» в концептуализации Х. Ортеги-и-Гассета происходило в условиях тотальной неготовности в морально-этическом аспекте расходовать полученный населением капиталистических стран к середине ХХ века колоссальный ресурс свободного времени и немалых финансовых средств [9]. Это привело к тому, что огромный пласт населения сформировал мощный запрос на субкультуру и маргинальные типы потребления. Данный тренд был спешно подхвачен промышленниками, активизация которых привела к возникновению другого, уже операционного по отношению к первому феномена индуцированных или вмененных потребностей «массового человека», которые Г. Маркузе дефинировал как репрессивные [8]. Образовалось общество потребления.
3. Следствием структурного перекоса в развитии секторов мирового отраслевого хозяйства стала «опасная» расшатывающая экономическое равновесие взаимообусловленность между сектором производства материальных благ и «превратной частью» сектора услуг. Так, ученый В. Данилов-Данильян отмечает следующее. - «Поскольку индустрия досуга с десятками миллионов занятых вросла в современную экономику и от ее доходов зависит спрос на товары любых секторов, ясно, что падение спроса на ее собственную продукцию вызывает экономический обвал, неплатежеспособность огромного количества заемщиков и других связанных с ними экономических агентов. Эта повышенная чувствительность к колебаниям экономической конъюнктуры - еще одна общая черта индустрии досуга и финансового сегмента сферы услуг, усиливающая неустойчивость и без того не слишком прочной мировой экономики» [6].
Считаем необходимым отметить важный момент, касающийся некоторой методологической инверсии в анализе влияния производства симулякров на остальную часть экономики.
Исследуя эмпирическую базу косвенного влияния в практике экономического взаимодействия предприятий в начале ХХ века А. Пигу эксплицировал систему возникающих при этом побочных воздействий, теоретически вложив последние в семантические рамки термина «экстерналии» [10]. Природа исследованных ученым экстернальных эффектов покоилась на использовании в сфере производства факторов, не имеющих рыночной цены или оцениваемых рынком в недостаточной степени. В нашем случае, имеет место обратная закономерность: рынок переоценивает производство
симулякров, стимулируя тем самым, гипертрофированный рост данных сегментов сферы услуг.
4. Функциональное разграничение сфер финансового сектора мировой экономики и производственного оказалось усилено виртуализацией капиталов, которые оказываются все более «выключенными» из процесса рыночного саморегулирования производства. В управленческом плане финансовый капитал самоустранился от процессов отыскания эффективных управленческих производственно-технологических и торгово-сбытовых решений, замкнувшись в самодостаточном кругообороте спекулятивных транзакций. С точки зрения ученых А. Бузгалина и А. Колганова, современный капитал «еще более оторвался от своей материальной основы, капитала тех сфер, где создается стоимость, стал виртуальным.. .это превращение приняло вид явления, названного учеными США и Европы финансиализацией» [4]. Последняя характеризуется рядом признаков: качественным и количественным сдвигом, усиливающим привлекательность финансовой сферы; выступает фактически детерминантом всей системы аллокации ресурсов и их координации; изменяет отношения собственности и распределения доходов; вызывает волну
дерегулирования, когда финансовые спекуляции превращаются в институциональный субститут государственного воздействия на экономику.
5. Вопреки практике динамичной реконструкции модели экономического роста в мировой экономике в XIX - XX веках, которая многие десятилетия позволяла решать проблему перепроизводства, технология ее послекризисной трансформации должна осуществляться на базе более консервативной системы критериев, определяющих магистральное целеполагание, а также сдерживающих экономический рост ограничений. Системно-логистическое конструирование обновленного пространства критериев должно позволить сформировать такую модель управления экономическим ростом, при которой его динамика будет являться достаточно устойчивой, а сама экономическая система обладать адаптивностью к изменяющимся условиям своего функционирования. «Нынешний глобальный финансово-экономический кризис наглядно показал, что основными условиями успешного социальноэкономического развития всех без исключения государств мира является устойчивость и стабильность» [1].
Таким образом, в рамках сформулированных нами (идейно сгруппированных на основе эмпирической актуализации и проблематизации частных аспектов наблюдения закономерностей зарождения и эмпирической эволюции кризиса) можно говорить об актуальности решения задачи построения новой модели экономического роста, которая бы обладала структурным качеством, исключающим потерю устойчивости по причинам, имеющим нециклический характер.
Список литературы
1. Андрианов В. Новая архитектура глобальной финансовой и экономической системы // Общество и экономика. №2. 2009. С.7.
2. Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. М.: Академия, 1999.
3. Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. М.: Добросвет; КДУ,
2006.
4. Бузгалин А., Колганов А. Мировой экономический кризис и сценарии посткризисного развития: марксистский анализ // Вопросы экономики. №1. 2009. С.123-124.
5. Веблен Т. Теория праздного класса. М.: Прогресс, 1994.
6. Данилов-Данильян В. Глобальный кризис как следствие структурных сдвигов в экономике // Вопросы экономики. №7. 2009. С.33-37.
7. Калашников М. Глобальный Смутокризис. Минск: Харвест, 2009. С. 50-135.
8. Маркузе Г. Одномерный человек. Исследование идеологии развитого индустриального общества. М.: REFL-book, 1994.
9. Ортега-и-Гассет Х. Восстание масс. М.: АСТ, 2003.
10. Пигу А. Экономическая теория благосостояния: В 2-х т. М.: Прогресс, 1985.
11. Хазин М. Нефть и доллары // Профиль. №42/12 ноября 2007. С. 2930.
References
1. Andrianov V. Novaya arkhit.ekt.ura. global'noy finansovoy i ekonomicheskoy sistemy [New architecture of global financial and economic system]. Obshchestvo i ekonomika [Society and Economy], no. 2 (2009): 7.
2. Bell D. Gryadushchee postindustrial'noe obshchestvo [The coming postindustrial society]. M.: Academiya, 1999.
3. Bodriyyar Zh. Simvolicheskiy obmen i smert [Symbolic exchange and death]. M.: Dobrosvet; KDU, 2006.
4. Buzgalin A., Kolganov A. Mirovoy ekonomicheskiy krizis i stsenarii postkrizisnogo razvitiya: marksistskiy analiz [The world economic crisis and
scenarios of post-crisis development: marxist analysis]. Voprosy ekonomiki, no. 1 (2009): 123-124.
5. Veblen T. Teoriya prazdnogo klassa [The theory of the leisure class]. M.: Progress, 1994.
6. Danilov-Danilyan V. Global'nyy krizis kak sledstvie strukturnykh sdvigov v ekonomike [The global crisis as a consequence of structural changes in the economy]. Voprosy ekonomiki, no. 7 (2009): 33-37.
7. Kalashnikov M. Globalnyy Smutokrizis [Global Smutocrises]. Minsk: Harvest, 2009. pp. 50-135.
8. Markuze G. Odnomernyy chelovek. Issledovanie ideologii razvitogo industrial'nogo obshchestva [One-dimensional man. The study of ideology of advanced industrial society]. M.: REFL-book, 1994.
9. Ortega-i-Gasset Kh. Vosstanie mass [The revolt of the masses]. M.: AST,
2003.
10. Pigu A. Ekonomicheskaya teoriya blagosostoyaniya [The economic theory of welfare]: In 2 vol. M.: Progress, 1985.
11. Khazin M. Neft' i dollar [Oil and dollars]. Profil, no. 42 (November 12, 2007): 29-30.
ДАННЫЕ ОБ АВТОРЕ
Резников Сергей Николаевич, кандидат экономических наук, старший преподаватель кафедры «Коммерция и логистика»
Ростовский государственный экономический университет ул. Большая Садовая, 69, г. Ростов-на-Дону, 344002, Россия reznikov-tigarbo@yandex. ru
DATA ABOUT THE AUTHOR
Reznikov Sergey Nikolaevich, PhD in economics, the senior lecturer of the chair “Commerce and logistics”
Rostov State Economic University
59, Bolshaya Sadovaya st, Rostov-on-Don, 344002, Russia reznikov-tigarbo@yandex. ru
Рецензент:
Костоглодов Д.Д., д.э.н., проф.
