CC BY
33
DOI 10.24411/2223-0564-2020-103014 М.Н. Ишемгулов УДК 908
ФАКТОРЫ ЭТНИЧЕСКОЙ КОНСОЛИДАЦИИ И ИДЕНТИЧНОСТИ БАШКИР: ИСТОРИКО-ФИЛОСОФСКИЙ АСПЕКТ
Аннотация
В статье ставится цель определить ключевые маркеры этнической идентичности башкир. Само явление этничности рассматривается с различных методологических точек зрения. Основы этнической идентичности башкир не могут быть полноценно объяснены в рамках лишь конструктивистского подхода. Делается вывод о том, что этнос имеет свои прочные основы, которые уходят далеко в прошлое. Для выявления факторов этнической идентичности требуется анализ узловых моментов истории башкирского народа в ракурсе проявления этноконсолидирующих факторов. В статье обращается внимание на установленные договорные отношения сначала с верховным сюзереном в лице Чингисхана, а потом и с русским государством в процессе присоединения к нему. Каждый раз у башкир наблюдается акцент на сохранение власти над своими землями. В результате исследования приходим к выводу, что основополагающим фактором идентичности у башкир является территория. Родной земле придается большое сакральное значение. Интеграция в структуру башкирского рода предполагала освоение всего комплекса родовых мифов со всеми соответствующими ритуалами и обрядами. Стремление башкир быть хозяевами своих земель нашло свое отражение в сохранении вотчинного права в истории России. В начале XX века башкиры также были на передовой борьбы народов империи за автономию. В узловые моменты исторического развития башкирского этноса чаще всего на передний план выходят именно вопросы землепользования, суверенитета над территорией расселения. Этот фактор и в наше время приводит к мобилизации этничности у башкирского народа.
Ключевые слова: этническая идентичность, этническая консолидация, миф, шэжэре, сакральная территория, вотчинное право, мобилизация этничности
M.N. Ishemgulov
FACTORS OF ETHNIC CONSOLIDATION AND IDENTITY
OF THE BASHKIRS: AN HISTORICAL AND PHILOSOPHICAL ASPECT
Abstract
The article aims to identify key markers of Bashkir ethnic identity. The very phenomenon of ethnicity is considered from various methodological points of view. The basis of the Bashkir ethnic identity cannot be fully explained within the framework of a constructivist approach alone. It is concluded that the ethnic group has its own strong foundations that go far back in the past. To identify the factors of ethnic identity, it is necessary to analyze the nodal moments of the history of the Bashkir people from the perspective of the manifestation of ethnoconsolidating factors. The article draws attention to the established contractual relations first with the Supreme suzerain in the person of Genghis Khan, then with the Russian state, in the process of joining it. Every time the Bashkirs have an emphasis on maintaining power over their lands. As a result of the research, we come to the conclusion that the basic factor of identity among
Ишемгулов Мурат Нилевич, аспирант, младший научный сотрудник Института этнологических исследований им. Р.Г. Кузеева Уфимского федерального исследовательского центра РАН (Уфа), e-mail: murat-ishemgulov@mail.ru
Murat N. Ishemgulov, Postgraduate student, Junior researcher of Institute of Ethnological Researches named after R. Kuzeev, Ufa Federal Research Centre, Russian Academy of Sciences (Ufa), e-mail: murat-ishemgulov@ mail.ru
© Ишемгулов М.Н., 2020
ПРОБЛЕМЫ ВОСТОКОВЕДЕНИЯ. 2020/3 (89)
Bashkirs is the territory. The native land is given great sacred significance. Integration into the structure of the Bashkir family assumed the development of the entire complex of ancestral myths with all the relevant rituals and rites. The desire of the Bashkirs to be masters of their lands is reflected in the preservation of patrimonial rights in the history of the Russian Empire. At the beginning of the XX century, the Bashkirs were also at the forefront of the struggle of the peoples of the former Empire for the autonomy of their lands. In the crucial moments of the historical development of the Bashkir ethnic group, most often the issues of land use and sovereignty over the territory of settlement come to the fore. This factor still leads to the mobilization of ethnicity among the Bashkir people.
Key words: ethnic identity, ethnic consolidation, myth, shezhere «genealogy», sacred territory, patrimonial law, mobilization of ethnicity
Глубокие социальные изменения в мировой истории на рубеже тысячелетий и трансформация российского общества в постсоветский период, вызванные в какой-то мере усилением этнич-ности, резко контрастируют с теоретическими представлениями о современности, описываемой в универсалистских, глобалистских категориях, требуют от ученых по-новому переосмыслить как природу этничности, так и фундаментальные признаки современности. В настоящее время в зависимости от научной традиции, доктрины, которых придерживается исследователь, этнич-ность и связанные с ней категории и понятия по-разному интерпретируются обществоведами. «Каждому автору в этничности видится что-то свое...» - метко отметил по этому поводу М.Н. Губогло [18, с. 6].
В нашем исследовании мы не ставим целью анализ теоретических категорий, связанных с эт-нонациональной проблематикой. Отметим лишь, что ключом к пониманию современных проблем этничности является понятие этническая идентичность. Она чрезвычайно важна для обретения людьми социальной общности, является основным фактором консолидации и мобилизации этнических групп.
На разных этапах исторического развития народа на первый план выдвигаются различные признаки, объединяющие народ. По Д. Смоличу, каждая группа стремится подчеркнуть определенные аспекты своей культурной традиции, которые признаются в данный момент как имеющие первостепенную важность. Эти элементы различны для разных групп. В некоторых из них главным дифференцирующим фактором признается религия (например, ирландцы, поляки, арабы, малайцы), в других этнических группах в качестве такого дифференцирующего элемента выступает семья и семейные связи (итальянцы, неверующие евреи), либо этнодифференцирую-щим элементом признается антропологический
тип (китайцы), территория (аборигены Австралии) и т.д. [21, с. 34].
Интересными в этом отношении, на наш взгляд, являются результаты исследований политолога Г.Р. Шакуровой по этнической идентичности башкир на современном этапе. Применив метод, разработанный Л.М. Дробижевой, она пришла к выводу, что «.. .этнообъединяющими символами башкир, по мнению представителей элиты РБ, являются: культура, язык, земля, черты характера и историческое прошлое» [22, с. 80-81]. Наименее значительными на современном этапе развития нации, с точки зрения экспертов, оказались следующие два признака -религия и внешний вид. Отнесение экспертами к малозначащим этнокатегориям признака «религия» имеет свое подтверждение в целом по ситуации в республике. Кстати, по исследованиям Л.М. Дробижевой, религиозная составляющая в этнокатегоризации в Татарстане у татар выше, чем в других республиках Российской Федерации [7, с. 238].
Наиболее полную картину по этнической идентификации основных этнических групп Башкортостана на современном этапе можно почерпнуть из социологических исследований ученых из УГАТУ (Уфимский государственный авиационный технический университет). По их данным, в качестве главного идентификационного маркера башкирского народа называются общая территория проживания и чувство малой родины, т.е. «родовая территория».
У представителей других этносов, проживающих в Башкортостане, этот показатель меньше в 1,5-2 раза [20, с. 40-47]. То, что родная земля, судьба республики, ее политические и социально-экономические права, суверенитет являются главными идентификационными маркерами этничности башкир, показывают и анализ публицистического материала республиканских СМИ и лозунгов общественности на митингах в 90-х гг. XX в.
Таким образом, главным фактором консолидации этноса и этнической идентичности на современном этапе для башкир является территория (родная земля). Как показывают новейшие этнологические исследования, это не исключительно башкирское явление. В условиях глобализации и унификации культур растет тенденция к сохранению и даже возрождению полузабытых этнических традиций. Если бы последнее касалось каких-то отдельных народов, то это можно было объяснить активностью элиты. «Но этот процесс, - пишет Л.И. Шерстова, - приобретает мировой характер, значит, в нем проявляется некая историческая закономерность. Думается, что стремление этноса в силу каких-то причин сохранить и даже воссоздать традицию делает запрос на появление соответствующих лиц, которые трансформируют ощущения, настроения, ожидания групп людей в конкретные идеологии и практики» [23, с. 177]. В результате этносу может предлагаться множество вариантов «традиционной» культуры, но закрепится тот, который в наибольшей степени соотносится с представлениями данного коллектива о себе, т.е. он будет соответствовать элементам традиции, сохранившейся даже в слабом виде, но присущей большинству. «Значение традиции не столько в том, что она связывает поколения с их прошлым, сколько в том, что она корректирует выбор будущего» [23, с. 177].
К сожалению, по нашему глубокому убеждению, на основе модернистских и постмодернистских теоретических положений этнополитоло-гии, которых мы не отрицаем, нельзя добиться истины о природе этноса и этничности.
Примордиализм верно обращает внимание на прочность и глубину этнических параметров личности, однако представители этого направления так и не отвечают на вопрос о том, на чем конкретно фундируется столь глубокая и эмоциональная привязанность [19, с. 150]. Конструктивизм, хотя в лице некоторых своих представителей отрицает феномен этноса, плодотворно разрабатывает тему сознательного уровня этнич-ности, его количественной изменяемости и некоторой качественной подвижности. Однако он не способен изменить самоценность, атрибутивность, интенсивность, эмоциональность этнич-ности, ее прочность, устойчивость и невозможность произвольной смены при существенных межэтнических различиях. А самое главное -конструктивизм полностью игнорирует истори-
ческий подход. «Конструктивизм продуктивен для исследования сознательного уровня этнич-ности... Если не учитывать, что у этничности присутствует глубокий статичный слой, то сущность этнического будет искажена» [19, с. 150]. «Природа этнического феномена настолько сложна и разнообразна, - пишет И.Ю. Зари-нов, - что постижение ее в рамках одной методологической модели просто невозможно» [10]. Что касается отечественной теории этноса и западной концепции этничности, то при всей видимой противоположности они должны иметь точки соприкосновения, т.к. имеют дело с одним и тем же социальным феноменом, проявляющимся через различные историко-культурные реалии. В этом вопросе мы полностью солидарны с К. Ян-гом, который в своих исследованиях утверждает, что «нет необходимости спорить, какому из них отдать предпочтение. обстоятельный анализ требует интеграции всех этих подходов» [19, с. 150].
Следует также указать на интенциональ-ность современных социологических исследований, которым свойственна чрезвычайная широта обобщений и универсализм. Такой подход неизбежно приводит к недооценке уникальности исторического бытия каждой этнической общности. В одной из своих работ, посвященной сравнительному анализу этнических культур, выдающийся этнолог современности К. Леви-Стросс указал на неадекватность переноса критериев одной социально-политической культуры на другую, поскольку общество можно понять только в его собственном культурном и цивилизационном аспекте [16, с. 234].
В этой связи очень показательна этническая история башкирского народа, который единственный в своем роде владел вотчинным правом на землю. Оно, сохранившееся с незначительными изменениями вплоть до 1917 г., обусловило специфику развития Башкирии в составе Русского государства [11, с. 35]. Как совершенно правильно отметил Б.Х. Юлдашбаев, оно составляло национально-сословную особенность основной массы дореволюционных башкир и «служило принципиально отличительной чертой башкирской национальности, юридически выделяя ее в особую категорию с особым общественно-правовым положением, своеобразной национально-земельной автономией» [25, с. 172].
В исторической литературе прочно утвердилось мнение, что вотчинное право существовало
задолго до присоединения башкир к России и государство сохранило и использовало его в своих целях уже как сложившуюся систему поземельных отношений [1, с. 189]. Это обстоятельство было вызвано не осознанной концепцией управления, а являлось вынужденным прагматизмом в связи с трудностью реализации государственной власти в кочевом и полукочевом обществах [15, с. 45].
О том, что присоединение Башкортостана к России не привело к изменению характера башкирского землевладения, неоднократно отмечали и сами башкиры. Происхождение вотчинного права они прямо связывали с основателем Монгольской империи. Шэжэре самого крупного башкирского племени Усерган сообщает, что, когда Чингисхан со своим войском находился в степях Южной Сибири, в его ставку на Иртыше прибыла дипломатическая миссия от союза семи башкирских племен во главе с Муйтен-бием. Чингисхан принял богатые дары от башкир, которые признали его власть над собой. Муйтен-бий получил от Тимучина ханский ярлык на вечное владение водами, землями, лесами, золотом и серебром по обеим сторонам рек Белая (Агидель), Урал (Яик), Сакмара со всеми притоками, а также кочевья по восточному склону Уральских гор до рек Ишим и Тобол со всеми их притоками [12, с. 45].
Отношения, установившиеся между башкирскими родами и империей Чингисхана, требовали создания своего рода политической программы, которая легитимизировала сохранение власти родовых вождей над своими территориями.
Территория Башкортостана не вошла в состав ни одного из улусов Большой орды. Границей между башкирами и улусом Шибана являлась река Яик. Иммунитет договорного отношения оказался настолько прочным, что не нарушался даже потомками Чингисхана. Верховным сюзереном башкирского народа выступил сам Чингисхан, который и являлся номинальным хозяином башкирских земель. Башкирская дань выплачивалась непосредственно императорскому двору [4, с. 69].
Совсем иначе складывалась судьба народов, живших южнее и западнее башкир. В ХШ-Х1У вв. монгольские ханы, являясь непосредственными держателями кочевых владений -улусов (юрт) вместе с его народом (иль), по своему усмотрению перекраивали степь на десятки, сотни и тысячи, методично разрушая родовые границы, специфику рода, его этнонимию и
внутреннюю структуру. Поэтому на территории Поволжья и Казахстана исчезают племенные названия и повсеместно утверждается общий этноним «татары», которым русские источники и соседние народы называли правящую аристократию монголов в степях Дешт-и-Кипчак, а затем все кочевое население Золотой орды.
На Южном Урале улусная система была неразвитой, а власть монголов осуществлялась не напрямую, а опосредованно - через местную кочевую знать. Благодаря этому обстоятельству башкиры сохранили не только свой этноним, но и название крупных родов и племен, восходящих к домонгольскому времени, такие как Бурзян, Усерган, Тамьян, Катай, Юрматы. Еще в начале XX в. исследователи башкирского шэжэре обратили внимание на то, что ни один из существовавших башкирских родов не возводит свой род к Чингисхану [12, с. 391].
Общественные отношения и этнические процессы протекали внутри башкирского этноса, не пересекаясь с аналогичными процессами в Золотой орде, т.к. башкиры не были вовлечены в сферу действия улусных отношений. Другие кочевые народы, распределенные по улусам, были распылены среди целого ряда монгольских и тюркских племен: татар, меркитов, найманов, кереитов, половцев, булгар, буртас, остатки которых оказались разбросанными по разным улусам и перестали существовать как самостоятельные этносы.
Подчинение башкир имперскому центру ограничивалось регулярной выплатой ясака и участием башкирских отрядов в завоевательных походах татаро-монголов в качестве отдельной воинской единицы.
Как правило, в историографии феномен вотчинного права башкирского народа рассматривается в контексте развития законодательства, регулирующего землевладение башкирских общин [2, с. 360]. «Согласно представлениям башкир, государство лишь придавало легитимность землевладению, определяя комплекс прав и обязанностей вотчинников. Кроме того, если в традиции российского освоения новых земель широко была распространена практика заимочного землепользования, то в башкирском обществе принадлежность территории тому или иному роду определялась не приоритетом хозяйственного освоения, а мифологическими представлениями о сакральном статусе родового пространства» [1, с. 150].
Дефиниция, которую дал понятию «этнос» С.М. Широкогоров, наряду с признанием общности происхождения и языка, включает еще и «комплекс обычаев и уклад жизни, хранимые и освященные традицией и отличаемые ею от таковых других групп» [24, с. 26].
«Что в области «освященных традицией» обычаев башкир отличало их от других народов региона? - задается вопросом известный историк Б.А. Азнабаев, который в вотчинном праве видит не только вопросы землевладения и землепользования, а рассматривает его как один из главных факторов этнической консолидации башкир. В частности, он отмечает: «Если учесть, что край в ХУН-ХУШ вв., наряду с башкирами, населяли тюркские мусульманские народы, а по соседству обитали тюрки-кочевники, то ни религия, ни язык, ни хозяйственный тип не могут являться исчерпывающими маркерами этнической идентичности. Граница между этносами на Южном Урале проходила в сфере сакрального» [1, с. 151].
В социологии данный концепт был сформулирован Р. Отто [17, с. 247]. Теолог увидел феномен сакрального не в боге - творце и не во вседержителе, а в форме богов среднего и низшего уровня. Это всевозможные духи рек, полей, гор, лесов, т.е. божества наличного и очень близкого к людям пространства и времени. Э. Дюркгейм доказал, что этнос не делает различия между социальным и природным. Природа, звери, камни, светила, звезды, горы, леса, растения, реки и т.д. интегрируются через этнический миф, становясь участниками языка, рассказа и обретая тем самым персонифицированное место в общей структуре имен этноса [8, с. 174-230]. Л.Н. Давлеткулова, исследуя своеобразие образования топонимов у башкир, пишет: «Национально-культурная специфика башкирской топонимии заключается в отражении анимистических и тотемистических воззрений, которые выполняли интегрирующую и регулятивную функции. Такой тип мировоззрения, когда в основе пространственной организации картины мира находится сакральная модель пространства, сложился, на наш взгляд, в результате кочевого образа жизни и составлял основу языческой веры башкир и других тюркских народов задолго до возникновения ислама» [6, с. 15].
По наблюдениям ученых-путешественников ХУШ-Х1Х вв., мифологизация локального пространства в большей степени была свойственна именно башкирам. В ХУ111 в. П.С. Паллас отме-
тил в качестве местной достопримечательности Оренбургской губернии наличие у башкир сложной системы локальных мифов. Ученый счёл это обстоятельство в качестве доказательства «древности их в сих местах поселения» [1, с. 151]. Академик И.И. Лепехин оставил интересные описания башкирами горы Тура-тау, отношение к которой служило своего рода маркером этнического разграничения между башкирами и татарами [1, с. 152].
Мифологизация объектов пространства предполагала существование инициатических практик передачи сакрального знания. Трансляция этого знания ограничивалась рамками рода, которому принадлежала данная территория. Стороннему человеку незачем было знать о священной географии пространства, к которой он не имел никого отношения. Интеграция в структуру башкирского рода предполагала освоение всего комплекса родовых мифов со всеми соответствующими ритуалами и обрядами. Завершающим инициатическим ритуалом включения в род становился обряд похорон. Как отметил Р.Г. Кузеев, каждому башкирскому роду принадлежало свое собственное кладбище [14, с. 113]. Исследуя поселения башкир Зауралья, Р.Г. Кузеев приводит пример, когда в одной деревне жители пяти родов имели три кладбища [13, с. 186].
Анализируя предназначение «мифологической карты пространства» башкир, Б.А. Азнабаев говорит, что оно «выходило за рамки адресно-назывной ориентации» [1, с. 154]. «Стоит ли говорить, - заключает он, что наиболее плотным слоем локальных мифов был покрыт хартленд Башкирии - Уральские горы. Крайними точками башкирской ойкумены являлись места исхода древних башкирских родов», - в качестве доказательства своего тезиса приводит сведения из сказки Сапара Осипова, относящиеся к 1745 году: «Башкирский народ пришли из древне из разных чужестранных земель, а именно ис Хивы, из Бухар, ис Ташкен, Бедекшен, из Семеркен, из протчих мест в разные времена по малу числу» [1, с. 154]. О том, что формирование этноса тесно завязано на мифе, сакральном убедительно доказал также исследователь Д.Н. Замятин. Он обратил внимание на то, что степень освоенности территории определяется не хозяйственной разработкой ее ресурсов, а созданием локальных мифопоэтических образов. Так, по его мнению, Сибирь остается регионом, не получившим своего комплекса локальных мифов,
необходимых для восприятия её российской территорией в культурно-историческом отношении [9, с. 13-25].
Имена предков, связанных с локальным пространством, передавались из поколения в поколение. Башкиры воспринимали время через генеалогию, содержащую все необходимое актуальное знание. В шэжэре эта родовая история смыкалась с представлением о пространстве - родовой территории, в которой покоились предки. Эта связь недвусмысленно выражена в башкирской поговорке: «Продавший землю - продал могилу» [3, с. 60].
Не случайно, башкиры во время выступлений в XVП-XVШ вв. стремились уничтожить могилы врага. В.Н. Витевский пишет, что во время башкирского восстания 1735-1740 гг. восставшие разбивали могильные памятники, вырывали из кладбищ трупы и кости покойников, сжигали и разбрасывали по нечистым местам [5, с. 155]. Тем самым башкиры лишали противника сакрального права на овладение территорией.
Территория (государственность, территориально-политическое образование (суверенитет) или автономия в составе многонационального государства) на протяжении обозримого исторического процесса являлась и является наиболее значимым признаком коллективной самоидентификации башкир. Она также остается мощным фактором социальной и политической мобилизации башкирского народа. В этом отношении очень показательна борьба башкир за территориальную автономию. Более 100 лет назад башкиры находились в авангарде федеративного движения в России.
Актуализация этнической идентичности происходит в периоды «особых ситуаций». Ярким примером мобилизации общности на основе этнической солидарности для позиционирования и отстаивания своих интересов на современном этапе явилось принятие Декларации о государственном суверенитете Республики Башкортостан в 1990 г.
Этнические процессы, в том числе, консо-лидационные, «отменить» невозможно. А это значит, что с выходом на «историческую арену» каждого нового этноса будет актуализироваться и оппозиция «свой - чужой» как результат успешной консолидации и, следовательно, появляться новые идентичности; будет «перекраиваться» как этническая, так и политическая карты мира. Безусловно, национальная элита, государствен-
ные структуры могут использовать традиционную культуру и для решения собственных задач, создавая аналогичные конструкты и пытаясь внедрить их в сознание этнической общности. Поэтому необходимо изучать этническое состояние социума, т.е. определять, какой вид этнических процессов превалирует в нем, чтобы понять, насколько та или иная «возрожденная», «традиционная» культура соответствует объективным запросам народа. Это особенно актуально в таком многонациональном государстве как Российская Федерация.
ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА
1. Азнабаев Б.А. Башкирское общество в XVII -первой трети XVII в. Уфа: РИЦ БашГУ, 2016. 370 с.
2. Акманов А.И. Земельные отношения в Башкортостане и башкирское землевладение во второй половине XVII - начале ХХ в. Уфа: Китап, 2007. 360 с.
3. Башкирское народное творчество / под ред. З.Г. Ураксина. Т. 7. Уфа: Китап, 1993. 464 с.
4. Башкиры: Этническая история и традиционная культура. Под редакцией Р.М. Юсупова. Уфа: науч. изд. «Башкирская энциклопедия», 2002. 248 с.
5. Витевский В.Н. И.И. Неплюев и Оренбургский край в прежнем его составе до 1758 г. Казань: тип.
B.М. Ключникова, 1897. Т. 1. 299 с.
6. Давлеткулова Л.Н. Топонимы в лингвокульту-рологическом аспекте (на примере географических названий графства Оксфордшир и Челябинской области). Автореф. дис. ... канд.филолог.наук. Челябинск, 2014. 22 с.
7. Дробижева Л.М. Российская и этническая идентичность: противостояние или совместимость / Россия реформирующаяся. М., 2002. 242 с.
8. Дюркгейм Э. Элементарные формы религиозной жизни. Тотемическая система в Австралии // Мистика. Религия. Наука. М.: Канон +, 1998. 732 с.
9. Замятин Д.Н. Локальные мифы: модерн и географическое воображение // Обсерватория культуры: журнал-обозрение. 2009. № 1 (январь-февраль).
C. 13-25.
10. Заринов И.Ю. Время искать общий язык: проблемы интеграции различ. теорий и концепций // Этнографическое обозрение. 2000. № 2. С. 3-18.
11. Ишемгулов Н.У. Образование Башкирской республики. Уфа: Китап, 2018. 170 с.
12. Кузеев Р.Г. Башкирское шежере. Уфа: Башкирское книжное издательство, 1960. 391 с.
13. Кузеев Р.Г., Бикбулатов Н.В., Шитова С.Н. Зауральские башкиры // Археология и этнография Башкирии. Уфа: ИИЯЛ БФАН, 1962. Т. 3. 420 с.
14. Кузеев Р.Г. Историческая этнография башкирского народа. Уфа: Башкирское книжное издательство, 1978. 291 с.
15. Кузеев Р.Г. Народы среднего Поволжья и Южного Урала. Этногенетический взгляд на историю. М.: Наука, 1992. 347 с.
16. Леви-Стросс К. Структурная антропология. М.: ЭКСМО-Пресс, 2001. 512 с.
17. Отто Р. Священное. Об иррациональном в идее божественного и его соотношении с рациональным. СПб.: СПбГУ 2008. 274 с.
18. Ресурсы мобилизованной этничности / М.Н. Губогло, Р.Г. Кузеев, Г.Х. Шахназаров. М. - Уфа, 1997. 187 с.
19. Рыбаков С.Е. К вопросу об этническом феномене // Мониторинг общественного мнения: № 2 (108). Март-апрель 2012. С. 150.
20. Файзуллин Ф.С., Зарипов А.А. Грани этнической идентификации // Социологические исследования. 1997. № 8. С. 40-47.
21. Ценности и символы национального самосознания в условиях изменяющегося общества // отв. ред. д.и.н., проф. Дробижева Л.М., к.и.н. Гузенкова Т.С. М.: ИЭА, 1994. 236 с.
22. Шакурова Г.Р. Этническая идентичность современных башкир. Дис. ... канд. полит. наук. М., 2005. 142 с.
23. Шеретова Л.И. Этническая консолидация или конструирование: проблема генезиса традиционных культур // Вестник Томского государственного университета. 2016. № 402. С. 176-180.
24. Широкогоров С.М. Избранные работы и материалы. Кн. 1. Владивосток: Издательство Дальневосточного университета, 2001. 191 с.
25. Юлдашбаев Б.Х. История формирования башкирской нации (дооктябрьский период). Уфа: Баш. книж. изд., 1972. 336 с.
REFERENCES
1. Aznabaev, B.A. Bashkirskoe obshhestvo v XVII -pervoj treti XVII v. [Bashkir society in the XVII-first third of the XVII century]. Ufa: RITS Bashgu, 2016. 370 p. (in Russ.)
2. Akmanov, A.I. Zemel'nye otnosheniya v Bashkortostane i bashkirskoe zemlevdaenie vo vtororj polovine XVII - nachale XX v. [Land relations in Bashkortostan and Bashkir land ownership in the second
half of the XVII-early XX century]. Ufa: Kitap, 2007. 360 p. (in Russ.)
3. Bashkirskoe narodnoe tvorchestvo [Bashkir folk art]. Ed. by Z.G. Uraksin. Vol. 7. Ufa: Kitap, 1993. 464 p. (in Russ.)
4. Bashkiry: etnicheskaya istoriya i traditsionnaya kul'tura [The Bashkirs: Ethnic history and traditional culture]. Ed. by R.M. Yusupov. Ufa: Scientific publishing house "Bashkir encyclopedia", 2002. 248 p. (in Russ.)
5. Vitevsky, V.N. I.I. Neplyuev i Orenburgskij kraj v prezhnem ego sostave do 1758 g. [I.I. Neplyuev and the Orenburg region in its former composition before 1758]. Kazan: V.M. Klyuchnikova printing house, 1897. 299 p. (in Russ.)
6. Davletkulova, L.N. Toponimy v lingvokul'turo-logicheskom aspekte (na primere geograficheskikh naz-vaniy grafstva Oksfordshir i Chelyabinskoy oblasti) [Top-onyms in the linguoculturological aspect (on the example of geographical names of the county of Oxfordshire and the Chelyabinsk region)]. Ph.D. dis. ... abstract in philological sciences. Chelyabinsk, 2014. 22 p. (in Russ.)
7. Drobizheva, L.M. Rossijskaya i ehtnicheskaya identichnost': protivostoyanie ili sovmestimost' [Russian and ethnic identity: opposition or compatibility]. Russia reforming. Moscow, 2002. 242 p. (in Russ.)
8. Durkheim, E. Elementarnye formy religioznoj zhizni. Totemicheskaya sistema v Avstralii [Elementary forms of religious life. The totemic system in Australia]. In: Mystika. Religion. Nauka. Moscow: Kanon +, 1998, 732 p. (in Russ.)
9. Zamyatin, D.N. Lokal'nye mify: modern i geograficheskoe voobrazhenie [Local myths: modern and geographical imagination]. In: Observatory of culture: magazine-review. 2009. No. 1 (January-February). P. 1325. (in Russ.)
10. Zarinov, I.Yu. Vremya iskat' obshhij yazyk: problemy integratsii razlich. teorij i kontseptsij [Time to search for a common language: problems of integration. theories and concepts]. In: The ethnographic review. 2000. No. 2. P. 3-18. (in Russ.)
11. Ishemgulov, N.U. Obrazovanie Bashkirskoj respubliki [Formation of the Bashkir Republic]. Ufa: Kitap, 2018. 170 p. (in Russ.)
12. Kuzeyev, R.G. Bashkirskoe shezhere [Bashkir genealogie]. Ufa: Bashkir book publishing house, 1960. 391 p. (in Russ.)
13. Kuzeyev, R.G., Bikbulatov, N.V., Shitova, S.N. Zaural'skie bashkiry [The Trans-Ural Bashkirs]. In: Archeology and Ethnography of Bashkiria. Ufa: IIAL BFAN, 1962. Vol. 3. 420 p. (in Russ.)
14. Kuzeyev, R.G. Istoricheskaya ehtnografiya bashkirskogo naroda [Historical Ethnography of the
Bashkir people]. Ufa: Bashkir book publishing house, 1978. 291 p. (in Russ.).
15. Kuzeyev, R.G. Narody srednego Povolzh'ya i Yuzhnogo Urala. Etnogeneticheskij vzglyad na istoriyu [The Peoples of the middle Volga region and the southern Urals. Ethnogenetic view of history]. Moscow: Nauka, 1992. 347 p. (in Russ.).
16. Levi-Strauss C. Strukturnaya antropologiya [Structural anthropology]. Moscow: EKSMO-Press, 2001. 512 p. (in Russ.).
17. Otto, R. Svyashhennoe. Ob irratsional'nom v idee bozhestvennogo i ego sootnoshenii s ratsional'nym [The Sacred. On the irrational in the idea of the divine and its relation to the rational]. Saint Petersburg: SPbSU, 2008. 274 p. (in Russ.).
18. Resursy mobilizovannoj ehtnichnosti [Resources of the mobilized ethnicity] / M.N. Guboglo, R.G. Kuzeyev, G.H. Shakhnazarov. Moscow-Ufa, 1997. 187 p. (in Russ.).
19. Rybakov, S.E. K voprosu ob ehtnicheskom fenomene [On the question of the ethnic phenomenon]. In: Public opinion monitoring. No. 2 (108). March-April 2012. 150 p. (in Russ.).
20. Fayzullin, F.S., Zaripov, A.A. Grani etnicheskoj identifikatsii [Facets of ethnic identification]. In: Sociological research. 1997. No. 8. P. 40-47. (in Russ.)
21. Tsennosti i simvoly natsional'nogo samosoznaniya v usloviyakh izmenyayushhegosya obshhestva [Values and symbols of national identity in a changing society]. Ed. by L.M. Drobizheva, T.S. Guzenkova. Moscow: IEA, 1994. 236 p. (in Russ.).
22. Shakurova, G.R. Etnicheskaya identichnost' sovremennykh bashkir [Ethnic identity of modern Bashkirs]. Dis. ... cand. polit. sciences. Moscow, 2005. 142 p. (in Russ.).
23. Sheretova, L.I. Etnicheskaya konsolidatsiya ili konstruirovanie: problema genezisa traditsionnykh kul 'tur [Ethnic consolidation or construction: the problem of genesis of traditional cultures]. Bulletin of the Tomsk state University. 2016. No. 402. P. 176-180. (in Russ.).
24. Shirokogoroff, S.M. Izbrannye raboty i materialy [Selected works and materials]. Book 1. Vladivostok: Far Eastern University Publishing House, 2001. 191 p. (in Russ.).
25. Yuldashbayev, B.H. Istoriya formirovaniya bashkirskoj natsii (dooktyabr 'skij period) [History of the formation of the Bashkir nation (the pre-October period)]. Ufa: Bashkir book publishing house, 1972. 336 p. (in Russ.).
